Путь в театр
Марина думала, что после триумфального окончания Школы-студии МХАТ перед ней открыты двери всех театров. И вроде всё складывалось… О её таланте тепло отзывался Валентин Плучек, своей характерностью она понравилась Георгию Товстоногову, Андрей Гончаров разглядел в молодой актрисе трагический потенциал. Театру сатиры и Ленинградскому БДТ Марина предпочла Театр имени Маяковского. Но перед самым открытием сезона ей было объявлено: «Вас не взяли».
Объяснение можно найти разве что такое. Судя по всему, амплуа Марины Голуб не соответствовало её возрасту. Будучи совсем молоденькой, она больше подходила для взрослых ролей. А в каждом театре для таких ролей уже были звёзды. У Гончарова – Наталья Гундарева, у Плучека – Татьяна Васильева, у Товстоногова – Светлана Крючкова.
– Куда бы я ни показывалась, все говорили: «Ах, какая хорошая, но…» Я это «но» понимала, а жить и играть хочется сегодня, – скажет много лет спустя Марина Голуб о том периоде.
…Иначе смотрел на всю эту ситуацию Маринин отец. Ему казалось, что виноват был он. Дело в том, что Григорий Ефимович работал тогда в управлении культуры. И когда узнавали, что в труппу хотят взять дочку Голуба, директор театра непременно говорил:
– Вот пусть Голуб нам штатную единицу спустит, тогда и поговорим…
Было ли так на самом деле, теперь понять трудно. Но факт остаётся фактом: несколько лет успешную выпускницу Школы-студии МХАТ не брали ни в один театр.
– Господи, чего я только ни делала! – говорила Марина Голуб. – Помню, как добиралась в лютый мороз на Ленинградку в какой-то клуб «Ладога», где преподавала маленьким детям танец, потому что надо было зарабатывать деньги. И, кстати, первая запись в моей трудовой книжке тоже связана с этим клубом. Актриса им была не нужна, и потому я получала зарплату как балетмейстер.
Однажды мне сообщили, что режиссёр Игорь Сиренко, который только что возглавил Театр имени Пушкина, ищет девушек в труппу. Я рванула туда. На служебном входе в толпе таких же желающих, как и я, оказалось, что речь идёт лишь о массовке в спектакль «Оптимистическая трагедия», где жена режиссёра Светлана Мизери играет Комиссара. Но как всякий утопающий, который хватается за соломинку, я решила стоять на смерть: мало ли как повернётся – сначала массовка, потом, глядишь, и что-то посерьезнее…
Спускается администратор: «Так, нам нужны девушки-волны». Все молчат, отшатнулись. Я решила не упускать момента, говорю: «Я девушка-волна!» – «Проходите. Как вас зовут?» – «Марина Голуб». – «Мариночка, мы сейчас дадим вам голубой шарф, идите с ним на сцену – там режиссёр, и он вам всё покажет».
Я беру шарф, иду на сцену. И слышу команду Сиренко из-за режиссёрского столика: «Сейчас идут волны, потом появляется Комиссар. Начали!» Зазвучала революционная музыка, я со своим шарфом бросилась на авансцену и стала извиваться так, словно объявили штормовое предупреждение. Я играла за всех: за свиту и за короля. Ну, теперь-то я своего не упущу. Возьмут и на роль, и в штат. Проходит минута, другая, музыка звучит, но только действие вокруг стало поумереннее. Я, оказавшись в центре, продолжаю извиваться. И вдруг слышу вопрос Сиренко в микрофон полушёпотом: «Кто вот эта барышня?» – «Где?» – «Ну, вот эта, которая Мизери сейчас перекрывает». Ему говорят: «А это статистка, девушка-волна». – «Как её зовут?» – «Марина, кажется».
«Мариночка, простите, пожалуйста. Вы что играете? – этот вопрос был уже обращён ко мне. – Вы волна, а не Комиссар! Вы перекрыли Мизери, и я её не вижу». Я чуть не расплакалась: «А куда мне деться?» – «Ну, за неё зайдите, девушка». Я зашла. Постояла волной и ушла. Больше меня не приглашали…[5]
После очередной Марининой неудачи с театром её мама, Людмила Сергеевна, которая успешно работала в Москонцерте, уговорила дочь попробовать себя на эстраде. Намечался концерт в Сочи, где в первом отделении Людмила Голуб выступала с чтецкой программой, а во втором Гелена Великанова пела романсы. Марина колебалась:
– А что я буду делать?
– Читать, – твердо сказала Людмила Сергеевна.
– А что? – спросила Марина.
– «Материнское поле».
– Мааам, в Сочи «Материнское поле»? Что-то не очень подходит.
– Вот мы и проверим: артистка ты или нет.
– Куда было деваться? – вспоминала Марина Голуб. – Приезжаем в Сочи. Сидит полный зал. Я выхожу на авансцену: «Добрый вечер, дорогие друзья!» – всё, как полагается. И объявляю: «Чингиз Айтматов. “Материнское поле”». И из третьего ряда голос: «Ну вот только этого нам еще не хватало!» Мне сделалось дурно. Я повернулась к кулисе, взглядом столкнулась с мамой, которая абсолютно с невозмутимым видом сделала мне знак: «Ничего. Ничего. Читай».
Я начала читать. И в конце были аплодисменты, и даже крикнули «браво». Потом в кулисах мама говорит: «Ну вот, значит, ты всё-таки артистка».
Когда-то, когда Людмиле Голуб пришлось уйти из Театра имени Гоголя и перейти в Москонцерт, её мама не очень этому обрадовалась.
– Люд, ну что это за эстрада такая?! Раньше я приду к тебе в театр, мне со всех сторон: «Здрасьте, Анастасия Ивановна! Проходите, Анастасия Ивановна!» В ложу меня проведут, удобно посадят. А теперь ты с этим чемоданчиком по Москве шляндраешь, шляндраешь…
Но однажды Людмила Сергеевна съездила на гастроли, привезла большой гонорар, положила деньги на стол перед матерью. Анастасия Ивановна посмотрела и выдала коронную фразу:
– Людк, а эстрада-то ничаво.
К тому периоду относится ещё одна история, которую легендарная Анастасия Ивановна, жившая тогда в коммуналке, рассказывала так:
– Есть у нас сосед – где работает, оттуда и тащит. Электриком был – всё проводами пообматывал, в сантехники пошёл – всё унитазами заставил. Так вот, позвал он меня к себе телевизор смотреть. Прихожу, вся семья его сидит, концерт смотрит.
И тут он спрашивает: «А за что это, интересно, артистам такие деньги платят?» Я чувствую – в мой огород камушек. «Чего это они такого умеют, чего мы не можем, Настасья Ивановна?»
Ну, я и не выдержала: «Ты, Вась, чем водочку трескать, надень кобеднишный костюм и белую рубашечку с галстуком. А потом выйди на сцену, у них там микрофон посередине стоит. Подойди к микрофону и всему залу скажи: «Здрасьте, товарищи! Обосрёшься!!!»
В Москонцерте Марина Голуб проработала два года.
– Я страшно благодарна тому времени, поскольку самое трудное в нашей профессии – это выйти один на один к зрительному залу, – говорила она. – В театре всё по-другому: у тебя есть партнёры, есть грим, красивые платья, декорации – за всем этим можно скрыться. А на эстраде не скроешься никак, поскольку, кроме микрофона, у тебя ничего нет. Но зато и отдача на эстраде гораздо больше. Мне это столько дало! Я стала видеть и чувствовать зрительный зал, паузы, лица. Я могу собрать публику, я могу ею владеть, и всё это мне дали те годы, когда ни один театр не брал меня в свою труппу[6].
– Мы познакомились с Мариной в январе 1979 года на юбилейном вечере Вениамина Захаровича Радомысленского – ректора Школы-студии[7], – рассказывает Людмила Черновская, руководитель молодёжной секции Дома актёра. – Марина была в числе гостей. Она эффектно сидела на подоконнике, закинув ногу на ногу, и все вокруг шептались о её умопомрачительной причёске и сногсшибательном оливковом костюме.
Мы подружились. Она стала часто приходить в Дом актера. Я знала, что с театрами у неё никак не складывается. Мне звонили: «Люсь, а Маринка ваша… Работы нет никакой – сидит на Тверском бульваре в шубе и с кем-то поет». Мы смеялись: какая молодец, не унывает!
…Так прошло какое-то время, и вдруг Саша Боровский и Женя Каменькович мне сообщают, что в ГИТИСе учится фантастический парень Гриша Гурвич, и что он может придумывать капустники. Я обрадовалась: «Ребята, так давайте его к нам!»
Гриша пришёл со сценарием «Голубого огонька». Я позвала Наташу Храбровицкую, Володю Зайцева, Юру Васильева, Володю Симонова и, конечно же, Машу Голуб. Что творилось – я вам передать не могу! Это был фурор. Марине досталась роль стрелочницы, у которой берут интервью. Она сыграла блестяще. Так смешно, что просто всех уложила в этом номере.
Через много лет в память о Григории Гурвиче Марина Голуб напишет:
– Первый капустник в Доме актёра, тот самый первый, который ты написал в старом Доме на Тверской, тогда улице Горького. Потом будет много других, и после пожара в новом Доме. А это был первый. Я играла работника железнодорожного транспорта. Когда я получила текст, мне он показался несмешным, но ты сказал, как я должна это говорить, и реакция была оглушительная. Табаков чуть не упал со стула от смеха, Марк Захаров смеялся на весь зал. Это был настоящий успех у каждого из нас: Симонова, Трехлеб, Васильева, Илзе Лиепа. Теперь, оглядываясь назад в тот вечер Старого Нового года, я понимаю цену счастья, радости, совместной работы и того самого успеха. Ты дал многим путёвку в жизнь. После твоих капустников тебя самого взяли ведущим на телевидение. У тебя всегда были уникальные знания, и передача «Старая квартира» стала самой любимой благодаря тебе. У тебя лёгкая рука, большое сердце и очень большой талант. Такие вещи не забываются. Такие вещи всегда приводятся в пример. Такими вещами гордятся, что я знала этого человека. Я с ним делала одно дело, хотя капустник делом вроде и не назовёшь… Спасибо тебе, родной Гришуня, я была счастлива, общаясь с тобой[8].
Своё участие в капустниках Марина Голуб будет продолжать и позже, когда Григория Гурвича уже не станет. По сей день в Интернете ходит ролик, записанный на юмористическом вечере в Доме актёра в 2004 году. Вечер называется «Ленин с нами!». Марина Голуб читает стихи от лица гардеробщицы, которая приняла у Ильича пальто и заметила, что на этом пальто отрывается пуговка. Её исполнение – это настоящий актёрский гротеск. И в ответ – гомерический хохот зала. Но как бы ни была комична Марина Голуб, в её монологе есть второй план – судьба наивной старухи, которая всю жизнь проработала на заводе и, по воле случая пришив Ленину пуговку, вдруг стала большой знаменитостью.
Кого бы ни играла в тех капустниках Марина Голуб – библиотекарш и директрис, продавщиц и соседок, брошенных жен и чиновниц, – она всегда создавала характер, давала ему объём, доводила зрителей и до смеха, и до слёз.
– Конечно, в капустном жанре Марина задавала высочайшую планку, – говорит актриса Юлия Рутберг. – Нас всегда друг к другу тянуло: родство душ было невероятное. Маринку обожали мои родители, она обожала мою семью. Виделись нечасто, но если встречались, то это был фонтан. А впервые я увидела её не в Доме актёра, а на учебной мхатовской сцене. Я тогда училась в школе и каким-то чудом попала на «Хэлло, Долли!». Вы можете себе представить, что такое была для меня Марина, которая была уже субМарина, а я по своему статусу являлась, наверное, килькой, которая плавает в томате. Я даже представить себе не могла, что эта звезда, эта небожительница сможет когда-нибудь о чём-то со мной поговорить. Где она, а где я. Пропасть.
Но со временем в Доме актёра мы действительно встретились. Встретились благодаря Маргарите Александровне Эскиной и, конечно, Люсечке Черновской. За десять лет мы создали какую-то немыслимую команду, которая на Старый Новый год на всех капустниках брала аудиторию, состоящую из мэтров. Это находящийся в самом расцвете своего творчества Марк Захаров, это сидящий рядом Олег Табаков, это Александр Ширвиндт, Михаил Державин, Александр Абдулов, Олег Янковский, это Петер Штайн, специально приезжающий к нам в гости, это Хазанов, Жванецкий, Горин… Мы проходили по гамбургскому счету, и никто нам спуска не давал. Нас ждали, ждали…
Время было совершенно великолепное. Один раз получилось так, что мы с Маринкой справляли Новый год у Маргариты Александровны (она нас пригласила в дом отдыха на Лосином острове). И это было незабываемо. Мало того что мы всю ночь бесились, на следующий день мы всё допили, а вечером вроде как стали разъезжаться. И Маринка решила заехать к нам на кофеёк минут на пятнадцать и засиделась до пяти утра. Причем договорить до конца с ней было невозможно, потому что, чем больше ты общался, тем отчётливее (несмотря на количество выпитого) понимал, что разговор бесконечен, поскольку он касался всего. Она в этом смысле была бездонной рекой – без берегов и без дна, потому что с ней можно было говорить на любую тему. Это тот редкий случай, когда прекрасный человек, душевный, любящий, открытый, обладал большим артистическим талантом. И, вполне естественно, этот очевидный талант формировался вопреки стереотипам, актёрский путь Маринки был восхождением.