Медаль за отвагу. Том первый. В тени сомнения. Глава 1 (Виталий Вээм)

Иллюстратор Сергей Ковалев

Дизайнер обложки Сергей Ковалев

© Виталий Вээм, 2017

© Сергей Ковалев, иллюстрации, 2017

© Сергей Ковалев, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4485-1351-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Июнь,1944 год.

Глава 1

По одной из истоптанных до желтого песка дорожек, коими расчерчено зеленое сукно береговой линии, неспешно, к морю, направилась девушка, заложив руки в карманы пальто. Заведомо зная, где нужно спуститься с откоса и оказаться на широкой песчаной кромке берега, она сошла с дорожки на тропинку вмятой травы, уже отчетливо слыша громаду, бьющую о камни и ощущая солоноватый воздух в порыве ветра, сбившего волосы, еще до того, как увидела само море.

Девушка, Мария Альберта Лайтоллер, вдыхала глубоко и медленно в желании отпустить тревожные мысли. Но хмурый вид лица ее сошел на нет и сменился открытой восторженной улыбкой, когда девушку нагнал лабрадор-ретривер светлого окраса. Налетевший пес, словно бурун, чуть не сшиб Марию с ног. Сжимая что-то в пасти, он не лаял, а выражал радость их встречи хаотично бегая вокруг и отталкиваясь от земли передними лапами. В них словно были пружины.

– Эй, пес, здравствуй! Вчера я весь день тебя не видела, где ты пропадал?

Мария, продолжая идти намеченным путем, вновь улыбнулась, откинув локон от лица, и пес, молодой, игривый, следовал за ней до самой воды. Как только девушка остановилась, он выронил из пасти ей под ноги то, что удерживал в клыках, а Мария, глядя на пса, не могла вспомнить его кличку, держа лишь в памяти, что та повторяет морской термин [кильватер – волновая струя, остающаяся позади идущего судна], и хозяин пса, рыбак, мистер Стоункирк, однажды назвал его так ради шутки, но после этого кличка к псу привязалась, а чтобы не выговаривать слово целиком, Стоункирк сократил его до «киль». В любом случае, вспомнит Мария термин или нет, подзывать пса ей не было нужды, он сам не прочь был к ней привязаться. А мистер Стоункирк, каждый раз уходя в море, оставлял пса на берегу, и тот ложился на траву посреди пустынного берега в ожидании любого человека. И когда кто-нибудь попадался на глаза, ретривер хватал маленький резиновый мячик и бежал к нему, чтобы поиграть.

Как раз этот мячик Мария подняла – он был весь в песке и собачьих слюнях. Ополоснув его в накатившей волне, Мария тут же нашла это действие абсурдным: теперь налипнет еще больше песка на мокрый мячик, и наверняка даже псу неприятно, когда песок скрипит на зубах.

– Если я кину его в воду, ты же поплывешь за ним? – спросила она и слегка наклонилась.

Наблюдая, с каким ярым нетерпением пес следит за мячиком, отслеживая каждое движение руки, в которой тот находится, вывод для Марии напросился сам. Но, несмотря на июнь, вода в море безбожно холодная, и девушке не хотелось, чтобы ретривер замерз. Поэтому она кинула мяч вдоль береговой линии, и радостный пес умчался за ним вдогонку.

Не в силах более выслушивать мораль и наставления старшей сестры матери Луизы, Мария покинула ужин, дабы не усугублять словесную дуэль, в дурном расположении духа. Прогуливаясь по кромке берега, стараясь успокоить мысли, Мария невольно вспоминала тот посыл и те слова, которые Луиза повторяет при каждом удобном случае для себя, но неуместном для остальных. Она твердит о том, что девушка должна оставить службу пожарным, с легким, смиренным сердцем отпустить прошлое и выйти замуж. Луиза вовсе игнорирует тот факт, что Марии неприятны подобные разговоры и что под словом «прошлое» имеется в виду. Но каждая из них до конца не уверенная в личной правоте, и понимающая это, кажется никогда не признается другой. Дело в том, что жених Марии – Колдер Юманс, пилот истребителя «Харрикейн», участвовал в бою против немецких бомбардировщиков в составе тройки и, был ведомым. В разгаре сражения, сумбура радиопомех и голосов, никто из летчиков не понял, куда Колдер исчез. Ни обломков самолета, ни его самого, пилоты не нашли, покружив чуть позже над довольно обширной местностью. На следующие дни они ожидали его возвращения на базу, покинувшего подбитый истребитель с парашютом, как уже ранее случалось с Колдером. Тогда он вернулся на аэродром своим ходом. Но минул и месяц, и два, а о Колдере так и не стало что-либо известно. Мария звонила в комендатуру аэродрома, несколько раз ездила в Кент [графство на юге Англии] с красными от недосыпа, взволнованными глазами, опрашивала каждого, кто попадался ей из военных, и просила встречи с командиром звена или эскадры. Лейтенант, а затем подполковник отвечали ей, что сведений нет, но Колдер не признан погибшим, а считается без вести пропавшим, что от этого есть надежда, и если появятся новости, то они лично свяжутся с ней. Ту самую надежду Мария оберегает уже больше двух лет и никогда не говорит о Колдере в прошедшем времени, воспринимая разговоры о его гибели крайне негативно. Луиза считает такую позицию не чем иным, как слепым упрямством и нежеланием мириться с утратой.

Тут с мячиком в зубах вернулся пес. Он подпрыгивал, звонко гавкал и вертелся у ног, неистово махая хвостом.

– Давай я усложню тебе задачу, – сказала девушка. У ней возникла идея. Обхватив пса коленями, она накрыла ладонью его глаза, но ретривер стал дергаться и вырываться, явно не желая оставаться на месте, тем более с закрытыми глазами, тем самым подорвав план, в котором он не должен был увидеть, а какую сторону мяч улетит. И Марии пришлось изменить тактику: закинув руку, она имитировала бросок, но мячик вдаль не полетел, а скользнул вниз, в широкий рукав пальто. Ретривер этого не заметил и, как по выстрелу стартового пистолета, рванул в ту сторону, куда, по его мнению, мяч улетел.

Вслед описанным событиям Марии вспомнился случай в военном баре, в котором она бывала с Колдером во время его увольнительных, и уже после исчезновения жениха девушка еще посещала его, чтобы быть в курсе вестей или что-нибудь узнать от летчиков по поводу того вылета. Но летчики разводили руками, не в силах сказать чего-то внятного.

В тот вечер подругу Марии, Роялти Холлоуэй, сопровождал ухажер, и они втроем заняли столик. Чуть позже к ним подсел один из пилотов эскадрильи. Выразив сожаления, он быстро покинул их, а приятель Роялти Холлоуэй все слышал и в хмельном мрачноватом порыве выдвинул версию, которая не вязалась с образом Колдера в глазах Марии и была для нее не приемлемой. В той версии говорилось, что хваленый бравый летчик попросту захотел избежать сражения и, нарочно отстав от звена, сбежал, развернув истребитель неведомо куда, с полными глазами страха. Пока топливо в баке не кончилось, он летел, а затем рухнул в океан или море. Мария наоборот знала жениха как смелого, убежденного патриотизмом летчика, имевшего шесть подбитых самолетов на счету, и от подобной невязки пришла в горячность точно так же, как если бы испытала личное оскорбление. От задетых чувств и жара ума, вспыхнувших соломой, она дала мужчине пощечину, тут же спросив себя, что такого на нее нашло. В сию же секунду ощутила, как он, не колеблясь, проделал то же самое, но удар был слабым, таким, чтобы привести ее в разум. Вернее, ему лишь показалось так, но все же лицо его приняло виновный вид. Такой вид бывает у человека, который совершил ошибку, хотел ее исправить, но не знал, как толком объяснить причину поступка. Роялти ахнула, а возмущенная до крайности Мария собралась было повторить ему почещину, но, передумав, руку опустила и тихо сказала:

– Не говори так больше!

– Не стану.

Но двое военных за соседним столом уже оценили ситуацию неправильно и поспешили вступиться за обиженную мисс, приняв довольно грубые меры: один из них дернул ухажера Роялти за плечо, тот оттолкнул его, сказав: «Не твое дело!», вскочил со стула, а военный уже принял стойку к боксу, явно желая конфликта. Между ними разразилась потасовка, и кто-то из других летчиков счел это нападением двух на одного, так как второй военный стоял рядом и жестикулировал, разнимая. За тем летчиком встали еще ребята, и в итоге развернулась драка, точь-в-точь как в ковбойском салуне. Мария и подумать не могла, что столь незначительная ссора вызовет такой резонанс. Вскоре послышался резкий свисток, в бар ворвались сержанты военной полиции, с дубинками в руках они быстро навели порядок и арестовали нескольких летчиков, которых смогли задержать, а также ухажера Роялти. Но он, раскаиваясь, клялся, что девушку обидеть не хотел ни морально, ни физически. Сержанты были уверены в причине его раскаяния. Она заключалась в том, что он им попался, и они были непреклонны. Но Мария просила за него, говорила, что претензий не имеет, но это не сработало. Ухажера Роялти забрали как зачинщика драки, но после ухода полиции беспорядок в баре возобновился, а Мария и Роялти отправились по домам.

Вспомнив эти события, Мария старалась теперь преодолеть себя, перестать быть мрачной и в попытках оставить память сосредоточилась на том, что окружало ее нынче: широкая полоса пустого пляжа, равномерный шум волн, величественные меловые скалы, неподвластные времени, которые напоминали девушке слом зефира. Cо временем скалы обросли травой и обзавелись пятнами, точнее сказать, разводами, похожими на проявления ржавчины. Там, где они соприкасаются с водой, волны постепенно размывают породу, из-за чего происходят небольшие обвалы камней. Цвет моря и неба меняется чуть ли не каждую минуту: сейчас море вдалеке напоминало расплавленное серебро, поверхность его из-за неровностей походила на мятый лист бумаги. Низкие, хмурые облака заволокли все небо, но кое-где еще успели скользнуть сумеречные лучи солнца и сразу исчезнуть, погрузив побережье в ожидание дождя.

Мария стояла в резиновых сапогах у самой воды, на них нападала волна, затем, теряя силу наката и скорость, волна возвращалась в пучину. Девушке думалось о том, что одна и та же волна не повторяется, что каждый раз это все новый и новый накатывающий на берег вал. В мокром вязком песке могли бы остаться следы от сапог, но стоит сойти, как их тут же смывает волной без следа, будто Мария никогда не стояла в этом месте, затирая взглядом до дыр мрачную линию горизонта.

Раздался короткий неумелый свист. Девушка обернулась и увидела мать – Эн-Мэри. Та спускалась по тропинке, ведущей к пляжу и звала пса. Ретривер повел ухом и, больше никак не отреагировав на призыв, дал понять, что сильно занят, передними лапами копая песок. Его поведение говорило о том, что он усердно пытается что-то найти.

– Что он ищет? – непринужденно спросила Эн, подойдя к дочери.

– Мячик, – сказала Мария. Затем добавила шепотом: – Он у меня в рукаве, – и спохватилась. Стараясь все делать незаметно для пса, она переложила мячик в боковой карман пальто.

– Наверное, мячик упал туда в прошлый раз, поэтому он там и роет.

Ретривер действительно копал очень рьяно, а когда переставал рыть песок, коротко скулил, водя носом по песку и ходя зигзагами.

– Я помню, как он бегал за волнами, – улыбнулась Эн. – Это выглядело так же глупо, как гоняться за собственным хвостом, но наблюдать забавно…

Ей хотелось, чтобы дочь не была столь угрюма. От спокойствия и доброты, исходящих от Эн, Мария вправду стала чувствовать себя намного лучше.

– Ты тоже считаешь, что Колдер погиб? – спросила она, но все же еще весьма уныло.

– Как и ты, я надеюсь, что нет, надеюсь на это вместе с тобой.

Мария вгляделась в лицо матери, крутя при этом пальцами мяч в кармане. – Зачем она ворошит? Боже милостивый! Почему ей неймется?

– На Луизу не обижайся, – Эн сделала паузу для того, чтобы дочь обдумала просьбу. – Порой эта старая маразматичка сама не понимает, что несет. Она беспокоится о тебе. Ты знаешь, что ей нравился Колдер, его трагедия также не дает ей покоя. Вам нужно больше понимать друг друга, вот и все.

Мария не нашлась с ответом, согласная лишь с утверждением матери по поводу старой маразматички, опустила взгляд в ноги и, когда Эн собралась что-то сказать в назидание, предугадав, с ласковой улыбкой опередила.

– Я поняла, мам, не занудствуй. Давай лучше сменим тему.

– Хорошо.

Мария погладила плечо матери в знак примирения, с желанием направить разговор в другое русло. На эту тему уже достаточно высказалась Луиза. Именно поэтому Мария покинула ужин и вышла из дома, чтобы пройтись на свежем воздухе, не ожидая, что мать последует за ней. Она сообщила о том, что вода в море холодная и что купания затевать не стоит, но Эн не собиралась купаться. Решив ответить шуткой на шутку, Эн с улыбкой сказала:

– Помнишь, как ты уснула в ванной? Я не знаю, отчего-то вспомнилось вдруг мне, и…

– Проснулась, стуча зубами от холода, когда остыла вода.

Тот случай до сих пор смешил Эн, но Мария считала, что давно пора перестать над ним смеяться.

– Я служила по шестнадцать часов в день, мам, неудивительно.

Она зашла за спину Эн, обняла за талию и положила подбородок ей на плечо. Обе почти одного роста, со схожими чертами лиц и темным цветом волос походили на сестер. Но за прошедших пять лет, столь тревожных и опасных, внешность Эн показала истинные годы, разница в возрасте между матерью и дочерью стала очевидна. Но стройность, изящность фигуры Эн не утратили элегантность. Высокая ее прическа, заколотая брошью и шпильками, открывала лицо, когда у дочери волосы были распущены и ветер трепал локоны, то откидывая их на лицо, то от лица. Один из локонов лег на верхнюю губу Марии, и она, прижав рукой, оставила его в таком положении.

– Как я тебе с усами? – спросила, понизив тембр голоса и стараясь изобразить им мужчину.

Эн обернулась к дочери и посмотрела аналитическим взглядом как у инспектора.

– Смахиваешь на отца, – сказала она, улыбаясь.

Девушка, подхватив мысль, начала входить в образ с тем же пониженным голосом, говоря фразы из собственных мыслей того, как бы молодой человек знакомился с дамой.

– Добрый вечер! Меня зовут Джон, я офицер. Как ваше имя? Вы столь прекрасны, как эта летняя погода за окном. Ведь прекрасная погода, не правда ли?

В ответ Эн рассмеялась от низкого тембра голоса, который никак не походил на голос супруга. К тому же при знакомстве он не говорил настолько банальных фраз.

– Пустые старания, – после смеха добавила она, делая вид, что не намерена завязывать общение.

– Тогда, нам нужно с вами выпить, – Мария не сдавалась.

Тут Эн вышла из образа молодой себя, вернулась к самой себе настоящей, к матери двух детей – маленького сына и уже взрослой дочери. И пусть вопрос ее был задан с той же улыбкой, с которой она играла роль, все же смысл его оставался вполне для нее серьезным.

– Надеюсь, не так с тобой знакомятся нынешние кавалеры?

– Ты о чем, мам?

– Я о том, что вот так, с порога, звучит предложение выпить.

– Нет, мам, – девушка взяла руку Эн обеими своими. – Хотя бывает и такое, но… Я ведь не могу нести ответственность за слова и поступки других людей. Только за свои.

Подхватив мать за талию и прижав к себе, мягким, но резким рывком, Мария вдруг объявила:

– Тогда мы танцуем. Танго!

Ладонь второй руки девушка запустила в ладонь матери, стараясь сохранить лицо серьезным. Отчего Эн снова засмеялась.

– Парам-пам-пам, парам-пам-пам! – стала напевать Мария, пустив себя в движения и увлекая партнера за собой.

Подчиняясь манипуляции, Эн оказалась все же большим знатоком по части танго. Не прерывая его, она стала править движения в процессе танца.

– Руку нужно держать у лопаток.

Мария правой рукой скользнула по спине матери вверх.

– И раз ты за мужчину, возьми мои пальцы в хват. Вот так, да. Постарайся не наступать мне на ноги и не путайся в своих же.

Девушка, исполняя все советы, старалась в правильной очередности делать шаги, комментируя процесс, слегка прищурив глаза и направив их в глаза партнеру.

– Во взгляде жгучая страсть. Кажется, сейчас вспыхнут занавески. Движения отточены, накал возрастает…

Тут она неловко наступила на ногу Эн. Та неодобрительно нахмурила брови, показывая, что это серьезный проступок для того, кто сам же и вызвал на танец, а теперь без зазрения совести отдавил партнеру ступню.

– Ты знаешь, танго всегда немного импровизация, – оправдалась Мария, а затем хитро улыбнулась.

– Музыка меняет темп. Сердце бешено стучит, дыхание замерло. Вся ты не в силах противиться чувствам, внешне остаешься холодной…

Их танец не отходил от объятий и цепочки шагов, но Эн меняла направление взгляда, а после откинула согнутую ногу назад и в плавном шаге в сторону оттолкнула партнера. Затем будто хотела уйти от рук дочери, провожаемая взглядом, но вернулась в объятия.

– Ноющая скрипка это пылкость, а пианино драма. Теперь обратно ко мне… Повороты влево-право…

Затем прошло вращение под рукой. Мария, держа обеими руками Эн за талию, увела ее в наклон, склонилась над ней, и договорила:

– И когда уже кажется, что от зноя и головокружения рухнешь в обморок, можно выдохнуть.

Обе они прыснули смехом. Мария помогла матери подняться в рост, и та громким возбужденным голосом сказала:

– Признаться, твой отец тогда станцевал неважно. Наступая мне на ногу, ты все сделала правильно! Но он, обладатель шикарной улыбки и крепкого подтянутого стана, был облачен в офицерскую форму. Вероятно, это и спасло его от фиаско в моих глазах в тот вечер.

Эн, отойдя от дочери на шаг, косточкой пальца вытерла слезу от смеха. Она предалась воспоминаниям, а Мария, заложив руки в карманы пальто, с интересом слушала.

– Кстати, занавески в тот вечер вправду вспыхнули, но не от страсти. Не припомню, рассказывала ли я тебе эту историю, но вот: топили камин, на улице стояла поздняя осень. И, как предположили уже после, в его огонь, скорее всего, вместе с щепками и бумагами попал патрон ружья. Он нагревался, пока гости и хозяева дома, пили коктейли, вели беседы. А мы с твоим отцом как раз закончили танец. Он настаивал на том, чтобы я с ним все же выпила немного шампанского. В этот момент раздалось – бах! Никто не ожидал, все как один вздрогнули, растерянно стали озираться друг на друга, не понимая, что произошло. По комнате пошел дым, а затем кто-то из гостей заметил, как тлеют шторы и ковер. Я оказалась из тех, кто поддался панике. До сих пор не понимая, в чем же дело, люди начали тушить угли тем, что было под рукой. Я заметила, как у Джона над ботинками тлеют брюки. Подбежав к нему со спины, я плеснула шампанским на них. Он непонимающе обернулся, но тут же, улыбаясь, осмотрел меня, не вспыхну ли я где-нибудь. Сказал, что не видит опасности, а я возьми да и скажи, что я та еще штучка. Он снова улыбнулся, шире, чем до этого, и в его глазах был настолько живой счастливый блеск, что я застряла в них. Всё что происходило вокруг потеряло важность. И, если кратко, в тот момент я влюбилась в твоего отца окончательно и бесповоротно.

– Да-а, эту историю отец рассказывал мне со своей точки зрения. Хозяин дома был любителем охоты. Неудивительно, что патроны случайно терялись, а потом вот так вот нашлись и сплотили людей. Отец говорил, что влюбился в тебя задолго до того вечера. И именно поэтому, словно школьник, был робок в общении с тобой.

Опустив взгляд, Мария обратила внимание на пса. Она была увлечена разговором, не замечая, как ретривер подсел рядом, обнюхивая карман пальто. Тот самый карман, в котором был спрятан мяч, и Мария отметила, что пес – хорошая ищейка.

– Ты меня разоблачил, – весело сказала она и обратилась к Эн: – У нас есть для него угощение?

Эн сперва развела руками, но быстро вспомнила, что на ужин была птица.

– Я вынесу ему костей.

– Отлично! – сказала довольная Мария.

– Пора домой, – заметила Эн. – Уже темнеет, и, кажется, хлынет дождь.

Мария огляделась: за плотным слоем облаков, цвета грязной лужи, наверняка скрывался пламенный закат. Ветер и волны усилились, небо будто опустилось ниже, готовое обрушиться на землю ливнем.

Эн сняла красный газовый шарф и повязала его Марии, наказав при этом, чтобы дочь носила его в непогоду в обязательном порядке.

– Не занудствуй, мам! Хуже, чем на этом берегу, погоды нет.

– Тебе всегда нужно поспорить, – сказала Эн, но в голосе не прозвучало упрека. – Твой брат послушнее. Сегодня даже сам причесал волосы и уже держал ложку наготове, прежде чем я позвала к столу…

– А он еще с трудом выговаривает свою фамилию, – продолжила Мария фразу матери, опередив.

– О-о, неужели я талдычу одно и то же?

– Нет, просто я понимаю тебя с полуслова.

Эн скептично посмотрела, но не обиделась, поняв, что дочь увиливает. Мысли же самой девушки ходили вокруг навязчивой идеи забрать пса с собой в город. Но она знала, что хозяин пса никогда на такое не согласится, никогда на такое не пойдет. Какие бы Мария ни приводила доводы и аргументы, он будет тверд, пресекая попытки уговоров на корню. Более того, он, скорее всего, перестанет отпускать ретривера на прогулку одного, опасаясь пропажи. Мария убедила себя, что если она заберет пса, то он может принести немалую пользу в поисках людей, застрявших под завалами зданий, если его такому научить. Но и пойти на кражу Мария не могла, поэтому гнала от себя мысли о похищении пса, хоть это не составит труда: достаточно иметь мячик, и ретривер сам пойдет за ней к поезду. Думая над этим, Мария решила, что в следующий свой приезд попробует поговорить с мистером Стоункирком об этом.

Они медленно уходили с пляжа. Пес с открытой пастью и высунутым языком трусил рядом с карманом пальто, а с другой стороны от Марии шла Эн.

– Кроме того, – голос Эн вернулся будто издали, – он пригрозил, что не ляжет спать, пока ты не споешь песню…

– Но я сегодня не в голосе.

– Скажешь это публике, которая придет в ярость от такого заявления, – Эн улыбнулась, преувеличивая последствия. – Твой братец всю неделю только и твердит о том, что хочет слушать твои песни, а Сайлас уже с самого утра настраивает аккордеон, репетирует мелодию. Ты что, дочь, твой отказ посеет бурю недовольства и тонну детских слез…

Эн заметила, что Мария думает о чем-то другом, отчего с заботой спросила:

– Тебя что-то тревожит?

Мария запустила в волосы ладонь, убирая их с лица:

– Немного задумалась, прости. Но я слышала все, что ты сказала. Я исполню вам новую песню, устроим домашний концерт, а ты будешь мне подпевать.

– Подвывать я бы сказала.

– Не скромничай, мам, ведь голос достался мне от тебя.

Эн пожала плечами. Она не отрицала этого, но и не могла с уверенностью утверждать. Никогда не занимаясь пением нарочно, она не отслеживала за собой, есть ли у нее голос для того, чтобы исполнять куплеты под мелодию. Эн, сколько себя помнит, никогда не интересовалась вокалом, а всегда тяготела к литературе. Зачитывалась книгами взахлеб всегда, когда позволяло время. Ей и по сей день нравится пересказывать повести или романы, которые она прочла когда-то или же рассказывать истории из собственной жизни. Заранее не определить, окажется ли слушатель благодарным и ему действительно будет интересно, либо он будет кивать и слушать лишь для приличия. Эн тонко чувствует, когда собеседник халтурит, но пытается всеми силами это скрыть. В таких случаях Эн винит себя в том, что недостаточно хороший рассказчик. А Мария наоборот любит петь, и Эн не могла припомнить, когда дочь проводила время за книгой, исключая те случаи, когда нужно было читать методистские пособия, которые, грубо говоря, ей приходилось читать по принуждению.

Втроем они подошли к дому, состоявшему из двух строений, соединенных вместе, практически ничем не отличающихся друг от друга. Лишь одно строение чуть выше другого, а в остальном они оба похожи: каменные белые стены, впалые окна и по две печных трубы, торчащих из крыш. Вокруг дома наблюдался быт: деревянные постройки, участок огорода, сад, обрамленный кустарником, велосипеды и хозяйственный инвентарь.

Когда Эн скрылась в доме, Мария опустилась на корточки перед ретривером. Тот переминался на месте, махая хвостом. Девушка, решив занять время ожидания, негромко запела чувственным голосом так, чтобы слышно было только псу:

Окончив акапеллу, Мария стала гладить пса и умиляться им.

– Учти, ты слышал это первым! Конечно, строки нужно доработать, не смейся!

Пес, безмолвный критик, лишь замахал хвостом сильнее, когда вышла Эн. Обеими руками она держала лист газеты, на который насыпала добротную горку угощения. Пес смекнул, что к чему; не дожидаясь, пока Эн подойдет, он сам подбежал. Она положила лист на землю, и ретривер с жадностью стал грызть. С хрустом и треском кости исчезали в его пасти.

Немного понаблюдав за ним, Мария заметила:

– Он очень проголодался! – и пристроилась за спину матери, намереваясь использовать ее как заслонку от Луизы. Эн помахала псу рукой на прощание.

Мать и дочь вошли в дом. Луиза, провалилась в кресле и потягивала маленькими глотками ром, смешанный с клюквенным соком, и пристально смотрела на вошедших в гостиную. Пока Эн не спеша, в подробностях отвечала на вопрос Луизы о погоде, Мария снимала пальто и сапоги с мыслью о таком же стаканчике в виде согревающего средства после прогулки и о неправильности распития рома в одиночку. Она искренне надеялась на то, что Луиза уже заснула, пить алкоголь ей не следовало бы вообще. От него Луиза становится еще более ворчливой и брюзжит, брюзжит. Но есть и плюс: после выпивки ее клонит в сон и часто она засыпает посреди разговора. Именно на такое Мария и рассчитывала, не желая завязывать новой словесной стычки, но, как назло, сестра матери до сих пор не спала. Более того, она была в состоянии говорить и, выслушав Эн, Луиза тут же перешла на Марию.

– Швырять вилку во время семейного ужина, выскакивать из-за стола – это дурной тон…

– Вилку я не швыряла, – ответила Мария, разматывая шарф. – Я лишь сказала, что не хочу обсуждать заданную тобой тему.

– Мда, – протянула Луиза. Она повернулась к огню и обратилась к Эн, судя по всему:

– Куда делась та кротость, воспитанность юных девиц? Мы же и не смели склабиться на старших…

Эн улыбнулась:

– Викторианская эпоха канула в лету, Лиззи, смирись с этим!

– Да, я родилась в прошлом столетии…

– Звучит ужасно.

– …а вы не знаете, какие это были чудные времена!

Луиза погрузилась в кресло еще глубже и будто замкнулась в себе, не произнося больше ни слова.

Остальные члены семьи занимались каждый своим делом, отдельно друг от друга, в ожидании того, когда вернутся Эн и Мария.

Сайлас, супруг, которому так же, как и Луизе, перевалило за шестьдесят, сидел на табурете возле лестницы, курил и слушал радио. За таким времяпрепровождением его можно застать каждый вечер. Когда по радио не передавали что-либо важного для Сайласа, то он доставал свой старый аккордеон, начинал перебирать клавиши, репетировать мелодию или придумывать новый незамысловатый мотив. Тогда радио на приглушенной громкости служило лишь фоном, но до конца не выключалось. Сейчас шла сводка Би-Би-Си. Диктор вещал о двух беспилотных ракетах, чей курс был устремлен на Лондон. Одна из них, не долетев до города, взорвалась в воздухе над полем, вторая же на стадии разгона заглохла и упала в пролив. Диктор также заверил, что все специальные службы контролируют новую угрозу и не допустят происшествий, так что причин для беспокойства нет. В ответ на такие новости Сайлас одобрительно кивнул и осмотрел гостиную, желая разделить радость, но никого не встретил взглядом. Луиза сидела спиной к нему, Эн ушла на кухню, Мария села у окна, а маленький Джон, который еще с трудом выговаривает свою фамилию, блуждал по дому в поисках книги со сказками. А по возвращении матери он ушел за ней в кухню.

По крыше забил дождь сначала одиночными, редкими каплями, через несколько мгновений темп ускорился, и вскоре полило как из ведра. Тому, кто не хотел бы вымокнуть до нитки, желательно было находиться под любым возможным навесом, а лучше всего – у жаркого камина с чашкой горячего напитка.

Мария от стаканчика рома отказываться бы не стала, но при матери ей воспрещалось употреблять алкоголь. Эн понимала, что когда она не рядом, то не может за этим следить. Она знала о пороке дочери, но старалась не зудеть, не быть моралистом, наложив лишь запрет в стенах дома. Марии и самой неловко распивать при Эн, поэтому смиренно согласилась на чай, ответив на вопрос из кухни.

Снаружи окончательно стемнело, окуталось тьмой. Все, что можно было увидеть в окно, это зажженную в гостиной люстру. Мария подумала о ретривере: «Он поел и ушел или же нет? Ведь мяч остался в моем пальто». Она обвела ладонями лицо и прислонила их ребром к стеклу. Только так возможно было что-то увидеть. Пес уже доел и убежал домой. Мария задернула штору, обернулась в гостиную и, глядя на Сайласа, сказала:

– Чем отличается животное от человека?

Тот, не ожидая подобного вопроса, пожал плечами и сдался. Но тут же передумал и попросил дать ему время. Компромиссная Мария направилась в кухню, а вместо Сайласа ответила Луиза, о которой уже все думали, что она заснула.

– Тем, что не обкуривает гостиную так, что нечем дышать.

– Тем, что не ворчит постоянно, – парировал Сайлас. Он хотел подобрать какой-нибудь философский ответ, но на ум ничего не приходило.

Эн на кухне разливала чай. Маленький Джонатан стоял на стуле и колотил ложкой об стол. Лицо и шея его были румяными от суетливых движений и от того, что в гостиной было жарко натоплено камином. На вопрос Марии, зачем он стучит, ответил, что выбивает секретный код и не скажет что именно. Код на то и секретный, чтобы никто не знал, какое послание он скрывает. В силу возраста – мальчику еще три с половиной года, сказал он это все по-своему, проговаривая не все буквы и путаясь в значении некоторых слов. Эн попросила не стучать, тогда он потребовал, чтобы его научили читать. Мария ответила, что нужно сперва овладеть речью, прежде чем приступить к изучению алфавита, но этот довод мальчика не убедил, и, кое-как слезая со стула, маленький Джонатан сказал о том, что принесет книгу, но сперва ему нужно ее найти.

Перейдя в гостиную, мальчик остановился. Озираясь по сторонам, он пытался вспомнить, где мог оставить брошенную книгу, в которой понимал только картинки. Мимо уже спящей Луизы маленький Джонатан направился к Сайласу, то ускоряя свой ход, то останавливаясь, озирался по сторонам.

– Что-то потерял, малыш? – хрипло спросил Сайлас и тут же покашлял, чтобы смягчить голос.

– Сови каски, – с надеждой, что дядя знает, мальчик встал напротив и уставился на него.

– Свои сказки? – переспросил Сайлас. – Они найдутся, не волнуйся, присядь.

Сайлас кивнул на диван, но маленький Джонатан сел на пол и скрестил ноги в неумелой позе лотоса, вцепился двумя руками в свою левую лодыжку, все также пристально всматриваясь в дядю.

Тот расположил на коленях инструмент, неспешно то сжимал меха, то раздувал, нажимал клавиши, прислушиваясь к каждой по отдельности. За время длительной игры на аккордеоне у Сайласа выработался чуткий слух: он без особого труда мог определить, насколько вышедшая из строя клавиша нужна при исполнении той или иной композиции.

– Вот эти две не играют, – доложил он мальчику. – Поможешь починить?

– Да, – ответил тот, кивая головой.

– Тогда ремонтом мы займёмся завтра, а сейчас мы можем обойтись без них.

Он поднял взгляд от кнопок инструмента и крикнул в сторону кухни:

– Юная леди, вы собираетесь сегодня петь?

– Да-да, – послышался голос Марии. – Я почти готова.

Сайлас знал: когда женщина говорит «почти готова», то это означает, что у него еще полно времени.

Вслед за своими словами Мария вошла в гостиную. За ней последовала Эн с чашкой в руке, что-то жуя.

– Мы с мамой увлеклись беседой.

Мария стала подниматься на второй этаж, а Эн остановилась у подножия лестницы.

– Я одолжила колье у Стоункирков, – сказала она. – Оно великолепно подойдет к твоему красному платью.

– Ей богу, не стоило! – Мария, перестав подниматься, обернулась:

– Не нужно было этого делать.

– Да брось, Мари. Я одолжила его для фотографии.

– А кто будет делать снимки? – с подозрением спросила девушка.

– Луиза, – без колебаний ответила Эн. – Она все равно не любит позировать и каждый раз наотрез отказывается.

– Ладно, – бросила Мария и окончательно скрылась наверху.

– Джонатан, не сиди на полу, – ласково сказала Эн. – Лучше пересядь на диван. Надеюсь, ты не успел вымазаться?

Вопрос прозвучал уже строже.

– Нет, мам.

Мальчик поднялся на ноги с криком:

– Маиай сичас путит петь! – подбежал к дивану и принялся карабкаться, сначала положив локти, затем, опираясь на них, поочередно закинул колени. Сайлас улыбался, наблюдая за ним. Он был рад, что мальчик позабыл о книге, иначе никому не будет покоя до тех пор, пока книга не найдется. Никто из взрослых не догадывался, куда мальчик затерял свои сказки, и уже три дня кряду старались отвлечь его мысли от бумажной вещицы.

Эн вернулась в кухню оставить пустую чашку. К своему удивлению, заглянув в настенный шкафчик, она обнаружила в нем фотоаппарат, которому явно не место среди жестяных банок с крупой и специями.

Джонатан, взобравшись на диван, еще долго елозил по нему, прежде чем нашел удобную позу, а после замер в ожидании.

Сайлас, все еще улыбаясь, спросил:

– Луиза, ты спишь?

Голос ее отозвался, словно сам люцифер в женском облике ответил ему:

– Поспишь разве, шума от вас много!

– Вот и хорошо, – Сайлас закурил. – Тебя ожидает роль фотографа.

– Что ты там бубнишь? – голос уже значительно стал мягче.

– Говорю, что в сварливости тебя никто не обгонит.

– Не беспокойся, прокормит.

Сайлас непонимающе посмотрел на спинку кресла, саму Луизу ему было не видно, но, вспомнив, что та немного глуховатая, отмахнулся рукой. Но сейчас она выглянула, нахмурила брови, злобно проворчав.

– Не кури при ребенке!

Джонатан тут же закашлялся и Сайлас решил, что это не было совпадением. Как ему показалось, мальчик начал кашлять демонстративно, в поддержку сказано.

«Подрастет, нужно научить его мужской солидарности», – подумал Сайлас, рукой разгоняя дым. Но Луиза продолжила.

– И без того газами отравленный, еще табаком добиваешь себя! Свое здоровье, которого нет. И травишь остальных.

– Да брось причитать! Я каждый день сижу на этом месте и курю, а ты решила на меня напасть сегодня?!

Луиза скрылась за спинкой.

– И не давай мне повода вновь вспоминать про этот чертов газ! До конца своих дней мы усвоили урок, насколько ветер может быть переменчив.

Он вспомнил о событии, произошедшем в 1915 году, во время тактики позиционной войны. В один из таких дней британские войска применили хлор, пустив его по ветру в сторону противника. Сначала ветер переместил газ на небольшое расстояние, и тот застрял между позициями врага, но затем частично вернул его на британцев, тем самым обратив газовую атаку против них же. Под ударом оказались обе стороны. Хлор тяжелее воздуха. Первым делом он опускается в овраги, блиндажи, в любые подобные убежища. Спасась от него, солдаты вылезали из окопов, до конца не доверяя газовым маскам. Но те, кто поздно надевал маску, ждала незавидная участь, ровно, как и лошадей, случись тем находиться поблизости. Хлор расползался, убивая растительность.

Сайлас же от газа серьезно не пострадал, получив легкую степень отравления. Но через пару дней его ранило в ногу шрапнелью, повредив бедренную кость. Ногу медики спасли, война для Сайласа закончилась, но ранение до сих пор напоминает о себе хромотой и ноющей болью.

То, что нас не убивает, ранит нас.

– Ты же понимаешь, что хромаю я не из-за того, что курю! – воскликнул он.

– Да, верно, – Луиза сдала позиции. – Пожалуй, налью себе еще, раз вы меня разбудили. Тебе принести?

– Только мне ни с чем не смешивай.

Луиза довольно бодро поднялась, взяла стакан и направилась в кухню. В дверях она столкнулась с Эн, и та, показав фотоаппарат, укоризненно спросила:

– Ты не знаешь, как он оказался среди круп?

– Без понятия, – Луизу не заинтересовал вопрос. – Наверняка Джонатан играл.

– Возможно, но он не смог бы положить его туда, где я нашла его, – Эн почувствовала себя сыщиком, разоблачая сестру. – Высоковато для него. Странно, почему ты увиливаешь?

– Я фотографировала побережье, – со вздохом призналась Луиза, поняв, что больше ничего не остается. – Сделала пару снимков, не сломала же.

– Ты же не умеешь им пользоваться! – Эн осматривала камеру, вертя в руках. – Именно это меня беспокоит. И твое небрежное отношение к вещам меня порой выводит из себя.

– Брось, Эн! Всего лишь фотоаппарат, – отмахнулась Луиза.

Она прошла в кухню, достала початую бутылку с ромом из холодильника, начала разливать напиток по кружкам – себе и Сайласу.

– Это подарок, – Эн старалась говорить без злости, но нотки недовольства проскакивали. – Ему не место среди крупы и сахара.

Она беспокоилась о том, что Луиза могла что-нибудь сломать или испортить, зная, что та не умеет обращаться с ним. Но, убедившись, что фотоаппарат в порядке, перестала сердиться. И теперь на смену чувства раздраженности пришли угрызения совести и неловкость от того, что она чуть не накричала на сестру из-за сущего пустяка. Эн – не собственник до такой степени, камнем преткновения стал не тот факт, что кто-то взял ее вещь, а тот, что нужно было положить на место взятый на время чужой предмет, а не швырять его где попало, как это сделала Луиза. К тому же Эн не хотела портить вечер, зная, что Луиза способна малейшее замечание к ней раздуть до скандала. Отстаивая свою мнимую невиновность, она выставит себя жертвой необоснованных нападок и от защиты плавно перейдет в наступление. Все обвинения в адрес Луизы сойдут на нет, прикрываясь тем фактом, что она и так безропотно терпит их всех в своем доме. Позже Луиза признается, что сказала подобное не со зла, что Джонатан, Мария и Эн – всегда желанные гости и могут оставаться в нем столько, сколько захотят. Но, тем не менее, после таких реплик осадок в душе все же остается. Как бы потом рьяно не доказывалось обратное.

Предугадав все это в голове за секунду, а именно такое развитие событий зачастую случается, Эн решила не развивать свою претензию. Она медленно выдохнула.

– Ладно, пленку ты не засветила, и несколько кадров должно быть осталось. Надеюсь, твои снимки окажутся шедеврами.

– Честно, не поняла, – Луиза сделала глоток и только после этого продолжила. – Сделала ли я их вообще?

– Я тебя научу, – Эн подозвала к себе.

Та с интересом стала поглядывать то на камеру, то на Эн, внимательно слушая каждое слово. Луиза со стаканами и Эн с камерой вернулись в гостиную.

– Когда наведешь фокус, нажмешь вот эту кнопку. Чтобы перемотать на следующий кадр, подвинешь вот эту ручку от себя до упора. Смотри, чтобы в кадр попали все. У тебя одна попытка сделать хорошее фото, у нас осталась одна лампочка для вспышки.

– Не сложно, – сказала Луиза с видом, будто и вправду все поняла, но сомнения все таки остались. – Просто нажать эту кнопку.

Поставив стаканы на столик перед Сайласом, она забрала камеру.

Сайлас и Джонатан размышляли над вопросом. Мальчик выдвинул теорию, ее суть была в том, что у животного есть хвост, а у человека нет. На что Сайлас сказал:

– Это слишком просто.

– А почему у меня нет хвоста?

– Потому что у тебя есть руки.

В этот момент сверкнула вспышка. Эн находилась ближе всех и ей ослепило глаза. Накрыв их ладонью, она тут же поняла причину неожиданной вспышки света, которая привела Джонатана в восторг. Но Эн, напротив, была недовольна:

– О, Бог мой! Луиза! Но ведь не сейчас!

Ошарашенная Луиза часто моргала, не до конца понимая, как такое вышло:

– Я случайно…

– Это была последняя лампочка.

Эн отняла руку от лица, в глазах прыгали белые пятна. – И что ты сфотографировала, скажи мне?! Мой крупный профиль?

В круглой алюминиевой чаше сгорела небольшая лампочка, а фольга обуглилась.

– Да ну вас, – обиженно бросила Луиза.

Джонатану понравилось, и он просил еще «молний». Сайлас сказал, что нет ничего страшного в том, если они уже не могут воспользоваться вспышкой, нужно зажечь как можно больше света в гостиной, и снимки тогда получатся достаточно светлыми. Было видно, как его снова повеселили – выдавало бодрое расположение духа, ухмылка с лица не сходила.

– Ты какая-то ершистая на меня сегодня, – Луиза стояла, окаменев, сжимая камеру в руках.

– Извини, – со вздохом ответила Эн, опускаясь на диван. – Я нервничаю!

Эн накануне отъезда Марии каждый раз была сама не своя. Мельтешила, суетилась, не находя себе места. Как бы она хотела отсрочить завтрашнее утро и предпочла бы, чтобы оно вообще не наступало. Остановить стрелки, чтобы дочь проспала поезд, спрятать билет, да что угодно, лишь бы Мария осталась дома. Маленький Джонатан, обнимая Марию за шею, пустит ей слюни со слезами в плечо и будет требовать от нее остаться, не понимая, почему она должна уехать. Затем он на манер взрослого человека скажет, чтобы она написала письмо, как только доберется. На что Мария улыбнется и скажет: «Я вернусь раньше, чем письмо дойдет до вас!» И Джонатан будет провожать ее взглядом, пока та не скроется из виду.

Но сейчас мальчик с открытым ртом наблюдал, как сестра не спеша спускается по лестнице. Подол красного вечернего платья скользит по ступеням вслед за ней. В его разрезе то появляются, то исчезают стройные ноги, одетые в лакированные туфли на каблуках. Когда Мария стояла, сведя ноги вместе, платье повторяло изгибы фигуры, напоминающей песочные часы, на шее девушки поблескивало колье, которое Эн одолжила у Стоункирков и не обманула – колье гармонично сочеталось с всеобщим видом и придавало торжественности. Мария улыбалась, ее лицо сияло. Она кокетливо опускала глаза в долу, а затем медленно поднимала взгляд, будто позировала для фотокамер и вела себя как дива экрана, уставшая от постоянных фотовспышек, и они ее уже не отвлекают, но все же позволяла репортерам сделать пару хороших снимков.

Все эти приемы Мария научилась проделывать в детстве, когда они с Сайласом устраивали инсценировки концертов, так же как и сейчас – в гостиной. Тогда у нее еще не было своих песен, они исполняли общеизвестные народные композиции или сочиняли на ходу о том, что первое придет на ум. Дядя исполнял окопные песни с ярко выраженными реалиями сражений и всего того, чему пришлось стать свидетелем за то недолгое время, которое он провел на службе. Мария – светлые, романтические напевы о любви и о женщинах, которым по воле случая пришлось расстаться со своими мужьями, братьями, ушедшими на фронт. Когда их тексты сливались в один, получалась вполне интересная и ритмичная композиция для широкой публики, которая, если исполнить на радио, завоевала бы сердца своей трагичностью, но в тоже время и светлой надеждой в будущее.

Когда Мария дошла до самой нижней ступени, она остановилась, оглядывая всех присутствующих: дядя по обыкновению курил с аккордеоном на коленях, на табурете у подножия лестницы, Луиза стояла с камерой в руках, время от времени делала снимки, а Эн и Джонатан сидели на диване, не отрывая взглядов от Марии. Мальчик все так же изумленно сидел с открытым ртом, словно никак не мог узнать свою старшую сестру. Более того, он находился в неимоверном восхищении от ее образа. Глядя на него, можно было подумать, что в гостиной появился прекрасный женский персонаж одной из сказок, которые ему читали. Или прямо на его глазах фокусник вытащил кролика из пустой шляпы, а затем из нее вылетела стая голубей. Именно такой эффект восхищения возымело на него появление сестры от того, что он ни разу не видел ее прежде столь нарядной. В то время как Эн эвакуировалась на окраину Пембрукшира в дом Луизы, Джонатан еще не появился на свет. В те случаи, когда Мария приезжала погостить, он видел ее лишь в служебной форме или пижамах. Никогда не бывая в Лондоне, маленький Джон не подозревал, что сестра щеголяет в платьях и пышнее, в случае праздника или торжества.

– Смотри, Эн, будто бы ты… – Луиза хотела сказать «в молодости», но осеклась и оставила фразу недоговоренной.

– Да-а, этого не отнимешь, – шепотом ответила Эн.

– Я обниму ее, но позже…

Эн помотрела на Луизу, поняла, что та неправильно услышала слова, и тут же воспользовалась этим.

– Конечно, обними! Я считаю, что между вами не должно быть склочек.

Лучезарная Мария, подождав, когда в «зале» перестанут шептаться, ласковым голосом произнесла:

– Дорогие мои! Я исполню для вас одну из моих любимых песен. Но у нее пока нет названия. Прослушав, вы можете предложить варианты.

Окончив речь, она кивнула Сайласу, и гостиную стал наполнять медленный ритм аккордеона.