Глава 5
Великое переселение
По новому адресу Монах явился в половине двенадцатого с рюкзаком и свертком с бутербродами, приготовленными Анжеликой. Кира открыла, посторонилась, пропуская его в прихожую. Молча, без обязательных ритуальных слов и улыбки. Он вошел. Просторная прихожая была красивой, как в кино про богатых. Светлая мебель, сухие цветы в двух майоликовых синих вазах на полу, зеркало во всю стену, четыре светильника – все говорило о теплой женской руке и… одиночестве. Квартиры, где живет мужчина, выглядят по-другому. Тут и грязные кроссовки, и сапоги, и следы на паркете, и горбатая вешалка с куртками, кепками и другим барахлом, которое хозяин бросает с лету, а не вешает аккуратно. Взять Жорика, например. Анжелика ворчала сначала, а потом смирилась и махнула рукой. Золотой характер.
Монах примерился было поставить рюкзак в угол, где он будет не так бросаться в глаза, но Кира церемонно сказала: «Я провожу вас в вашу комнату», – и он пошел за ней в одних носках, сбросив унты. Мужчина в носках выглядит сомнительно, он теряет представительность, становится меньше ростом и чувствует себя полным ничтожеством, особенно если носки желтого цвета в красную полосочку, толстые, шерстяные, связанные умелицей Анжеликой, женщиной хорошей и душевной, но без художественного вкуса. Но это всякий другой мужчина, а не Монах. В этих носках он чувствовал бы себя естественно даже на приеме у английской королевы. Подобные мелочи никогда не портили ему кровь.
Его комната была хороша – небольшая, уютная, с громадной кроватью под голубым покрывалом, небольшим письменным столом, кожаным креслом и воздушными занавесочками на окне. Пол был покрыт голубым же ковром, а в углу стоял манекен в кружевном белом платье и розовой шляпке на крошечной лысой, почему-то черной головке. Черный фарфор, не иначе. «Ваша бабушка?» – хотел спросить Монах, но вовремя прикусил язык.
–Я думаю, вам здесь будет удобно, – церемонно сказала Кира. – Ванная по коридору направо, вторая дверь. Я положила свежие полотенца, голубые. И… – она заколебалась, окинув его взглядом, – халат и тапочки, по-моему, угадала ваш размер. Я принесла компьютер… Файлы «Девушки», «Календарь» и «Гости», вот. – Она протянула ему флешку, тут же отдернула руку, вспыхнула и положила ее на стол.
Монах чувствовал некоторую двусмысленность сцены, понимая, что Кира не знает, как вести себя с ним, и, возможно, уже жалеет о своем порыве.
–Спасибо, Кира. Мы что-нибудь придумаем, обещаю.
Она кивнула, произнесла церемонно:
–Спокойной ночи, Олег.
–Спокойной ночи, Кира.
Не взглянув на него, она вышла. Прошелестели легкие шаги по коридору, открылась и закрылась дверь, и проскрежетал в замочной скважине ключ. Кира заперлась изнутри. Монах ухмыльнулся, чувствуя себя польщенным. Красивая женщина, и краснеет… красиво. До кончиков ушей. Несмотря на возраст и богатый жизненный опыт.
Он стянул с себя свитер с разболтанным воротом, джинсы и желтые полосатые носки и, прихватив зубную щетку, потопал босой, в одних трусах, умываться. Опрокинул флакон с шампунем над ванной, напустил горячей воды и погрузился, устроив небольшое цунами и выплеснув воду на пол. Закрыл глаза и задумался. Загадочная женщина Кира, держательница воскресного клуба «Черный фарфор», шикарная квартира, насколько успел заметить Монах, – по меньшей мере три комнаты, а то и четыре… Или все пять. Неужели это такой прибыльный бизнес? Правда, были еще золотые рыбки, но, как он подозревал, лишь для отвода глаз – вроде хобби. Вопрос о прибыльности некорректен, одернул он себя. Вторая древнейшая профессия всегда пользовалась спросом, тело всегда было товаром, и рассуждать о том, плохо это или хорошо, – пустая трата времени. Есть спрос – будет предложение. Христианство против, ислам против, мораль, этика – все против! А древние религии, наоборот, приветствовали. Храмовые девушки принимали верующих по праздникам гратис, так сказать – то есть за так, – и все были довольны. Ченнелизировалась сексуальная энергия масс, уходила в космос, и снималось напряжение. Жрицы, гетеры, куртизанки, гейши… Монаху не нравилось слово «проститутка» – механическое, как всякий термин, кроме того, звучащее неблагозвучно и напоминающее другое, не менее неприятно звучащее слово «прусак». Девушка по вызову – безлико, пристойно, без дурных ассоциаций. Что-то даже милое чудилось, наподобие французской горничной в кружевном фартучке и куцей юбочке. Так и видишь приятную, хорошо одетую девушку, скромную… Ему нравились скромные девушки, ему и Кира понравилась, потому что скромная, с тихим голосом и растерянными глазами. Что было в известной степени игрой. Увы. Не сказала всего, привирает. Знает больше, чем говорит. Это ничего, это нормально, думал Монах, пробьемся.
Почти любой представитель мужского пола был для него открытой книгой, так как подчинялся известной логике в поступках, стереотипам в поведении и известным примитивным желаниям. Пища, пойло, коитус, если совсем просто… уж извините! Работа и творчество – если повезет. Самый-рассамый яйцеголовый все равно слеплен из того же теста, что и портовый грузчик. Воспитание, кругозор, облагороженность хорошей литературой, приличной ванной комнатой и антуражем дают себя знать, конечно, но от природы никуда не денешься. Если содрать оболочку – останется самец, которому природа диктует оплодотворить самку. Причем чем больше, тем лучше, только трусость и воспитание мешают. В итоге гормоны влияют на принятие решений вполне идиотских, другими словами – хвост вертит собакой.
Не то с женщинами. Читать их как книгу труднее ввиду полной непредсказуемости, часто принимаемой за глупость, что далеко не так. Логика отсутствует, зато бурным цветом цветет интуиция, стереотипы размыты и нестабильны, желаний много и все разные. Деньги, шмотки, камешки, круизы, машины. Дети. Секс – на последнем месте. Если особь думающая, то головой, а не гормонами.
И кто-то надеется, что при таком раскладе эти двое найдут общий язык в долговременной перспективе? Ха. Трижды – ха-ха-ха!
Но это так, между прочим… Это в теории – не что иное, как выверт мыслительного процесса, протекаемого в неге горячей ванны. В жизни все не так безнадежно, и надежда всегда побеждает опыт. Есть умные женщины, и дотянуться до них мужику не дано. Обведут вокруг пальца, используя испытанное веками оружие: пустят слезу, посмотрят взглядом больной коровы, доверительно положат ручку на рукав и заглянут в глаза. А самец и рад обмануться, и пройдут они по жизни рука об руку: он, голый король, мнящий себя вожаком, она – усмехаясь неслышным внутренним смехом…
А есть еще глупые женщины, виснущие гирей… упаси бог! С утречка пораньше, на цыпочках, туфли в руки – и ходу!
А то случается любовь, не тяга, а любовь, сильная, чистая и благородная, как горящий костер, – даже глазам больно и обжигает душу. Жертвенная, все принимающая, на все готовая, подставляющая плечо… за которую не жалко жизни. Природа ее не совсем понятна, как непонятна природа таланта. Дар, не иначе.
Монах был циником в силу знания жизни и ее изнанки, что не мешало ему, впрочем, безоглядно влюбляться и с ходу жениться. Он был женат трижды, как мы уже упоминали, и расставался с женами так же легко, как и женился, оставаясь с ними в самых прекрасных отношениях. И все они с удовольствием приняли бы его обратно, и, возможно, стоило бы задуматься – а не вернуться ли на насиженное место, а не болтаться бичом по тайге, сбивая кедровые шишки, и не отлеживать бока на Жориковом бугристом диване? Стоило-то оно стоило, но Монах никогда не возвращался. Возвращаться – все равно что пытаться поймать ветер. Пережито, забыто, ворошить ни к чему. Кроме того, ему всегда было интересно: а что вдали, что там, за горизонтом? А что будет дальше? Он не верил, что человек заканчивается с земной жизнью, и часто раздумывал о новом формате… где-то там, за пределами, особенно под влиянием бесценной аманиты. Желание перемены мест толкало его в спину острыми кулачками…
Сейчас он чувствовал себя в нирване – в облаках розовой пены, запах – как в раю, полно зеркал, даже на потолке, что наводит на известные мысли. Красивая комната, золотые краны, яркий светильник – плоский розовый плафон на потолке, коврики и полотенца из хорошего магазина, а не с рынка, добрая сотня флаконов и тюбиков… Ни один мужик под страхом смертной казни не разберется в этом хозяйстве, хотя… не факт – Монах вдруг вспомнил рекламу мужской косметики. Один латиноамериканский автор сказал, что от мужчины, мачо, должно пахнуть по́том и луковой похлебкой. Образно сказал, но… вчерашний день, уже не прокатывает и морально устарело. Все стремится к унисексу – ни то ни се, даже на вид черта с два определишь, кто есть кто.
Монах рассматривал свое отражение на потолке и находил его вполне… гм… пристойным. Обстоятельная борода, как у Эйрика Рыжего, викинга, открывшего Америку за добрую сотню лет до Колумба, – сейчас намокшая и потемневшая; круглые, детской голубизны пытливые глаза, толстые румяные щеки, слегка торчащие вихры – бывшие локоны, отрезанные недрогнувшей рукой Далилы-Анжелики, которая для экономии сама подстригала все семейство.
Он снова закрыл глаза и задремал. У него мелькнула было мысль принять аманиты для, прочищения мозгов, чтобы усилить кайф, но лень было вставать. Он лежал в теплой воде, неторопливо перебирая детали сегодняшнего… уже вчерашнего дня и выстраивал возможную конструкцию событий. Конструкция шаталась, ей не хватало твердой основы ввиду недостатка информации. Кира сказала ему лишь о том, что лежит на поверхности, но всегда есть глубинные течения, причины и мотивы любого действия. Значит, нужно сформулировать и задать ей вопросы, вполне однозначные, на которые можно ответить только прямо и однозначно. Убита девушка… Ирина. Красивое имя… трепетное, как название цветка. Есть такой цветок… Монах под водой пошевелил пальцами, стараясь вспомнить название цветка, но так и не вспомнил. Другую девушку – Лину – поджидали дома явно не с целью познакомиться, а… понятно, для чего. Хотя не очень понятно. Возможно, действовал один и тот же персонаж, потому что девушек связывает клуб. Это не просто какие-то девушки, это девушки по вызову из закрытого воскресного клуба «Черный фарфор», о чем убийце прекрасно известно. Мотивом может быть… что угодно. Месть за собственную мужскую несостоятельность, страх перед женщинами, острая неуверенность в себе, попытка отыграться за собственное ничтожество, а также ревность или зависть. Или осуждение и наказание за грех. Человек – существо со всячинкой, и граница между нормой и аномалией очень тонкая. Однозначно то, что убийца знает про клуб и девушек. Значит, инсайдер. Не исключается месть… Кире. Предупреждение. Принуждение к чему-то. Шантаж. Рэкет. Она знает, должна знать или хотя бы догадываться.
А почему она позвала его, Монаха, вместо того чтобы броситься в полицию? Не уверена в своих догадках, боится огласки и скандала, надеется, что убийца ограничится одной девушкой? Если убийца психически неполноценный, то убийства будут продолжаться. А если нет? Если убийца нормален и все-таки убивает? Зачем? Любопытство? Жажда острых ощущений? Ладно, сейчас не психотип важен, одернул он себя. Сейчас главное – поймать его и не допустить следующих убийств.
Идем дальше. Если шантаж – то она понимает, что в ее силах прекратить… О каких, интересно, суммах может идти речь, если для этого идут на убийство? Продажа аквариумных рыбок, доход от клуба… это что, так много? Или есть другие источники дохода? Судя по квартире, должны быть.
Он не частный детектив, да и не занимаются частные детективы убийствами – не по рангу. Им по плечу всякая мелочевка – выследить загулявшего мужа, найти должника или пропавшего родственника. Почему Кира обратилась к нему, Монаху? Зачем предложила незнакомому сомнительному типу из Интернета, возможному шарлатану и проходимцу, переехать к ней? Почему не попросила об услуге своего телохранителя… как его? Кирилл, кажется. Если она раскрутила свой подпольный бизнес, то далеко не глупа и предприимчива. Зачем он ей?
Причины ему виделись пока три: ей нужен кто-то, кто примет решение, зрелый неглупый бывалый человек – как на картинке в Интернете, который пообещал, что разрулит любую ситуацию, потому что безвыходных ситуаций в природе раз-два – и обчелся. Она поверила ему от растерянности и страха, потому что кидаться ей, похоже, некуда. Знакомому не расскажешь – ее знакомым вряд ли известно о «Черном фарфоре». А чужому – в самый раз. Кстати, почему «Черный фарфор»? Уж скорее – «Черные бабочки».
Причина вторая – страх. Ей страшно оставаться одной в квартире. Пригласить подругу она не может, не хочет ничего объяснять. Она, правда, могла бы позвать Кирилла… но не позвала. Или он не согласился… почему-то. Или глуп. Или она подозревает его… Тоже информация к размышлению. Теперь она боится и его, Монаха, – вон заперлась в своей спальне. Тут он вспомнил, что сам напросился к ней, ей это вряд ли пришло бы в голову, и теперь поди определи, сколько здесь было ее доброй воли, а сколько – внушения.
Причина три – любая! Неизвестная величина. Что она задумала, чем руководствуется – пока неясно. Также неясно, на что она, собственно, рассчитывает. Возможно, пытается оправдаться перед собой – не зарылась головой в песок, не закрыла уши и глаза, а наняла детектива… вот! Думала, как лучше…
Ему вдруг пришло в голову, что история с Кирой – его первое дело, статусное для «Бюро случайных находок», и если он раскрутит это дело, то… сами понимаете, клиент пойдет косяком. Монах иронически хмыкнул.
Под эти мысли он уснул и даже слегка захрапел. Вода в ванне тем временем остыла, пена из розовой превратилась в серую и осела, лампочка в плафоне на потолке замигала, и погас свет. Монах замерз и проснулся. Вокруг стояла кромешная тьма, и тишина была как в склепе. Чертыхаясь, он на ощупь вылез из ванны, потоптался на мягком коврике, пытаясь вспомнить, где дверь. У него мелькнула мысль, что свет погас не случайно, что уже «началось» и убийца в доме, но мысль эту он сразу же отмел, как непродуктивную – пока он спал в ванне и был беззащитен, как новорожденный младенец, его можно было брать голыми руками. Бросить в ванну включенный фен, например. Шарахнуло бы знатно! Значит, случайность – скорее всего, перегорела лампочка или выбило фазу. «Еще постриптизим», – оптимистично подумал Монах. Он не подозревал, насколько эта мысль оказалась впоследствии близкой к действительности.
Ему удалось нащупать дверь, и он осторожно шагнул в коридор. Зацепился мизинцем ноги за косяк, зашипел от боли, пробормотал неприличное словцо и окончательно проснулся. Он помнил, где находится выключатель, и теперь осторожно, по стеночке, пошел в том направлении. Когда он протянул руку, чтобы включить свет, под потолком внезапно вспыхнула люстра, и Монах увидел изумленную Киру, которая смотрела на него, вытаращив глаза. Монах побагровел, немедленно заслонился руками и пробормотал: «Пардон!» Они стояли друг против друга: Кира, в белом атласном халатике – ворот его она судорожно придерживала у горла кулачком, – бледная и перепуганная, и мокрый, розовый, как гигантский пупс, бородатый Монах. Кира вдруг ахнула и помчалась прочь по коридору. Захлопнулась дверь ее спальни, заскрежетал ключ.
–Послушайте, Кира! – завопил Монах, бросаясь за ней. – В ванной перегорела лампочка! Я нормальный! Не бойтесь!
Но тщетно! Кира затаилась и не отвечала…
Чертыхаясь, Монах вернулся в ванную комнату, сорвал с вешалки розовое полотенце, замотался и стал похож на римского патриция в термах. Про халат и тапочки он успел забыть. И отправился на кухню, чувствуя, как разыгрался аппетит. Открыл холодильник, достал Анжеликины бутерброды в красном пластиковом пакете и жестянки с пивом, которые оказались в дверце. Монах слегка удивился, что Кира пьет пиво, но тут ему пришло в голову, что пиво куплено специально для него, равно как халат и тапочки. Он окинул взглядом свои босые ноги и полотенце – пойти разве одеться, – и махнул рукой.
Он с удовольствием съел все три бутерброда и выпил три жестянки пива. Часы, фальшивый антик – громко тикающие ходики с красным солнцем, синей луной и серебряными звездами, – показывали три часа ночи. Время привидений. Три ночи, а не полночь, как принято считать, утверждают сведущие люди.
Монах сложил тару из-под пива в мусорное пластиковое ведро, которое нашел под раковиной, и пошел к себе. По дороге заглянул в ванную, снял с себя розовое полотенце и надел синий, в зеленую полоску махровый халат, рассудив, что халат, видимо, тот самый, о котором говорила Кира, и предназначен для него. Халат был обширен, как парашют, и Монах с удовольствием завернулся в него и подвязался поясом. Потом сунул ноги в большие черные шлепанцы и, стараясь не шаркать и производить как можно меньше шума, пошел в разведку.
Одна из комнат оказалась гостиной – большая, прекрасно обставленная, со светлой мебелью, темно-красным ковром, хрустальной люстрой – подвески ее нежно зазвенели, когда он приоткрыл дверь. Следующая была рыбьей фермой – здесь помещались четыре больших аквариума, за стеклом мелькали светящиеся рыбешки, совсем крошечные и побольше; по углам горели две неяркие лампы, над одним из аквариумов тянулась неоновая трубка. Мягко бежали кверху серебристые пузырьки воздуха, чуть колыхались тонкие стебли водорослей. На столе и полках стояли пакеты, баночки, коробочки, сачки. Пахло здесь сыростью и еще чем-то неприятным. Монах осторожно прикрыл дверь.
Третья была гостевой, то есть его собственной, а четвертая – спальней Киры. Монах на цыпочках подошел к этой двери, прикидывая, не постучать ли и не выяснить ли отношения прямо сейчас, даже руку протянул, но не решился – вспомнил ужас на ее лице при виде его туши. Хмыкнул и пошлепал к себе.
Еще около часа он изучал файлы, которые в смысле информации были практически бесполезны и годились только для статистики и общего впечатления. Так, он узнал, что клиентов в клубе «Черный фарфор» было пятьдесят два, имена их были обозначены кодами, а обслуживающего персонала насчитывалось девять человек, о чем он уже знал. Против каждого имени в скобках стоял псевдоним. Ирина (Руна), Слава (Селина), Лина (Алена), Светлана (Софья), Марина (Мила)… и так далее. Фамилий не было. Видимо, существует еще один файл, суперсекретный, который Кира ему не даст. Или даст, но не сразу. Из календарной сетки выходило, что девушки задействованы примерно раз или два в неделю. Если их заработок за рабочий визит четыреста или пятьсот зеленых… по меньшей мере, то приварок к зарплате или стипендии получается нехилый. А если барышни подрабатывают в обход «профсоюза», то еще более нехилый. Хватит на карманные расходы. Действительно элитарный клуб, почти домашний. «Черный фарфор»… От нечего делать он набрал название в Гугле и узнал, что черный фарфор невозможен по ряду причин, разве что выкрасить изделие снаружи кисточкой, но при этом черепки на разломе все равно будут белые. Несколько минут он размышлял о тайном смысле и значении необычного названия, но так ни до чего и не додумался. Еще одно бессмысленное название типа «бисерных зонтиков», «сверкающих орхидей» или «небесного эха» – красиво, но непонятно, как любит говорить Жорик про всякую заумную фигню. Однако каждый, наткнувшись на подобное название, тем не менее представит себе нечто – в силу воображения, жизненного опыта и романтического настроя. Вот и черный фарфор – изысканно, элитарно, женственно; так и видишь точеный черный силуэт… Монах покосился на манекен в углу.
Спать не хотелось, ночь все равно испорчена, и Монах погрузился в недра Интернета. Посмотрел финал КВН, пару серий «Грача»… Потом наткнулся случайно на сайт «Черный Властелин», решил, что это очередной графоман в стиле фэнтези, пробежал наскоро…
…«Свобода! – патетически восклицал какой-то телепень с манией величия по кличке Черный Властелин. – После плена, после тюрьмы, после тупой и мрачной безнадежности… чувство вины – да, но свобода того стоит. Годы, прожитые впустую… долг, мораль – химеры! Всего-навсего химеры! Мир жесток – или ты, или тебя. Нейтралитета не бывает. Всегда лишь одна сторона баррикады, и нужно не бояться сделать выбор. Выбор – это свобода. Одно маленькое движение – и свобода! Как мало нужно… или много, чтобы решиться. Столкнуть себя с мертвой точки… разбудить! Мертвая точка! Смешно…
Хищник опьяняется запахом крови и страхом жертвы… власть! Свобода и власть!
Да! Свобода и власть!
…В ту комнату я не захожу, никогда не зайду, там музей… все как было. Смиренная просьба о прощении. Теперь можно. Мерзкий запах, мятые простыни, подушка на полу, задернутые окаменевшие шторы… Конец долга. Конец безнадежности.
Свобода!»
И еще несколько страниц в том же духе. Власть, свобода, опьянение, чувство полета. Закрытая комната… Обещание продолжить и продолжать бесконечно, до полного сноса кукухи. «Кого только не встретишь на виртуальных перекрестках, – подумал Монах. – Интересно, что испытывает этот тип, выкладывая в Сети подобные откровения? С чего его так корежит? Проблемы с головой или одиночество? Отзывов пока нет, дружбы не получается. Написать, что ли? Спросить?»
…Было пять утра, когда он решительно постучал в дверь спальни Киры, будучи уверенным, что она не спит. Он услышал легкий шелест шагов и понял, что она стоит под дверью, затаив дыхание.
–Кира, нужно поговорить. Откройте, я одет.
–Давайте утром, – сказала она наконец.
–Уже утро. Вы же все равно не спите. Я посмотрел ваши файлы, в них мало толку.
Он стоял под дверью, ухмыляясь, зная, что никуда она не денется. Она боялась убийцы, теперь она боится его, Монаха, и жалеет, что затеяла все это. Лучше было бы сунуть голову в песок и замереть – авось пронесет. Ей непонятно, что он задумал и чего от него ждать.
«А зачем она все это затеяла? – спросил он себя. И ответил: – А черт ее знает!»
Он не ошибся…
Она стояла перед ним в своем белом атласном халатике, глаза казались громадными на бледном лице.
–О чем вы хотите поговорить? – Тон почти враждебный.
–Кира, мне нужны имена ваших клиентов.
–Нет. – В ее голосе зазвучал металл.
–В таком случае не вижу смысла… продолжать наши отношения.
Она молчала.
–Зачем вы меня позвали? Боитесь? Чего?
Она молчала.
–Вы могли позвать вашего телохранителя, я уверен, он из тех накачанных мальчиков, которые отобьются в случае чего. А я… мой друг Георгий считает, что я плохая защита, и предложил переехать к вам на пару. Он больше верит в кулаки, чем в интеллект. Но я всегда считал, что лучшая защита – мозги. – Он постучал себя согнутым пальцем по лбу. – Правда, иногда не успеваешь включиться, кроме того, инерция мышления срабатывает и тормозит, и пока суть да дело, тебе успевают накидать… э-э-э… по чавке, извините за выражение. Так что же с нашим телохранителем? Кирилл, кажется? Что с Кириллом? Где он? Где его место в раскладе? Он ваш любовник? – Ему хотелось вывести ее из себя.
–Как вы смеете! – вспыхнула Кира, и Монах понял, что не ошибся.
–Вы его отставили, надоел, и теперь остались в одиночестве? И бросились к первому встречному из Интернета… Опасная это затея – бросаться к первому встречному из Интернета. Интернет вообще опасная штука. Я прав?
–Не ваше дело! – закричала Кира. – Уходите!
Они все еще стояли у двери в ее спальню, с обеих ее сторон, и она попыталась захлопнуть дверь, но Монах помешал, всунув внутрь ногу в черной тапочке.
–Вы же понимаете, что убийства будут продолжаться? И вы знаете убийцу! – Он бил наугад, не сводя с ее лица взгляда в упор.
–Ничего я не знаю! – Она закрыла лицо руками и зарыдала.
Он схватил ее за руку и вытащил в коридор. Они так и шли: впереди Монах, как крейсер, и плачущая Кира следом, как маленькая лодочка. Руки ее он так и не выпустил. В гостиной он подтолкнул ее к дивану, сам уселся в массивное кресло напротив. Теперь их разделял журнальный столик.
–Ну! Говорите.
–Я не знаю, кто убийца. Честное слово!
–Но вы же понимаете, что он связан с вашими… фарфоровыми куклами? Две девушки… одна убита, на другую напали. Это не случайность. Это сделал человек, знакомый с обеими. И только вы знаете, кто из клиентов пользовался услугами этих двоих, а то и… троих и так далее. – Монах чувствовал, что версия его слабовата: если бы все было так просто! Убийца – тот, кто был с обеими… возможно, но не факт.
–Я не могу поверить… – пробормотала Кира.
–Если не клиент, тогда тот, кто знает о клубе… возможно, от вас или от девушек.
–Но почему?
–Мы это уже обсуждали. Спрашиваю еще раз: чего вы ожидаете от меня? Я дал вам совет – идите в полицию.
–Нет! Я никому не говорила о клубе. Девушки… не верю! Даже если кто-то из них сказал подружке… ну и что? А другу о таких вещах не говорят. В любом случае он знал бы только о своей подруге. Девушки даже не знакомы между собой, то есть не все. Может, случайность? – Она с надеждой смотрела на него.
–Вы же сами понимаете, что нет. Кира, вы убийца? – вдруг выпалил Монах.
–Вы с ума сошли! – Она вскочила с дивана. – Убирайтесь из моего дома! Вы маньяк! Ненормальный!
–То есть вы хотите сказать, что я не прав? Тогда скажите правду. Вы же все время врете!
Она упала на диван и снова заплакала. Любимое женское оружие – слезы. Монах с удовольствием ее рассматривал. Пола ее халатика задралась, и ему было видно ее круглое колено и выше… красивая загорелая кожа… теплая и нежная даже на вид как… золотистый фарфор. Он не испытывал жалости, подозревая в Кире некую, пока непонятную ему игру и расценивая ее слезы исключительно как оружие. Он вдруг достал из кармана серебряную монетку и принялся крутить ее в пальцах.
–Кира! Смотрите сюда!
Он поднял руку с монеткой на уровень ее глаз. Монетка мелькала в его пальцах… Кира уставилась на монетку, перестала всхлипывать. Сверкающий кружок отражался бликом в ее глазах.
–Закройте глаза, Кира… – Голос его упал до шепота. – Сейчас вы уснете… уснете… уснете…
Она послушно закрыла глаза.
–Кира, вы меня слышите?
Она шевельнула губами:
–Да…
–Кто убийца, Кира?
Она молчала.
–Кира, вы меня слышите? Кто убийца? Вы его знаете?
–Не знаю…
–Кто убийца, Кира?
–Не знаю…
Монах щелкнул пальцами.
–Просыпайтесь, Кира! – Он хотел сказать «спящая красавица», но удержался…
Кира открыла глаза, тревожно взглянула на Монаха.
–Все в порядке, Кира, вы никого не выдали. – Он кашлянул. – Итак, о чем мы? Вы хотите, чтобы я ушел?
–Нет, – выдавила она из себя. – Пожалуйста…
–Тогда слушайте. Мне нужны все имена… честное слово, я не собираюсь шантажировать ваших клиентов. Да и кого теперь этим напугаешь?! Еще телефон той девушки, на которую напали, Лины. Мне придется поговорить с ней. Еще! Я хотел бы поговорить с вашим телохранителем. И последнее. Нужно позвонить всем девушкам – пусть куда-нибудь уедут на время…
Кира кивнула.
–Кстати, почему «Черный фарфор»? – вдруг спросил Монах.
Кира пожала плечами…