«Сатирикон»
Повезло только в 1982 году. Государственный театр миниатюр под руководством Аркадия Райкина переезжал из Ленинграда в Москву. Молодёжное крыло труппы возглавил сын Аркадия Исааковича – Константин Райкин. Он и пригласил Марину Голуб в свой коллектив, который позже получил название «Сатирикон».
– Никто толком не знает, что это такое, – говорит Константин Райкин, – но у меня есть ощущение этого слова. Корень ясен – сатира. Как тут не вспомнить о Марине Голуб с её невероятной общительностью и ураганной энергией! Уже в те годы она являлась для меня олицетворением жизни – её бьющимся нервом. И, конечно, я радовался, когда узнал, что Марина может срочно закончить все свои текущие дела и в короткий срок перейти в наш коллектив. Да и, признаться, ждать было некогда.
…К репетициям приступили сразу же. Юмористическое обозрение «Лица» (по пьесе Михаила Мишина) состояло из динамично сменяющихся бытовых зарисовок, пластических композиций и музыкальных номеров. Солировал Константин Райкин (он же хореограф-постановщик спектакля), и молодёжная труппа «Сатирикона»: Марина Голуб, Лика Нифонтова, Владимир Большов, Николай Добрынин, Константин Лавроненко, Сергей Урсуляк, Михаил Ширвиндт.
Актёр Фёдор Добронравов пришёл в «Сатирикон», когда Марина там уже не работала. Но о ней ходили легенды:
– Она театр душой чувствовала. Артисты рассказывали о её не то чтобы трудоголизме, а о всепроникающем участии в процессе. Кому-то что-то подсказала, с кем-то внеурочно встретилась – порепетировала. Я удивлялся: неужели в наш суматошный век такое бывает? Но когда много лет спустя мы снимались в одном фильме, я всё это почувствовал на себе. Действительно, Марина не замыкалась на себе, была требовательна к партнёру, всегда готова помочь. Такой характер!
Старожилы «Сатирикона» вспоминают, как не раз после репетиции Марина Голуб искала свободную комнату для того, чтобы «закрепить пройденное». Играла, играла, играла… Боялась, что «это» исчезнет.
Про тот период вспоминает телевизионный продюсер Светлана Воробьевская.
– Меня с Мариной познакомила Юля Фрид. Они пришли ко мне в гости. Дружба началась стремительно. Прямо в день знакомства Марина стала рассказывать о спектакле «Лица». Даже не рассказывать, а играть: за себя, за партнёрш, за Райкина – за всех.
Она комментировала выходы каждого героя и «меняла маски», говорила разными голосами и показывала движения, а когда подошёл черёд танцам, Маринка сказала:
– Поставь какую-нибудь музыку.
Проигрывателя у меня не было, поэтому, поймав в транзисторе какую-то нелепую волну, я увидела, как Марина танцует! И пусть транзистор играл одно, а она танцевала совершенно другое, картина была сказочная! Я смотрела как заворожённая.
– И вот здесь мы выходим на поклоны.
Стала показывать, какие Райкин им поставил поклоны.
– А ты хлопай.
И я хлопала…
А потом была премьера, где мы с Юлей оказались в числе первых гостей. После спектакля пошли за кулисы, занавес был уже закрыт, но артисты ещё толпились на сцене. Голуб увидела нас:
– Ну, как вам?
Я шагнула навстречу, но споткнулась о какой-то провод и, рухнув почти в самые ноги, произнесла:
– Боже мой, Маня, это потолок!
Было жутко смешно. И с тех пор после каждой премьеры она спрашивала:
– Светка, ну что, потолок?
Своё новоселье в Москве «Сатирикон» справил только в 1987 году премьерой спектакля «Мир дому твоему». Как сказал в день открытия Аркадий Райкин: «Мы выехали из Ленинграда в 1981 году и только сейчас добрались до Москвы».
Пока ожидали новоселья, бесконечно гастролировали.
– Нас по четыре месяца не было дома, – вспоминала Марина Голуб. – Особенно часто бывали в Ленинграде. Приезжали туда в сентябре, и там была уже погода, когда не хочется ни гулять, ни работать… Хочется только пить и спать. Жили мы в «Октябрьской». И каждый вечер я слышала гимн и понимала, что уходит поезд на Москву. «Прощайте, милые мои. Если бы знать… когда нас отпустят».
Сентябрь, октябрь, ноябрь мы были в Ленинграде. Вот уже декабрь, а гастроли не прекращаются. И вдруг 15-го числа мне говорят: «Тихонечко собирай чемодан, кажется, завтра небольшую группу отпускают в Москву». – «И я там?!» Радости не было предела. Служение служением, но ужасно соскучилась по дому. Я помню, как рьяно кидала вещи в чемодан, как бежала к вокзалу, не обращая внимания на то, что у меня из чемодана торчат колготки и развеваются на ветру…[9].
Однажды вместе с театром Марина Голуб поехала в Будапешт.
– Это было время, когда в нашей стране не было вообще ничего, – говорила Марина Голуб. – А в Венгрию капитализм уже пришёл. И мы туда поехали с Аркадием Исааковичем Райкиным.
Перед тем как получать суточные, у нас был свободный час, нам сказали: «Погуляйте часок, а потом мы вам деньги дадим».
Мы пошли по городу. И вдруг я увидела всё то, о чём мечтала. Сережки из пластмассы цикламенового цвета, какие-то штанишки, немыслимые брючки, сумочки – всё, что я не могла купить на родине. И у меня случилась настоящая истерика. Я рыдала и говорила: «Отведите, пожалуйста, меня в гостиницу. Не выдавайте мне денег, я не хочу ничего. Мне ничего не надо!»
А потом, когда я всё-таки пришла в себя, получила деньги и, как сумасшедшая, делала этот шопинг. Вернувшись в Москву, я первым делом нацепила на себя все наряды разом. И моя подруга сказала: «А что, другого цвета там не было?»
В самом деле, советские женщины оказались просто помешанными на этом цикламеновом цвете. И когда однажды нас собрал Райкин, то все мы пришли к нему одетыми в одной цветовой гамме. Это было очень смешно[10].
Период «Сатирикона» длился недолго. О причинах своего ухода Марина Голуб позже рассказывала в эфире радиостанции «Эхо Москвы». С ведущей программы – Ксенией Лариной – в 80-х годах они вместе работали в театре.
– …Ксения не даст соврать. Она прекрасно знает эту историю. Но я хочу сказать, что вспоминаю про театр Райкина только самое хорошее, потому что Костя, действительно, очень многому научил меня в профессии, научил и отношению к профессии. Он возлагал на меня большие надежды. И однажды в начале сезона предложил ведущую роль. А я ему ответила, что беременна. Не каждому художественному руководителю это понравится…
Потом я родила и вернулась в коллектив уже немножко в другой форме. Роль от меня ушла – её играла другая актриса. И тут вдруг во мне начали говорить амбиции: мол, как же так, я способна, а он меня отстраняет. Потом, правда, когда у него, у самого, родилась дочь, он говорил:
– Да, наверное, я был не прав.
Но как бы то ни было, получился затянувшийся конфликт. И я сказала, что собираюсь уходить. Он сначала сказал:
– Нет, не надо.
Да и Сережа Урсуляк, который работал в это время в «Сатириконе» и ещё не ушёл в режиссуру, мне говорил:
– Ты знаешь, как в театре всё быстро меняется. Ну подожди немного. Побудь, погни, потом перевернётся ситуация, и всё будет хорошо.
Но я человек бегущий, бегущий по волнам. И я ушла в еврейский театр[11].