Условие игры
В этой главе Игорь рассказывает об офтальмологе Мулдашеве, и наводит Учителя на рассказ о глазах. Он узнаёт, что именно глаза являются необходимым условием для продолжения Игры. Наконец Учитель начинает учить Игоря основам. Однако эти основы тонут в общих словах, и их довольно трудно вычленить из диалогов героев. Антропологические высказывания Учителя Игоря трудно комментировать. Скорее всего, они противоречат выводам официальной науки.
– Предлагаю сегодня поговорить о глазах, – неожиданно сказал Учитель светлым воскресным утром, когда мы расположились с ним на привале примерно в восьми километрах от его городской квартиры. Мне очень нравилось это время года – ранняя весна. В это время в горах стоит чудесная прозрачная погода, и по всем тропинкам на этой, южной стороне гор, растёт длинный изумрудный мох. Несмотря на то, что мы находились так близко от города, город совершенно не ощущался. Не ощущался до такой степени, что можно было сказать – не существовал.
– Что о них говорить! – рассмеялся я, разомлев на весеннем солнышке, – мы же не офтальмологи как Мулдашев.
– А кто такой Мулдашев? – спросил меня Учитель.
– Врач, офтальмолог. Нашёл древние глаза и показал их людям, – объяснил я голосом взрослого.
– Где он их нашёл? – Учитель странно посмотрел на меня.
– Они были нарисованы прямо на храме, – ответил я, испытывая внутреннее удовольствие от собственной осведомлённости.
– Одни глаза, нарисованы, больше ничего?
– Да, одни глаза, – подтвердил я.
– И кому он их показал? – спросил Учитель.
– Как кому?! Монахам, которые были внутри, – рассмеялся я, – потом другим монахам, из других монастырей. На этих монастырях тоже были нарисованы эти же глаза.
– И что, монахи сами не видели, этих глаз? – удивился Учитель.
– Возможно, и видели, – объяснил я, – но могли не придавать им значения. А Мулдашев привлёк к ним внимание. Расспросил, а затем опубликовал их рассказы в своих книгах.
– И ты думаешь, что этот человек серьёзно разбирается в глазах? —
Учитель недоверчиво покачал головой.
– Он всемирно известный специалист, – не терпящим компромиссов голосом заметил я. – И потом, он много путешествовал по Тибету, искал шамбалу и город Богов. И говорят, даже нашёл его. Ты, кстати, слышал что нибудь о шамбале? – я вопросительно посмотрел на Учителя.
– Глаза – это древнее знание, – продолжил он, как будто не услышав моих слов. – Ты, конечно же, знаешь, как человек видит?
Я на мгновение задумался, и понял, что хоть и имею об этом представление, но достаточно расплывчатое. Попасть впросак в таком «детском» вопросе совсем не хотелось.
– Конечно, знаю! – уверенно ответил я. – Но в таких важных вопросах всегда полезно разобраться глубже. Не мог бы ты мне это всё коротко объяснить? – спросил я с надеждой, что Учитель не раскусит мой трюк.
– Хорошо, я объясню тебе это важное знание, – Учитель кивнул головой, – а ты мне расскажешь про этого человека, Мулдашева. Учитель помолчал немного, будто собираясь с мыслями. А затем начал говорить:
– Глаз подобен зеркалу, который отражает свет. Думаю, это не вызывает у тебя серьёзных возражений? Я кивнул в знак согласия с его словами.
– Лучи света, падающие на предметы и отражённые от них на глаз, становятся видимыми. Так мы видим окружающий нас мир – через его отражение. Всё, что мы видим – это отражение, – Учитель замолчал и посмотрел на меня, видимо, отслеживая, успеваю ли я следовать за его мыслью. – Но есть ещё лучи, которые отражаются и от нас. Тот, кто принимает их на себя, может нас видеть. Упрощенно это выглядит так… Он нарисовал небольшой рисунок.
– Видишь на рисунке дерево, глаз и источник света? Без третьей точки, излучающей свет, видеть невозможно.
– Но это же – очевидные вещи! – воскликнул я.
– Очевидные, не спорю, – он недовольно покачал головой. – Мы начали с простого, и теперь приближаемся к сложному. Третья точка, излучающая свет, может находиться и снаружи и внутри тебя. Если она находится внутри, то для того, чтобы видеть, не нужен внешний свет. Тогда можно видеть всё.
– Это как? – теперь я явно не поспел за полётом его объяснения.
– Я не могу объяснить тебе, как это происходит. Могу лишь сказать, что этому можно научиться. И в этом состоит первая задача учения. Если ты можешь видеть, то ты игрок. То, что ты видишь или тот, кого ты видишь – и есть предмет твоей игры. Без видения игра невозможна. Она перестаёт быть живой игрой и становится механическим движением по чужому лекалу.
– А если я ничего не вижу? – спросил я, удивившись своему вопросу. – Наверное, это неточный вопрос… – я попытался исправить положение.
– Если ты не видишь, то ты играешь по чужому лекалу. Например, по лекалу мрака, – невозмутимо продолжил Учитель. – Это очень опасная игра, подобно тому, как гулять в городе с повязкой на глазах. Глаза – это не только приёмник света, но и его передатчик.
– Зеркало души? – пробормотал я про себя, вспомнив банальный афоризм.
– Зеркало, но и при этом – источник света. Правда, этим светом нужно ещё овладеть.
– В каком смысле овладеть? – я всё меньше понимал наш разговор.
– В том смысле, что ты либо владеешь собой, либо тобой владеет всякий, кому не лень. Тогда ты зависишь от внешнего, от чужого. Как работает обычное зрение? Есть свет – есть зрение, нет света – нет зрения.
– Но разве может быть иначе?
– Может? – Учитель удивлённо посмотрел на меня. – Я же только что говорил тебе о внутреннем свете, который делает возможным видение.
– Ну да, всё верно… – я попытался собрать свои мысли в кулак.
– Играть можно, только используя глаза.
– Понятное дело, – разговор перешёл в новую фазу упрощения, и я почувствовал себя увереннее.
– Но глаза сначала нужно найти, – Учитель внимательно посмотрел на меня. – Глаза нужно искать, и найдя их – оберегать.
Настал вечер. Мы отведали очень вкусный суп, который он сварил на родниковой воде. Я сидел, привалившись спиной к кухонной перегородке в его городской квартире. Сегодняшний день так много поднял во мне всевозможных эмоций, что я чувствовал себя одновременно и опустошённым, и разобранным на части. Мои щёки горели. Это была реакция на кислород. Какая то мысль казалось потерянной. Я никак не мог её отыскать, но и успокоиться по её поводу тоже не мог. Что то не давало мне покоя. Было такое чувство, что я что то потерял. Упустил. Уронил в колодец. Важное, скрепляющее. Работал проектор, витрина светилась электрическим светом. Она походила на аквариум, в котором вместо рыб плавали, лежали и стояли камни. Камни. Мысль о камнях продвинула что то внутри меня. Протолкнула. Но это что то опять застопорилось.
Учитель сначала был на кухне, а потом вышел, когда ему позвонил кто-то из соседей. Для своих соседей он был обычным человеком. Обычным человеком с золотыми руками. Он мог помочь в любом деле. И он редко отказывал тому, кто жил по соседству с его миром. Учитель мог вернуть свет, когда свет тух во всём подъезде. Самое интересное, что свет появлялся даже тогда, когда его при этом не было в городе. Один раз я спросил его, как ему удалось дать в подъезд свет, если его нет нигде вокруг, и дома до самого подъёма стоят тёмными. У меня установлен специальный аккумулятор, объяснил он тогда, его вполне хватает на час бесперебойной работы.
Если кому то из соседей был нужен болт или ключ на тринадцать, Учитель выдавал им этот предмет. Я понимаю так, что он сделал свои отношения с соседями частью своей практики. А всё, что он делал частью своей практики, исполнялось им творчески и работало безотказно. Мне очень нравились некоторые его истории на этот счёт. Соседи платили ему взаимностью. Уважали и ценили. Мне не доводилось слышать, чтобы кто то из них распускал какие то нелепые слухи, считал его магом или целителем. Все считали его хорошим пожилым парнем, который жил здесь всегда. Тружеником, в прошлом слесарем высшего разряда, способным выполнить любое дело.
Пытался ли он приоткрыть вторую, другую половину своей Вселенной? Это вопрос. Одно я знаю точно, что если он когда либо и пытался, то делал это со свойственной ему одному способностью не привлекать лишнего внимания. Откуда я знаю это? Я слышал от него пару историй, которые можно отнести на сей счёт.
Мне запомнилась очень забавная история о том, как он взял с собой в горы женщину, которая долго просила его об этом. Скажу сразу, что о его походах в горы знали все. Но у него было железное алиби подобных прогулок. Он ходил в горы за водой. Да, именно так. За водой. Чистой ключевой водой из горного источника, пользующегося уважением и почётом округи. А действительно, что можно предъявить пожилому человеку, который не хочет или не может пить воду из трубопровода? И которому врачи прописали пить воду без хлорки? Покупать? А откуда у пенсионера столько денег, чтобы покупать воду? И потом, кто сказал, что покупная вода чистая и настолько же полезная, как вода из родника? Это алиби давало ему возможность ходить за водой регулярно, брать меня на роль носильщика воды, а также таскать с собой разные заплечные мешки, в которых, конечно же, были пустые пластиковые бутылки. А что ещё могло в них быть? В этих заплечных мешках? Кроме пустых пластиковых бутылок?
Да, я собирался рассказать про женщину, которая попросила его взять её с собой. Она работала экскурсоводом. Водила в горы группы и индивидуалов. Конечно, я понимаю, что ей было интересно, по каким тропам ходит Учитель, и какие места он посещает. Ведь он начал ходить в горы задолго до неё. Задолго до того, как понятие туризм вообще появилось в здешних местах. Поэтому ей были очень интересны его маршруты. Ведь она может потом водить по ним других людей. Людей, которые приезжают сюда из душной, пыльной, переполненной народом Москвы. Людей, которые хотят подняться в красивое и малодоступное место. Посидеть, разжечь костёрчик, попеть под гитару. Она уверена, что он знает множество подобных мест. Он действительно знает множество подобных мест. Но проблема заключается в другом. В том, что в местах, которые посещает он, не только малолюдно. В них не разжигают костёрчик, не расслабляются и не поют под гитару. Эти места – для другого. Более того, он никого и никогда не водит по таким местам. Ему не жалко. Просто есть открытые, и есть закрытые места. Закрытые места – это места, которые закрыты. Для посещения. Нет, это не заповедник. Впрочем, заповедник начинается в шести километрах от города, но это никого никогда не смущало. Есть заповедники официальные, и есть заповедники настоящие. Они там, куда человек попадать не должен.
Есть заповедники официальные, и есть заповедники настоящие. Они там, куда человек попадать не должен.
Женщина просит. Что делает Учитель? Учитель выжидает, ищет естественные причины для будущего отказа. Но потом берёт ее с собой. Конечно, он берёт ее с собой. Потому что дольше отказывать подозрительно. Неправильно. Она слишком настаивает. Слишком хочет пойти с ним. Она давно хотела посмотреть места, по которым он ходит за водой. Он берёт её с собой, и они идут в горы. Он ведет её через лес, так как он не знает, что такое тропинки и вообще никогда не пользуется тропинками. Мы то знаем, почему сегодня он не пользуется тропинками. Тропинка – это нить Ариадны. По тропинке можно прийти не только один раз, но и второй, третий. Любое количество раз. Тропинки есть повсюду. Они есть в самых закрытых местах. Кто протоптал их там? А ведь действительно, даже там их кто то протоптал. Я их там протоптал. Протоптал, когда тянулся за Учителем, неся свои сто килограмм. Сто килограмм, не считая багажа. Впрочем, мы отвлеклись. Они уже идут по лесу. Они – это Учитель плюс Антонина. Так зовут женщину экскурсовода. Она крупная. У неё сильный и громкий голос. Они идут без тропинок, так как Учитель объясняет ей по дороге, почему он ими не пользуется. У него получается очень складно. Слушать его можно непрерывно. Слушаешь, слушаешь. Интересно человек говорит! Прямо невероятно интересно! Заодно он рассказывает ей о змеях. Змеи – это вообще очень интересная тема. Столько энергии в этих существах! Змея может делать себя незаметной. Она может часами находиться в неподвижности, а её окраска точно соответствует тому месту, где она притаилась. Антонина смеется, в здешних местах змей не бывает. Здесь, на южных склонах, нет ядовитых змей. Летом здесь слишком жарко. Слишком сухо. Поэтому змеи не получают достаточного рациона. На южных склонах очень мало насекомых. Другое дело на скатах, обращённых к северу. Там совсем другая влажность, ведь дождевые облака останавливаются перед главной грядой. Разгружаются, а затем уже идут дальше, к морю. Учитель соглашается с тем, что это именно так и происходит. Однако парадокс заключается в том, что на своих маршрутах он встречает змей достаточно часто. Не может быть! Да, именно так. Попадаются не только ядовитые, но и совсем редкие твари, которых не встретишь даже дальше к северу. Почему так? Спрашивает он. Может, ему просто везёт на змей? Ведь есть же люди, которым просто везёт на змей. Никому не везёт, а им везёт. Выходит такой человек со своего дачного участка, и, не дойдя десяти метров до автобусной остановки, точно наступает ногой на змею. Это просто какое-то притяжение! Талант. Врождённое чувство. Может быть, запах? Может быть, некоторые люди рождаются с таким запахом, который притягивает змей? Антонина смеётся. Она не слышала про такой запах. А змей встречает крайне редко. На своих маршрутах. Ей водить людей, поэтому змеи ей ни к чему. Она уверена, что путешествие доставит им обоим удовольствие. И обойдется без змей. Одно только смущает её. Сегодня они всё время идут по каким то кустам. Люди, которых она водит, не очень любят кусты. Они любят живописные склоны. Там, где тропинка вдруг выныривает из под деревьев, и дух захватывает от величественного вида. Одинокие высоченные сосны. Скалы, стоящие прямо посреди леса. Интересно там, где есть обзор, где можно полюбоваться. Сфотографироваться. Устроить стоянку. Ценятся места, где есть вода. Красивые или необычные источники. Гроты. Ещё люди просят показать пещеры. Пещеры – это всегда притягивает.
А кусты? Кусты – это совсем неинтересно. По кустам только клещей набирать. Учитель говорит ей, что это большая удача, что год для кизила очень благоприятный. Она и сама видит, что кизил хорош. Ого! Говорит он. Посмотрите ка, что здесь! Она не видит, но он просит подойти поближе. Всё равно не видно, ей придётся лезть за очками. Это так важно? Да да! Он уверяет, что очень. Очень просит взглянуть. С самой верхушки рюкзака, из под верхней молнии она достаёт мешочек с очками. Да где же? Где? Спрашивает она. Он уже сзади, он уже посмотрел. Он пропускает её вперёд. Он показывает рукой. Теперь её очередь увидеть. Это что то интересное! Вот же, вот! Вот прямо перед Вами! Это трудно заметить, когда ты не видишь. Листья, ветки, она уже внутри куста. Да вот же, говорит Учитель. В десяти сантиметрах перед своими глазами она видит квадратную змеиную голову, не мигая уставившуюся на неё. Крик оглашает лес. Она отшатывается. Её дыхание перехватывает. Идиот! Она связалась с идиотом! Ничего себе розыгрыш! Это не розыгрыш. Учитель сам потрясён. Он пытался показать крупный кизил, который в этом году на месяц обгоняет все сроки. Он никак не ожидал увидеть здесь змею. Да ещё такую страшную, как эта. Змеи, вообще, не любят кизил, да и не сидят в кизиловых кустах. Но впечатление всё равно испорчено. Путешествие придётся заканчивать.
– Медитируешь? – Учитель возвращается, прощаясь с кем то.
– Что значит – медитируешь?
– Медитация дословно переводится на русский, как размышление.
Его благодарят. Он опять кому то помог. Кому то? Его приход помог мне! Я соединил свои мысли. Это именно то. Именно то, что не давало мне покоя! Учитель, научите меня играть в человеческое, настольное го!
– В настольное Го? Зачем тебе?
– Я хочу играть, хочу понять Го и с этой стороны.
– Ты уверен, что тебя хватит на это?
– Да, я совершенно уверен. Я готов к обучению.
Он знает, что я умею учиться. Да, он знает.
– Почему Вы улыбаетесь?
– Нет, я ничуть не улыбаюсь. Кстати, я хотел предложить тебе прогуляться к пещере Ви́дящих. Не хочешь сходить? Кто знает, может быть в этот раз нам снова позволят войти туда? У тебя вроде было много вопросов к пещере, к Го? Ты уже нашёл на них ответы? Тебе больше не надо в пещеру? Если не надо, так и скажи. Я не ожидал, что он так быстро предложит мне прогуляться к пещере. Но сейчас я загорелся другим. У меня появилась версия, что ключи ко многим секретам лежат где то не внутри горы, а внутри игры, которой он без сомнения владеет. Эта игра представлялась мне сначала довольно туманной. И признаюсь, я поначалу не чувствовал от неё ни пользы, ни прока. Я видел в его квартире чаши с камнями довольно странной формы, а также одно или два игровых поля, которые он называл досками. Более того, я даже знал что это японская игра го. Школьником я пытался разобраться с этой игрой по журналу «Наука и Жизнь». Но либо эти публикации были написаны бездарным человеком, либо у меня не хватало мозгов. Игра показалось мне сложной, чересчур надуманной и перегруженной техническими подробностями. Такое же впечатление сложилось и у моего отца, который читал эти публикации вместе со мной. То, что вместо игры Учитель сходу предложил мне прогулку в пещеру, окончательно убедило меня, что я на правильном пути.
– Всё таки прошу начать учить меня игре на доске, – заявил я.
– А с кем ты будешь практиковать? – спросил Учитель.
Не скажу, что этот вопрос показался мне сложным. Как с кем? Со своими друзьями. Какая разница с кем, найду где нибудь людей, знающих про го.
– А как ты будешь практиковать с друзьями, если они не умеют играть? – задал он свой очередной вопрос.
– Как? – переспросил я. – Что значит как? Научу их. И потом я не думаю, что игра сложна. Я думаю, что ты научишь меня быстрее и проще, чем там, где я про неё читал.
– То есть ты будешь учить их игре? – переспросил меня он. – А как ты будешь учить кого то, если сам не умеешь? Или ты считаешь это нормой? Учить кого то, сам не разбираясь в том, чему ты учишь?
Ну вот, началось, подумал я. Опять эти сложности на ровном месте.
– Про практику я тоже не понял, – продолжил он. – Может тебе сразу стоит найти «этих людей», с которыми ты собираешься практиковать, и пусть они учат тебя Го и вообще всему тому, чему ты хочешь научиться?
Он помолчал, чтобы я мог разжевать произнесённое им. Я разжевал, но не скажу, что оно понравилось мне на вкус.
– Я задаю тебе правильные вопросы, – продолжил он, оценив выражение моего лица. – И слушаю твои ответы. Они говорят о твоей жизненной схеме. И она кажется мне очень подозрительной. Ты рискуешь ничему никогда не научиться, находясь под властью этой схемы. Стяжание и профанация – вот те основные черты, которые она будет формировать в тебе. В итоге ты превратишься в неприятного типа. Уверен, ты встречал таких. Но я не хочу, чтобы ты превращался в него на моих глазах. Помни, сначала меняются мысли, потом меняется выражение лица, а потом – само лицо. Я могу помочь тебе правильно действовать на этом, самом важном и невидимом уровне.
Я не ожидал от него такого выпада. Это был сильный удар по моему самоосознанию и самолюбию. Ситуация требовала, чтобы я или начал защищать себя или попросил его о более серьёзной аргументации. Я выбрал второе.
– Хорошо, – спокойно и уверенно ответил я. – Пусть моя жизненная схема неверна. Ты видишь это, и я принимаю твою помощь. Но объясни мне на этом примере. Объясни, почему так важно, чтобы я заранее представлял себе, с кем я буду играть!
– Не обязательно представлять заранее. Обязательно другое. Обязательно браться за любую вещь ответственно. Нельзя браться за молоток двумя пальцами, потому он может выскочить и отбить тебе ногу. Нельзя брать иголку кулаком, потому что она уколет тебя. Поэтому иголку берут двумя пальцами, а молоток – пятью. Мало попросить меня обучать тебя игре. Надо представлять себе, есть у тебя на это время или возможности, чтобы делать это так, как нужно. Я не собираюсь попасть в ситуацию, в которой я спрошу у тебя, почему ты не отрабатываешь мои уроки, а услышу в ответ, что тебе не с кем их отрабатывать. «Не с кем» в данном примере означает не только наличие таких людей, но и качество людей. Откуда ты знаешь, может быть с игрой Го связан такой круг людей, с которыми тебе вообще не зачем встречаться и иметь каких то общих дел? Вот тебе есть дело до людей, которые с семи утра ждут открытие гастронома, чтобы купить бутылку водки и таким образом начать свой день?
– Нет дела, – ответил я коротко.
– Я так и думал, – улыбнулся он. – В ситуации с Го, я имею позицию. И поэтому я должен её правильно отыграть. Я не могу познакомить тебя с игрой просто так, на удачу. Я не занимаюсь этим. Я использую удачу, а не делаю на удачу то ли иное. Ты хоть знаешь, откуда вообще взялась эта игра? Кто её принёс на Землю? С какими целями? Ты хоть что нибудь знаешь про это?
– Так это я и хотел узнать от тебя! – воскликнул я.
– Нет, – его голос был непреклонен. – Ты хотел другого!
Он смерил меня взглядом.
– Ты хотел иметь возможность профанировать знания, полученные от меня! А также иметь возможность перепроверять их с помощью тех, кто в этих знаниях не понимает ничего. И я хочу, чтобы мы с тобой сразу начали с этого. С этого лучше начать, чем закончить!
Я задумался. Неопровержимая логика звучала в его словах. Чтобы я сделал, если бы узнал, например, что его камни изготовлены из древних панцирей? Я бы описывал это своим знакомым как жареный факт. Факт, который был бы нужен мне, чтобы казаться более интересным в глазах своих друзей. А по сути это не прибавило бы ничего к моему имиджу. Потому что весь мой имидж про то, как казаться, а не быть. Прото, чтобы потчевать своих друзей новыми интересными фактами. Мы же находимся с ними в негласном состязании на тему «где кто был и где что видел»! Если у меня не появляется новых фотографий на эту тему, то значит мои дела не очень, а сам я становлюсь лузером. Вот я на пляже с загорелыми девушками. А вот я катаюсь на слоне. Здесь я играю в сложную и загадочную игру камнями из панцирей и рассуждаю о том, что такими примерно камнями играли атланты с древними жителями Лемурии. Мне пришла в голову идея, о том, что я мог бы даже написать книгу. Показывать и дарить её своим друзьям. В этой книге я бы в литературной форме обыграл истории и о том, как атланты ловили лемурийцев, и делали из них камни для Го. А лемурийцы выглядели совсем не так, как их сейчас представляют себе. Они же вели полуводный образ жизни и поэтому носили панцири, подобные черепашьим. Моя мысль понеслась, и её стало трудно остановить. Я живо представил себе вкусное мясо лемурийцев, которое атланты жарят на специальных лучевых жаровнях. А из панцирей вытачивают прекрасные камни для игры. Я представил себе эти панцири и даже увидел, как сзади на них изображены два глаза. Нечто подобное изображению глаз на крыльях некоторых бабочек. Почему говорят, что они считают себя более совершенными, чем мы? Спросил один из Атлантов. Чушь, ответил ему другой. Они просто мыслящие животные. Черепахи. Поэтому мы имеем полное право охотиться на них.
А лемурийцы выглядели совсем не так, как их сейчас представляют себе. Они же вели полуводный образ жизни и поэтому носили панцири, подобные черепашьим.
– Ты ещё здесь? Со мной? – Учитель с любопытством наблюдал за выражением моего лица.
– Скажи, а из чего сделан твой комплект камней для Го? – спросил я его.
– Из чего? – удивился он. – Из панцирей, конечно, из чего же ещё?
– Из панцирей? – простонал я. – Из каких панцирей?
– Из панцирей моллюсков, – ответил Учитель. – Белые камни – из панцирей. Если угодно – из раковин. Чёрные – неорганика.
– Скажи, я думаю, что ты знаешь. А из костей? Из костей никогда не вырезались камни для игры? – спросил я, повинуясь необъяснимому побуждению.
– Конечно, вырезались. На протяжении тысячелетий люди то теряли, то обретали вновь технологии обработки твёрдых камней. Поэтому кости животных, рога, панцири, зубы были очень хорошим материалом. Они сочетали в себе возможность обработки и высокие потребительские свойства. Кроме того, существовал ещё один уровень. Чтобы оценить его значимость, нужно понимать, что люди древности очень сильно отличались от нас. По сути – это была другая цивилизация. И эта цивилизация развивалась по другим законам. Материал, из которого изготавливали камни, являлся способом переноса осознания существа в другой носитель. Конкретный набор камней делался из конкретного панциря конкретного существа, – он посмотрел на меня. – Ну, хорошо, если тебе не нравится слово панцирь, давай обойдёмся без него. Если комплект камней делался из рога носорога, то этот комплект камней и был носорогом. Он сохранял его свирепость, силу и неукротимость. Только давал ему другое тело. Этот носорог теперь жил в мешочке и нёсся на своих врагов не по саванне, а по разлинованной доске. Такие комплекты, правда, имели только владыки древности. А кому кроме владык они вообще были нужны? Ведь эта игра про владычество. Про раздел земли и воды. Про владычество с помощью этих стихий. Поэтому у игры было и другое название – кости. Костями называли её не только те, кто смотрел за игрой, и чьи описания можно найти. Наблюдатель всегда опишет игру с точки зрения игрового набора. Костями её называли и те, кто в неё играл. Потому что они знали, что это за кости, и какой смысл они несут. Один комплект обычно сочетал в себе кости крупного морского животного и крупного наземного обитателя. Слона, мамонта, саблезубой кошки. Каждое из этих животных имело свои повадки и свой неповторимый характер. Кроме того, крупные старые животные самцы накапливают в течение своей жизни особую субстанцию. Особенно если это вожаки стай, выдержавшие множество битв. Это материальный носитель их особенного осознания, который содержится в их клыках, бивнях, рогах. Такие камни кости содержат это осознание столько лет, сколько существует комплект. Мастер, изготавливавший их, просверливал камни очень тонким сверлом. Представляешь себе конусообразную пирамидку, просверленную от вершины? Но камни никогда не сверлились насквозь, лишь на определённую глубину.
– А для чего сверлились костяные камни? – спросил я, заинтригованный его рассказом.
– Они сверлились для того, чтобы осознание камня кости становилось более подвижным, – ответил он. – Современные люди не знают, что такое осознание живых существ и поэтому не могут работать с ним. Люди древности были мастера этого дела! Именно это позволило им выжить на этой земле и даже отбить инопланетные вторжения.
Я был потрясён тем, насколько много удалось узнать от него, зайдя с этой неожиданной для меня стороны. Я увидел, что горизонт раз двинулся, и что конец этому расширению не просматривается. Моё воображение бурлило. Я не ожидал, что он так легко и свободно начнёт говорить о вещах, подходить к которым он не хотел и не собирался в принципе. Это окончательно утвердило меня в намерении изучать Го, особенно после того, как много интересного здесь вскрылось. Кроме этого, я много нового увидел и в себе самом. Эта новая рефлексивная позиция была просто обретением. Я действительно увидел часть схемы, о которой он говорил. И я увидел, что именно эта схема препятствует тому, чтобы глубже проникать в суть вещей и явлений. Её отростки отделяли меня от той степени самореализации, которую я чувствовал как свою потребность. У меня остался на сегодня последний вопрос, который давно просился наружу.
– Я хочу спросить, – я дождался интервала и заполнил его этим вопросом. – Почему ты используешь японское название для этой игры?
А именно – Го?
– Японское? – он удивлённо посмотрел на меня. – А с чего ты взял, что оно японское?
– А чьё же оно?
– Го – это очень древний корень, пришедший к нам из очень древних языков. Только у человека поверхностно знакомого с евразийскими языками, может сложиться ассоциация, что «Го» – это про Японию. А откуда, думаешь, в Японии появились люди? – его взгляд смутил меня. – Хочу тебя разочаровать, они не вышли из океана. Вернее так – именно вышли. Потому что перебрались на острова с материка. Я уже несколько раз повторял тебе, что люди древности воспринимали мир не так, как его воспринимаем мы. Поэтому слова были для них больше, чем слова. Их слова были более короткими, ёмкими и звучными. Они не тараторили и не расходовали их со скоростью 5000 слов в минуту. В отличие от нас у них были хорошие учителя. Одними из таких учителей были древние хищники, с которыми люди боролись за собственное выживание. Слова имел право произносить не каждый человек, а только тот, кто в иерархии племени занимал достаточно высокое положение. Слово было прямой командой. Сказанное противнику, оно наносило ему урон. Сказанное другу, лечило и исцеляло. Команда «Го» была особой командой, она помечала, защищала и огораживала владения. Поэтому говорить Го мог даже не каждый воин, а только главный воин племени или отряда. Сейчас мы бы, пожалуй, назвали его вождём. Только он мог говорить «Го», потому что только он мог принимать решения о владениях своего племени.
Его удивительный и развёрнутый ответ породил во мне ещё один вопрос. Я немного знаком с Интернет и посмотрел кое какие материалы на эту тему. Я нашёл много интересного и по поводу названия игры. Один из авторов, которого зовут так же, как и меня, заинтриговал меня другим названием. Это название – «И». Я прочёл, что И – это древнее искусство соединения и разъединения. А также о том, что, по мнению автора сайта, И – один из древних индоевропейских корней. Дословный смысл которого весьма близок русскому соединительному союзу «и». Я решил оставить это на потом, но как-нибудь, при случае, спросить Учителя, что он думает по этому поводу. На сегодня у меня был ещё один вопрос. На одном сайте я прочёл о четырёх домах. Это сочетание слов показалось мне интересным в связи с четырьмя углами, и я решил спросить его об этом.
– Действительно, – сказал Учитель, – существует четыре Школы Го, которые можно, пожалуй, назвать четырьмя Го домами. Один из них – условно можно назвать Домом Смерти. Второй – Домом Жизни. Для обозначения третьего и четвёртого я бы использовал слова греческого языка – а именно Космос и Хаос. Первая Школа учила своих адептов тому, что самое главное – уничтожить камни противника. Эффективное или неэффективное действие рассматривалось ею только под одним углом зрения – уничтожаются камни противника или же они остаются живыми. Вторая Школа делала основной акцент на неприступности собственных камней. Непобедимость заложена в себе самом – вот её девиз! Третья и четвертая – по разному понимали устройство Вселенной. Одна считала, что хаос является первопричиной всех явлений и деяний. Адепты этой Школы были просто невообразимыми людьми! Когда нибудь, возможно, я расскажу тебе о них. Четвертая Школа считала, что Вселенная глубоко упорядочена. Скорее всего, построения именно этой Школы были самыми сложными, и показались бы кому то высшим, что было разработано в Игре.
Я выслушал его с ощущением, что я поторопился задать этот вопрос. То, что он выдал мне, не было похоже ни на что из того, что я прочёл где-либо. По сути, мой вопрос был о четырёх го домах феодальной Японии. И я надеялся, что он расскажет мне именно об этом. Его рассказ открыл какую то новую по своей масштабности панораму. Буквально несколькими фразами он смог набросать такие картины, от которых у меня словно выдуло весь воздух из лёгких. Достаточно, сказал я себе. Пусть он обучает меня этому искусству с той точки, с которой посчитает нужным.