Постепенно полковник ушёл в себя, и перед ним вновь всплыли события прошедшего года и его неожиданное увольнение из армии.
Проводимые бывшим директором мясного комбината, а ныне министром обороны не объяснимые для здравого смысла реформы, непрерывные оргштатные изменения, а точнее, бездумные и немотивированные сокращения, встретили противодействие и неприятие в армии, заставили уйти по собственному желанию многих грамотных и опытных офицеров и генералов Генерального штаба. Не стал исключением и Артём.
Руководимый им аналитический отдел давал нагора уникальную прогностическую оценку развития ситуации в Северо-Восточной Азии. Сокращение штатов, наконец, коснулось и его подразделения. На беду, добавилась не объяснимая для полковника болезнь. Хотя и болезнью назвать его состояние было сложно. Работая последние годы на пределе физических возможностей, Артём стал замечать за собой появление не проходящего даже после отпуска чувства усталости. Непрерывный поток зачастую противоречивых указаний начальника Генштаба и министра обороны вызывали отторжение. Претило ему явное хамство и постоянное унижение офицеров Генштаба со стороны «обвальщика». Ощущение ненужности постепенно перерастало в безразличное отношение к службе. Введённые министром денежные награды для «отличившихся» офицеров нанесли серьёзный удар по единству офицерского корпуса и самому понятию служения Отечеству. Было больно и стыдно. Да и коллеги стали обращать внимание на участившиеся случаи проявления у Артёма раздражительности и агрессивности. В итоге всё свелось к увольнению, к тому же ещё и со скандалом.
Как сейчас он помнит тот злополучный день, когда ровно в 9 часов утра в дверь его кабинета кто-то постучал и, просунув голову, тихо произнёс: «Можно войти?»
– Можно китайца за яйца, мышку вприпрыжку или кобылу с разбегу, а всё остальное раз-ре-ши-те! Ясно? – неожиданно для себя со злостью произнёс полковник. Любой день в Генштабе начинается с хорошей кружки крепкого чая. Это святое! А здесь налицо явная попытка нарушить устоявшиеся традиции.
Дверь закрылась, и Артём услышал лишь удаляющиеся шаги.
Через пять минут в кабинет ворвался разъярённый начальник управления генерал-лейтенант Кондратьев Вячеслав Викторович.
– Ты что себе позволяешь, Королёв? Ведь это представитель Департамента по оптимизации, созданного по личному указанию министра! Это его человек… – уже тише произнёс генерал.
– Заходите, Игорь Васильевич! – крикнул в коридор Кондратьев. – Похоже, наш офицер допустил бестактность, просто вторую неделю без выходных его отдел работает. Вы уж его извините! А теперь для вас, товарищ полковник. Задачей представителя Департамента оптимизации является оказание нам помощи в повышении эффективности работы. Надеюсь, всё ясно?
Молодой человек, лет двадцати пяти, вошёл и, не говоря ни слова, сел на стул в углу кабинета. Так продолжалось целую неделю. Спецпредставитель каждое утро ровно в 9 часов заходил, садился и… хронометрировал по только ему известному алгоритму занятость полковника. Но как можно хронометрировать творческий процесс? Ведь аналитическая работа – это как поэму писать или ваять скульптуру, отбрасывая всё лишнее. И когда эта «серая мышь» заявила о нерентабельности отдела, Артём молча взял его за воротник, приоткрыл дверь и выкинул из кабинета с глаз долой. На беду по коридору в этот момент куда-то шли две «амазонки обвальщика». Громко матерившийся наблюдатель упал прямо им под ноги. При этом одна девица как-то неаккуратно упала на спину, высоко подняв ноги с туфлями на высокой шпильке и обнажив тощие ноги. В коридоре, где даже генералы разговаривают обычно шёпотом, гомерический хохот стоял не один день.
Через час его вызвал к себе начальник управления Кондратьев. Королёв, не дав сказать генералу даже слова, молча вручил рапорт об увольнении, где не преминул на всякий случай указать, что причиной инцидента стали последствия контузии, полученной им в Афганистане.
Самое интересное началось во время прохождения военно-врачебной комиссии. Артём и не знал, что у него так много болячек. Особенно долго и неоднократно пришлось общаться с психотерапевтом. Эти постоянные и повторяющиеся вопросы о семейных взаимоотношениях, что любит он есть, достаточно ли денег зарабатывает, как спит, отдыхает, воспоминания о детстве и так далее.
В итоге на заседании военно-врачебной комиссии был вынесен вердикт: прогрессирующий синдром эмоционального выгорания и сопутствующие ему всякие осложнения. Уже потом, когда полковник прощался с сослуживцами, Кондратьев намекнул, что поставленный врачами диагноз практически спас Артёма от более сурового наказания. Якобы девицы «обвальщика» и управление кадров требовали крови, вопрос мог бы встать даже о лишении его офицерского звания. Похоже, Викторович снова помог ему в этой жизни.
Где-то хлопнула входная дверь. Артём вскинул голову, посмотрел на часы – был уже конец рабочего дня.
– Старший лейтенант! – услышал полковник голос Кондратьева. – Давай сюда Королёва! Надеюсь, тебе уже позвонил начальник отдела?
– Так точно, товарищ генерал-лейтенант. Выпускаю задержанного. Через минут десять полковник уже сидел в машине друга.
– Всё нормально, Артём? Правильно сделал, что позвонил. Пришлось ускорить процесс рассмотрения твоего дела. Те два парня оказались наркоманами со стажем и неоднократно привлекались за воровство. Машину твою ребята отвезли на сервис, через пару деньков её заберёшь. Да и портфель твой участковый нашёл, спрятал его нарик за мусорным баком во дворе. Вот такие, брат, дела. Куда тебя подбросить? На Кутузовский?
– Викторович! Спасибо тебе, конечно. Рад тебя видеть… Расстались мы со Светой. Я как раз собирался ехать к себе в Орехово-Борисово, – устало произнёс Артём и угрюмо посмотрел в окно на ярко освещённый Кутузовский проспект.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – пробормотал Кондратьев. – Ладно, не отчаивайся, и не в таких переплётах бывали. Сегодня у меня важные дела, но на днях я за тобой заеду и посидим где-нибудь. Добро? Главное, не раскисай! Я пешком до метро, водитель отвезёт тебя. Пока. На связи.
Машина развернулась и помчалась на юг.