Маски Черного Арлекина. Глава 2. В пасти кошмара,. или Прибывший издалека (Олег Яковлев, 2011)

Баллада, написанная

на старом клочке пергамента,

найденном на запыленном чердаке

одного из домов Дайкана

Черный тракт тянулся в безызвестность, рождаясь, словно смоляная река, истекающая из огромной мраморной арки. По бокам этого белого, как полированная кость, сооружения к багровому небу тянулись двадцатифутовые, походящие на человеческие хребты, колонны, на чьих гротескных капителях, выполненных в виде огромных ладоней, возлежал треугольный фронтон, украшенный тонким лепным барельефом. В его центре рукой неведомого мастера была изображена тонущая в тяжелых складках одеяния фигура с оперенными крыльями таких размеров, что казалось, будто они могут поднять в воздух не только своего обладателя, но и, должно быть, какой-нибудь город. Лица у этого существа не было, а вместо него – гладкий, как зеркало, овал. У ног крылатого в различных позах застыли семеро изломанных силуэтов, у каждого из которых четко проглядывала лишь определенная часть тела: у кого-то – рука с когтями, у другого – обтянутая тонкой кожей грудная клетка с провалом на месте сердца, у третьего – нижняя часть лица, где отсутствовали губы, и вместо них грубые десны переходили в загнутые, словно крючья, клыки; четвертый (согбенный в рабском молении) обнажал хребет с выступающими из-под кожи шипами, вырывающимися из позвонков; у пятого был хвост, шестой являлся обладателем длинных, до самых щиколоток, волос, а седьмой – пары могучих перепончатых крыльев.

Все эти семеро отталкивающих своей гротескностью и ужасающих уродствами существ попирали ногами ленту фриза в основании фронтона. Из нее тянулись скульптурные человеческие руки с подагрическими веретенообразными утолщениями на суставах кистей и безобразными пальцами, скрюченными и изломанными так, будто некогда они пытались ухватить податливый и зыбкий край надежды и застыли в этом мгновении извечной неудачи. Как уже говорилось, фронтон лежал на двух огромных мраморных ладонях, служащих своеобразными капителями белых хребтообразных колонн. По сторонам от этих каменных позвоночных столбов, будто бы подпирая их спинами, высились статуи крылатых созданий, облаченных в долгополые плащи с капюшонами. У всех этих фигур было по четыре руки, и в каждой они сжимали по кривому, как усмешка Бансрота, серпу. То были Хакраэны – жнецы смерти. Только не следует путать подлинных Собирателей Жизней и этих их двойников, высеченных из камня, ибо по существу своему они различны, и цели у них иные. Подлинные – это те, что всегда несутся, как чумной ветер, перед телегой-труповозкой Анку, предвосхищая агонию, обрывая человеческие жизни и похищая последний вздох. Питающиеся людской неудовлетворенностью по прожитой жизни и бессмысленными сожалениями, они – Последние Вестники. Мнимые же – лишь облик подлинных, увековеченный в белом мраморе. Но здесь они стояли не просто так, и причиной тому являлись те, кто приходили в Край-Где-Все-Рано-Или-Поздно-Оказываются незваными, невзирая на устоявшиеся законы и запреты. Вот тогда Хакраэны-Из-Камня оживали, и их серпы обрушивались на дерзкого, разрывая его плоть на куски. Все же остальное время они были безжизненны и неподвижны, не имея всех тех привилегий, которыми отличались от них подлинные Собиратели Жизней, вроде дыхания, свободы движений, возможности ощутить земную твердь под ногами и твердь небесную под крыльями. Долгие века они служили лишь украшением Черной Арки, вселяя последний ужас в покойных и наполняя им их души.

Больше в этом сооружении не было ничего, кроме, собственно, его сути – прохода. Сама арка: свод, статуи Хакраэнов, фризовая окантовка фронтона – все это походило на чудовищную раму огромного зеркала. Тонкая смолянистая пленка была жидкой и перетекала сама в себя, постоянно исходя то мелкой рябью, то прекрасно видимыми волнами, а порой в ней проглядывали даже чьи-то судорожные ладони и искаженные мукой лица.

Черная Арка – так назывался этот проем, через который входят, но никогда не возвращаются обратно. Истинное начало Конца, черта, отделяющая этот свет от света того. Это был тонкий Край, за которым начинался Последний Путь – та самая дорога шириной тринадцать футов, вымощенная черным кирпичом.

И именно благодаря этой Арке их называли Ступившими за край. Это были те, от кого каменные Хакраэны как раз и должны были охранять просторы Смерти, те, кто был вне закона по ту сторону, и те, кто утратил последнюю совесть, явившись в этот день сюда в таком количестве.

Статуи мраморных стражей поворачивали к незваным гостям головы, из-под капюшонов лился едва слышный угрожающий шепот, но поделать холодные статуи ничего не могли – чужаки умели обманывать саму смерть – что им были какие-то ее жалкие прислужники.

Черный кирпич дороги ложился под ноги, хотя идти вперед совсем не хотелось. По обеим сторонам Последнего Пути, точно застывшие волны могучего прилива, тянулись вдаль холмы, поросшие бесцветной травой и колючим терновником.

Несколько человек уверенно, но не быстро шагали вперед, и в какой-то момент и сама Арка, да и начало дороги исчезли, и если оглянуться, то можно было бы увидеть лишь те же холмы, что и впереди, тот же горизонт, ту же безрадостную картину.

Впереди всех шел Черный Лорд. Глаза его были закрыты, но он и не думал оступаться на камнях или хоть немного замедлять движение – он вслушивался. На грани сознания в разлившемся кровавом багрянце неба хлопали крылья, в неизмеримой дали по черному кирпичу стучали копыта... и колокол. Погребальный колокол бил в этот час на всех башнях страны Смерти. Деккер Гордем походил на черного дрозда в своем любимом бархатном камзоле, расшитом серебряной нитью; поверх камзола был наброшен Черный Плащ, который с момента перехода через Арку ожил и начал двигаться на плечах своего господина, шурша драпировкой и ежесекундно изменяя очертания складок и течение материи. Подчас в ткани будто бы проглядывали ехидно ухмыляющиеся рты, но проходил всего какой-то миг, и они вновь становились не более чем сгибами на шелке. Перед Черным Лордом в воздухе висел старый железный фонарь, а тонкий огонек свечи в нем походил на бьющегося в агонии крошечного бледного человека, запертого в черной клетке, и действительно – пламя напоминало обнаженную фигуру с ногами, вплавленными в воск. Бедный пленник все рвался и рвался, распаляясь все сильнее и исходя жаром, но на его муки никто не обращал внимания.

Пятеро старших некромантов, шагающих вслед за повелителем, выстроились кольцом и походили на конвой, ведущий в центре заключенного. Тот же, кто шел в окружении темных магов, сегодня должен был либо присоединиться к их числу, либо сгинуть в безызвестности и навеки утратить душу. Довольно завышенная цена за влияние и величие, и мало было тех, кто решился бы ее выплатить, но только не он. Он был готов, лично выдавив из себя все сомнения и страхи, словно яд из раны. И сегодня он станет Ступившим за край и будет первым, кому это удалось из всех тех некромантов, что пытались после Анина, который вошел в число старших более ста лет назад.

Амбициозный темный маг почти добился своей цели, и для этого ему пришлось изрядно покрутиться, устраняя любую возможную помеху, просчитывая десятки ходов и всерьез обдумывая каждую мыслимую вариацию последующих событий... Осталось лишь одно. Последняя проверка и посвящение. Этот шаг отнюдь не легок, нет – ведь добрую сотню лет ни одному из пытавшихся стать Ступившими некромантов это не удавалось. Что ж, если и он оплошает, запасной план всегда наготове, а душу свою он так просто никому не отдаст. Его звали Магнусом Сероглазом, и до того, как стать некромантом, он был никем – просто тенью, которую все избегают, ненавидят и боятся. И хоть его всегда окружали роскошь и пышная обстановка, он носил дорогие наряды, а семья его была очень влиятельной и богатой, он всю жизнь чувствовал себя лишним и чужим под родной крышей. С самого детства он любил страшные истории о жутких тварях ночи, прислужниках смерти и безжалостных убийцах – этих темных магах, шагающих вокруг него, а сейчас он сам приблизился к ним, сейчас он шествует на расстоянии вытянутой руки от каждого из них. Сказки стали явью, и скоро он сам станет страшной сказкой. Ну и роль он, само собой, примерил на себя соответствующую. Под сводами Умбрельштада его называли Черным Арлекином из-за злобного безжалостного юмора и жестоких насмешек, с которыми он проводил пытки, выпивал души людей, убивал, да и просто поддерживал общение с кем-либо из темного братства. А еще у него был свой особый грим: от белил его лицо превратилось в мертвенную маску, а через глаза проходили две нарисованные алым вертикальные линии, начинаясь от середины лба и достигая низа скул. Вызывая у других насмешку, недоумение или страх, себе Сероглаз таким нравился. Достойный образ для вжившегося в роль актера – так считал Магнус.

Пока же о грядущем посвящаемый старался не задумываться, всецело погрузившись в изучение спутников, их поведения, характеров, но что важнее – отношения друг к другу. Еще никогда ему не приходилось бывать в обществе одновременно всех Ступивших за край. И пусть сейчас один из старших все же отсутствовал, пятеро, да и сам Черный Лорд – это было уже что-то. Серые глаза пристально оглядывали темных магов, подмечая мельчайшие изменения в их лицах, взглядах, движениях.

Больше всего внимания к себе привлекал шедший прямо перед ним Ревелиан. Еще этого некроманта звали Джеком-Неведомо-Кто из-за того, что никто не знал его истинного обличья. Уже двести лет он носил тугую кожаную маску, вросшую в его лицо и ставшую частью шероховатой и сухой, как бумага, кожи. Ревелиан являлся обладателем дико вьющихся огненно-рыжих волос, походящих на гриву, неправильно сросшегося после многочисленных переломов кривого носа и злых темно-карих глаз, которыми тот пытался пронзить Магнуса, время от времени оборачиваясь к нему и косясь с недоверием.

– Ну, позвольте... позвольте же мне это сделать, милорд. – Ревелиан, точно пес, желающий подлизаться к хозяину, увивался вокруг Деккера, кутаясь в свою темно-зеленую, расшитую золотом накидку.

Глядя на его угодливые, льстивые происки, Магнус не мог не скривиться от презрения – Джек-Неведомо-Кто был поистине мерзким существом. Этот злобный выродок, появившийся на свет, должно быть, от бешеной волчицы, а не от человека, выделялся своим по-звериному безумным нравом, неоправданной жестокостью и неуемной жаждой убийства даже в сравнении со всеми остальными маньяками Умбрельштада. Будь воля Магнуса, Ревелиана уже давно посадили бы на цепь, или лучше – просто перерезали бы ему глотку и навсегда забыли о его существовании.

– Мне всего лишь нужно снять маску, милорд, и тогда Белый Паук мне сам все отдаст. Я хочу наконец сорвать ее, взглянуть на мир истинными глазами, вдохнуть воздух настоящими легкими, пришло время мне открыться, вот и повод...

– Нет, – холодно ответил Черный Лорд, по-прежнему не открывая глаз. – Ты не снимешь свою маску, Ревелиан. И только посмей меня ослушаться.

Джек-Неведомо-Кто не унимался:

– Но Черный Патриарх меня уверял, вы сами мне обещали, милорд, я мог бы...

– Я сказал: нет, – отрезал Деккер, резко повернувшись к рыжему некроманту, отчего тот отшатнулся, словно его обдали кипящим варом из котла. Глаза Черного Лорда были закрыты, но ярость, спрятанная за веками, была и так превосходно ощутима. – Это сделает Сероглаз. Мы ведь не зря все это затеяли.

– Милорд, – осторожно начал Дориан Сумеречный. Он шагал за спиной Магнуса, бок о бок с Анином Грешным. Дориан был облачен в вороненые латы, ставшие за долгие годы ему второй кожей; поверх доспехов была надета накидка цвета темнеющего неба. – Белый Паук гораздо хитрее нашего Черного Арлекина, а за каждую его ошибку отвечать нам. На поле битвы.

– В последний раз, когда мы проделывали подобное, едва не рухнула Арка, – поддержал Анин Грешный.

На плечах ссутуленного некроманта громоздился тяжелый черный плащ с оторочкой из вороньих перьев; бледные, по-девичьи изящные руки он держал перед собой, согнув их в локтях и скрючив пальцы так, словно это были птичьи лапки. С каждым шагом темный маг звенел остроносыми латными башмаками по черному камню дороги.

– Я рискну, – усмехнулся Деккер. – А Арка и не такое видала... Главное, чтобы наш юный друг справился.

– Ты боишься смерти, Сероглаз? – отстраненным тоном спросил идущий по левую руку от Магнуса высокий с виду молодой человек с очень красивым лицом и белыми, как свечной воск, длинными волосами. На нем была черная мантия с капюшоном, и он что-то все время неразборчиво бормотал, обращаясь будто бы к самому себе.

Этот пригожий парень с задумчивым выражением лица и ровным бархатистым голосом был самым ужасным из всех некромантов Умбрельштада, быть может, благодаря своему обычному равнодушию к людям, их жизни, смерти, телу и душе, а возможно, и подчас пробуждающейся в нем ярости, что пылающим бураном сметает все на своем пути. Нужно признаться, что Коррин Уитмор, или Белая Смерть, как звали его в королевстве Ронстрад, был единственным, кому симпатизировал Сероглаз. Было между ними что-то общее, возможно – скрытая неприязнь к предводителю, а быть может, и нечто другое. Магнус обещал себе в скором времени в этом разобраться.

– Нет, я не боюсь смерти, Коррин, – ответил Сероглаз. – Иначе, как бы я с бьющимся сердцем и цельной душой оказался здесь?

– Ловко, – скривился идущий по правую руку от Магнуса человек в алом камзоле и таком же бархатном плаще с зубчатой пелериной на плечах. Это был Áрсен Кровавое Веретено, лучший и единственный друг Деккера Гордема. Его русые волосы были собраны в хвост, а на лице застыло недовольство. Сероглаз ему не нравился, он ему не доверял и, признаться, правильно делал. – Но хватит швырять в этот воздух выспренности, прибереги свое красноречие для Белого Паука, тебе оно понадобится.

Так они и шагали по черной дороге меж серых холмов, подчас встречая не осознающих ничего кругом мертвецов, бредущих куда-то без надежды когда-нибудь дойти. А еще зеркала. Десятки больших, в человеческий рост, зеркал в старинных резных рамах, словно чудовищные крылья, тянулись по воздуху за процессией незваных гостей, отражая и лишь преумножая всю ту безысходность и тоску, что выплывала из-за горизонта.

Их было семеро, темных магов: Черный Лорд, Коррин Белая Смерть и Арсен Кровавое Веретено, Ревелиан (он же Джек-Неведомо-Кто) и Анин Грешный, Дориан Сумеречный и он, испытуемый, уже не обычный некромант, но еще не Ступивший за край, Магнус Сероглаз. Но помимо них, здесь был еще кое-кто.

Следуя в кольце темных магов, Сероглаз держал за руку маленькую девочку лет пяти, облаченную в грязное рваное рубище. Бедняжка была бледна, ее кожа походила на сухой лист пергамента, а глаза впали, будто от тяжелой болезни. Морщины, которые должны были появиться в уголках глаз, возле складок рта и на лбу не менее чем через двадцать пять лет, проявились столь четко, словно нарочно нарисованные. С каждым выдохом из легких вырывался хрип, и временами малютка мучительно, надрывно кашляла; на ее губах и подбородке с очередным спазмом оставалась отхарканная кровь. Дышать этим воздухом для живого было очень трудно, ведь с каждым мгновением в ее горло и легкие попадали мельчайшие незримые частицы – пыль пожранного Черными Просторами времени, которые не щадят ничего на своем пути, а в особенности – нежной плоти слабого, хрупкого, как перышко, ребенка. Судя по всему, кроха не понимала, где находится и что с ней сейчас происходит. Она безвольно шла, куда ведут, сжимая крепко, точно последнюю соломинку, ледяную ладонь Сероглаза. Она глядела перед собой, явно не видя ничего кругом, а в ее глазах не осталось ничего, кроме пустоты. Некромант в арлекинском гриме часто поглядывал на нее.

– Не бойся, малышка, все будет хорошо, – прошептал он сочувственно. – Ты только не бойся ничего и...

– Не смей! – процедил Кровавое Веретено. – Не смей обманывать ее. Должно быть, Черный Лорд плохо объяснил тебе правила, Сероглаз. Я исправлю его упущение. Запомни, Сероглаз, да хорошенько, если хочешь пробыть Ступившим за край дольше одного дня. Мы – темные маги и убийцы. Мы – маньяки, безумцы, полные ненависти. Но мы не лицемеры. Ничего хорошего ее не ждет. Если она выживет после сегодняшнего, то все равно уже никогда не придет в себя. Она никогда не сможет оглянуться кругом и оценить всю прелесть мира, в котором она родилась. Ни запахов, ни звуков, ни цветов. Все станет для нее серым, не останется ни дня, ни ночи, лишь вечный обморок наяву. Она не скажет ни слова и ничего не услышит. Никогда. Ее рассудок навсегда разбит с того самого момента, как она при жизни прошла через Арку, а эмоции... что ж, даже у черной обгоревшей ветки дерева будет больше эмоций. И чтобы избавить ребенка от мучений и бессмысленного существования, по возвращении я не стану оттягивать долго и сразу же проткну ей сердце кинжалом, а ты закопаешь ее труп под каким-нибудь деревом на болотах и никогда о ней больше не вспомнишь. Поэтому ничего у нее не будет хорошо. Не смей лицемерить, Сероглаз, оставь это спесивым воинам господним и лживым церковникам.

Магнус лишь крепче сжал зубы, чтобы ничего не ответить, и сильнее – ладонь девочки, чтобы та хотя бы на далеком горизонте сознания все же почувствовала, что она здесь не одна.

– И зачем все это нужно, Магнус? – недоуменно спросил Дориан Сумеречный. – Я имею в виду твой неуместный шутовской грим. Это выглядит мерзко и отвратительно...

– Именно поэтому. – Сероглаз обернулся; его черные губы искривились в усмешке. – Именно потому, что мерзко. Именно потому, что отвратительно.

Он не сказал того, что в действительности хотел. Вопрос так и не был задан и остался черстветь на дне души посвящаемого. Он так и не узнает никогда, отчего же из всех актеров в балагане Деккера у него грим – самый явный.

– А моим птицам нравится, – дернув головой, точно его ужалил в щеку слепень, проговорил Анин. – Ворóнам нравится Сероглаз, они называют его «наш Печальный Собрат» и «господин Скорбь». По кому же ты скорбишь, Магнус?

– Не твое дело, Грешный, – резко ответил Сероглаз, будто выпад сделал. – Убери подальше свой острый нос от моей души. Не про тебя она!

– Пепел и тьма! – восхищенно сказал Черный Лорд. – Мне нравится, клянусь этими просторами! Вы не можете не признать, братья, что наш новый Ступивший за край – истинная находка. «Моя душа не про тебя», – что бы это могло значить? Пепел и тьма! Чем бы ни закончилось сегодняшнее предприятие, Сероглаз, знай, что ты пришелся мне по нраву. И если твое тело еще до Печального заката пожрут бестии разложения, а душа будет распята на кресте горы Дегре-з’ар, я лично положу на твою могилу две черные розы. Если же ты обставишь саму смерть сегодня, то я предоставлю тебе трех молодых, но что важнее – любящих и ненавидящих людей и их вкусные, словно душистое мясо золоторогого оленя, души для того, чтобы ты поглотил их.

– Вы щедры и милостивы, милорд, – склонил голову Магнус, скрывая ярость и ненависть в глазах.

– Черный Арлекин, который смеется над самой смертью... – Кровавое Веретено усмехнулся Деккеру. – Такого еще не бывало, верно, братец? Только вот нашему почтенному весельчаку стоит поостеречься: повелитель здешних просторов, Карнус, не терпит шуток над собой.

– Всенепременно, – зло проговорил Сероглаз, лелея в душе план убийства собеседника: это должно было бы быть нечто на самой грани мучений, когда душа сама пытается вырваться из тела, чтобы прекратить непереносимую боль.

Арсен, правая рука Деккера, ему никогда не нравился, и он не считал нужным это скрывать.

«И никто из вас, самодовольных глупцов, даже не догадывается, что когда-нибудь я посмеюсь над вами, – подумал Черный Арлекин. – В тот миг, когда вы все будете лежать, обезглавленные, в гробах на глубине шесть футов, посыпанные солью и приготовленные к сожжению, вот тогда я посмеюсь».

Мысли Сероглаза прервало открывшееся взору странное явление. Прямо перед процессией в воздухе появилось нечто вроде огромного рубца, из которого в мир потекла алая кровь и начала будто бы наполнять собой невидимую форму для литья, приобретая облик и фигуру человека.

– Что ты узнал, Багровый? – Деккер вскинул перед собой руку, и фонарь облетел его кругом, зависнув за спиной. Тень, отбрасываемая на дорогу Черным Лордом, перескочила, удлинилась и накрыла собой кровавого человека.

С каждым мгновением чернота наползала на высокую сутулую фигуру, и вскоре стало возможным различить детали облачения: широкие рукава багровой накидки, плащ с низко надвинутым на лицо капюшоном, сапоги с отворотами и тонкие белые перчатки. Что же касается лица появившегося столь странным образом некроманта, то можно было разглядеть лишь иссеченный старыми шрамами подбородок и зашитый толстыми нитями рот. Новоприбывший отбросил полы плаща, и из-под них вылетели два кривых кинжала. В следующий миг клинки вонзились в саму плоть пространства и начали рвать ее, вырисовывая в воздухе перед Ступившими за край буквы, соединяющиеся в слова.

В черных ранах мира все прочли:

«Их тысячи. Пехота, кавалерия, злобные крылатые твари. Их ведет Седьмой Сын. Скоро они будут здесь».

– Скоро – это когда? – совсем некстати поинтересовался Магнус.

– Скоро – это еще не здесь, но уже и не где-то там, – пространно пояснил Анин. – Заруби на своем клюве, Ступивший, в Печальной стране время течет совсем не так, как по другую сторону Арки. Оно, как и смерть, – такая же неизбежность, для которой не выверен срок. Здесь есть «раньше», «сейчас» и «вскоре», но нет ни привычных тебе минут, ни всяких там «вчера», «сегодня» и «после обеда». Ты просто знаешь, что нечто должно произойти, и ждешь этого. Если хочешь, чтобы скорее, – просто делаешь пару шагов навстречу по черной дороге.

– Все верно. – Деккер повернулся к собратьям, но веки Черного Лорда были по-прежнему закрыты – и как он только сумел прочесть, чтó написал в воздухе его верный последователь, имя которому было Лоргар Багровый, он же Господин Тень? – Каждый помнит, чтó от него требуется? Сероглаз... – Черный Лорд указал рукой на северо-восток. – Запомни важнейший закон страны Смерти: неотступно иди по следу, и тогда след выведет тебя к Последнему следу. Тот след черен, словно обморок, но также и бледен, как удушающее забытье. Тот след холоден, точно озноб при лихорадке, но также и горяч, будто жар при агонии. Ты идешь по следу всего лишь миг, совершая каждый шаг целую вечность. Не забывай об этом. Теперь иди и принеси нам то, что должен.

Магнус кивнул, закрыл глаза и исчез, оставив Ступивших за край одних. Брошенная им девочка едва не упала, утратив опору и поддержку заботливой руки. Арсен схватил ее за плечо.

– Иди по следу, Сероглаз, а мы отвлечем их... – Деккер воздел руки к багровому небу и негромко зашептал жуткие слова, от которых каждый из присутствующих ощутил дичайшую боль – словно чьи-то ледяные руки проникли в грудь и крепко сжали сердце:

Деккер разомкнул веки, и пораженным некромантам предстали его пустые глазницы – зловещие черные дыры на мертвенно-белом лице. Где-то на их дне в эти самые мгновения зарождалась чума. Но не тот мор, что сжигает тела людей по обратную сторону жизни, а тот, который превращает в пепел их души на этих просторах.

– Начинается... – сказал Черный Лорд и обернулся к северу. Его тело начало утрачивать четкие очертания, превращаясь в расплывчатое чернильное пятно, исходящее дымом, гарью и жуткими мучительными криками десятков женщин, в этот миг сгорающих заживо где-то далеко, и детей, чьи крохотные тела сейчас облизывает беспощадный огонь, пока еще живых, но ненадолго. – Готовьте зеркала, братья! Арсен – держи девчонку, да покрепче. Без нее нас сметут в один миг.

– А с ней? – Дориан Сумеречный с сомнением посмотрел на зловеще алеющий горизонт. – Нас всего семеро, а там...

– С ней – мы утопим их в их же собственном прахе, – зловеще улыбнулся Черный Лорд. – Тяните из ее души силы, братья. Мы докажем этим невеждам, что темное искусство действует и по эту сторону Арки. Славная будет резня! Пепел и тьма!!!

Из-за далекого холма показались всадники – черные фигуры на сотканных точно из дымной мглы конях. Действительно начиналось...

Некромант в арлекинском гриме открыл глаза и тут же понял, что оказался в нужном месте. Верно сказал Деккер: след и цель – единственные две вещи, благодаря которым можно за считаные мгновения попасть в нужную точку страны Смерти. Главное – не сойти со следа и точно знать, чего хочешь.

Изначально не предполагалось, что местечко будет радушным, но от открывшейся взору картины даже Сероглаз, бывавший в Печальном краю уже не раз, оцепенел и застыл на месте в нерешительности. Неподалеку расстилало густые на вид и черные, как мысли убийцы, воды озеро Керве-гат. Берега по кругу были столь пологими, что жидкая блестящая агатом гладь казалась продолжением земли. Создавалось ощущение, что в первое же мгновение после того, как дошагаешь по серой каменистой земле до воды и ступишь в нее, провалишься в бездонную пропасть, словно у самого уреза воды начинается отвесный обрыв. Берега походили на огромную глазницу черепа, а само озеро напоминало тягучие чернила, налитые в нее до самых краев и едва не перетекающие за них. Над озером плыли волны тумана, и подчас в них проглядывали фигуры различных существ; порой Сероглаз узнавал зверей, однажды показался человек...

Возле самой кромки воды у южного берега на десятки футов высилось огромное одноименное с озером дерево с иссиня-черной корой и немыслимо разлапистой кроной: сотни скрюченных, пересекающихся и где-то сплетающихся ветвей рисовали на багровом небе сложный рисунок, будто бы вышитый нитью на бархате. Сам по себе жуткий силуэт этого застывшего с неизведанных времен многорукого исполина вызывал трепет, а уж некоторые части его зловещего деревянного тела повергали в состояние на грани панического страха. Меж черных ветвей были растянуты белесые, как седина, нити, удерживающие коконы, которые напоминали человеческие фигуры. Их были десятки, сотни, этих обтянутых липкой сетью паутины мух, развешанных, словно трофеи или скорее – заготовленное на потом угощение.

В этот же миг Магнус отчетливо представил себе, как его ноги, руки, прижатые к телу, плечи, грудь, шею и голову насильно закутывают в липкую и вонючую, точно оставленный на солнце труп, пленку, раз за разом оборачивая очередным слоем паутины, пока он, обездвиженный паучьим ядом, не оказался полностью стянут тугим коконом. Перед глазами все поплыло, утрачивая четкость очертаний и приобретая пурпурный оттенок. Попался... глупец, не успел даже мысли привести в порядок после перехода и оглядеться, как угодил в западню, ловко расставленную мертвым, но оттого не менее хитрым интриганом. А ведь предупреждал его Черный Лорд еще перед самым началом их предприятия:

«Помни, Сероглаз. Ум Старика настолько изворотлив, что обмануть тебя ему не составит ни малейшего труда. Единственное, на что его можно подцепить, – это скука. Если ты покажешься ему интереснее, чем показался в свое время каждый из нас, он отдаст то, что тебе нужно».

Тут словно бы кто-то дернул за длинную нить, и, повинуясь чужому воздействию, Магнус безвольно шагнул вперед. Боль была жуткой, точно из твоего разрезанного брюха дюйм за дюймом вытаскивают кишки или с силой тянут за не отделенную при рождении пуповину. Совершая изломанные марионеточные движения, Сероглаз преодолел почти две сотни ярдов и оказался у основания дерева. Мнимый кокон опал, и боль отступила. Легкие будто открылись в первый раз в жизни, и воздух в них хлынул обильным потоком, отчего на глазах выступили слезы, а в горле даже слегка закололо. Утратив поддержку, Магнус рухнул на землю и захрипел, судорожно кашляя. Таким – коленопреклоненным, с мутным сознанием и закатывающимся взором – он и предстал хозяину дерева.

– И ничего в тебе нет особенного, а жаль, – раздался над головой шипящий с присвистом, как звук прохудившейся флейты, голос. – А я-то грешным делом полагал, что Деккер пришлет кого-то более... выносливого.

Подбородка Магнуса Сероглаза коснулась жгуче холодная рука, тонкие пальцы подняли голову некроманта.

– Я здесь, милый Черный Арлекин, ты видишь меня?

После этих слов перед глазами темного мага все перестало расплываться, взгляд сумел сфокусироваться, а сознание остановило свое лихорадочное мельтешение и смогло проясниться. Первое, что увидел Магнус, это длинные, как спицы, и немногим их толще пальцы, по-прежнему поддерживающие его подбородок. Их было четыре, и каждый имел по семь обтянутых тонкой белесой кожей суставов. По виду своему они напоминали паучьи ноги.

От ужаса Сероглаз отпрянул и вскинул перед собой руку в бессмысленном защитном жесте. Бессмысленном по двум причинам: во-первых, подобное ни в коей степени не смогло бы остановить существо, живущее у корней дерева Керве-гат, во-вторых, на него никто не собирался нападать. И это Магнус понял уже примерно на пятую секунду своего глупого сотрясания и столь потешного для мертвого Белого Паука страха.

– Что, храбрости поубавилось, а, Черный Арлекин? – проговорил хозяин дерева и сел на огромный корень, торчащий из-под земли, точно нить, выбившаяся из пряди гобелена.

Тот, кого звали Элех-Анором Каином, оказался высоким стариком с бледной желтоватой кожей, походящей на яичную скорлупу. У него было заостренное, узкое лицо со сглаженными скулами и длинными, напоминающими паутину волосами. Глаза Белого Паука выглядели как две налитые чернотой немного выпуклые сливы, лишенные зрачков, а нос зиял провалом, как у прокаженного. Но самым пугающим и отталкивающим во всем облике хозяина Керве-гат являлось его облачение. Оно отличалось тем же цветом, что и лицо этого существа, и представляло собой желтоватые свободные одежды очень грубой ткани, казавшиеся продолжением его кожи. Да нет – они и были его кожей! Так мог бы выглядеть невероятно толстый человек, разом похудевший. Складки достигали земли и походили на подол длинной мантии. Тонкие четырехпалые руки выглядывали из широких кожаных рукавов, точно из манжет обычного наряда.

Сероглаз сглотнул вставший было в горле ком и осторожно поднялся на ноги, готовясь в случае чего тут же исчезнуть, благо он держал след, как пес – последнюю в своей жизни кость.

– Не спеши, ты ведь только пришел... – проворчало существо у корней дерева, показывая, что оно с легкостью читает мысли. Магнус знал об этой его способности, ведь Деккер и Черный Патриарх предупредили Сероглаза. – Что-то все торопятся, никто не хочет поболтать со стариком Каином. Всем куда-то нужно, всех зовут войны и женщины, мечи да постель... Что там еще интересует живых? А я тут один... совсем один... Где же вы, мои верные ученики? Ты – Ненфилис, разорванный на куски и растасканный по всей стране Смерти! Ты – Невергрин, чьи оторванные руки были зашиты тебе же в живот! И ты – проныра Невермор, столь ловко сумевший ускользнуть от смерти и от меня, обитающий там где-то, под живыми небесами в мире дышащих и теплых!

Хранн Великий, сколько же наигранности и фальши было во всех этих сожалениях – старик явно заранее подготовил речь, и в каждое из произнесенных им слов он вкладывал не больше чувства, нежели в сухие камни, разбросанные то тут, то там у корней Керве-гат. Сероглаз даже прищурился от презрения. А еще говорили, что Элех-Анор Каин – мастер обмана...

Попытавшись привести мысли в порядок, Магнус начал оглядывать дерево и вздрогнул: уж лучше было не видеть. На поверку Керве-гат оказался дубом, но при этом вблизи его мало что объединяло с этими гордыми и величественными исполинами из мира живых. В черной коре проглядывали очертания изогнутых, растянутых и переплетенных между собой тел: мужских, женских и детских. Их лица, одеревеневшие и искаженные, застыли в мгновении немого крика и ужасного мышечного спазма. Их руки обнимали друг друга за плечи, а ноги прижимались к ногам других несчастных. Все они слились воедино, и именно из них был составлен этот жуткий, омерзительный, но не отпускающий взор дуб. Изломанные плечи были развилками, руки – ветвями, а разорванные воплем рты – дуплами и трещинами в коре. Даже мысли не возникло, что все это просто резьба и дерево иссечено ею от корней и до самой кроны, скорее создавалось ощущение, что десятки людей собрали и поставили вместе, одних на головы другим, третьих заставили обхватить ногами тела четвертых, а потом все это чудовищное сооружение заживо залили кипящим воском, в конце покрыв угольной краской.

– Ты не прав в своих выводах, мой впечатлительный гость, – проговорило существо у корней. – Никто никого не высекал из коры, никто никого не заливал воском. Это дерево так и растет испокон веков. Когда-то, говорят, здесь из земли появился прекрасный статный юноша, порожденный эманациями боли и кошмарами этих мест, пропитавшими грунт насквозь. Его ноги были корнями, а тело произрастало из почвы – он никогда не был человеком, будучи рожден деревом. Шли годы, и он ширился, тянулся к небу, а от него начали ответвляться другие. И так продолжалось пять тысяч лет, пока этот дуб не стал таким, каким ты видишь его сейчас. Дерево, взращенное болью, или Керве-гат.

– Ты давно здесь живешь? – отчего-то именно это спросил Сероглаз, тем самым нарушив изначальный план ведения беседы с этим покойником.

– Я нахожусь – так будет вернее – здесь полторы тысячи лет, с самого момента своей... смерти. Что тебе рассказали обо мне, мальчик? Должно быть, много интересных и ужасных историй... Люблю подобные сказки.

– Мне сказали, что ты – первый из некромантов. Элех-Анор Каин, Белый Паук, легендарный мастер темного искусства, с которым не мог совладать даже сам бог смерти Карнус. И когда ты устал от жизни, то заключил договор с ним и по доброй воле ушел сюда.

– Все так, все так... Но я не был первым. Я просто провел грани, а если точнее – первым сумел проникнуть на эти благодатные равнины, – он совершил широкий жест рукой, – и научил своих последователей. Согласно твоему пониманию, я разграничил Ступивших за край и всех прочих. Вот так-то, мой милый Черный Арлекин. Но раз уж ты пришел ко мне, давай все же я сперва объясню тебе правила и кое-какие причины, о которых ты имел до этого лишь смутное представление по скупому описанию Семайлина Лайсема, вашего Черного Патриарха. Итак, Деккер сказал тебе, что мною движет скука и что я готов говорить с любым могильным червем, что подползет ко мне на сотню футов? Не спорь, не нужно... Я ведь все знаю. Но, смею тебя заверить, это не так. Мною движет лишь стремление по достоинству оценить свое Наследие, выражающееся в вас, нынешнем поколении Ступивших, продолжающих мое дело.

– Твое дело в достойных руках, – горделиво заявил Магнус. – Я могу говорить с мертвыми и управлять страхами. А я всего лишь пять лет в ордене...

Ответом ему стал мерзкий гортанный хохот, эхом разлетевшийся над озером.

– Крысеныш... Твоя наивность не делает тебе чести. Деккер в первое свое появление в стране Смерти похитил Списки Мертвых у Кузнеца Душ. Во второе появление украл у Карнуса тринадцать легионов тех, кого ты знаешь под именем Прóклятые. А в какой раз ты здесь уже? В восьмой?

– В девятый, – скрипнул зубами Магнус. Ярость в его душе слилась с унижением.

– Не стоит так убиваться, мой дышащий друг, – проскрипел-расхохотался собеседник, перебирая изогнутыми серыми пальцами натянутые, словно струны, нити паутины, отдававшиеся легким перезвоном от его прикосновений. – В здешних краях так не принято – вокруг все и без того... хе-хе... мертвей не бывает, – омерзительный смех оборвался столь же неожиданно, как и начался, обернувшись холодным безразличием. – Меня нисколько не волнует твое тщеславие. Ты не удивишь старика своими познаниями, способностями и прочей пылью. Мне интересна только твоя история. Жизнь, стремления, мечты. Лишь это способно насытить мою изголодавшуюся душу.

– Моя жизнь? – Сероглаз оторопел. – Но я полагал...

– Ты в очередной раз ошибся, Черный Арлекин. Но твоя неопытность нынче сыграет тебе на пользу – я пощажу тебя. Я не стану подвешивать тебя на дереве и даже не съем, хотя ты вроде очень сочный... Вместо этого я дам тебе возможность забрать свой трофей. Сумеешь честно ответить на мои вопросы – получишь то, за чем пришел сюда. Как в старой и не слишком-то правдивой сказке, а? И заметь – я не сказал «верно ответить», я сказал – «честно». И хорошенько запомни: нескольких ответов быть не может, так же как у любой личности не может быть больше одного лица. Только одно – подлинное, остальные – лишь маски, призванные вводить в заблуждение, тебе ведь это прекрасно знакомо, не так ли? Смотри, не вздумай солгать. А еще – и это важно – я знаю о тебе все.

– Тогда зачем нужен этот цирк? Если ты и так все знаешь...

– Вот именно потому, что яó знаю, но хочу, чтобы узнал и ты! – Элех-Анор Каин резко подался вперед и угрожающе клацнул зубами, точно паук жвалами, прямо перед лицом некроманта – напрасно, Магнус прекрасно почувствовал фальшь в этой якобы вспышке гнева. В сидящем перед ним существе, казалось, вообще не осталось ни капли искренности, как и правдоподобия в его напускной человечности. Но самым страшным здесь было непонимание – Сероглаз никак не мог взять в толк, почему же он до сих пор жив и все еще способен связно мыслить и говорить. Несомненно, монстр имел свои причины не убивать его, но движущие им мотивы невозможно было разгадать.

– Но раз уж мы договорились по-честному... – паук решил сменить деланый гнев на столь же искусственную милость. – Неужели ты до сих пор не понял, что это твое так называемое посвящение – лишь спектакль, устроенный специально для тебя и по моему желанию?

Твой хозяин считает, что придумал хитроумный план, но я лучше него знаю здешние законы. Сейчас он отвлек на себя все внимание Чернокрылого Бога, пока ты, незамеченный, явился ко мне в гости. Смею тебя уверить, Черный Арлекин, долго он не продержится.

– Что ж, полагаю, это не самое плохое место для последнего боя.

– Не ценишь принесенные ради тебя жертвы? Похвально, мой милый Черный Арлекин. Но знай, что мой дневник, который вы зовете «Книгой Каина», – всего лишь наживка, простая приманка для нашей встречи. Но вот ты здесь и... ты теперь мой, милый Черный Арлекин.

Что бы там ни говорил себе Магнус, как бы ни храбрился, при этих словах он почувствовал, как земля стремительно ускользает у него из-под ног.

«Ты мой», – прошипел нависающий над ним белый, истекающий ядом монстр. Эта фраза прозвучала бы куда точнее, если бы мертвец при этом еще и почавкал, пережевывая кусок его плоти: «Ты мое любимое блюдо, дорогой Сероглаз, ты мой изысканнейший десерт». Попался! Попался, болван! След! Где же он, Бансрот подери?! Исчез, как и следовало ожидать, в самый нужный момент...

– Ну-ну. Куда это ты собрался? Не торопись, я ведь еще не успел даже начать... – Каин явно забавлялся с ним, смерть и муки тысячи лет были его любимой игрой, наподобие той, что паук ведет со своей запутавшейся в тенетах, парализованной ядом и страхом жертвой. – Как ты понимаешь, я не мог упустить возможности увидеть нового члена братства. Я просил у Деккера амбициозного мальчишку с бунтующей душой, в котором заложен потенциал истинного убийцы и некроманта. Мне хотелось живой истории, полной боли, непонимания и страхов. Что ж, глядя на тебя, признаюсь: твои тайны, помыслы и грезы превзошли мои самые смелые ожидания. Давно я не получал подобного удовольствия от чтения чьей-то души – еще со времен Анина с его птичьей судьбой. Ты, мой милый, стал мне настоящим подарком, уж прости.

«Нет! Нет! Нет! – рыдал и бился кто-то внутри, затравленный и напуганный. – Я не хочу, нет! Я здесь не останусь!»

Магнус лишь ухмыльнулся в ответ собственным мыслям, этой презренной первой реакции, и словно взглянул на себя глазами своего неживого собеседника – жутким, клубящимся тьмой взглядом, пронзающим душу. Что это там за падаль скорчилась в жалких стенаниях на земле? И это Черный Арлекин? Нет, это неумеха-клоун, вымазавший себе лицо белой краской. Где твоя злость, где веселость, где презрение к окружающим, к самому себе и собственной смерти? Ты ли там, брат Сероглаз, или же в паучьих ногах валяется никчемная тварь, годная лишь на то, чтобы трусливо бежать и раболепно молить? И тут же пришло понимание – нет, это совсем не он. Черный Арлекин не боится ни здешних унылых просторов, ни их не менее скучных хозяев. Когда-нибудь потом – может быть, но сейчас нет. Сейчас он посмеется вдоволь и сыграет так, что его единственный зритель надолго запомнит их встречу.

– Давай свое испытание, Белый Паук, – с вызовом вскинул голову Черный Арлекин, – и хватит болтать, с моих ушей уже свисает столько твоей липкой паутины, что они устали.

– Дуб Керве-гат еще не успел состариться, пока ты решал, – довольно ухмыльнулся Каин. – Итак, сперва ответь мне, чего ты хочешь добиться? Чего достичь?

В этот миг кто-то негромко всхлипнул позади некроманта. Сероглаз резко обернулся, готовясь обороняться, но увидел в нескольких шагах от себя лишь серую фигуру, точно сплетенную из озерного тумана. Это была высокая стройная женщина, стоявшая к нему спиной и не замечавшая ни Сероглаза, ни Каина. Она склонилась к кому-то незримому и совершала тонкой полупрозрачной ладонью плавные движения, точно гладила по лбу ребенка или больного... Призрак всего лишь, успокоился Магнус, но тут вдруг туманный образ повел себя очень странно: вскинулся, обернулся – лица у него не было, лишь мглистый провал, – и закричал на кого-то, глядя мимо Черного Арлекина:

– Нет!!! Этого не может быть!!! – ее голос походил на порыв ветра. – Он ведь еще полчаса назад был в сознании! Он не дышит! Он холодеет! И сердце... оно перестало биться!

– Я ничего не знаю, миледи, – попытался оправдаться сплетшийся тут же из тумана другой призрак – немолодой толстой женщины, судя по одеяниям – служанки. – Я отлучалась по зову камергера. Госпожа, я думала, он просто спит! Простите меня!

– Я же тебе велела не отходить от него ни на шаг! – Призрак леди кричал в гневе и отчаянии.

– Быть может, целебные травы...

– Нет! Никаких трав! Поздно уже! Вóрона мне!

– Простите, миледи, какого ворона?

– Того, что вернул его к жизни! Отлови мне всех воронов в округе! Только быстрее! Спеши! Иначе прикажу высечь!

Призраки, судя по всему, жили своей собственной жизнью, и больше их ничего не волновало, даже внимание некроманта. Они, должно быть, решили посмеяться над ним, ничего – он тоже умеет шутить.

– Шумновато здесь, не так ли? – скривился Магнус.

– О чем ты? – не понял Каин.

– Да призраки разные никак не угомонятся...

– Что? Здесь нет никаких призраков. В стране Смерти – лишь мертвые и подобные тебе, пора бы уже знать об этом, Черный Арлекин, но не думай, что при помощи подобных глупых выдумок тебе удастся ускользнуть от ответа. Говори!

– Я хочу стать Ступившим за край, – медленно и осторожно, точно не говоря, а проверяя на зыбкость почву под ногами, поведал Сероглаз. – А после, когда Деккера не станет, если когда-нибудь судьба сподобится сделать мне такой подарок, я сам встану во главе Умбрельштада.

– Не лги мне, – прошипел Белый Паук. – Но, быть может, ты не понял, мой милый? Я имел в виду, отчего ты хочешь убить всех из ордена?

Магнус отшатнулся и театрально всплеснул руками, выразив на лице скорбный ужас. Рот его округлился, и казалось, серые глаза, перечеркнутые алыми росчерками, вот-вот заплачут.

– О Боги! Мои несчастные братья... Неужели и им уготована дорога в эти края? Тем более они уже столько раз тут бывали...

– Прекрати кривляться, иначе отравлю ядом и замотаю в кокон. Тебе нравятся мои бедненькие друзья?

Магнус поднял взгляд к ветвям. Паутина, словно тугие облегающие одежды, облепляла подвешенные тела. Фигуры без кожи, головы без лиц. Нет, они ему не нравились.

– Я – единственный, кто может что-то сделать, – начал он, в первое мгновение даже не задумываясь, о чем говорит. – Никто не справится с тем, что я пытаюсь воплотить в действительность, им просто не хватит духу, не достанет безумной искры в душе, чтобы воткнуть нож в то, что любишь больше, чем жизнь. Они не то что не решатся – не смогут даже измыслить подобный план, все эти умненькие-разумненькие советники, маги и рыцари. Только я один знаю, как спасти людей от ужасов Умбрельштада.

– Считаешь себя умнее всех, Черный Арлекин? Не слишком ли... неоправданно?

– Не умнее. Всего лишь чуточку беспечнее. Меня ничто не держит, я свободен от опостылевших моральных норм, не чту никаких законов и правил и плевать хотел на то, как на меня посмотрят другие. Я презираю весь этот ненужный хлам, называемый жизненными принципами. Достижение поставленной цели – вот то единственное, что имеет смысл.

– Хм. Это уже интереснее, друг мой. Но неужели ты не понимаешь, что в этом мире все не делится на жертв и убийц? Тебе некого спасать, не от кого защищать. Позволь открыть тебе глаза, наивный слепец. Если хочешь чего-то достичь, не лги самому себе и не считай, что познал непреложную изначальную истину. Тебе нужно научиться принимать правду, какой она есть. Сказать, что вижу я? Отвратительную, гнилую еду, пришедшуюся по вкусу, и голодного ребенка, который поглощает ее с жадностью, не замечая того, что уже не может оторваться, раз за разом продолжая заталкивать в рот заплесневелые, черствые куски. Тебе нравится то, что ты делаешь, Черный Арлекин, уж я-то знаю: ты получаешь истинное удовольствие. Я знаю, насколько это будоражит сердце и горячит кровь – ощущение власти не над жизнями, а над душами. Осознание того, что нет никого могущественнее тебя, сводит с ума. И поверь мне, от меня не скроешь: ты затеял все это лишь потому, что это плохо, отвратительно, мерзко, но что важнее – потому, что так нельзя делать. Дух противоречия, бунт юности, взлелеянный с детства и давший всходы. Я видел подобное не раз, ничего в этом нет нового.

– Что ты пытаешься мне доказать, старик? – с вызовом бросил Магнус. – Хочешь лишний раз ткнуть меня носом в мою гниющую и разлагающуюся душу? Так просто посмотри вокруг – смею заверить, ты легко отыщешь здесь и гораздо более дикие вещи. В Печальной стране даже господин ученый ректор таласского университета будет выглядеть сущим недоразумением. – Белый Паук нес какой-то несусветный, бессмысленный бред, и Сероглаза просто подмывало ответить ему тем же.

– Чего же хочешь ты теперь? Иль мало дал тебе я, женщина? – пророкотал очередной призрак за спиной.

Магнус вздрогнул и обернулся. Туман выплеснул из себя большую, длиной в два фута, крылатую птичью фигуру. Призрак ворона нахохлился, сцепив лапки на чем-то, напоминающем спинку большой кровати. Он склонил голову набок и будто бы глянул на кого-то, судя по всему, лежащего под ним.

– Погляди же на него! – Призрак леди убивался от горя – должно быть, она потеряла кого-то близкого ее сердцу, но крошечной частичкой души до сих пор надеялась, что все еще можно вернуть. – Он умер, да?! Почему он умер?! Ты ведь дал ему Живой воды, ты ведь исцелил его.

– Не мертв он, женщина, – недовольно ответил ворон. – Довольно каркать, клюв закрой скорей – твой крик меня в уныние вгоняет.

– Он же приходил в себя... Почему же снова?!

– Заснул он, видя лишь кошмар. И сон тот стал ему тюрьмою. Что было и чего не будет, все видит он, но знает мало. Ничтожно мало. И не выбраться ему. Еще немного, смерть его поглотит пастью, своею глоткою бездонной... и сгинет тело, а душа истлеет. Ужасна участь, в том нет спору. Не в силах я развеять сон. Не в силах пробудить, хоть впал мне в душу этот человек. Хоть полюбил его, как брата, в тот самый миг, как увидал его. Поверь мне, женщина, дотоле не бывало, чтоб человек меня заботил... Печально мне...

– Но как же?..

Призраки продолжали говорить за спиной Магнуса, но он старался не замечать их и не слушать.

– Другой вопрос, – проигнорировал откровения Сероглаза Каин. – Почему, когда у тебя было все, ты бросил это меж жерновами и перемолол в муку?

– Может, я просто люблю печь из вашего «всего» пироги? – хитро прищурился Магнус. На этот раз он отлично понял скрытый меж слов смысл, но серьезно отвечать не торопился, прекрасно чувствуя, что старику это совсем не нужно.

– Странный у нас разговор выходит, – признал Каин. – Что ж, я, с твоего позволения, милый Черный Арлекин, примерю на себя маску заботливого дядюшки с большим жизненным опытом и заботой о твоей пропащей душонке. Представь, что я лорд Уильям де Нот, который тебя воспитал, или Тиан, вот уж из кого вышел бы достойный некромант... Слушай и внимай. Я вижу, что ты один из тех глупцов, которые не ценят того, что имеют, собственной рукой швыряя все в огонь, а после горько сожалеют, рыдая и сокрушаясь. Когда-нибудь ты поймешь меня, я и не надеюсь, что сейчас, – молодым свойственно спорить и быть каменно уверенными в своей правоте. Пока что тебе нравится то, что ты делаешь. Чувство опасности, жаркого риска и азарта, небывалая власть и способность творить чудеса – и все это подкреплено обманчивой мыслью о том, что ты поступаешь так ради всеобщего блага. Это и есть сущность Магнуса Сероглаза. Скольких ты уже убил? Скольких запытал? Сколько душ поглотил? Только чтобы доказать Деккеру свою верность?

– Твои слова тогда иными были, – прокаркал призрачный ворон за спиной. – Слыхал я это, сидя за окном. Бранила ты его и проклинала жутко. Не ты ли молвила, что все равно тебе?

– Мне не все равно! – закричала леди-призрак, и ее голос походил на звук разрываемой на клочки бумаги. – Мне никогда не было все равно! Ты, треклятая птица, виновата во всем! Сперва вернул мне его, лживый ворон, а ныне отбираешь! Злодей! Коварный мучитель! Что я тебе сделала?! За что мне эти муки?!

– Не в центре мира ты, поверь мне, женщина. – Ворон сделал выпад клювом. – Хоть каждый мнит себя всемирным сердцем. Не я виной тому, что ныне претворится, но и не ты, я знаю то. Законов множество нарушил человек сей, теперь же ждет его расплата за грехи...

– Неважно... – Сероглаз дернул головой, отгоняя наваждение. – Почто мне считать их?

– А скольких ты спас? Что предотвратил? То, что ты делаешь, не стоит того, что получишь впоследствии, но, заметь, я тебя не осуждаю, мой милый Черный Арлекин. Я поддерживаю твои стремления и радуюсь твоим успехам. Я считаю: почему не убить, когда можно убить? Зачем человеку душа, наличие которой он даже не замечает? Почему чье-то тело закопано, когда оно может служить и исполнять различные прихоти? Позволь открыть тебе одну истину. Несмотря на бесчисленные злодеяния тех, кто сейчас дерется с армией Карнуса ради нашего с тобой разговора, ты, именно ты, Черный Арлекин, станешь самым кровавым из всех.

– Не будет такого.

– Поверь мне, будет. Ты попытаешься предотвратить войну и тем самым начнешь ее. Ты попытаешься защитить людей, и из-за этого погибнут тысячи. Твои интриги приведут к таким последствиям, которых ты даже не в силах представить. И знаешь, мне нравится то, что я вижу в паутине будущего. Крики, боль, огонь, мертвая плоть, стаи ворон. Многие будут спрашивать у богов, кто же всему виной. Но никто так и не узнает, что ты. А уж чему я в действительности рад, так это тому, что ты никогда не раскаешься в своих поступках. Ты до самого могильного камня и после него будешь считать, что поступал верно, что ты – на стороне правды. И эта твоя фанатичная уверенность сделает из тебя истинного маньяка. Сделает? Прости... ты уже таков. Ты – достоин стать Ступившим за край, мой милый Черный Арлекин.

Магнус огрызнулся в ответ:

– Мне безразличны твои пророчества. Выслушивать нравоучения бывшего некроманта и состоявшегося мертвеца – что может быть более бессмысленным? Не думай, что я хоть на мгновение поверил хотя бы единому услышанному здесь слову...

Белый Паук даже не моргнул – ему явно была безразлична реакция жертвы. Свою порцию яда та уже получила, и всходы непременно взойдут, когда придет нужное время. Каин зевнул, демонстрируя вернувшуюся к нему его извечную скуку:

– Я знаю. Ты честен сейчас, и это приятно. Не так уж часто можно встретить того, кто столь твердо верит в свои убеждения (или правильнее будет сказать – заблуждения), тем более когда сами они, эти твои идеалы, не стоят ни единой пропащей душонки. И... да, на мои вопросы ты так и не ответил, Сероглаз. Это я отвечал за тебя, читая в твоей голове.

– Значит, книги мне не видать? – зачем-то решил уточнить Черный Арлекин.

– Отнюдь, – проскрипел Белый Паук. – Можешь забрать ее прямо сейчас.

С этими словами дерево Керве-гат пришло в движение – составляющие его кору руки, ноги и головы зашевелились, рты исказились в невыносимых муках, отовсюду послышались стоны, крики и плач. Магнус невольно отшатнулся, когда прямо перед ним в кошмарном переплетении изувеченных тел разверзлось дупло, смолянисто-черное и пахнущее мертвечиной. Там, внутри, шевелилось и негромко посапывало нечто бледное, словно плоть покойника, и столь же мерзкое. Заметив пытливый, выжидающий взгляд старого некроманта, Сероглаз резонно задумался, а не в ловушку ли заманивает его коварное чудовище.

– И ты вот так запросто отдаешь мне свое главное сокровище, Элех-Анор Каин? – Черный Арлекин ехидно прищурился. – Может, мне стоит сплясать, рассказать сонетик, исполнить пантомиму?

– Не утруждайся, – прошипел Каин. Выходки Сероглаза уже начали его утомлять – даже у древних некромантов есть предел терпения и холодного безразличия. – Отдам за так – почто она мне? Тем более мне требуется, чтобы книга была там, я уже говорил: здесь от нее никакого проку. И не тяни резко, а то будет очень больно...

Черный Арлекин закрыл глаза и осторожно просунул левую руку в исходящее смрадом отверстие – рисковать правой он не желал: для нее у него еще были планы... Пальцы коснулись чего-то влажного, холодного и мягкого... чего-то живого... Магнус не смог скрыть омерзение, и его лицо исказилось. В животе началась истинная демонская пляска – мнившего себя устойчивым к подобного рода ощущениям некроманта затошнило. А еще и трупная вонь, льющаяся из черного дупла, проникала в ноздри, от нее начала кружиться голова. Зажав свободной рукой нос и рот, он заставил себя продолжать нашаривать в дереве свое сокровище. Скользкая тварь зашевелилась – видимо, проснулась и начала извиваться вокруг запястья некроманта. На коже Сероглаз ощутил потоки слизи и присоски, как на щупальцах спрута. Из дупла раздалось ворчание и бульканье, неведомое существо стало извергать из своей пасти что-то липкое и жгучее. Некромант почувствовал, как его пальцы покрываются ожогами, но не мог прекратить своего поиска, а Каину его мучения, кажется, доставляли непередаваемое удовольствие. Черный Арлекин уже готов был потерять сознание от вони, тошноты и отвращения, но тут его пальцы наконец отвернули последнюю складку тела белесой твари и нащупали твердый край книжного корешка. Но существо не собиралось так просто отдавать свое насиженное место, оно начало оплетать пальцы, ладонь и запястье Магнуса, впиваясь в его кожу своими присосками. Было ощущение, будто десятки пиявок одновременно вдруг решили полакомиться его кровью.

– Что это за мерзость? – протянул Сероглаз.

У него от боли выступили слезы, но он помнил, что просто вырвать книгу из дупла не может, и поэтому придется терпеть, пока он аккуратно не высвободит всю обложку и переплет из хватки скользкого отвратительного создания.

– Это всего лишь червь-шелкопряд, сотворенный из мертвой плоти висельников. Я выращиваю его, – просто объяснил хозяин дерева Керве-гат с таким видом, будто паук с питомцем в качестве шелкопряда – это нечто, отнюдь не выходящее за рамки обыденного положения вещей. – Пока что это еще, конечно, не полноценная шелковичная гусеница, а комок плоти, из которой я ее творю, поэтому она несколько, должно быть, неприятна на ощупь, имеет присоски, жала и восемь глаз. Все это в будущем превратится в плоть личинки, а после – и в куколку. Потом же наступит имаго, и мой любимец станет бабочкой. Но сперва я хочу, чтобы он достаточно окреп, и тогда проверим, чья нить крепче: моя или его.

Черный Арлекин не слушал, все его мысли были сосредоточены на том, чтобы аккуратно вытянуть книгу из-под извивающегося скользкого тела червя. И в какой-то миг его мучения прекратились. С влажным сосущим всхлипом тварь сдалась и выпустила свое сокровище.

– Да! Я достал ее! – радостно, точно нищий ребенок, раздобывший серебряный тенрий, закричал Магнус, вскинув вверх черную книгу, всю покрытую тошнотворной желтоватой слизью.

– Не забудь отдать ее Черному Патриарху по прибытии, – напомнил Каин.

– Уж не думаешь ли ты, что я хочу оставить это Писание Ужаса себе и читать его перед сном?

– Неисповедимы пути безумного разума и нездоровой души, – многозначительно заметил Белый Паук.

– Но не моя вина в том, женщина! – каркнула призрачная птица. Туманные облики, судя по всему, никак не желали заткнуться и отправиться восвояси, продолжая спорить и переругиваться. – Не раз уж мимо Арки и обратно он путь свой роковой держал, и воды Жизни ныне над ним не возымели власти! Не в силах я... Иль нет... Постой-ка... О рода птиц пророчество! О перья черчены углем! Неужто...

– Сделай что-нибудь, ворон! Молю тебя, молю!

– Попробуй воду Смерти дать ему, быть может, в том спасенье, женщина.

– О Хранн Великий! Что это такое?! – Магнус попятился на несколько шагов. Его застывший взгляд был устремлен куда-то на другую сторону озера.

Каин усмехнулся. Он прекрасно знал, что так испугало его собеседника, – он почувствовал ее приближение еще за сотню миль: этот запах, который она испускала, предназначался ему, и только ему. Признаться, мертвый некромант и сам немного побаивался того, что углядел Сероглаз. Даже в стране Смерти это представляло для него реальную угрозу.

Глазам Черного Арлекина предстала огромная фигура, показавшаяся из-за холма. Титанических размеров тело походило на антрацитово-черную тучу с покатыми боками, опустившуюся на землю. Вода в озере пошла рябью, а земля под ногами заметно задрожала – то ступал своими восемью длинными суставчатыми ногами монстр, и целью его, судя по всему, было дерево Керве-гат.

– Тебе пора, Сероглаз.

Каин сполз с корня на землю и начал менять обличье. Растопырил руки, так что локти торчали кверху, и его тело стало чудовищно преображаться. Голова вросла в грудь, а руки изломались на новые суставы и покрылись белоснежными волосками. Распростершаяся складками по камням кожа, словно чудовищный белесый ковер, начала наполняться плотью, точно огромный бурдюк – водой.

– Прочь! – заревел Каин. – Ты что, не понимаешь, глупец?! Это черная вдова!

– Ну же! – в отчаянии молил призрак за спиной, пытаясь обхватить Сероглаза своими бесплотными руками за плечи. Теперь Леди-из-Мглы глядела прямо на него, будто впервые обратив внимание на его присутствие, но при этом она словно бы раздвоилась, и вторая ее часть по-прежнему наклонялась над незримым ложем. – Вернись ко мне. Ворон, ты ведь заверял! Ты обещал мне! Вернись, Клэр! Вернись ко мне!

И Сероглаз не стал больше медлить. Он схватил бледную туманную руку, и она в тот же миг обрела твердость и налилась теплом. Длинные женские пальцы сжались на его кисти. Призрак закричал и с силой дернул его к себе. И в тот миг, когда они полностью слились воедино, Кларенс Лоран, принц крови Ронстрада, открыл глаза, а там, в его кошмарном воспоминании, остался полностью изменивший облик Белый Паук, бросившийся к невероятно огромной паучихе, пришедшей из-за озера Керве-гат. Вскоре они закружили в смертельном танце, опасном, но в то же время и страстном.

Лишь убедившись, что он открыл глаза, здесь, в настоящем, леди Агрейна Аландская вырвала свою ладошку из его холодной дрожащей руки и бросилась прочь.

– Рейн! – слабо прохрипел он. – Рейн, прошу тебя! Не оставляй меня...

Ответом ему стала хлопнувшая дверь, пустая комната и то ли понимающий, то ли равнодушный к его терзаниям желтый взгляд ворона.

С неба падал алый пепел, смутно походящий на хлопья кровавого снега. Соприкасаясь с чем-либо, он тут же таял, рассыпаясь на пыльные крупицы...

Шла ночная разгрузка. Трапы прогибались и скрипели под босыми ногами согбенных под объемными тюками темнокожих людей, очень худых и неимоверно измученных.

– А ну, шевелись, удобрение зыбучих песков! – время от времени ревел широкоплечий смуглый надсмотрщик с хлыстом в руке.

Он с наслаждением проглатывал коричневые финики, выплевывая косточки в рабов. Иногда толстяк прерывал свое занятие для «почетного» удара плетью по сгорбленной спине или четко проглядывающим под кожей ребрам какого-нибудь несчастного.

Разнообразные грузы: бочки, ящики, тюки, мешки и вязанки – укладывали неподалеку, где их вскоре должны были погрузить на мулов и отправить караваном на север.

Торговля в порту не прекращалась ни ясным днем, ни даже ночью, как сейчас, когда огромные масляные фонари и тысячи факелов освещали кипящий суетой берег. На огромный рынок Шехре, что рядом с портом, свой товар привозили торговцы со всего Со-Лейла, намереваясь продать здесь награбленное или добытое. Оружейники предлагали огромный выбор всевозможных средств для убийства – самого ходового товара в степях. На Шехре, знает каждый, можно было найти все, что душе угодно, – даже драгоценную гномью сталь и шкуры снежных троллей, добытые в далеких северных горах. Кроме того, вверх по реке сюда поднимались корабли пустынных султанов – друзей, союзников или врагов, это уж как получится.

Вот и сейчас с кормы разгружающейся торговой ганьи свешивались синие флаги с восточными письменами и изображением белого кривого меча, рассекающего волну. Судно будто бы выпячивало высокие борта, хвастаясь красноватой обшивкой, все доски которой были сшиты при помощи шнуров. Из чрева глубоких вместительных трюмов появлялись все новые грузы, и казалось – им нет конца. Матросы собирали оба косых треугольных паруса и крепили их к реям.

Когда из каюты вышел высокий человек в длинном сиреневом плаще, закрепленном на плече кривым кинжалом-джамбией, рабы в ужасе разбежались в стороны, освобождая дорогу. Все, как один, они едва ли не вжались в доски палубы, склонив головы и крепко зажмурив глаза.

Вышедший на воздух человек был явно благородного происхождения, несомненно, богат и влиятелен. Неосторожный раб осмелился приоткрыть один глаз и взглянуть на господина, что строжайше запрещалось. Он увидел сиреневую чалму с длинным черным пером и повязку, скрывающую лицо. Из-под полы плаща мореплавателя выглядывали остроносые сапожки с подкрученными кверху носами. Расшитый золотистыми нитями ан-харских стихов подол он сжимал рукой в вычурной перчатке, исписанной зеленой вязью. Длинные белые волосы свидетельствовали о том, что их носитель – истинный асар, благородный человек...

Больше раб не увидел ничего – перед самым его лицом свистнула плеть, скользнув по щеке. Бедняга захрипел и уткнулся лицом в доски. Остальные невольники еще крепче зажмурили глаза. Некоторые даже прикрыли их ладонями, чтобы не подумали, будто они подглядывают. Жестокий надсмотрщик продолжал и продолжал бить, пока не выдохся. Плеть опускалась еще не менее десяти раз. Этого хватило с лихвой – раб затих без движения на палубе. Его спина и бока, будто бы алой нитью, были расшиты предостережениями-порезами, которые могли бы значить: «Не смей глядеть, не то хлыст оближет тебя до смерти». Кровь проступала из вытянутых ран, стекая по серо-коричневой коже на доски...

С деревянных мостков причала раздался хриплый рычащий голос:

– Хе-х! А ведь некоторые еще меня называют зверем!

Мореплаватель в сиреневом плаще перевел взгляд на говорившего. В тени корабля стоял широкоплечий мускулистый здоровяк, кутавшийся от ночной прохлады и речной влаги в красивую шкуру с серебристым мехом. У него были спутанные, цвета воронова крыла волосы, не увязанные вместе в хвост, как положено по обычаю орков, а свободно спадающие на плечи. Уши его оттягивали несколько увесистых золотых колец – подарок союзных султанов, а на шее красовалось ожерелье из клыков волка, подношение старшего шамана. Опираясь на двухстороннюю руническую секиру, степной житель глядел прямо в глаза благородного восточного мореплавателя.

– Отбирай жизни у врага – и ты зверь, – прорычал орк. – Отбирай у своих собратьев – и будешь достоин именоваться высшим. Вы ведь себя именно такими считаете, люди?

– Он не собрат мне, – сильным и уверенным тоном ответил приплывший господин. – Геричи – рабы от рождения и существуют в песках лишь для служения нам, асарам!

– Людская гордость хуже терновника под ногами! – На лице орка застыло каменное выражение. – З’архи также рождены рабами, но каждый из них может отвоевать себе свободу.

Снисходительно улыбнувшись, мореплаватель спустился по дощатому трапу на причал и хлопнул по плечу огромного носителя серебристой шкуры.

– Давно не виделись, друг... Я скучал по тебе и успел позабыть, что ты горазд на унылые и утомительные нравоучения. Но вот по чему я нисколько не скучал, так это по алому свету над городом. – Асар, прищурившись, поднял глаза к небу, наблюдая за низкими тучами с кроваво-красным подолом.

– Алая луна взошла над Сайм-Ар-Х’ананом, – согласился орк. – Шаманы празднуют сегодня день Первого Зверя.

– Насколько я помню, здесь постоянно витает алый пепел, – усмехнулся асар. – Ваши шаманы всегда хоть что-то да празднуют.

Обернувшись, он кивнул надсмотрщику. Тот взмахнул плетью и закричал:

– Все в трюмы, крысы! Кандалы и цепи не забудьте... и ящерицу эту посреди палубы тоже! Вперед!

Бедные геричи, не открывая глаз, на ощупь поползли к люкам трюмов.

– Давно ли ты стал таким, Кариф? Давно заковал в металл сердце? – Здоровяк прищурился и зашагал по настилу причала к берегу. – Помнится, благороднее и честнее тебя не было никого из ваших. Ныне же ты просто забиваешь до полусмерти безоружного раба лишь за то, что он одним глазком глянул на твою... рраагх... светлость.

– Я плыл из порта Эгины под именем Селима, купца из Ан-Хара. – Шагая рядом, Кариф глядел себе под ноги. Доски набережной сменились песком улицы. – Корабль этот не мой, и я не совсем честным способом одолжил его, выдав себя за несчастного купца, да примет его душу пустыня. Рабы не должны были меня узнать. Ты ведь слыхал, друг мой Грышган, что султан и его... – он многозначительно запнулся, – ближайший совет объявили на меня охоту?

– Да, рог тура мне в бок! – осклабился Верховный Вождь степного народа. – «Необоримые» приходили к оркам! Они требовали от меня... – он ткнул себе когтистым пальцем в грудь, – от меня, слышишь, Кариф, чтобы я чью-то там голову преподносил им на блюде! И это сейчас, после всех моих неудач! Чтобы защитить свою честь, я сказал, что если «Необоримые» не уберутся из моего города до заката, я выкину их трупы в реку или скормлю волкам на арене Топора. Вожди Кахерона и так в ярости! Они рычат мне, что я упал... выпал... пррроклятье, как это у вас говорится?

– Провалился, – подсказал Кариф.

– Да, разразите меня духи, пррровалился! – заревел Грышган. – Они смеют мне угрожать, они давно пытаются занять мое место, но сейчас... Каждому сердце вырву!

– Ты не станешь этого делать, друг мой. – Кариф успокаивающе положил ладонь на плечо собеседнику. – Любой из твоих предшественников Верховных Вождей мог бы, но не ты. Ты умен, расчетлив, хитер. Ты знаешь, чем это грозит, и продумываешь свои ходы наперед. Я бы даже предположил, что ты и вовсе не орк, кабы не твои клыки. – Пустынник криво усмехнулся. – В твоем роду случайно не было асарской крови?

– Еще чего! – Грышган дернул плечом, высвободив его из пальцев друга.

Дальше шли молча, лишь орк постоянно скрипел зубами.

Что бы ни говорил асар, зеленокожий так и не понял, насколько ловко Кариф закончил разговор на болезненную для Верховного Вождя тему. Недавно орк потерпел неудачу: не принес ни одного золотого из похода и потерял множество воинов – такое его народом не прощается. Могучие племена Кахеронских степей и их вожди, каждый из которых теперь предъявлял свои права на то, чтобы встать во главе всех сынов Х’анана, люто ненавидели молодого Грышгана, которому одному из всех удалось пройти Стезею Духа и выстоять. Кариф был наслышан о поражении Ронстрада на его юго-восточной границе, но знал он и о не сбывшемся для орков захвате Даррата[1], о котором они так мечтали. Незыблемая репутация Верховного Вождя оказалась подточена, его положение пошатнулось. Орки усомнились в нем, многие вожди готовились выступить на Сайм-Ар-Х’анан, а шаманы молчали.

– Все это ничего... – прорычал Грышган, – ничего... Я им всем еще покажу. Все спляшут в пропасти, сам всех столкну в мир духов...

Они прошли мимо большого рынка скота, где продавались лучшие ездовые туры и другие, менее ценные животные: от овец и коз до волчат. Отовсюду звучали лай, рев и блеянье. Удушающий запах навоза, постоянно здесь стоящий, казалось, не смогли бы развеять даже все пустынные ветра, если бы им вдруг пришла в голову мысль объединиться и задуть сюда всем разом. Из-за шатров выглядывали огромные клетки и сараи-птичники. Скотоводы следили за порядком в своих хлевах. Подчас в небо устремлялся полный боли крик какого-нибудь животного, когда в его бок впивалось раскаленное тавро нового хозяина.

Раскинутые здесь же богатые шатры некоторых вождей Кахерона лишь еще больше наполнили злобой Грышгана. Он явственно представил себе, как впивается клыками в глотку каждому из них, как варит из ненавистных голов похлебку в котле и с наслаждением отдирает мягкое вареное мясо от костей.

Кариф глядел в другую сторону. Напротив торжища скота, если перейти через портовую дорогу, располагался огромный рынок рабов, где всегда можно было купить крепких и сильных пленников для шахт, лесопилок или просто для услужения. Что-то заставило жестокого и безжалостного пустынного убийцу отвести взгляд...

Они так и шли, пока не добрались до огромного холма, возвышавшегося в самом центре города. Там, на вершине, освещенной тремя несгораемыми факелами, стоял высокий черный обелиск, Место Явления Х’анана. В тени холма лежала самая большая в Сайм-Ар-Х’анане площадь – Логово Сорока Ребер. Именно сюда съезжались на сбор вожди всех племен Со-Лейла, когда шла дележка степей или начиналась война. Со всех сторон к площади подступали невысокие строения, возведенные из желтого камня, с пристройками из шкур животных, натянутых на деревянные каркасы. В каждом из домов была пробита дыра в крыше, откуда тонкой струйкой в небо поднимался дым очага. Топили везде – суровая степь показывала своим обитателям, что пришла осень.

Грышган шел и не прекращал тихо ругаться по-орочьи, злобно поглядывая на большие шатры, что широким кругом стояли в центре площади. Там собрались вожди северных и западных степей, которые в одиночку не посмели бы и зыркнуть в сторону Сайм-Ар-Х’анана, а вместе и при поддержке Братьев из Кахерона теперь имеют наглость скалиться на самого Верховного Вождя. Да будь его воля, он каждого из этих стервятников и шакалов вызвал бы на поединок, но старик-шаман неизменно удерживает его от крайностей. Ни единой глотки не порвать, даже шагу не ступить без Аррн’урра!

Путники свернули в какой-то узкий проход меж домами, прошли по темному проулку и оказались напротив дверного проема, забранного алой материей. Дом Верховного Вождя принимал гостя.

Орк и асар вошли. На полу были расстелены меха, стены прятались под темно-красными полотнищами. Кровать Грышгана представляла собой гору из шкур, поднимающуюся едва ли не к самому потолку. Хозяин указал гостю на единственный предмет мебели (не считая кровати и сундуков) – грубо сколоченный стул с отломанными ножками, предназначенный, судя по всему, вовсе не для того, чтобы на нем сидеть, а для того, чтоб вымещать на нем свою злобу. Орк склонился над сложенным в центре дома очагом, пытаясь разжечь пламя.

Асар проигнорировал сломанный стул и уселся прямо на шкуры.

– Что с тобой произошло, Верховный Вождь? – прервал он молчание, глядя в широкую спину друга. Слышался только треск разламываемых сучков, при помощи которых разъяренный хозяин пытался, но никак не мог разжечь огонь. – Я тебя не узнаюó. Что за ифриты терзают твой дух?

Кариф уже подумал, что Грышган не ответит, когда плечи орка заметно задрожали. Тихий голос вождя был полон непередаваемой боли и неизбывной тоски:

– Они забрали ее, Кариф... – Он так и не обернулся от очага. – Они забрали мою Урр’ану.

– Кто – они? – не понял асар. – Вожди Кахерона? Шаманы? Кто забрал?

– Люди... – процедил сквозь сжатые зубы Грышган. – Она находится в плену в Гарбадене.

– То есть в Гортене? – уточнил Пустынник.

– Я и сказал, в Гарбадене! – Грышган яростно оскалился, полуобернувшись так, что его клыки, торчащие из-под нижней губы, недвусмысленно блеснули в свете вдруг ярко вспыхнувшего огня.

– Тише-тише, друг мой. Я понял тебя... – попытался успокоить орка асар.

– Ничего ты, к троллям, не понял! – заревел Верховный Вождь, вскакивая на ноги. – Она носила моего сына!

Да, это уже было намного серьезнее... Кариф видел, что Грышган теряет власть не только над своим народом, но и над самим собой. Кровавая ярость, неизменная черта каждого орка, одолевает его все сильнее. Скоро он возьмет эту свою секиру и в одиночку пойдет штурмовать Гортен, что приведет его только в выгребную яму – ронстрадцы считают, что большего орки не заслуживают. Асар был с ними не согласен...

– Что ты будешь делать?

– Я иду в Гарбаден! Тебе что, не ясно? – заревел на весь дом Грышган. – Или отрубить тебе твою обмотанную тряпками башку, чтобы понял?!

Крики здоровяка вместе с дымом вырывались сквозь отверстие в крыше. Снаружи послышались недоуменные возгласы орков, выбежавших из своих домов и шатров на голос вождя.

– И ты идешь со мной! Иначе изрублю твое тело на куски и скормлю их псам арены!

Пустынник весело расхохотался. Его, казалось, совсем не испугали угрозы безумного орка.

– Радует, что ты еще пока соображаешь, зеленая обезьяна, – усмехнулся Кариф и начал зубами откупоривать бутыль с брагой, которую поднял с пола. – Хорошо, что понимаешь – в одиночку тебе нипочем не дойти.

– Мы выступаем сейчас, – процедил орк, вырвав из рук гостя бутыль. – Мы идем за ней прямо сейчас...

– Нет, мы отправляемся на рассвете, – твердо сказал Кариф, отобрав у орка брагу. – Надеюсь, тебе не нужно напоминать, что Со-Лейл, кстати, дом твой родной, кишит всякой нечистью, охотящейся по ночам. А сколько золота не пожалеют твои друзья-вожди за уродливую голову Грышгана? То-то же... Потерпи, друг, ты вернешь себе свою женщину, вот только...

– Что? – Орк, казалось, успокоился.

– Мне нужно сменить внешность, погрузить товары на мулов и приготовиться к путешествию.

– Готовься, Кариф, готовься, – оскалился Грышган. – И готовься хорошо, потому что мы вырежем каждого, кто встанет у нас на пути, будь то сам главный магик Ронстрада или его щенки. Пришло время вновь подтвердить твое прозвище, Кариф.

Пустынник вздрогнул.

Они шли уже почти седмицу. Несколько мулов, груженных товарами, не торопясь, перебирали копытами. Негостеприимная равнина Со-Лейл осталась позади, но холодные ночевки посреди степи все еще продолжались. Путники перебрались по броду через одноименную реку Со-Лейл, одолели поросшие тимьяном и ковылем холмы и подошли к разрушенным башням юго-восточной оборонной цепи Ронстрада. Грышган гордо оглядывал руины, явно довольный своей работой. Кариф, посмотрев на него, лишь вздохнул – он не слишком-то любил заносчивый Ронстрад и его темных, необразованных жителей, но, в отличие от своих товарищей по ремеслу, безжалостных ловцов удачи, отнюдь не радовался виду окровавленной земли и разрушенных крепостей – благо, такого было предостаточно на его родине.

В двадцати милях севернее границы им повстречался один из ищеек Верховного Вождя, который возвращался с новыми вестями из Ронстрада. Пустынник поразился мастерству орка – издали его спокойно можно было принять за человека, обычного видавшего виды странника в зеленом капюшоне с зубчатой пелериной, коричневом кафтане и таких же штанах, заправленных в пыльные сапоги. В руке путник сжимал посох, а за плечами горбился потрепанный дорожный мешок.

– Гар’рон?! Это ты, шакалий сын?! Ты нашел ее? – Грышган ожидал своего разведчика еще тринадцать ночей назад, но тот сильно задержался.

Каждый день без вестей был для Верховного Вождя подобным каменному молоту, падающему на его сердце. И каждый закат ожидания он отмечал у себя на запястье кривым ножом. Тринадцать длинных шрамов теперь алело у него на левой руке.

Разведчик склонился в поклоне:

– Непогода и людские происки задержали меня. Мерзкие эльфы подарили королю Повелительницу, Верховный Вождь. Люди держат Повелительницу в клетке, как раба, – зло говорил ищейка, опустив голову, не в силах смотреть в разъяренные глаза предводителя. – Они издеваются над ней, клянут ее имя и род... они избивают ее и кидаются в нее камнями. Я слышал, как она звала тебя, мой вождь...

Разведчик не договорил – Грышган безумно зарычал, схватил его за горло и оторвал от земли.

– Следовало бы сожрать тебя за плохие вести, собака...

– Нет, друг, – вступился за задыхающегося беднягу Кариф. – Отпусти его, он и так сделал все, что мог. Отпусти, говорю, или дальше пойдешь без меня!

Пустынник яростно сверкнул глазами, он вовсе не нанимался быть нянькой для Верховного Вождя Со-Лейла. И ему отнюдь не доставляла радости мысль о том, что придется еще не раз взывать к голосу разума своего спутника (если такой, конечно, присутствует в зеленой орочьей голове) по дороге на север.

У Грышгана не оставалось другого выхода, кроме как швырнуть ищейку на землю. Тот хрипел и вжимался в ковыль, ожидая безжалостной кары повелителя. Он был готов к смерти и уже смирился с тем, что через мгновение кованый сапог Верховного Вождя раздавит ему горло.

– Разведчик, как лучше всего пройти к Гарбадену? – спросил человек у распростертого ниц орка.

Бывать в северном королевстве ему раньше не приходилось, и, видят пустынные ветры, по собственной воле он не ступил бы и шага по земле рыцарей, но нынче вынужден идти туда. Многое изменилось, и теперь Пустынник отправился бы в саму бездну, если бы это потребовалось, потому как собственная глупость и самоубийственная недальновидность в молодости не оставляли ему иного пути. Страшный долг, который висел над ним, точно огромный камень на тонкой ниточке, готовый в любое мгновение сорваться и раздавить его, дожидался возвращения в столице государства Льва и Лилии, и если он не явится, то лишится самого дорогого, что у него есть.

– Иди через баронство Теальское, мой вождь. – Орки всегда держат ответ лишь перед своим предводителем. – После через мост Торнберри переберись через реку Илдер и иди прямо по тракту, пока не достигнешь мерзкого Гарбадена. За воротами направляйся по главной улице, потом на пятом переходе – люди называют их кварталами – свернешь, где дом в виде арки, на Торговую. В конце этой грязной улочки будут ворота с надписью «Рынок». Именно там стоит клетка с Повелительницей. Ее сторожат простые городские стражники, которым ничего не стоит свернуть шею, но есть там и несколько Стальных Людей.

– Стальных Людей? – не понял Кариф.

– Это огромные белокожие, одетые в сталь, у них мечи с мой рост и еще вот столько, – орк согнул руку и показал над своей головой; если Кариф верно подсчитал, всего около шести футов, – а на шлемах сидят золотые быки и лошади с одним рогом на лбу.

Пустынник прикинул – мечи длиной в человеческий рост в этих землях могли быть, судя по слухам, только у гвардейцев короля Ронстрадского. О них даже среди песчаных барханов порой ходили невероятные истории. Верховный Вождь лишь усмехнулся угрозе встретиться в бою с гвардией короля Инстрельда V.

– Ты принес важные вести, Гар’рон, – все еще тяжело дыша, сказал Грышган. – И я прощаю тебя. В этот раз твоя голова останется при тебе. Ты можешь идти. Я даю тебе новое задание.

Ищейка поднялся на ноги и склонился в ожидании.

– Отправляйся в хребет Дрикха и найди там вождя Ваштаргха. Скажи ему, что я велю быстрее строить Клык. Пусть ускорит работы. Передай, что скоро я сам появлюсь там.

– Слушаюсь, мой Вождь. – Ищейка распрямился, повернулся и пошагал на запад.

Путь же Грышгана и Карифа лег к Междугорью и устью Илдера, а оттуда – вдоль Великой Реки к мосту Торнберри.

Все баронство Теальское они прошли за два дня. Заночевали в придорожном трактире «Корона с обломанным зубчиком», где завсегдатаи были на удивление тихими и неразговорчивыми. Трактирщик посоветовал путникам не задавать лишних вопросов и быть благоразумными, если они не хотят повиснуть на каком-то их местном Дубе Справедливости, и больше не сказал ни слова, лишь весь вечер продолжал подозрительно коситься на Грышгана в плаще с капюшоном, впрочем, так и не распознав в нем орка.

– Что-то странное творится в этом Теале, – прошептал товарищу Кариф.

– Мне все равно. – Выходец из степей одним махом перевернул в глотку содержимое большой кружки с элем, рыгнул на весь зал и взял в руки вторую. – Лишь бы пройти быстрее и добраться наконец до Гарбадена.

– До Гортена еще путь неблизкий. – Пустынник откинулся на спинку жесткого деревянного стула. – Так что придется тебе, друг мой, немного потерпеть.

Кариф прекрасно понимал Грышгана: его любимая в беде, и орк стремится как можно скорее ее освободить. Силы Ветров, как же схожи бывают порой судьбы!

– Не буду я терпеть, – прорычал орк. – Она, может быть, уже и не жива...

– Не нужно опасаться чего-то, если точно не знаешь, друг мой, и я бы...

– Простите меня великодушно, что вмешиваюсь в ваши делишки, сугубо тайные и личные... – За плечом Карифа возник невысокий лысеющий человек с широким, гладким, как слива, лицом и хитрыми глазками, лихорадочно шныряющими по углам.

Он появился из ниоткуда – будто из стоявшей рядом бочки с элем вылез. И говор у него был под стать лицу – приторный и сладенький, да такой, что плеваться хотелось.

– Проваливай, покуда башку не оторвали, – рыкнул Грышган – церемониться с белокожими он не собирался.

Кариф молчал, готовый в случае чего вмешаться и не дать бешеному орку себя выдать.

В незваном госте, влезшем в их разговор, Пустынник углядел множество скрытых черт, недоступных взору простого, как деревяшка, Грышгана. У незнакомца были ловкие пальцы с мозолями от веревки, и если не от висельной, то ловец удачи совсем перестал что-либо понимать в мозолях от веревок. По глазам и лицу незнакомца можно было прочесть, что сей персонаж готов совершать любые мерзости, если того потребует какая-то его цель, и он ни перед чем не остановится, чтобы добиться своего. Похожее выражение лица было и у самого Пустынного Карифа, только он об этом не знал или предпочитал не задумываться.

– Я тут самым краешком ушка услышал несколько словечек из вашего разговорчика, – мерзко пропиликал человек с бегающими глазками. – Мне послышалось, но, возможно, я и ошибаюсь, что господа хорошие говорили о Гортенчике?

– Даже если говорили, то это, сударь, не ваше дело, – вежливо, но жестко ответил Кариф.

– О, смею вас заверить, господа хорошие, очень даже мое. – Человечек незаметно, даже для Карифа, пустынного убийцы, засунул руку за спину, нашарив рукоять кинжала. – Я из тайной стражи сеньоров Бремеров, баронов и сюзеренов Теальских.

– Да плевать нам, кто ты. – Грышган поднялся во весь свой рост и схватил за грудки надоедливого человека с приторным голосом.

Завсегдатаи таверны тут же рассеялись по углам, и чем дальше и темнее был угол – тем лучше.

Одной рукой агент тайной стражи умудрился сорвать с Грышгана капюшон, а другой... вовремя остановить удар своего кинжала, нацеленный в горло здоровяка в плаще.

– О, господин хороший, почему вы сразу не сказали, что вы не кто иной, как... орк? – залепетал человек.

Крестьяне сильнее вжались в стены.

Грышган от неожиданности даже выпустил человека с бегающими глазками.

– Вы ведь не спрашивали, – как и орочий вождь, не понял ничего Кариф, но решил подыграть агенту Бремеров. – Вот если бы вы спросили, а не стали бросаться с кинжалом...

Клинок самого Пустынника медленно опустился обратно, за голенище сапога. Что-то говорило ему, что из этой ситуации они уже выпутались.

– Ну, так и я, господин орк, приношу вам свои извинения искренние, что вмешался в разговор и помешал ужину... Господину Лерко не понравилось бы, что я не даю его славным ребятам утолять голод. Хотя я бы вас (орков сеньора барона то бишь) подольше подержал бы без еды – исключительно свирепости ради, но ему, конечно же, видней... Еще раз простите великодушно.

– Да... вроде... э-э-э... ничего, – неуверенно прорычал орк. – Но чтобы больше не...

– Что вы, что вы! Ни в коем случае! Ни-ни от нашей особы! Продолжайте свой ужин, господа, и примите еще раз мои глубочайшие извинения. Никто ведь не знал, что лучшие воины его светлости уже пришли на сбор.

– Ну... э-э-э... да, – под пристальным взглядом Карифа ответил Грышган.

– Я осмелюсь позволить себе поинтересоваться, много ли будет ваших славных соратников причислено ко двору сеньора Танкреда, брата его светлости покойного барона Джона?

– Орда нас! – громогласно прорычал орк по привычке, вызвав тем самым несколько сердечных приступов среди и без того напуганной местной публики, – всегда, когда кто-то из вождей враждующих племен спрашивал другого перед боем, сколько воинов под рукой противника, тот отвечал так же.

Кариф лишь покачал головой – нет, ну, дубина.

– Славный ответ, господин орк! – делано расхохотался агент, полагая, что Грышган пошутил. – Все, господа хорошие, кланяюсь и оставляю вас в покое.

Баронский шпион действительно поклонился и исчез так же, как и появился, – никто не смог бы сказать, в какую сторону он ушел.

– Ты что-нибудь понял? – недоумевал Кариф.

– Я у них в почете! – расхохотался Грышган, окинув взглядом вжавшихся от страха в стены людей.

Утром они покинули трактир. Теперь Пустынник раскусил всю суть казавшегося глупым названия «Корона с обломанным зубчиком». Брожения в окрестностях Теала показывали, что баронство не слишком-то любит королевскую власть, а название трактира – откровенная насмешка над троном. Грышган был прав: нужно как можно скорее пройти баронство Теальское, пока не началось нечто кровавое и непременно долгое и не увлекло их за собой. А в том, что это «нечто» готово начаться если не в несколько последующих часов, то со дня на день так точно, сын песков был уверен.

– Быстрее, Кариф, я прошу тебя, – здоровяк в длинном, до земли, плаще оторвал Пустынника от его мыслей.

– Мы и так идем с предельной скоростью, какая возможна, чтобы не привлекать внимания, – сухо ответил ловец удачи.

Будто он не хочет быстрее оказаться в Гортене! Будто он не хочет поскорее вздохнуть полной грудью, освободившись наконец от этой кабалы, которую он сам на себя по глупости и навесил, поверив иерофантам! Так нет же, он должен плестись так медленно, чтобы не попасться в лапы шпионам или стражникам. Сейчас, во время смуты и баронского недовольства, тайные агенты заполонили Ронстрад, у каждого лорда, подумать только, даже самого мелкого, есть своя тайная стража! Если бы Кариф бросил «товар», что тащат его мулы, если бы они просто взяли коней и поскакали в Гортен, то на первой же переправе, на первом же посту их бы задержали. Два чужеземца: один в невиданной здешними жителями чалме и затасканном дорожном халате, а другой – огромный детина, вооруженный до зубов и в низко накинутом капюшоне, вызвали бы справедливое подозрение любого мало-мальски умного стражника, а что уж говорить о будто бы сшитых из самих подозрений шпионов! Нет, торговый караван – преотличнейшая маскировка. Вот почему Кариф еле-еле плелся, в то время как должен был находиться очень далеко отсюда, в восточном Ангер-Саре, о котором здесь никто и слыхом не слыхивал. Так еще, помимо всего прочего, он был вынужден выслушивать вечные жалобы и постоянное недовольство этого несносного орка!

– Ее убьют, – хрипел Грышган из-под своего капюшона, – пока мы тащимся, как одноногие тролли.

– Ты видел разъезды теальских отрядов? Мы – простые торговцы. Мы никому ничего не делаем...

– Уж я-то как раз собираюсь, – заверил орк, продемонстрировав клыки, каждый из которых был с полпальца Карифа длиной. – Перегрызу каждому глотку.

– Скалься-скалься, – проворчал Пустынник. – Как раз, чтобы заметили стражники.

Дорога подвела путников к реке. Через нее был переброшен каменный мост, узкий и замшелый. Он начинался старой аркой и состоял из выложенной плитами дорожки и ограждений, поросших плющом, что свисал до самой воды. Течение реки здесь было сонным и ленивым. Это у Элагона Илдер – могучий водный исполин, в то время как ближе к истоку он представляет собой узенькую речушку, заросшую камышом у берегов, и белую от кувшинок ближе к середине.

– Добро пожаловать на мост Торнберри! – воскликнул невысокий кряжистый стражник, облаченый в цвета Теала – черно-красную мятую тунику и нестираные штаны с неаккуратными прорехами на коленях. Шлем-салада был не по-военному опущен на затылок, неказистые доспехи не блестели, а в некоторых местах их покрывали ржавые пятна – было видно, что неряха-стражник вовсе и не следит за своим облачением. Меча солдату не доверили – лишь в стороне тупая алебарда лениво прислонилась к каменной арке, а на поясе, в потертых ножнах, прятался короткий кинжал, должно быть, жутко стыдящийся своей ржавой наготы.

Немного поодаль, в теньке у входа на мост, дремал второй стражник – такой же нерадивый тип. Этот не потрудился даже встать с большого мшистого камня, на котором он гордо восседал, только лениво зевал, должно быть, его разбудил оклик товарища. Для этих ребят путники, идущие в полдень через Торнберри, были явно чем-то невиданным.

– Платите пошлину! – Первый стражник, зевая, сделал вид, что пересчитал мулов Карифа, – на самом деле он не шибко умел считать, все время сбиваясь и путая цифры. Лишь счет звонких монет в кармане давался ему легко. – С вас сто пятьдесят тенриев серебром или пятнадцать золотых соответственно.

– Неужели? – прорычал Грышган. – Ты точно в этом уверен, воин?

Стражник моста не понял, что это был риторический вопрос. Он и в самом деле начал уточнять сумму, не забыв прибавить себе пять полновесных золотых. Услышав о деньгах, его приятель лениво поднялся на ноги (раза с третьего) и прислонился к ограждению моста.

– Двадцать пять золотых. – Солдат вспомнил вдруг и о товарище, и о его хлебе насущном.

– Держи, – рыкнул Грышган, подошел к человеку и неожиданно, схватив того за накидку, швырнул через ограждение. Спустя секунду раздался всплеск – солдат даже закричать не успел.

– Да как вы... – начал было второй стражник, опуская на лицо шлем и перехватывая алебарду наперевес.

Против двоих врагов у него не было шансов, тем более что бродяга в плаще силен, и это еще слабо сказано. Умная мысль о поспешном бегстве вовремя посетила солдатскую голову, он отшвырнул оружие и припустил через мост.

Орк многозначительно глянул на спутника. Кариф не заставил себя просить дважды – просвистел метательный нож, и незадачливый стражник, раскинув руки, «прилег отдохнуть».

– И зачем тебе это было нужно, Грышган? – недовольно упер руки в бока Кариф. – Заплатили бы пару грошей и проехали...

– Они, наверное, участвовали в похищении Урр’аны.

Орк быстро пошагал в конец моста, поднял с земли труп второго стражника и швырнул его к товарищу – пусть поплавает.

Кариф вздохнул и погнал свой караван на другой берег.

– Они не могли принимать участие в ее похищении, поскольку твой ищейка сказал, что она попала в плен к эльфам, а не к людям. И только потом эльфы подарили ее королю. А эти двое – местные недотепы, деревенские стражники. Они совсем не воины и не дрались под Дайканом, вашим Дарратом.

– Мне все равно, – прохрипел орк, – а им уж тем более.

– Мой нож, полагаю, ты не вытащил из трупа?

– Можешь прыгнуть за ним в реку, – грубо ответил Грышган.

Они перешли мост. Сразу за ним стоял сколоченный из досок указатель. На нем наполовину стершейся краской значилось: «Тракт на Гортен».

– До твоего Гарбадена осталось меньше седмицы пути, – вздохнул Кариф.

– Потерпи еще немного, любимая, – орк перешел на шепот. – А вам, белокожие ублюдки, осталось кривляться всего несколько дней.

Слеза выскользнула из узкого глаза орка, прокатилась по выступающей скуле и упала в грязь улицы. Он мог дотянуться до клетки рукой, мог сделать несколько шагов и дотронуться до нее.

Она сидела в дальнем углу своей тюрьмы, а ее прекрасные, отливающие синевой лесного пруда волосы были выдраны. Обнаженные запястья и лодыжки стягивали крепкие кандалы, соединенные тяжелой цепью; какое-то тряпье было изорвано на ней в клочья. Она сидела в углу, сжавшись в комочек и втиснув голову в колени, ежечасно ожидая брошенного камня, картофелины или гнилого помидора.

Возле клети стояли неподвижные гвардейцы, облаченные в полный пластинчатый доспех. Забрала их шлемов были опущены, а руки, согнутые в локтях, упирали огромные мечи в землю. Каждый из них был ростом с самого Грышгана, по ширине плеч они тоже ничем ему не уступали. Накрапывал мерзкий дождь, но Стальные Люди будто бы и не замечали его, стоя так же неподвижно, как стояли бы и при снегопаде или буране.

Идеальная выучка, гордая непоколебимость, грозный вид и неподвижная решительность... Да, это были не жалкие щенки, что бежали в страхе, едва заслышав далекий барабанный бой с востока.

Четверо гвардейцев и рыночная охрана – полтора десятка вояк. Их всех нужно будет убить. Численное превосходство нисколько не смущало и не пугало Грышгана. Сейчас для него были важны лишь три вещи: «он дошел», «он ее увидел» и «она жива»...

Верховный Вождь орков вытер слезы широкой ладонью, после чего скинул капюшон, распахнул плащ и вытащил из петли на поясе свою секиру. Рыночные люди: купцы, покупатели и просто зеваки – рассыпались в стороны так, если бы прямо в центр толпы упал огненный шар. Недоуменные стражники еще ничего не понимали, когда гвардейцы короля уже подняли мечи, готовые незамедлительно убить неизвестно откуда появившегося в столице Ронстрада орка.

– Это вы меня называете зверем?! – заревел на весь рынок Грышган. – Вы меня называете зверем?! Зверь пришел!

Люди кричали и прятались за прилавками, под телегами, кое-кто даже свалился в колодец, но основная масса в испуге бежала к рыночным воротам.

Руническая секира вжикнула по нагрудной кирасе первого великана, на ней остался всего лишь след – царапина на металле, ответный выпад двуручника прошел под рукой уклонившегося орка. Крепкая закаленная сталь, не поддающаяся простым клинкам зеленокожих варваров, защищала людей. Но этот сын степей сжимал в руках не обычное оружие. У секиры Верховного Вождя была своя история. Когда молодой Грышган странствовал по миру в поисках Истинного Пути, стезя однажды привела его в хребет Дрикха, к Стальным пещерам и расположенному там гномьему городу. Ворота Ахана не пожелали открываться перед глупым зеленокожим, сколько он ни молотил по вырезанным в камне створкам. Тогда орк вызвал любого из Дор-Тегли, что не побоится скрестить с ним оружие. В другое время гномы просто выстрелили бы сквозь дозорную щель из арбалета в наглеца, но гномья честь, как известно, имеет особенность быть близкой к безумию. Поэтому вышедший гном был так разъярен, что легко поддался на хитроумные уловки коварного орка... Вскоре безрассудный Дор-Тегли уже лежал на земле, изрубленный на куски. Руническая секира побежденного перекочевала к будущему Верховному Вождю, и тот с тех пор никогда с ней не расставался.

Грышгану было понятным удивление человека, по чьему доспеху он попал. Всего лишь обычная царапина, оставленная лезвием на кирасе, вдруг заалела, гвардеец почувствовал резкую боль и упал на землю. Вот такой была особенность у этого оружия – каким бы доспехом ни обладал воин, секира все равно дотянется до его плоти.

Остальные вояки попятились, нападая уже более обдуманно и осторожно. Попеременно отбивая выпады гвардейских двуручников, Грышган старался отправить к духам как можно больше простых солдат. Отбить удар, ветер свистит под лезвием, и голова врага отлетает в лужу, второй взмах, сталь скрещивается со сталью, брызжут искры, смешиваясь с дождем, отойти, удар, и нового солдата не спасает его шлем-салада.

Люди продолжали разбегаться. Чей-то испуганный голос все раздавался над площадью: «Орки! Орки!» – что очень нравилось Грышгану. Он очень любил панику, вселяемую в сердца белокожих одним только его появлением. Солдаты пытались что-то сделать, защититься и, обмениваясь с ним ударами и выпадами, занимали оборону. Но они не учли одного – Грышган пришел сюда не драться, он пришел – убивать...

Шум схватки у клети Урр’аны так и не привлек ее внимания. Ей было все равно: что дождь, колющий ее плечи и голову, что холод, терзающий покрепче кинжалов. А до проклятых людей, что шумят себе на площади, ей вообще не было никакого дела. Должно быть, опять что-то не поделили. Вор отказался платить слишком большую мзду стражнику. Или брошенный в нее камень случайно угодил в одного из гвардейцев. А быть может, это орда вторглась в проклятый город людей? Чтобы освободить ее... Чтобы отомстить за нее... Ей было все равно. Клеть и кандалы ломают всех, одних раньше, других позже. Ее они сломали в тот самый миг, когда отняли у несчастной матери ее нерожденного сына. И ей было бы все равно, даже если бы орда действительно, чего никогда не случится, сожгла дотла проклятый Гарбаден.

Ее тело уже не болело, она просто его не ощущала, просидев в таком неподвижном положении несколько дней. Рук и ног, казалось, у нее уже нет вообще. Быть может, что и так. Быть может, королевский палач отрезал их, чтобы она даже не помышляла о нападении на охрану или о попытке побега. Если так, то зря старались, она и не думала об этом, ей было все безразлично. В голове стало так странно пусто, ни единой мысли, лишь один такой далекий, такой знакомый голос что-то кричит... Где же она могла его слышать?

– Грышган? – прошептала она пересохшими губами, поднимая голову. – Грышган!

И пусть она знала, что это проклятое видение, морок, насланный подлыми магиками-людьми, чтобы ранить ее еще больше, чтобы она еще сильнее себя возненавидела... И пусть она знала, что на самом-то деле здесь нет ее любимого, дерущегося подле ее клетки, рыночная площадь совсем не пуста, а люди снуют туда-сюда, покупая, продавая, крича и бранясь... Она знала, что это все обман, но те, кто это сделал, – просчитались. Теперь, увидев его, она сможет наконец отпустить себя в страну духов. Сможет умереть со спокойной душой... И, желая причинить ей еще больше боли, они, сами того не желая, даровали ей покой и умиротворение... такая тишина... тишина... и даже лязг стали и крики уходят куда-то далеко-далеко и звучат уже как будто не в этом мире...

Орчиха безвольно распростерлась на полу.

– Рубись, если ты не трус, забери тебя Х’анан!

Последний выживший гвардеец был единственным, кто остался стоять после того, как Грышган начал драку. Спустя несколько мгновений и он присоединился к своим товарищам, неподвижно лежащим на земле. Площадь была пуста. Горожане исчезли, как по волшебству, солдаты полегли все, устлав своими трупами брусчатку.

Верховный Вождь орков устало опустил секиру и обернулся. В первый момент он подумал, что в клетке никого нет, что ее снова украли у него из-под самого носа, но тут же увидел, что она лежит на полу, неподвижная и...

– Не-е-ет!!! – заревел что было мочи Грышган.

Его страшный рык, казалось, услышал весь проклятый Гарбаден. Кони в стойлах вставали на дыбы, начиная ржать от ужаса и бить по земле копытами. Собаки взвыли все как одна. Люди на соседних улицах начали испуганно озираться: «Откуда раздается этот ужасный рев?» И только она молчала.

– Нет! Ты не можешь! – кричал орк, пытаясь рубить решетку.

В этот раз верное оружие оказалось бесполезным, и Грышган, отшвырнув его в сторону, схватился за прутья. Он тянул их в разные стороны, напрягал до предела и так перетруженные мышцы, и стальная клетка понемногу начала поддаваться. У этой передвижной тюрьмы не было дверей. Была только дощатая площадка, на которую опускалась сама решетка, поэтому орк и не увидел замка.

– Урр’ана! – заревел Грышган, с трудом пробираясь в проделанную брешь. – Нет! Ты не можешь так!

Он схватил ее на руки и вытащил через прутья на площадь. Она была жива, но обессилена, жутко худа и изранена. Она пребывала без сознания. Грышган прижал к себе любимую, подобрал с земли секиру и понес свою женщину к выходу, прочь из этого проклятого города.