Глава I
Освещенное окно
– А мне в лагере Ника рассказывала, – таинственно начала Маша Караваева, – у нее дедушка был археологом…
– Черным? – решил сострить я.
– Не знаю, может быть, и черным, – серьезно ответила Машка. – Даже, скорее всего, черным. И однажды они с коллегами нашли в глухой степи возле одной деревни маленький курган, судя по картам, очень старый, и раскопали. В кургане оказался женский скелет жуткого вида, у которого практически не было нижней челюсти, и вообще имелось какое-то уродство, тут Ника сама подробностей не знала. Они еще ради любопытства расчистили его как следует. И только они это сделали, как вдруг поднялся страшный ветер, в несколько минут нагнало тучи, заморосил дождь, а что самое ужасное – налетела огромная стая ворон и галок, стала с пронзительными криками кружить над ними, и это выглядело по-настоящему страшно. Тут археологам уже стало не до раскопок. Кроме того, набежали местные жители, обругали их и заставили могилу зарыть, еще и обыскали, нет ли чего из могилы украденного. А потом объяснили, что там похоронена страшная ведьма, жившая несколько веков назад и наводившая страх на всю округу. Ее именем до сих пор в окрестных деревнях детей пугают, а уж могилу десятой дорогой обходят… Те не сильно поверили, но когда закопали могилу, то и ветер, и дождь мгновенно прекратились, и воронья тоже не стало.
– Ух ты! – боязливо поежилась Илона.
Стоял небольшой морозец, но мы не спешили расходиться из нашего «домика», сколоченного еще летом на терриконе[1]. Мы – это я и мои друзья: Костя Егоров и Боря Псих… то есть, простите, Боря Ефимов, это у него прозвище такое, может, расскажу как-нибудь, за что он его получил. И девчонки – Машка Караваева, наша одноклассница, и Илона Скворцова, на год моложе. Машке ее фамилия очень идет – она сама как каравай, упитанная и румяная. И если бы мне кто-нибудь еще весной сказал, что я с ней буду дружить, я бы этому не поверил. Машку всю жизнь клинило на мистике, и мы с Костей вечно над ней насмехались, потому что ни во что такое не верили. Но после странных событий, случившихся с нами этим летом в лагере, мы стали с уважением относиться к ее рассказам. Собственно, происшествия в лагере нас с ней и сдружили, и с Илоной впоследствии тоже[2]. К тому же Илона нравится Косте… Хи-хи, я не ябеда!
До Нового года оставался еще почти месяц, но я не утерпел и решил запустить несколько салютов, которых моя тетя запасла к празднику великое множество. Тетя не возражала, а мы с ребятами сошлись во мнении, что лучшее место для запуска салютов – это, конечно же, террикон. Он у нас живописный: высотой метров сорок, у него усеченная вершина, представляющая собой большое холмистое плато, а посреди этого плато красуются огромные фигуры из сплавившейся породы. Эти фигуры, между прочим, когда-то не дали снести террикон – никакая техника не могла их разбить, так все и бросили, сняв лишь вершину. Вообще-то в нашем городе полно терриконов, спокойно соседствующих и со «спальными» многоэтажными районами, и с дореволюционными поселками, и с богатыми коттеджами, но такого красавца, как наш, наверное, больше нигде не найти, скажу без лишнего хвастовства.
Взобраться на террикон легко, поэтому летом здесь гуляют отдыхающие, устраивают пикники-шашлыки, а мы с ребятами построили в укромном местечке домик из подручных материалов. И теперь, запустив салюты, мы по «летней» привычке в него завернули, а Машка по той же привычке принялась рассказывать страшные истории, которых знала множество. Обстановка к тому располагала – темнота, тишина и уединенность создавали мрачную атмосферу, и мы не спешили уходить.
За Машкой подхватил Костя:
– А вот у нас сосед рассказывал, как одно время в молодости на кладбище подрабатывал, могилы копал. Кладбище было очень старым, и он при этом нередко натыкался на давние захоронения. Однажды копали они могилу втроем – он и двое мужиков постарше. И вдруг наткнулись на гроб, до половины засыпанный серебряными монетами! В гробу лежали останки женщины с длинной косой. Сосед хотел набрать монет, но один из его напарников заорал, чтоб никто ничего не трогал. И, перекрестившись, стал спешно зарывать могилу. Сосед ничего не взял, а вот другой его напарник ухитрился одну монету стащить, якобы невзначай «уронил» ее в ботинок.
– И с ним потом что-то случилось? – спросил Боря.
– С ним – нет, – ответил Костя. – А вот его сын, служивший в это время в армии, на следующий день ногу поранил, началась гангрена, и пришлось ампутировать стопу.
– Ужас! – воскликнула Илона. – Сын-то в чем виноват! Наверное, эта женщина тоже ведьмой была, вот и засыпали серебром, чтоб не встала ночью из могилы.
– Может быть, и так, – авторитетно сказала Машка. – А может, просто была богатой, и родня из тщеславия насыпала в гроб денег. Скорее всего, там крылась какая-то семейная тайна, которую уже никому не разгадать. Но брать на кладбище, а уж тем более из могилы, ничего нельзя – быть беде.
– А вы про доброго Шубина слышали? – заговорил после паузы Боря.
– Слышали, – ответили хором Костя, Маша и я.
– Я – нет, – сказала Илона. – А кто это?
– Это добрый дух, хранитель угольных шахт! Встречают его только у нас на Донбассе, а больше нигде. Говорят, он такой косматый, похож то ли на гнома, то ли на домового, но иногда предстает в облике высокого седого старика с горящими глазами, в вывернутом наизнанку овчинном тулупе, и обладает могучей силой. Говорят, был когда-то, еще до революции, шахтер такой, Шубин по фамилии. В его обязанности входило поджигать факелом скопления метана, чтоб не случалось взрывов. Это было очень опасно, самоубийственная, можно сказать, работа, и однажды он погиб. С тех пор его дух блуждает по забоям, часто предупреждает шахтеров об опасности, может им еще чем-то помочь, а может и приколоться – дернуть кого-нибудь в темноте за ногу или разразиться громовым хохотом. А уж если кто-то из начальства простых рабочих обижает, Шубин может завалить его породой или уронить что-нибудь на голову. И все равно его называют добрым. Так и говорят – добрый Шубин. Кстати, живет он в заброшенных выработках. А эта шахта, на терриконе которой мы сейчас сидим, закрыта тридцать лет назад, а до того лет сто работала. Так что Шубин вполне может обосноваться и здесь, – тут Боря открыл сплетенную из веток дверцу и показал на заброшенное здание бывшей шахтной конторы у подножия террикона. – И не исключено, что сейчас он где-нибудь поблизости, слышит нас и думает – кому это в такую позднюю пору взбрело слоняться по моим владениям?
– Борька, прекрати! – завизжала Илона. – Нашел где такое рассказывать! Мне теперь страшно!
– Да успокойся ты! – примирительно произнес Боря. – Тебе же сказано, он добрый – послушает и уйдет в свою шахту. Ладно, пусть теперь нам что-нибудь Денис расскажет!
Денис – это я. И проблема в том, что страшилок я не знаю. Слышал когда-то, конечно, но давно забыл. Вертелось в голове неотвязно про гроб на колесиках, а больше ничего не вспоминалось, хоть убей. Но ребята настаивали, и я – что делать? – начал:
– Сидит как-то девочка у себя дома, вдруг слышит по радио: «Девочка-девочка, гроб на колесиках ищет твой город»…
– Умнее ничего не придумал? – возмутился Костя.
– Нет, ты что-нибудь серьезное расскажи! – потребовала Маша.
– Ну, хорошо. Шла однажды одна моя знакомая ночью через лес. А лес там такой темный, густой, до ближайшего жилья далеко. Ей страшно, а тут еще волки где-то завыли. И вдруг навстречу едет… – я сделал паузу.
– Кто? – спросил Боря.
– Гроб на колесиках! – торжественно объявил я и прыснул.
– Опять ты про свой дурацкий гроб на колесиках! – разозлился Боря.
– Я и не хотел про него говорить, но ты сам спросил! – отбрил я. – Ну, могу рассказать другую историю. Когда-то давно-давно моя бабушка сидела у себя в селе, в деревянной избе, поздно ночью. И вдруг слышит – стук в дверь, три громких удара. Открывает, а там… – я сделал эффектную паузу, полюбовался на их физиономии и торжественно завершил: – … гроб на колесиках!
– Денис!!! – возмущенно заорали все, в то время как я покатывался со смеху. Впрочем, смех – дело заразительное, и они тоже стали хихикать вслед за мной. А я подумал – раз уж не знаю страшилок, то можно и выдумать. Как будто они тут одну правду рассказывали! И когда все отсмеялись, я сказал:
– Ладно, ставим на гробике крест, будет вам страшная история. Видите, вон там, у подножия террикона, прямая дорога идет? Так вот, когда-то давно там были рельсы, ходили поезда. И однажды, еще в войну, ехал куда-то поезд с красноармейцами, и на этом участке пути, как раз возле террикона, вошел он в густой туман и пропал. Так больше никто и не видел ни этого поезда, ни красноармейцев, что в нем ехали. Но с тех пор, раз в несколько лет, видят иногда случайные прохожие, как по дороге, где давно уже нет рельсов, мчится на огромной скорости поезд времен сороковых. А из окон выглядывают скелеты! Стука колес не слышно, но видно – клубится туман, и среди этого тумана несется поезд.
Тут все дружно уставились на дорогу, словно поезд-призрак должен был появиться с минуты на минуту. Так продлилось довольно долго, но, увы, за это время внизу не показался ни поезд, ни даже гроб на колесиках. Кстати, насчет рельсов я не соврал, они там раньше действительно были.
– Ну а ты нам ничего не расскажешь? – спросила Маша Илону.
– Я страшилок не помню, – скромно потупилась та. – Но знаю еще одну местную легенду.
– Давай легенду! – ободряюще сказал Костя.
– Вы знаете, как вон те фигуры называются? – спросила Илона, открыв дверь и указав на огромные «скульптуры» из сплавившейся породы, чернеющие на фоне ночного неба.
Названия их, конечно, знали все местные жители, так как террикон и фигуры на нем были видны практически отовсюду. Самую большую из них называли Жабой, она и впрямь походила на лягушку, гордо поднявшую голову к небу. И если на сам террикон по давно протоптанной дорожке могла взойти даже бабка с клюкой, то подъем на Жабу являлся уделом избранных. Остальные скульптуры были поменьше – Орел, Дракончик, Птичка и Черепаха. И если Жаба была самой большой, то Дракончик – безусловно, самым замысловатым. Он действительно напоминал древнего ящера, наполовину высунувшегося из норы. Нависавший над пустотой выступ имел форму головы ящера с пышным гребнем, а рядом находилась высоко поднятая «лапа», словно он собирался кого-то с размаху прихлопнуть.
– Вот эта называется Дракончиком, знаете? – продолжила Илона. – Так вот, легенда гласит, что на самом деле это и есть застывший в веках, окаменевший дракон. Видите, как он поднял переднюю правую лапу? Он хотел ударить злую ведьму, а ведьма его заколдовала, вот он и застыл. Но говорят, что если ведьма снова окажется под его лапой, то дракончик раздавит ее и тогда уже станет свободен.
– Интересная легенда, но правдой она, разумеется, быть не может, – прокомментировал Боря. – Этим фигурам лет пятьдесят, не больше.
Все так или иначе с ним согласились. Думаю, Илона эту легенду только что придумала, как я – свою историю. Она романтичная и впечатлительная особа, да и вообще личность творческая, что ей стоит?
– Ну что? – Я посмотрел на часы. – Пора нам, наверное, идти, а то как бы и правда с добрым Шубиным не встретиться! Кстати, по некоторым рассказам, он не такой уж и добрый.
Илона замахнулась на меня сумкой, и я выскочил наружу. За мной неспешно выбирались остальные, а я стоял у самого склона и ждал, пока ребята выйдут и запрут дверь на проволоку. Просто несколько раз наш домик становился жертвой каких-то вандалов, оставлявших после себя разгром и горы мусора. Поэтому мы тщательно завинчивали вход проволочками. Впрочем, тоже не всегда помогало.
Я тем временем смотрел по сторонам. Пасмурное небо было темным, ни луны, ни звезд, зато раскинувшийся вокруг город от горизонта до горизонта сиял яркими разноцветными огнями, как новогодняя елка. Только возле террикона с нашей стороны царила темень – заброшенный шахтный двор уже много лет был необитаем, да еще старый парк темнел за его каменным забором. Этот парк тоже был давно заброшен, по виду больше напоминал лес, а за ним начинался мой родной поселок.
Мы стали спускаться по пологой тропинке по склону. Понемногу начинался снегопад. Запорхали первые крупные мохнатые снежинки, а когда мы спустились и шли через шахтный двор, снег уже сыпал вовсю.
Вот бы сейчас покидаться снежками, но для этого пока ресурсов маловато. Ну, ничего, к утру, наверное, будут сугробы, вон как валит! За снеговой завесой даже освещенное окно еле просматривается…
Стоп!
Я остановился так резко, что Костя с разгону налетел на меня, и мы оба, не удержавшись, рухнули на свежий снежок. Это только на вид земля стала белой и пушистой, а падать на эти камни ой как больно!
– Ты что, офонарел?! – закричал Костя, поднимаясь. Ребята остановились, недоуменно воззрившись на меня.
Поправляя упавшую на глаза шапку, я молча указал второй рукой в сторону темневшей неподалеку бывшей шахтной конторы, давно заброшенной и полуразрушенной. Все повернули головы в указанном направлении, добросовестно пытаясь что-то увидеть сквозь снегопад, а я тем временем неуклюже встал на четвереньки, затем поднялся на ноги и стал отряхиваться.
– И чего там? – повернулся ко мне Боря.
– Там светится окно, разве вы не видите?
– Не видим! – ответила Машка, и остальные закивали. Я пристально вгляделся туда, где пару секунд назад светился яркий прямоугольник… и тоже ничего не увидел.
– Но ведь только что светилось…
– Может, выключили свет? – предположила Илона. – И что в нем такого странного, в этом окне?
Илоне такой вопрос был простителен – так получилось, что она пришла на террикон впервые.
– В этом окне, – медленно ответил я, – странное то, что оно находится в заброшенном здании, где сломаны все лестницы, выбиты все окна, и все, что состояло из металла, давным-давно сдано бомжами на металлолом. Сказать или сама догадаешься, что там нет ни электричества, ни водопровода, а нижний этаж, насколько я знаю, подтоплен родником, которых тут много.
– Ты нарочно меня пугаешь?! – воскликнула Илона.
– Да нет, я действительно видел там свет.
– А мы ничего не видели, – возразил Костя. – Ты правда не шутишь?
– Правда не шучу! – с нажимом ответил я.
– Может, перепутал? – начал Боря.
– С чем?! – Мое терпение подошло к концу. – Ты видишь где-нибудь хоть один огонек?
В самом деле черные кроны деревьев, высившиеся за шахтным забором, надежно скрывали огни одноэтажного поселка.
– Идемте отсюда! – прошептала Илона так испуганно, что ее страх передался нам, и все торопливо зашагали к выходу.