Дофина
Выйдя замуж за Луи, я неожиданно для себя из младшей дочери Марии-Терезии, которую все воспринимали ребенком, вдруг превратилась в первую даму Франции! Король – вдовец, мать Луи – дофина Мария-Жозефина умерла, и первой дамой невольно становилась супруга дофина, то есть я. Быть младшей, последней, той, до которой просто руки не доходят, и вдруг оказаться первой, да еще и во Франции – это столь крутой поворот в жизни, что дух захватывало. К счастью (или несчастью?), я была жизнерадостной девочкой, не задумывавшейся над сложными вопросами и неспособной вообще долго на чем-то удерживать свое внимание.
Я испытывала шок за шоком. Привыкшая, что матушка с отцом никогда не выставляли свою и нашу личную жизнь напоказ, в Версале встретилась с полной противоположностью.
В Вене жизнь четко делилась на публичную и личную. Для публики были появления на балконе во время праздников, приемы, поездки, шествия, гуляния… даже для двора Шенбруннский замок, а для нас – закрытые от посторонних глаз внутренние комнаты и Лаксенбург, куда двор просто не помещался, а потому не присутствовал. Матушка говорила, что ей вполне хватает за столом собственной большой семьи, чтобы была необходимость в присутствии десятков гостей за обедом ежедневно. Мы с Шарлоттой за столом на приемах бывали в исключительных случаях, но знали, что это так.
А уж пустить толпу придворных в свою спальню… о таком не могло быть и речи! Даже при рождении детей матушка держала любопытных не в соседней комнате, а гораздо дальше.
Став дофиной, я окунулась совсем в другую жизнь.
В Версале публичность понималась буквально, жизнь королевской пары, а затем и дофинов была не просто регламентирована, она была прозрачна! День состоял из одних церемоний, проходивших на виду у множества любопытных. Когда утром ко мне в спальню вдруг заявилась целая толпа придворных, я решила, что что-то случилось. Но, пожелав доброго утра, никто беспокойства не проявлял и уходить не собирался. Я лежала, до самого кончика носа укрывшись одеялом и ожидая, когда наконец придворные удалятся и можно будет вылезти, чтобы одеться.
Но графиня де Ноай, моя статс-дама, вдруг начала представлять мне дам, указывая их должности при совершении мной утреннего туалета и ритуальном вечернем раздевании. Стало даже дурно: я обязана одеваться и раздеваться не при помощи пары камеристок, а в присутствии десятка пар любопытных глаз? Подавать дневную рубашку будет одна, а принимать снятую другая? Зачем?! Я не могу просто бросить снятую на кровать, чтобы служанки потом убрали? Ответ: нельзя. Почему? Дама выполняет обязанности, которые щедро оплачиваются, и очень гордится своей должностью. Так не лучше ли сэкономить на такой должности?
В ответ смех графини де Ноай:
– Мадам, не вздумайте заняться переделками, вас просто не поймут. Подчинитесь правилам этикета.
Возмущаться дуростью такого этикета нельзя, действительно не поймут, пришлось подчиняться.
Я быстро выучила большую часть правил этикета, но если чего и не знала, то на помощь всегда приходила графиня де Ноай, я прозвала ее мадам Этикет. Любившая меня графиня не обижалась.
Утром торжественный туалет, даже ночной горшок выносился определенной дамой, вечером все в обратном порядке… Смешно потом встречать такую даму на приеме и понимать, что раскланиваешься с той, которая утром уносила твои ночные испражнения. В Вене у нас мадам Лерфенхельд, до того как заняться нами с Шарлоттой, отвечала за весь гардероб старших эрцгерцогинь, здесь, кажется, за каждое платье отвечала своя дама, а за перчатки – иная. Я представляла себе возможный ужас своего экономного и даже прижимистого брата Иосифа, дотошно подсчитывающего расходы на все подряд. Его хватил бы удар от такого расточительства. Сколь же должна быть богата Франция, если может себе позволить даже для дофины держать десятки человек непонятно зачем, щедро кормя и оплачивая ненужные услуги? Много позже я осознала, что это была жизнь взаймы, два предыдущих королевских двора тратили, а рассчитываться пришлось нам с Луи, но тогда такие вопросы меня вовсе не беспокоили. Мне было четырнадцать и куда важнее казалось собственное удобство или неудобство от правил этикета.
Конец ознакомительного фрагмента.