Маракотова бездна. Страна туманов (сборник). Маракотова бездна  (А. К. Дойл)

Глава 1

Так как бумаги для подготовки к печати попали именно в мои руки, начну с того, что напомню уважаемой публике о печальном событии: прошел ровно год, с тех пор как бесследно исчез пароход «Стратфорд», который отправился в далекое путешествие с целью изучения жизни в океанских глубинах. Экспедицию возглавлял доктор Маракот, широко известный своими публикациями «Псевдокоралловые формации» и «Морфология пластиножаберных»{1}. В путешествии доктора Маракота сопровождал мистер Сайрус Хедли, в прошлом ассистент в Зоологическом институте в Кембридже, а к началу путешествия стипендиат Родса в Оксфорде{2}. Капитан Хави, опытный навигатор, управлял судном. Команда состояла из двадцати трех человек, включая механика – американца из «Мерибанк Воркс» в Филадельфии.

Пароход пропал со всем экипажем. Последним известием о «Стратфорде» стало сообщение моряков с норвежского барка, которые осенью 1926 года видели корабль, похожий по описанию на «Стратфорд». Неизвестное судно попало в адский шторм и скрылось из виду под пеленой дождя. Шлюпка с надписью «Стратфорд», покореженный спасательный буй, палубные доски и часть обшивки были обнаружены неподалеку от места трагедии несколько дней спустя. Эти факты, помноженные на длительное молчание, казалось, не оставляли никаких сомнений: судно постигла трагическая судьба. Неожиданным подтверждением участи экипажа послужила странная обрывочная радиограмма, которая лишь укрепила уверенность в печальном конце «Стратфорда». Я расскажу о ней позднее.

Отличительной чертой злополучного путешествия стал ореол секретности, который плотно окружал «Стратфорд» и вызывал со всех сторон многочисленные комментарии любопытных. Таинственность всегда являлась визитной карточкой профессора Маракота. Он славился прохладным отношением к репортерам и стойким недоверием к прессе. Но на этот раз профессор переплюнул самого себя. Его стремление спрятать от посторонних глаз приготовления к экспедиции перешло все пределы разумного. Ни капля информации не просочилась в газеты, ни один из журналистов не ступил на палубу за время стоянки корабля в доке Альберта. По слухам, ходившим за границей, «Стратфорд» отличался новой необычной конструкцией, которая позволяла ему исследовать морские глубины. Слухи нашли частичное подтверждение в заявлении представителя судостроительной фирмы «Хантер и компания» из Западного Хартлпула, где корабль был построен{3}. В заявлении говорилось, что днище судна может полностью отсоединяться. Информация вызвала настоящий ажиотаж среди клерков страховой компании «Ллойд», которых с большим трудом удалось успокоить. Вскоре о необычном корабле забыли. Но важность перечисленного вновь стала очевидной: с некоторых пор внимание публики опять привлечено к судьбе пропавшего парохода.

Начнем с самого начала, с первых дней экспедиции «Стратфорда». Четыре документа дают представление о событиях. Первый: письмо мистера Сайруса Хедли, отправленное из столицы Канарских островов. Мистер Хедли писал своему другу сэру Джеймсу Талботу в Оксфордский Тринити-колледж. Насколько нам известно, после того, как «Стратфорд» покинул устье Темзы, он причалил к берегу единственный раз.

Второй документ: странная радиограмма, на которую я уже ссылался. Третий – та часть судового дневника «Арабеллы Ноулз», где говорится о стеклянном шаре. Четвертый, и последний, – удивительное содержимое шара. Либо это мистификация, либо сенсация, которая открывает новую главу в истории человеческих достижений, и их важность и значение трудно переоценить.

Сделав эти оговорки, я привожу письмо мистера Хедли, любезно переданное в мое распоряжение сэром Джеймсом Талботом и до сего времени еще не опубликованное. Письмо датировано 1 октября 1926 года.

«Дорогой Талбот,

я пишу из Санта-Крус-де-Тенерифе{4}, где мы остановились на несколько дней отдохнуть и набраться сил. За время путешествия я довольно близко сошелся с Биллом Сканлэном, который на нашей посудине исполняет обязанности главного механика. Билл мой земляк, веселый и общительный нрав делает его идеальным компаньоном, рядом с которым легче переносятся тяготы походной жизни. Тем не менее, сегодня утром я остался в полном одиночестве. Билл заявил, что у него свидание, как он выразился, «с очередной юбкой». Речь Билла звучит именно так, как, по мнению англичан, должна звучать речь американца. В отличие от меня, он был бы воспринят в обществе как «чистокровный американец». Думаю, что мои друзья англичане никогда бы не догадались, что я янки, если б я не изображал старательно акцент и не вставлял в разговор разного рода словечки. Но с тобой у меня совершенно другие отношения. Позволь заверить, что в этом образце эпистолярного жанра ты найдешь лишь правильный академический язык.

Ты встречал Маракота и знаешь, какой это сухарь. Я уже рассказывал, почему старик остановил свой выбор на мне: он навел справки у Соммервиля из Зоологического института. Соммервиль познакомил Маракота с моим эссе об океанских крабах, которое удостоилось академической награды. Это сыграло главную роль. Конечно, замечательно принять участие в столь увлекательной экспедиции, но я бы предпочел иметь дело с кем-то более жизнерадостным, чем с этой ходячей мумией Маракотом. Старик совершенно равнодушен к обычным человеческим увлечениям. Только наука вызывает у него живейший интерес. “Крепкий орешек, самый крепкий из всех, кого я знаю”, – говорит о нем Билл Сканлэн с оттенком восхищения. Подобную преданность делу Билл находит поразительной. Помнишь, как ты смеялся, когда услышал мой рассказ о знакомстве с профессором Маракотом. Я спросил его, что следует прочитать, чтобы лучше подготовиться к плаванию. На что он ответил, что для серьезного изучения океанских глубин необходимо тщательно проработать все его труды, а в качестве легкого чтива рекомендовал перечитать Геккеля{5}.

Сегодня, спустя полгода со дня нашего знакомства, я знаю Маракота не намного лучше, чем в тот день, когда увидел его впервые, в маленьком кабинете с видом на Оксфорд-Хэй. Профессор все время молчит, а его худощавое суровое лицо, лицо Савонаролы{6} или, скорей, Торквемады{7}, никогда не озаряется улыбкой. Длинный тонкий, выдающийся вперед нос; маленькие серые сверкающие, близко посаженные глазки под нависшими клочковатыми бровями; тонкие, всегда плотно сжатые губы; провалившиеся от постоянного умственного напряжения и суровой жизни щеки – ничто в его внешности не располагает к сближению. Он постоянно витает где-то в недостижимых вершинах, вне пределов, доступных пониманию обычного смертного. Временами мне кажется, что профессор не вполне нормален. Например, этот его диковинный аппарат… Но обо всем по порядку, чтобы ты смог разобраться.

Начну с начала. «Стратфорд» – прекрасный небольшой корабль, идеально приспособленный для выполнения поставленной задачи. Широкое, с просторной палубой, водоизмещением в тысячу двести тонн судно оснащено всевозможными приспособлениями для замера глубины, тралами{8}, драгой{9} и сетями. Мощные паровые лебедки, а также разнообразные механизмы, некоторые знакомые, а некоторые совершенно неизвестные, дополняют общую картину. Под палубой расположена превосходно оборудованная лаборатория для особых исследований. Еще до начала экспедиции «Стратфорд» заработал репутацию корабля-загадки. Вскоре я убедился в том, что данная характеристика вполне заслуженна. Сначала наши действия были довольно однообразными. Сперва корабль направился в Северное море. Мы даже пару раз забросили трал в воду. Но так как средняя глубина в этих местах не превышает шестидесяти футов, а корабельное оборудование приспособлено для работы на больших глубинах, данная операция оказалась не более чем потерей времени. Наш улов представлял собой знакомый набор: акула, несколько кальмаров, медузы и мелкая живность, которой богато илистое дно. Затем мы обогнули Шотландию, Фарерские острова и направились на юг. Однажды, безлунной ночью, мы чуть было не сели на мель, но к счастью, все обошлось. Не считая этого эпизода, путешествие не баловало нас событиями.

В течение первых недель я пытался сдружиться с профессором Маракотом, но это оказалось нелегкой задачей. Во-первых, профессор самый рассеянный человек из всех, кого я встречал. Он все время погружен в свои мысли. Помнишь, как он пытался всучить пенни мальчику-лифтеру? Маракоту тогда показалось, что он садится в такси. Полдня профессор проводит в раздумьях и, кажется, совсем не замечает, где он и что вокруг него происходит. Во-вторых, Маракот чрезвычайно скрытен. Он сутками просиживает над бумагами и картами, но стоит только мне появиться в каюте, как профессор сгребает бумаги в сторону. Уверен, что этот человек вынашивает секретные планы, но предпочитает до времени хранить их при себе. Билл Сканлэн полностью разделяет мое мнение о профессоре.

– Скажите, мистер Хедли, – однажды вечером обратился ко мне Билл. Я в тот момент находился в лаборатории, изучал образцы океанической флоры. – Как вы думаете, что у этого человека в голове? Что, вы полагаете, он замыслил?

– Полагаю, – ответил я, – что нам предстоит заниматься тем, чем до нас занимался «Челленджер» и десятки других исследовательских судов. Мы добавим несколько новых видов к бесконечному списку глубоководных океанских существ и нанесем пару штрихов на карты морского дна.

– Как бы не так! – воскликнул Билл. – Попробуйте еще раз. Во-первых, что я делаю на корабле?

– Вы здесь на случай, если испортятся машины?

– А вот и нет! Какие машины! Машина «Стратфорда» на попечении Мак-Ларена, шотландского механика. Нет, сэр, не для того мерибанкские ребята послали сюда своего лучшего мастера, чтобы он чинил дурацкие керосинки. Недаром же мне отстегивают полсотни долларов в неделю. Топайте за мной, я покажу вам кое-что.

Билл вытащил из кармана ключ, отпер дверь в глубине лаборатории и повел меня по узкому трапу в трюм. Там было почти пусто; только четыре объемных металлических предмета тускло поблескивали сквозь завитки соломы в массивных деревянных ящиках. Это были гладкие стальные плиты, снабженные по краям болтами и заклепками. Каждая плита была размером примерно в десять квадратных футов и толщиной дюйма в полтора, с круглым отверстием посередине, дюймов восемнадцати в диаметре.

– Что за чертовщина? – спросил я.

Необычное лицо Билла Сканлэна (физиономия Билла представляет собой нечто среднее между лицом водевильного комика и циркового борца) расплылось в улыбке.

– Это моя малышка, сэр, – произнес Билл. – Вот поэтому, мистер Хедли, я здесь и нахожусь. К этой штуке прилагается такое же стальное дно. Оно вон в том ящике. Кроме того, крышка в виде купола и большое кольцо то ли для каната, то ли для цепи. А теперь гляньте на днище.

Под нашими ногами находилась квадратная деревянная платформа. Болты по углам показывали, что платформу можно отсоединить.

– У судна двойное дно, – продолжил рассказ Сканлэн. – Профессор, кажется, окончательно спятил, или же он умнее, чем мы предполагаем. Насколько я понял, он собирается построить нечто похожее на стальной колокол и опустить его в воду, убрав предварительно днище корабля. Мощный прожектор позволит разглядеть, что происходит вокруг.

– Если это так, то было бы проще сделать у судна прозрачное дно, – возразил я.

– Вы это верно подметили, – пробормотал Билл и почесал затылок. – Никак не получается разгадать, что к чему. Наверняка я знаю лишь одно: мне предписано выполнять все приказы профессора и по мере сил помогать собирать эту дурацкую штуковину. Он до сих пор молчит как рыба. Я тоже молчу, но приглядываюсь и принюхиваюсь. Еще немного, и я сам все пойму.

Так я впервые соприкоснулся с тайной путешествия. Плохая погода внесла корректировку в наши планы. Мы остановились к северо-западу от мыса Юби{10} и стали производить глубоководное траление, заодно измеряя температуру воды на разных участках и исследуя пробы на состав соли. Траление петерсоновским тралом – занятие увлекательное. Трал двадцати футов в ширину загребает все, что встречается на пути. С глубины в четверть мили он приносит одни породы рыб, а с глубины в полмили – совсем другие. В разных слоях океана, как на разных континентах, свои обитатели. Иногда с самого дна мы вытаскивали полтонны чистейшей розоватой слизи, являющейся сырым материалом, основой будущей жизни. Иногда в наши сети попадала вязкая тина, которая под микроскопом распадалась на миллионы тончайших круглых и прямоугольных частиц, разделенных между собой прослойками аморфной грязи. Я не стану утомлять тебя перечислением бротулид{11} и макрурид{12}, асцидий{13} и голотурий{14}, полипов{15} и иглокожих{16}. Ты ведь и так знаешь, что дары океана неистощимы. Мы усердно собирали богатый урожай. Но я никак не мог избавиться от ощущения, что не за этим привез нас сюда Маракот, что в его узком сухом черепе египетской мумии скрываются совершенно другие планы. Казалось, что это всего лишь репетиция, проба людей и механизмов, вслед за которой предстоит настоящее дело…

Я дописал письмо до этого места и отправился прогуляться по берегу в последний раз. Завтра рано утром нам предстоит сняться с якоря и продолжить путешествие. Мое появление на пристани оказалось как нельзя кстати. На пирсе у корабля разгорелась нешуточная потасовка. Профессор Маракот и Билл Сканлэн оказались в самом центре скандала. Билл по натуре драчун и задира, никогда не прочь пустить в ход кулаки. Но сейчас, когда вокруг столпилось с полдюжины угрюмых даго{17}, обвешанных ножами с ног до головы, ситуация становилась угрожающей. Было самое время вмешаться. Выяснилось, что доктор Маракот нанял одну из странных колымаг, которые здесь называют «кебом», и успел объехать пол-острова, изучая его геологическое строение. Профессор совершенно забыл о том, что не захватил с собой ни гроша. Когда пришло время платить, он никак не мог растолковать местным простофилям, что забыл деньги на корабле. Разъяренный возница попытался отнять у профессора часы в качестве оплаты. Билл Сканлэн немедленно вступился за босса. Не миновать бы им обоим ножа в спину, если бы я все не уладил. Извозчик получил доллар, а парень с подбитым глазом пять долларов в качестве компенсации морального ущерба. На этот раз все закончилось благополучно. Маракот впервые обнаружил человеческую сущность. Когда мы поднялись на борт, он пригласил меня в свою маленькую каюту и от души поблагодарил.

– Кстати, мистер Хедли, – сказал он. – Вы, кажется, не женаты?

– Нет, – ответил я, – не женат.

– И у вас нет никого на попечении?

– Нет.

– Отлично, – сказал профессор. – Я не познакомил вас с целью экспедиции лишь потому, что имел на это свои соображения. Более всего я опасался, что кто-то опередит меня. Если намерения ученого становятся известны, его подстерегает риск повторить судьбу несчастного Роберта Скотта{18}. Хранил бы Скотт свои планы в секрете, именно он, а не Амундсен{19} достиг бы Южного полюса первым. Мои цели не менее амбициозны, чем открытие Южного полюса. Поэтому мне приходилось хранить молчание. Но сейчас, в преддверии великого открытия, ни один соперник не успеет украсть мои планы. Завтра мы сделаем первый шаг к истинной цели.

– Что это за цель? – спросил я.

Профессор наклонился вперед, его аскетическое лицо загорелось энтузиазмом фанатика.

– Наша цель, – прошептал он, – дно Атлантического океана.

На этом месте я вынужден прерваться. Думаю, что у тебя, как и у меня, перехватило дыхание. Будь я писателем, наверняка закончил бы свой рассказ на этом месте. Но так как я всего лишь летописец, могу добавить, что я пробыл еще час в каюте старика Маракота и узнал немало интересного. Постараюсь сообщить о подробностях нашего разговора, пока последняя шлюпка не отчалила к берегу.

– Да, молодой человек, – сказал Маракот. – Сейчас вы можете писать обо всем. К тому времени, когда ваше письмо достигнет Англии, мы успеем произвести погружение.

Профессор довольно захихикал своим мыслям.

– Да, молодой человек, слово «погружение» наиболее точно отражает то, что нам предстоит. Погружение, которое войдет в анналы науки. Хочу заявить со всей смелостью, что современная доктрина об экстремальном давлении в подводных глубинах абсолютно не соответствует действительности. Вне всякого сомнения, целый ряд факторов нейтрализует воздействие давления на организм. Я пока еще не готов назвать эти факторы. Это одна из проблем, которую нам предстоит решить. Позвольте задать вопрос: какое давление вы ожидаете встретить на глубине одной мили? – Глаза профессора блеснули под стеклами массивных очков в роговой оправе.

– Не менее тонны на квадратный дюйм, – ответил я. – Это совершенно очевидно.

– Перед первопроходцами всегда стояла задача опровергать то, что когда-то казалось очевидным. Подумайте сами, молодой человек. Последний месяц вы провели, изучая наиболее деликатные формы жизни. Вам с трудом удавалось переместить хрупкие существа из сети в контейнер, так чтобы не повредить нежную оболочку. Неужели вы считаете, что подобные создания способны выдержать экстремальное давление?

– Давление, – ответил я, – уравновешивает себя. Давление снаружи равно давлению изнутри.

– Слова, пустые слова и ничего больше! – воскликнул профессор и нетерпеливо тряхнул головой. – Давеча вы выловили круглую рыбу. Почему давление воды не сплющило ее в лепешку? А распорные доски трапа, почему их не сжимает сила воды?

– Но опыт ныряльщиков…

– Конечно, это неплохой аргумент. Ныряльщики при погружении испытывают колоссальное давление, которое влияет на, может быть, наиболее чувствительный орган нашего тела – внутреннее ухо. Но, согласно моему плану, мы не будем подвержены давлению вообще. Нам предстоит погружение в стальной камере с кристаллическими окнами по бокам для наилучшего наблюдения. Если силы давления недостаточно, чтобы смять полуторадюймовые никелированные стальные пластины, то и нам нечего опасаться. Мы повторим эксперимент братьев Вильямсонов из Нассау{20}, о котором вы, без сомнения, наслышаны. Если мои расчеты окажутся неверными, то… Вы ведь не зря сказали, что никто не находится на вашем попечении. Мы погибнем во имя науки. Конечно, если вы не желаете рисковать, я буду действовать самостоятельно.

Рассказ профессора показался мне полным безумием. Но ты знаешь, как нелегко отвергнуть брошенный вызов. Я выдержал паузу в несколько минут, раздумывая.

– Как глубоко вы планируете погрузиться, сэр?

На столе в каюте лежала карта. Профессор указал пальцем на точку к юго-западу от Канар.

– В прошлом году я делал замеры дна в этом месте, – сказал он. – Неподалеку находится впадина не менее двадцати пяти тысяч футов в глубину. Я первый, кто сделал это открытие. Верю, что когда-нибудь в мою честь на картах появится надпись «Маракотова бездна».

– О Господи, сэр! – воскликнул я. – Неужели вы предлагаете опуститься в эту бездонную пучину?

– Нет, конечно же, нет, – улыбнулся профессор. – Ни лебедочные цепи, ни кислородные трубки не позволяют опуститься глубже, чем на полмили. Вокруг расщелины, которая, как я уверен, сформировалась много лет назад в результате действия вулканических сил, находится узкое плато. Плато расположено на глубине не более трехсот морских саженей.

– Триста морских саженей? Треть мили!

– Да, приблизительно треть мили. Я намереваюсь опуститься в герметичной камере на дно подводной насыпи. Мы постараемся исследовать глубоководный мир настолько, насколько это представляется возможным. Разговорная труба соединит нас с кораблем. Так мы сможем давать указания команде. Стоит только прошептать, и нас немедленно вытянут обратно на поверхность.

– А кислород?

– Кислород нам станут закачивать сверху.

– Но на такой глубине царит полная темнота.

– Боюсь, что тут вы совершенно правы. Исследования Фоля и Сарасэна в Женевском озере показывают, что даже ультрафиолетовые лучи не способны достичь подобной глубины. Но какое это имеет значение? Мы будем снабжены электричеством от судовых машин, в дополнение к шести двухвольтовым сухим батареям Хэллесена, соединенным между собой. Итого получается двенадцать вольт. А еще в нашем распоряжении будет сигнальная лампа Лукаса военного образца в качестве подвижного рефлектора{21}. Нам этого вполне хватит. Что еще вас смущает?

– А если кислородные трубки спутаются?

– Они не спутаются. Кроме того, в камере в качестве резерва имеется сжатый воздух в баллонах. Его должно хватить на двадцать четыре часа. Теперь вы удовлетворены? Вы последуете за мной?

Мне предстояло принять нелегкое решение. Мозг работал быстро. Воображение рисовало четкие картины. Я почти физически ощущал тесноту черной железной коробки, спертый воздух внутри. Вдруг стены камеры вогнулись, струи воды хлынули в отверстия между заклепками и болтами, разрывая обшивку. Мутная жидкость стала проникать сквозь трещины в днище и дюйм за дюймом подниматься вверх. Смерть обещала быть долгой и мучительной… Я поднял голову. Горящие глаза старика смотрели на меня сверху вниз с воодушевлением мученика за идею. Энтузиазм подобного рода заразителен. Если это безумие, то оно по крайней мере благородно и бескорыстно. Пламя перекинулось с профессора на меня, я вскочил и протянул ему руку.

– Доктор, я с вами до конца!

– Я так и знал, – ответил Маракот. – Мой юный друг, я выбрал вас не за поверхностные знания об океане, – улыбаясь, добавил он, – и не за ваши изыскания о крабах. Есть качества гораздо более важные – это верность и мужество.

Убедившись, что заброшенная приманка сработала, профессор отпустил меня. С этой минуты я был связан клятвой, а мои планы на будущее рассыпались в прах. Сейчас от корабля отчалит последняя шлюпка! Спрашивают, нет ли писем на берег. Ты никогда больше не услышишь обо мне, дорогой Талбот, или же получишь письмо, которое стоит того, чтобы его прочитали. Если от меня не будет вестей, можешь приобрести плавучий надгробный памятник и закрепить на якоре где-нибудь южнее Канарских островов. Прикажишь высечь на памятнике надпись: “В этом месте или где-то поблизости покоится все, что оставили рыбы от моего друга Сайруса Дж. Хедли”».

Второй документ – неразборчивая радиограмма, которую удалось перехватить нескольким судам, в том числе почтовому пароходу «Аройя». Радиограмма была принята в три часа дня 3 октября 1926 года. Это доказывает, что она была отправлена всего лишь два дня спустя после отплытия «Стратфорда» от Канарских островов, что согласуется с письмом Хедли. Время приблизительно совпадает со временем, когда норвежский барк видел гибнущее судно в двухстах милях к юго-западу от Санта-Крус-де-Тенерифе.

Радиограмма гласила: «Лежим на боку. Боюсь, что ситуация безнадежна. Потеряли Маракота, Хедли и Сканлэна. Местоположение неизвестно. Носовой платок Хедли на конце глубоководного лота. Господи, спаси наши души! “Стратфорд”».

Эта бессвязная радиограмма оказалась последним сообщением со злополучного судна. Конец казался настолько странным, что его сочли признаком крайне возбужденного состояния радиста. Однако содержание послания не оставляло ни малейшего сомнения относительно судьбы корабля.

Объяснение загадочному происшествию (если это можно назвать объяснением), следует искать в записках, обнаруженных в стеклянном шаре. Полагаю, что краткий отчет об этой находке, который уже появился в печати, должен быть изложен более подробно. Я привожу отчет дословно из вахтенного журнала «Арабеллы Ноулз». Это судно, груженное углем, направлялось из Кардиффа{22} в Буэнос-Айрес под командой мистера Амоса Грина.

«Среда. 5 января 1927 года. 27 градусов 14 минут северной широты, 28 градусов западной долготы. Спокойная погода. Голубое небо с низкими перистыми облаками. Вода прозрачна как стекло. Во вторую склянку средней вахты старший помощник доложил, что заметил необычный сверкающий предмет, который выпрыгнул из моря, а затем упал обратно. В первую минуту старшему помощнику показалось, что на поверхности резвится неизвестная рыба, но посмотрев в подзорную трубу, он разглядел серебряный глобус или шар, такой легкий, что шар скорее не плыл, а лежал на поверхности воды. Я был немедленно вызван на мостик. Шар величиной с футбольный мяч ярко сверкал почти в полумиле от судна. Я приказал остановить машины и послал бот со вторым помощником, который подобрал шар и доставил на борт.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что шар сделан из необычного, очень прочного стекла и наполнен столь легкой субстанцией, что, когда его подбрасывали в воздух, он полоскался на ветру, словно детский воздушный шарик. Шар был почти прозрачен. Разбить прочную оболочку и добраться до бумаг оказалось непростой задачей. Молоток оказался бесполезен. Шар лопнул лишь тогда, когда главный механик сунул его под поршень двигателя. К сожалению, шар разлетелся в искрящуюся пыль, так что нам не удалось найти ни одного приличного куска, подходящего для исследования состава. Однако бумаги остались неповрежденными. Прочитав сообщение, мы поняли, что оно имеет огромное значение, и решили вручить бумаги британскому консулу, как только достигнем Ла-Платы. Я выхожу в море вот уже тридцать пять лет, но первый раз сталкиваюсь с подобной загадкой. То же самое говорят все, кто находится сейчас на борту. Пускай во всей этой истории разберутся головы поумней, чем моя».

Вот и все, что мы знаем о том, как были найдены записки Сайруса Дж. Хедли, которые приводятся ниже без каких-либо изменений.

«Кому адресовано мое послание? Думаю, что целому миру. Но «целый мир» – довольно неопределенный адресат. Надеюсь, что письмо попадет в руки моего друга сэра Джеймса Талбота, профессора из Оксфордского университета. Мое последнее письмо было адресовано ему. Эти записки станут продолжением. Вероятность того, что шар когда-либо достигнет поверхности, а не будет проглочен акулой или унесен волнами вдаль, сто к одному. Тем не менее стоит попытаться. Маракот уже отправил на поверхность свой рассказ. Таким образом, чья-то попытка окажется удачной. Хочется верить, что мир узнает о наших необыкновенных приключениях. Предполагаю, что тот, кто обнаружит шар, обязательно обратит внимание на его сверкающую поверхность. Невесомый газ внутри оболочки станет еще одним подтверждением неординарной природы находки. Уверен, что Талбот прочитает записки, а не выбросит их за ненадобностью.

Тот, кто желает узнать, с чего начиналась наша история и чем мы занимались первые несколько недель, сможет найти подробное описание в письме, которое я написал 1 октября, в ночь перед отплытием из Санта-Крус-де-Тенерифе. Если бы я знал заранее, что приготовила нам судьба, мне следовало бы сбежать с корабля на лодке в ту последнюю ночь. Но, немного поразмыслив, я пришел к выводу, что даже если б я знал все наперед, то остался бы рядом с доктором до конца, чтобы увидеть все своими глазами.

Сейчас я хочу рассказать о том, что с нами произошло уже после того, как корабль покинул Канары. Не успел порт скрыться из виду, как дряхлый, погруженный в себя Маракот удивительным образом преобразился. Пришло время действовать: энергия, которая таилась глубоко внутри, вырвалась наружу. Маракот полностью взял на себя управление кораблем, подчинил всех и вся своей воле. Сухой рассеянный ученый неожиданно исчез, уступив место человеку-электрической машине. Его глаза сверкали за стеклами очков, подобно мощным прожекторам. Казалось, что он находится одновременно везде: работает с картами, обсуждает маршрут со шкипером, дает команды Биллу Сканлэну, загружает меня странными поручениями. Все действия профессора были подчинены особой методике и преследовали единую цель. Он неожиданно проявил недюжинные знания в области электроники и механики. Большую часть времени доктор проводил в компании Сканлэна, тщательно, элемент за элементом собирая агрегат.

– Знаете, мистер Хедли, профессор отличный парень, – заявил Сканлэн утром второго дня. – Приходите посмотреть. Док просто глыба в механике.

Мои ощущения были не самыми приятными. Казалось, что я воочию увидел собственный гроб. Но, несмотря на мрачные мысли, я вынужден был признать, что гроб имел довольно презентабельный вид. Стальной пол был прикреплен заклепками к четырем стальным стенкам. В центре каждой стенки было по круглому окну-иллюминатору. С крыши спускался узкий трап. Второй трап был привинчен к полу. Камера висела на тонком, но невероятно крепком стальном тросе. Барабан, на который трос был намотан, приводился в движение мощным двигателем. Обычно этот двигатель использовали для глубоководных тралов «Стратфорда». Насколько я понял, трос был около полумили в длину, его конец был намертво закреплен вокруг металлической тумбы на палубе. Резиновые трубки для подачи воздуха были такой же длины, как и трос. Параллельно трубкам тянулся телефонный провод и изолированный кабель, предназначенный для подачи электроэнергии от судовых динамо к прожектору. Кроме того, в камере находились автономные электрические батареи.

В тот вечер мы остановили машины. Барометр показывал низкое давление. Густые черные тучи, застилавшие горизонт, предупреждали о надвигающейся опасности. В пределах видимости оказался барк под норвежским флагом. Мы наблюдали, как моряки опускали паруса, готовясь к шторму. Но в ту минуту море казалось спокойным и умиротворенным. «Стратфорд» мягко покачивался на синих волнах, которые пенились белыми гребешками под порывами ветра.

Билл Сканлэн заглянул ко мне в лабораторию. Всегда беззаботный Билл казался необычно взволнованным.

– Послушайте, мистер Хедли! – сказал он. – Эту штуковину уже опустили в нижний отсек корабля. Вы полагаете, что босс собирается погрузиться на дно?

– Знаю наверняка, Билл. А я собираюсь составить ему компанию.

– Вы оба сошли с ума, если задумали такое. Я буду жалким типом, если позволю вам совершить это без меня.

– Это тебя не касается, Билл.

– Неужели? А я вот думаю иначе. Я пожелтею от зависти, если вы не возьмете меня с собой. Ребята из «Мерибанка» послали меня наблюдать за механизмами. Если механизмы опустятся на дно океана, значит, и я последую за ними. Билл Сканлэн не оставит свои железяки без присмотра. Даже если все вокруг будут считать, что он тронулся умом.

Спорить с Биллом было совершенно бессмысленно. Еще один сумасшедший желал присоединиться к нашему небольшому клубу самоубийц. Мне оставалось лишь успокоиться и ждать дальнейших распоряжений.

Ночь прошла в интенсивных приготовлениях. Только после завтрака мы смогли наконец проникнуть в камеру и оглядеться. Стальная клетка была наполовину опущена в фальшивый проем, вырезанный в днище «Стратфорда». Мы один за другим забрались внутрь по трапу через верхний люк. Люк наглухо задраили и завинтили за нашими спинами после того, как капитан Хави, нахмурившись, крепко пожал каждому из нас руки. Затем клетку опустили еще на несколько футов вниз, закрыли крышку и запустили в отсек воду, чтобы испытать, насколько наш аппарат пригоден для плавания. Камера прекрасно выдержала испытание. Каждый шов был точно подогнан, течи не наблюдалось. Люк в днище раздвинулся, и мы повисли над бездной под самым килем корабля.

Кабина оказалась очень удобной. Я восхищался тем, как тщательно продумана каждая мелочь. Электрическое освещение еще не включили. Ярко светило субтропическое солнце. Солнечные лучи преломлялись в бутылочно-зеленой воде. Мягкий свет проникал внутрь кабины сквозь стекла иллюминаторов. Небольшие, юркие серебряные рыбки мерцали то тут, то там, словно сияющие полоски на зеленом фоне. Вдоль стен по периметру кабины расположились диваны. Над диванами матово поблескивали циферблат глубиномера, термометр и прочие приборы. Под диванами были спрятаны баллоны с резервным запасом сжатого воздуха на случай, если проводящие воздух трубки подведут нас. Концы этих трубок уходили к потолку, рядом с ними висел телефонный аппарат. Мы услышали траурный голос капитана:

– Вы не передумали опускаться?

– С нами все в порядке. Мы не передумали, – нетерпеливо ответил доктор Маракот. – Опускайте осторожно. Пусть кто-нибудь все время дежурит у телефона. Я буду сообщать обстановку. Когда мы достигнем дна, оставайтесь на месте, до тех пор пока не получите следующих инструкций. Трос не рассчитан на большое натяжение, но медленное движение, пару узлов в час, ему вполне под силу. А теперь – вниз!

Последние слова он выкрикнул, как безумный. Это был величайший момент в жизни доктора. Сегодня сбывались его многолетние мечты. На мгновение меня пронзила мысль о том, что мы находимся во власти хитрого маньяка, владеющего даром убеждения. Билл Сканлэн, видимо, подумал о том же. Он взглянул на меня с грустной улыбкой и неуверенно почесал лоб. Но после этой дикой вспышки Маракот немедленно пришел в себя. На самом деле достаточно было взглянуть на порядок вокруг нас, увидеть, с какой тщательностью продуманы мельчайшие детали, чтобы понять: опасения о душевном здоровье профессора не имеют под собой оснований.

Сейчас наше внимание было приковано к удивительным впечатлениям, которые сменяли друг друга каждую секунду. Стальная клетка медленно опускалась в неизведанные глубины океана. Светло-зеленая вода превратилась в темно-оливковую. Затем цвет стал гуще, окрасился в синий. Густой синий уступил место еще более темному, почти фиолетовому. Мы опускались все ниже и ниже: сто футов, двести футов, триста… Клапаны работали идеально. Наше дыхание оставалось свободным и естественным, как на палубе судна. Стрелка глубиномера медленно двигалась по светящемуся циферблату: четыреста футов, пятьсот, шестьсот…

– Как ваши дела? – заревел взволнованный голос в трубке.

– Лучше не бывает! – закричал Маракот в ответ. Становилось все темней. Неожиданно серые проблески сменились полной темнотой. – Стоп машина! – скомандовал наш предводитель. Лебедка остановилась. Мы повисли на глубине семи сотен футов от поверхности океана. Я услышал, как щелкнул выключатель. В следующее мгновение нас залили потоки яркого золотого света. Лучи проникали наружу сквозь иллюминаторы, освещая пространство вокруг аппарата. Мы прильнули к толстым стеклам, каждый у своей стены. Перед нами открывалось зрелище, которое еще не было доступно ни одному человеку.

До сего времени эти глубины были известны лишь благодаря некоторым видам рыб, слишком медлительных, чтобы увернуться от громоздкого трала, или слишком глупых, чтобы избежать сети. Сейчас мы видели удивительный подводный мир таким, каким он был на самом деле. Если целью творения являлся человек, то почему океанские глубины населены гуще, чем земля? Широкие морские просторы, расстилавшиеся перед нами, по оживленности не уступали Бродвею субботним вечером или Ломбард-стрит{23} в рабочий день после полудня. Мы миновали верхние слои, где рыбы либо бесцветны, либо обладают обычной морской окраской: ультрамарин сверху, серебро снизу. На глубине нас окружали создания всевозможных немыслимых форм и расцветок, все, чем только может удивить море. Деликатные лептоцефалии{24} проносились сквозь коридор света, как ленточки из серебра. Змееобразная мурена лениво изгибала длинный хвост. Черный морской еж, у которого только и есть, что острые колючки да широкий рот, глупо глазел на нас. Время от времени к иллюминатору подплывала каракатица и пялилась на нас по-человечески злобными глазками. Иногда в поле зрения попадался явный представитель морских глубин, мелькала цистома или глаукус{25}, оживляя картину, подобно цветку. Огромная золотистая макрель свирепо билась головой в иллюминатор, пока за ее спиной не появилась темная тень акулы. Невезучая макрель исчезла в зубастой пасти.

Доктор Маракот, как зачарованный, сидел с записной книжкой на коленях, заносил в нее свои наблюдения и что-то бормотал.

– Что это? Что это? – слышал я. – Не может быть, «chimoera mirabilis»[1] Майкла Сарса. О Господи, лепидионг, и насколько я могу судить, новый вид. Обратите внимание на этого макруруса, мистер Хедли, его окраска отличается от окраски тех его собратьев, которые попадаются нам в сеть.

Лишь однажды профессор был застигнут врасплох: сверху с огромной скоростью мимо иллюминатора промелькнул длинный овальный предмет, оставив позади вибрирующий хвост, который растянулся вертикально вверх и вниз. Признаюсь, что в тот момент я был озадачен не меньше доктора. Загадку разгадал Билл Сканлэн.

– Сдается мне, что это олух Джон Свинни решил забросить рядом с нами лот, чтобы напомнить о себе.

– Верно! – захихикал Маракот. – Новый вид глубоководной фауны, мистер Хедли, с проволочным хвостом и свинцовым носом. Безусловно, необходимо постоянно замерять глубину, чтобы держать камеру непосредственно над подводной возвышенностью. Все в порядке, капитан! – закричал профессор. – Продолжайте спуск!

Мы продолжили погружение. Маракот выключил электричество. Нас снова окутала непроглядная тьма, светился только фосфоресцирующий циферблат глубиномера, стрелки которого отмечали последовательное падение. Лишь легкое покачивание указывало на то, что мы движемся. Беспокойное движение стрелки свидетельствовало о том, в каком ужасающем, в каком непостижимом положении мы находимся. Теперь, на глубине тысячи футов, воздух в кабинке становился спертым. Сканлэн смазал кран вытяжной трубки, и дышать стало легче.

Когда стрелка показала тысячу пятьсот футов, мы остановились и вновь зажгли свет. Перед иллюминаторами промелькнула большая темная масса. Мы не успели определить, что это: меч-рыба, или глубоководная акула, или же какое-либо иное чудовище неизвестной породы. Доктор поспешно выключил освещение.

– В этом заключается главная опасность, – сказал Маракот. – На глубине водятся такие существа, которым так же легко раздавить нашу камеру из закаленной стали, как бегущему носорогу – пчелиный улей, оказавшийся у него на пути.

– Вы имеете в виду китов? – спросил Сканлэн.

– Киты могут опускаться на большую глубину, – ответил ученый. – Говорят, что однажды гренландский кит утянул перпендикулярно вниз почти милю каната. Но кит ныряет так глубоко, лишь когда ранен или сильно напуган. Это мог быть гигантский кальмар. Кальмары встречаются на любой глубине.

– Думаю, что кальмар слишком мягок, чтобы представлять угрозу. Вот будет смеху в «Мерибанке», когда выяснится, что кальмар пробил отверстие в никелированной стали.

– Тело у кальмара, может быть, и мягкое, – ответил профессор, – но клюв способен пробить металлический брусок насквозь. Один удар этого клюва с легкостью проделает отверстие в трехдюймовом стекле иллюминатора, словно оно сделано из пергамента.

– Веселенькое дельце! – воскликнул Билл.

Наконец движение прекратилось. Толчок оказался таким слабым, что мы узнали об остановке, лишь после того как включили свет и увидели, что стальной трос кольцами обвивает камеру. Трос представлял опасность для воздушных трубок, так как мог их запутать. Приказ Маракота заставил команду немедленно подтянуть обвисший конец. Стрелки глубиномера показывали тысячу восемьсот футов. Мы неподвижно лежали на вершине вулканического гребня на самом дне Атлантического океана.

Глава 2

Думаю, что в эти минуты нас переполняли одинаковые чувства. Мы не хотели ничего предпринимать, не хотели ничего видеть. Мы желали лишь спокойно посидеть, чтобы до конца осознать чудо, которое произошло. Наш стальной аппарат покоился на дне одного из величайших океанов. Но вскоре странная сцена снаружи привлекла наше внимание. Мы бросились к иллюминаторам.

Камеру со всех сторон окружали густые водоросли. «Cutlepia multifidia»[2], – подсказал название Маракот. Течение колыхало желтые плети, как ветер колышет ветви деревьев. Водоросли были не настолько густы, чтобы закрыть вид. Их огромные листья цвета темного золота, медленно покачиваясь, проплывали перед иллюминаторами. Темный вязкий грунт под водорослями был густо усеян крохотными разноцветными существами: голотуриями, осундиями, ежами и эхинодермами{26}. Точно так же весной в Англии берега рек усеяны первоцветом и гиацинтами. Эти живые цветы морских глубин, ярко-красные, темно-пурпурные или нежно-розовые, сплошным ковром устилали угольно-черное дно. То здесь, то там из расщелин в подводных скалах вырастали гигантские губки, изредка проносились рыбы. Обитатели верхних слоев мелькали, словно разноцветные искры, в лучах мощных прожекторов. Мы, как зачарованные, наблюдали за волшебной картиной. Вдруг в переговорной трубе раздался взволнованный голос:

– Как там на дне? Все в порядке? Не задерживайтесь. Показания барометра падают. Что-то мне не очень нравится погода. Вам хватает воздуха? Мы можем еще что-нибудь сделать для вас?

– Хорошо, капитан! – бодро ответил Маракот. – Мы не станем задерживаться. Вы прекрасно справляетесь со своей работой. Нам здесь так же комфортно, как в каюте на корабле. Приготовьтесь передвинуть нас немного вперед.

Мы оказались в царстве светящихся рыб. После того как прожекторы погасли, нас окружила кромешная тьма. Тьма, при которой даже светочувствительная пластинка могла бы висеть часами и не уловить ни малейшего отблеска ультрафиолета. С огромным интересом мы наблюдали за фосфоресцирующей активностью океана. Внезапно мимо нас, словно на фоне черного бархатного занавеса, медленно проплыли светящиеся точки. Казалось, что это огромный пассажирский лайнер выбрасывает по сторонам потоки света сквозь длинные ряды иллюминаторов. У одного из морских чудовищ были светящиеся зубы, пылавшие на библейский манер в абсолютной темноте. У другого были длинные золотистые усы. У третьего язычок пламени качался прямо над головой. Повсюду, насколько хватал глаз, мерцали блестящие огоньки. Каждое существо было занято делом и освещало свой путь, точь-в-точь как таксисты на Стрэнде поздним вечером, после окончания спектакля. Мы снова зажгли свет. Доктор Маракот занялся изучением морского дна.

– Мы опустились довольно глубоко, но все же недостаточно, чтобы добраться до характерных пород низших слоев океана, – произнес профессор. – Сейчас эта цель недостижима. Может быть, при случае, с более длинным тросом…

– Прекращайте! – завопил Билл. – Даже не думайте об этом!

Маракот улыбнулся.

– Вы вскоре привыкнете к глубине, Сканлэн. Это не последнее наше погружение.

– Как бы не так, – пробормотал Билл.

– Обязательно привыкнете. Следующее погружение покажется вам не более опасным, чем прогулка в трюм «Стратфорда». Вы видите, мистер Хедли, что дно, насколько мы можем рассмотреть сквозь плотный слой морской живности и губок, состоит из пемзы и черного базальта. Таким образом, мое первоначальное предположение находит подтверждение: подводный хребет является частью вулканической формации, а Маракотова бездна, – профессор произнес эти слова с видимым удовольствием, – не что иное, как внешний склон подводной вершины. Мне пришла в голову идея: а что, если провести эксперимент. Мы медленно подвинем кабину к самому краю и постараемся разглядеть, что представляет собой формация в этой точке. Предполагаю, что я обнаружу пропасть невероятной глубины, уходящую под прямым углом к самому сердцу океана.

Эксперимент показался мне рискованным. Кто знает, насколько крепок трос, выдержит ли он давление сильного подводного течения. Но если дело касалось научных исследований, Маракот не боялся подвергать опасности ни себя, ни своих спутников. Я затаил дыхание. Когда кабинка дернулась, у Сканлэна отвисла челюсть. Длинные колышущиеся плети водорослей расступились перед нами. Трос натянулся как струна и потащил нас за собой. Мои опасения оказались напрасными: стальной трос блестяще выдержал испытание. Мы заскользили по дну океана с постепенно возрастающей скоростью. Маракот с компасом в руке определял направление и громким голосом отдавал команды изменить курс или подтянуть камеру повыше, чтобы обогнуть препятствие.

– Базальтовый хребет не может быть более двух километров в ширину, – объяснил он. – Думаю, что обрыв расположен чуть западнее того места, где мы погрузились. В таком случае мы очень скоро достигнем его.

Мы беспрепятственно скользили по поросшему золотыми водорослями, украшенному удивительными природными красками вулканическому плато.

Вдруг доктор помчался к телефону.

– Стоп! – закричал он. – Мы на месте!

Внезапно перед нами разверзлась чудовищная пропасть. Это было жуткое место, воплощение ночного кошмара. Черная блестящая стена базальта падала вертикально вниз, в неизвестность. По краям базальтовых глыб развевались мохнатые водоросли. Точно так же на краю обрыва где-нибудь на поверхности земли папоротник качает листьями над земными скалами. Но здесь, под колышущимся, словно живым, ободом зияла бездонная пропасть. Скалистый гребень круто изгибался. Мы не могли определить ширину пропасти. Света прожекторов было недостаточно, чтобы преодолеть вековой мрак, который расстилался вокруг. Мы направили сигнальную лампу Лукаса вниз. Лучи золотистой полоской опускались все дальше и дальше, пока не пропали в бездонном сумраке ужасной расщелины.

– Поистине удивительно! – воскликнул Маракот, уставившись в иллюминатор. На его узком лице появилось выражение неподдельного счастья. – Что касается глубины, не думаю, что где-то существуют места глубже. Впадина Челленджера двадцати шести тысяч футов в глубину у Ладронских островов{27} и даже впадина, открытая «Планетой», в тридцать две тысячи футов близ Филиппин, и ряд других не смогут составить конкуренцию Маракотовой бездне. Она стоит особняком благодаря крутизне спуска и представляет особый интерес потому, что скрылась из поля зрения всех гидрографических экспедиций, – а их было немало, – составлявших карту Атлантики. Не вызывает сомнений, что…

Профессор замолчал на полуслове, на лице его застыло выражение любопытства и удивления. Билл Сканлэн и я бросили взгляд в иллюминатор поверх плеча доктора Маракота. Открывшееся зрелище заставило нас задрожать.

Из самой бездны по узкому тоннелю света, который отбрасывал прожектор, перемещалось неизвестное существо гигантских размеров. Существо было еще далеко, но, безусловно, двигалось в нашем направлении. Прожектор едва освещал его. Мы с трудом различали в полумраке огромное черное тело. Неуклюже загребая, чудовище поднималось все выше и выше, наконец, тускло отсвечивая, появилось у самого края пропасти. Теперь, при более ярком освещении, мы смогли рассмотреть его получше. Это было существо не известной науке породы, но в нем был ряд особенностей, которые знакомы каждому из нас. Ужасный монстр, со слишком длинным для гигантского краба и слишком коротким для гигантского лобстера{28} телом, более всего походил на лангуста{29}: две огромные клешни торчали по бокам, усы шестнадцати футов в длину вибрировали над черными круглыми свирепыми глазами навыкате. Панцирь светло-желтого цвета имел десять футов в диаметре. Общая длина животного, не считая усов, составляла не менее тридцати футов.

– Поразительно! – воскликнул Маракот и лихорадочно заскрипел пером в тетради. – Глаза на подвижных стержнях, эластичные соединения, семейство crustacea[3], вид неизвестен. Crustaceus Maracoti[4], почему бы и нет?

– Ради бога, забудьте о названии! Посмотрите, оно ползет прямо на нас! – завопил Билл. – Слушайте, док, а может, нам выключить свет?

– Одну минутку! Только набросаю очертания! – крикнул натуралист. – Да, да, теперь можно тушить. – Профессор щелкнул выключателем, и мы снова оказались в непроглядной темноте, которую озаряли лишь редкие вспышки: сверкающие точки быстро, как метеоры, пролетали мимо.

– В жизни не видал более мерзкого создания, – пробормотал Билл и вытер пот со лба. – Ощущение, как наутро после хорошей пьянки.

– Оно и в самом деле ужасно на вид, – согласился Маракот. – Но, вероятно, еще страшней иметь с ним дело и испытать на себе силу его клешней. Однако в стальной камере мы в безопасности и можем наблюдать за ним в свое удовольствие…

Не успел профессор закончить фразу, как по внешней стене камеры словно киркой ударили. Затем раздалось царапанье, дикий скрежет и новый удар…

– Слушайте, оно желает забраться внутрь! – в ужасе закричал Билл. – О Господи! Нам следовало написать на дверях: «Посторонним вход воспрещен!»

Билл пытался шутить, но дрожащий голос выдавал его волнение. Должен признаться, что и у меня затряслись коленки, когда стало понятно, что чудовище подобралось к нам вплотную и теперь под покровом темноты исследует наше убежище, размышляя, что это за странная раковина и удастся ли извлечь из нее что-нибудь съестное, если вскрыть.

– Оно не сможет причинить нам вреда, – заявил Маракот, но в его голосе не чувствовалось уверенности. – Пожалуй, нам следует стряхнуть животное. – Профессор поднял телефонную трубку и крикнул капитану: – Потяните нас вверх на двадцать-тридцать футов.

Спустя несколько секунд мы поднялись над равниной из лавы и закачались в спокойной воде. Но монстр не отставал. Еще мгновение, и мы снова услышали скрежет жутких челюстей и постукивание его конечностей о стенки нашего убежища. Было страшно молча сидеть в полной темноте, зная, что смерть находится так близко. А если могучая клешня монстра упадет на иллюминатор, выдержит ли стекло? Этот невысказанный вопрос будоражил мысли каждого из нас.

Неожиданно появилась новая опасность: постукивание переместилось на крышу. Аппарат стал равномерно раскачиваться…

– Господи милостивый! – воскликнул я. – Оно вцепилось в трос и, без сомнения, разорвет его…

– Послушайте, док, пришло время возвращаться. Думаю, что мы увидели все, что следовало увидеть. Билл Сканлэн желает домой. Прикажите капитану поднимать нас на поверхность.

– Но мы не сделали и половины задуманного, – возразил Маракот. – Мы только начали исследовать границы бездны. Давайте хотя бы выясним, насколько она глубока. Лишь после того, как мы достигнем противоположного края, я соглашусь подняться. – Профессор взял трубку. – У нас все в порядке, капитан. Двигайтесь со скоростью двух узлов, пока я не прикажу остановиться.

Мы медленно поплыли через бездну. Так как темнота не спасала от атак монстра, мы снова зажгли прожекторы. Один из иллюминаторов был полностью закрыт массивным брюхом чудовища. Гигантские клешни скрипели над нашими головами о стальной трос. Камеру раскачивало, как церковный колокол. Чудовище обладало невероятной силой. Никому из смертных еще не приходилось попадать в подобную передрягу: под нами пять миль воды, а сверху – ужасный монстр. Качка становилась все сильней, все яростней. Из телефона донесся взволнованный голос капитана: сила толчков не осталась незамеченной на корабле. Вдруг Маракот вскочил и распростер в отчаянии руки. Даже внутри стальной раковины мы услышали звон лопнувшего троса. Еще секунда, и мы начали проваливаться в бездонную пропасть.

Я до сих пор не могу забыть жуткий крик Маракота:

– Трос оборвался! Мы не в состоянии ничего исправить! Мы все покойники! – Профессор обхватил телефонную трубку. – Прощайте, капитан, прощайте все.

Эти слова стали нашим последним обращением к миру людей.

Камера не стала стремительно падать, как можно было предположить. Несмотря на наш вес, полая поверхность придавала стальной клетке некую плавучесть. Мы погружались в пропасть медленно и постепенно. Я услышал жуткий скрежет: мы проскользнули между клешней гигантского рака, который стал причиной трагедии, и, вращаясь широкими кругами, стали опускаться все ниже и ниже.

Прошло не более пяти минут, но они показались нам часом. Телефонный кабель лопнул, как струна. Трубы для подачи воздуха порвались практически одновременно с кабелем. Соленая вода фонтаном брызнула в отверстия. Билл умелыми движениями перевязал резиновые трубки проволокой и остановил поток. Доктор Маракот тем временем открыл баллон со сжатым воздухом. Кислород с шипением заполнил пространство. Затем лопнул электрический провод. Свет немедленно потух. Но даже в кромешной темноте профессору на ощупь удалось подсоединить батареи. На крыше вновь вспыхнули лампы.

– Электричество будет гореть еще неделю, – произнес Маракот с кислой улыбкой. – По крайней мере, мы умрем при свете. – Затем он грустно тряхнул головой. Улыбка сошла с его узкого лица. – Я не боюсь умирать. Я давно уже старик и достаточно повидал на своем веку. Моя работа практически завершена. Единственное, о чем я сожалею, – что позволил вам, двум молодым людям, последовать за мной. Я не имел права рисковать вашей жизнью.

В ответ я лишь горячо пожал руку профессора, не в силах произнести ни слова. Билл Сканлэн тоже хранил молчание. Мы медленно опускались, измеряя скорость падения по теням рыб, которые метались вокруг. Казалось, что это рыбы поднимаются вверх, а не мы падаем вниз. Камера продолжала раскачиваться; я немного побаивался, что мы завалимся набок или перевернемся вверх дном. К счастью, наш вес был неплохо сбалансирован, и несмотря ни на что нам удавалось сохранять вертикальное положение. Случайно взглянув на глубиномер, я заметил, что мы упали в пропасть почти на милю.

– Видите, все происходит, как я и предполагал, – заметил Маракот с оттенком самодовольства. – Вы ведь знакомы с моим давним докладом Океанографическому обществу о соотношении давления и глубины. Как бы мне хотелось подать миру хотя бы краткую весточку, чтобы доказать несостоятельность взглядов Бюлова из Гессена{30}. Старый осел осмеливался мне возражать.

– О Господи! Если бы я мог отправить весточку домой, то не стал бы тратить время на перепалку с безмозглым снобом, – сказал Сканлэн. – В Филадельфии живет одна симпатичная малютка. Верю, что она прольет слезинку-другую, когда узнает, что Билл Сканлэн отошел в мир иной. Хотя дорога к ангелам нам предстоит не из легких.

– Ты не должен был следовать за нами, – сказал я и опустил руку на плечо Билла.

– Я бы чувствовал себя последним негодяем, если бы остался на судне, – ответил Билл. – Это моя работа, и я рад, что выполнил ее до конца.

– Сколько времени осталось у нас в запасе? – спросил я у доктора Маракота после короткой паузы.

Он пожал плечами.

– Достаточно, чтобы достичь дна, – прозвучал ответ. – Воздуха в баллонах должно хватить на день. Проблемой является использованный воздух. Углекислый газ задушит нас. Если б мы могли от него избавиться…

– Думаю, что это невозможно.

– Один из баллонов содержит чистый кислород. Я приготовил его на случай непредвиденных обстоятельств. Вдыхая кислород, мы сможем продержаться еще какое-то время. Обратите внимание, мы на глубине более двух миль.

– Ради чего нам цепляться за жизнь? Чем скорее все закончится, тем лучше, – сказал я.

– Правильно! – воскликнул Сканлэн. – Давайте покончим со всем разом.

– И упустим возможность полюбоваться самым замечательным зрелищем, которого не видел ни один человек в мире? – возразил Маракот. – Это будет предательством по отношению к науке. Давайте запишем наши наблюдения до конца. Даже если записям предстоит быть похороненными вместе с нашими телами, игра должна быть доиграна до финального свистка.

– Только ради спортивного интереса, – согласился Сканлэн. – Док, вы смелее нас обоих. Если мы влезли в эту передрягу, то должны увидеть, чем все закончится, а не соскакивать посередине пути.

Мы втроем уселись на диван и крепко вцепились в него напряженными пальцами. Камера, качаясь и подергиваясь, опускалась все ниже. Рыбы продолжали мелькать вверх и вниз мимо иллюминаторов…

– Уже почти три мили, – заметил Маракот. – Я открою кислородный баллон, мистер Хедли, кажется, пришла пора. В одном я уверен, – добавил профессор с сухим кудахтающим смехом, – это место отныне станет называться Маракотовой бездной. Как только капитан Хави разнесет весть о нашей судьбе, мои коллеги позаботятся о том, чтобы наша могила стала памятником. Даже Бюлов из Гессена… – Он пробормотал что-то о своих давнишних обидах.

Мы снова сидели в тишине и следили за тем, как стрелка глубиномера подползает к четверке. Один раз мы задели нечто настолько массивное и ударились с такой силой, что чуть не перевернулись набок. Может, это была крупная рыба, а может, выступ скалы, вдоль которой мы падали. Прежде нам казалось, что подводный хребет находится на невероятной глубине. Теперь, когда мы смотрели на него из этой ужасной пропасти, он, на наш взгляд, находился почти у поверхности. Камера описывала круги и опускалась все ниже в темно-зеленые воды. Глубиномер показал двадцать пять тысяч футов.

– Мы почти достигли цели путешествия, – сказал Маракот. – Глубиномер Скотта год назад показал двадцать шесть тысяч футов в самом глубоком месте. Еще несколько минут, и мы узнаем свою судьбу. Может быть, кабинка разлетится от удара. Может быть…

В эту минуту мы коснулись дна.

Никогда ни одна в мире мать не опускала так нежно младенца на пуховую перину, как мы опустились на дно Атлантического океана. Толстый эластичный слой мягкого ила, на который мы сели, сыграл роль идеального буфера. Некоторое время мы боялись пошевелиться. Камера застыла на самом краю небольшого, покрытого вязким, густым как желатин грунтом скалистого выступа. Мы балансировали на узкой площадке, с трудом сохраняя равновесие и рискуя перевернуться. Но в конце концов камера приняла устойчивое положение и неподвижно застыла. Как только это произошло, доктор Маракот выглянул в иллюминатор и включил свет.

К нашему изумлению, видимость оказалась прекрасной. Смутный неуверенный свет струился сквозь выпуклые стекла иллюминаторов, словно холодное сияние туманным зимним утром. Мы прильнули к окнам и стали смотреть наружу. Свет прожекторов был не нужен. Удивительная поверхность прекрасно просматривалась на сотни ярдов в каждом направлении. Это казалось непостижимым, невероятным, но тем не менее глаза не обманывали нас: дно океана мягко светилось.

– Почему бы и нет? – воскликнул Маракот, простояв минуту-другую в оцепенении. – Разве я не предвидел такой возможности? Что представляет собой ил? Разве он не является продуктом разложения миллиардов микроскопических органических существ? Разве разложение не сопровождается фосфорическим свечением? Где еще наблюдать это свечение, если не здесь? Ах, как жаль: иметь возможность увидеть подобный феномен и не суметь сообщить о нем миру!

– Но позвольте, – заметил я, – мы тралом вытаскивали полтонны ила, но почему-то не замечали подобного свечения!

– Вне всякого сомнения, ил терял способность фосфоресцировать, пока его поднимали на поверхность. Да и что такое полтонны ила по сравнению с этими бескрайними равнинами? Смотрите, смотрите! – вдруг завопил профессор в состоянии крайнего возбуждения. – Глубоководные существа пасутся на органическом ковре, почти как земные стада на лугу!

Стая крупных черных рыб, толстых и неповоротливых, проплыла над самым дном в нашу сторону. Рыбы рылись носами в упругой растительности, выбирая наиболее аппетитные кусты. Затем появилось гигантское красное существо, напоминающее глупую морскую корову. Оно меланхолично жевало жвачку прямо перед моим окном. Другие похожие существа паслись рядом. Время от времени они поднимали головы, чтобы получше рассмотреть странный предмет, который неожиданно свалился сверху.

Я не мог не восхищаться Маракотом. Даже в духоте камеры, когда смерть казалась неотвратимой, он не мог противиться зову науки и продолжал методично делать записи в блокноте. По мере сил фиксируя собственные наблюдения, я увидел то, что навсегда запечатлелось в моей памяти. Дно океана состояло из красной глины, но здесь поверх нее лежал слой серой глубоководной слизи, который образовывал волнистую равнину. Равнина простиралась во все стороны, на сколько хватал глаз. Поверхность не была идеально гладкой, то тут, то там высились странного вида округлые холмы, вроде того, на который мы опустились. Холмы светились всеми цветами радуги. Между холмиками метались косяки рыб, большей частью не известных науке пород. Рыбы были окрашены в разные цвета, но черный и красный преобладали. Маракот рассматривал их, едва сдерживая волнение, и энергично скрипел пером, торопливо записывая увиденное.

Воздух в кабине стал очень тяжелым, и мы снова выпустили из баллона порцию кислорода. Довольно любопытно, но нам ужасно захотелось есть. Я бы сказал, что мы проголодались как волки. Мясные консервы, хлеб с маслом и виски с содовой, предусмотрительно прихваченные Маракотом, оказались как нельзя кстати. Немного подкрепившись и набравшись сил, я устроился у иллюминатора поудобней. Больше всего в этот момент мне хотелось курить. Хотелось затянуться сигаретой последний раз в жизни. Вдруг в поле моего зрения попало нечто, и вихрь странных мыслей, надежд и предчувствий закружился в голове.

Я уже упоминал, что волнистая равнина вокруг нас была усеяна довольно странными объектами, которые выглядели как округлые холмы. Один из холмов, довольно высокий, находился как раз напротив моего иллюминатора на расстоянии тридцати футов. На нем виднелся необычный знак. Присмотревшись повнимательней, я обнаружил, что подобные знаки один за другим опоясывают всю видимую часть холма. Когда человек находится в двух шагах от смерти, не многое способно заставить его сердце возбужденно забиться, а его самого затаить дыхание. Я немедленно понял, что вижу фриз{31}. И несмотря на то что рисунки потеряли очертания под влиянием времени, было очевидно, что их вырезала рука разумного существа. Маракот и Сканлэн бросились к моему иллюминатору и с изумлением уставились наружу на символы вездесущего могущества человека.

– Это резьба, вне всякого сомнения! – воскликнул Сканлэн. – Думаю, что эта круглая кегля является крышей здания. Другие холмы – тоже крыши. Послушайте, босс, мы, кажется, свалились на обычный подводный город.

– Действительно, похоже на древний город, – ответил Маракот. – Геологи утверждают, что моря когда-то были континентами, а континенты морями. Но я всегда с недоверием относился к гипотезе, что сдвиги коры в Атлантике происходили в эпоху кайнозоя. Неужели египетские сплетни, пересказанные Платоном{32}, имеют под собой реальную основу? Вулканическая формация перед нами доказывает, что дно океана осело в результате сейсмической активности.

– Купола выстроены в определенном порядке, – заметил я. – Кажется, мы видим не отдельные домики, а крышу одного гигантского здания.

– Думаю, что вы правы, – сказал Сканлэн. – Четыре больших купола по углам и маленькие посредине. Это действительно здание. Хотел бы я рассмотреть его целиком. Думаю, что внутри поместится весь «Мерибанк».

– Здание по самую крышу погребено под морскими отложениями, – произнес Маракот. – С другой стороны, отложения предохраняют его от разрушения. Кроме того, здесь, на большой глубине, постоянная температура, немногим более тридцати двух градусов по Фаренгейту{33}. Низкая температура приостанавливает процессы распада. Даже разложение останков глубоководных органических существ, которые устилают дно океана и по случаю освещают для нас окрестности, происходит, по-видимому, очень медленно… Но посмотрите, это ведь вовсе не фриз, а надписи!

Вне всякого сомнения, профессор был прав. Одинаковые начертания появлялись в разных местах. Эти знаки представляли собой буквы какого-то древнего алфавита.

– Я когда-то изучал финикийские{34} памятники. Символы на них имеют много общего с теми, которые мы видим сейчас, – произнес Маракот. – Друзья мои, перед нами античный город, погребенный на дне океана. Как жаль, что это замечательное открытие мы унесем с собой в могилу. Нам более не суждено ничего узнать. Книга знаний захлопнулась перед нами. Согласен: чем скорее наступит конец, тем лучше…

Нам недолго оставалось ждать. Воздух внутри стал тяжелым и вязким, пары углекислого газа заполнили камеру. Кислорода становилось все меньше. Лишь став ногами на кресло, можно было вдохнуть глоток более свежего воздуха. Но ядовитый газ неотвратимо поднимался все выше. Доктор Маракот поднял руки вверх, словно капитулируя, и бессильно уронил голову на грудь. Пары углекислого газа уже подействовали на Сканлэна, он неуклюже сполз на пол. Моя голова кружилась, грудь налилась невыносимой тяжестью, глаза медленно закрылись. Сознание стало покидать меня. Из последних сил я открыл глаза, чтобы бросить прощальный взгляд на мир, который оставляю навсегда. Стоило мне сделать это, как из моей груди вырвался бешеный крик: снаружи через иллюминатор на меня смотрело человеческое лицо.

Было ли это галлюцинацией? Я вцепился пальцами в плечо Маракота и стал бешено трясти. Профессор выпрямился и с немым удивлением уставился в глаза призраку. Если Маракот также видел лицо, значит, речь шла не о мираже. У незнакомца была темная кожа, его лицо казалось длинным и тонким. Выступающий подбородок заканчивался короткой острой бородкой. Ясные глаза превратились в два вопросительных знака и внимательно, до мельчайших деталей, разглядывали все, что происходило внутри нашей камеры. В этих глазах читалась высшая степень изумления. Свет горел сейчас в полную силу. Человеку снаружи наша обитель представлялась камерой смерти, где один человек уже лежал без чувств, а двое других, с искаженными, страшными лицами умирающих от удушья смотрели на него. Мы оба держались руками за горло, высоко вздымающаяся грудь посылала сигналы отчаяния. Человек снаружи махнул рукой и исчез.

– Он покинул нас! – прохрипел Маракот.

– Или отправился за помощью. Давайте поднимем Сканлэна наверх. На полу он неминуемо погибнет.

Мы затащили механика на диван и подложили ему под голову подушку. Его лицо было серым. Он бормотал что-то в бреду. Но пульс оставался стабильным.

– Для нас еще не все потеряно, – всхлипнул я.

– Это безумие, – пробормотал в ответ Маракот. – Как человек может выжить на дне океана? Как он может дышать? Это коллективная галлюцинация. Мой юный друг, мы оба сходим с ума.

Взглянув на унылый, серый, пустынный ландшафт в лучах рассеянного света, я подумал, что, скорее всего, Маракот прав. Вдруг за иллюминаторами возникло движение: издалека мчались смутные тени. По мере того как тени приближались, их очертания становились все четче. По дну океана к нам спешила толпа.

Спустя мгновение люди собрались перед иллюминатором и стали горячо о чем-то спорить, оживленно жестикулируя. В толпе было несколько женщин, но большинство составляли мужчины. Один из них, выделявшийся мощной фигурой, очень большой головой и окладистой черной бородой, без сомнения, был предводителем. Он быстро осмотрел стальную раковину и благодаря тому, что камера покоилась под небольшим углом, заметил, что в полу имеется люк. Отослав обратно одного из своих спутников, предводитель стал энергично и властно жестикулировать, приказывая нам открыть люк изнутри.

– Почему бы и нет? – спросил я. – Какая разница, утонуть или задохнуться? У меня больше нет сил.

– Мы не утонем, – сказал Маракот. – Вода, проникающая снизу, не сможет преодолеть сопротивление сжатого воздуха и не поднимется выше определенной высоты. Дайте Сканлэну глоток бренди. Он должен сделать усилие, хотя бы в последний раз.

Я влил бренди в горло механика. Сканлэн глотнул и с изумлением оглянулся вокруг. Мы поставили его на диван, встали по обе стороны и крепко схватили за руки. Сканлэн оставался в полуобморочном состоянии. В двух словах я объяснил ему ситуацию.

– Если вода дойдет до батарей, нам угрожает отравление парами хлора, – сказал Маракот. – Откройте кислородные баллоны. Чем сильнее будет давление воздуха, тем меньше войдет воды. А теперь помогите мне опустить рычаг.

Мы налегли на рычаг всей тяжестью и сильно дернули круглую крышку в полу. Мне казалось, что я совершаю самоубийство. Зеленая вода с шипением, пенясь и отсвечивая под лучами ламп, ворвалась внутрь. В мгновение ока она достигла наших ног, поднялась до колен, талии… и остановилась. Но давление воздуха стало невыносимым. В голове звенело, барабанные перепонки лопались от напряжения. В таких условиях долго не протянуть. Только ухватившись за поручни в стене, мы избежали падения в воду.

В этом положении мы уже не могли смотреть в иллюминаторы и не представляли, какие меры предпринимают для нашего спасения. Напротив, любая помощь, казалось, выходила за пределы возможного. Но незнакомцев окружала особая аура, а их коренастого предводителя отличал целеустремленный и уверенный вид. Наши угасшие было надежды разгорелись с удвоенной силой. Вдруг внизу показалось чье-то лицо. Оно смотрело на нас из-под воды через круглый люк. Еще мгновение, и подводный человек протиснулся внутрь, вскарабкался на диван и встал рядом с нами. Он оказался совсем небольшого роста – его голова едва доходила мне до плеча. Большие карие глаза смотрели ободряюще и изумленно. Казалось, что незнакомец хотел сказать: «Бедняги, вы были уверены, что все кончено, но я-то отлично знаю, как отсюда выбраться».

Только сейчас я обратил внимание на удивительную особенность: человек, если он на самом деле принадлежал к одной с нами человеческой породе, был одет в прозрачный комбинезон, который укутывал его голову и туловище, в то время как руки и ноги оставались открытыми. Комбинезон был настолько прозрачен, что в воде его не было видно, но теперь на воздухе он блестел, словно серебро, оставаясь при этом прозрачным, как горный хрусталь. На плечах обитателя глубин, под защитной оболочкой, находились любопытные закругленные наплечники. Наплечники имели вид продолговатых ящичков с многочисленными отверстиями и отдаленно напоминали эполеты.

Как только незнакомец присоединился к нам, в отверстии в днище появилось еще одно лицо. Человек выпустил из рук нечто похожее на большой стеклянный пузырь, а затем по очереди еще два. Стеклянные шары немедленно всплыли и закачались на поверхности. После этого нам передали шесть небольших коробок. Незнакомец ремнями закрепил коробки у нас на плечах. Теперь мы стали похожи на него. Наконец-то я начал понимать, что в появлении этих людей не было ничего сверхъестественного, ничто не противоречило законам природы. Один из коробков производил воздух, другой – поглощал отработанные продукты дыхания. Незнакомец натянул нам на головы прозрачные колпаки. Эластичный материал плотно охватил плечи и грудь, не позволяя воде проникнуть внутрь. Дышать в защитном костюме было очень легко. Я с радостью заметил, что у Маракота бодро, как прежде, заблестели глаза под стеклами очков, а широкая улыбка Билла Сканлэна убедила меня, что животворный кислород сделал свое дело и к Биллу вернулся обычный оптимизм. Новоявленный спаситель оглядел нас с довольным видом и поманил рукой, приглашая следовать через люк в полу за ним, на дно океана. Десятки рук с готовностью протянулись в нашу сторону, чтобы помочь выбраться наружу и поддержать, пока мы делали первые неуверенные шаги по вязкому, глубокому илу.

Даже сейчас мне не удается забыть это чудо. Мы втроем, полные сил и здоровья, находились в самом сердце океана, на дне подводной пропасти глубиной в пять миль. Ужасное давление воды, в существовании которого были уверены многие ученые, досаждало нам не более, чем стайкам крохотных рыбешек, шнырявших вокруг. Правда, наши головы и тела были надежно защищены тонкими прозрачными комбинезонами, гибкими и крепкими, как закаленная сталь. Но даже незащищенные конечности испытывали лишь легкое сжатие, на которое вскоре перестаешь обращать внимание. Как замечательно было стоять на дне и смотреть со стороны на стальную раковину, которую удалось беспрепятственно покинуть. Мы оставили батареи включенными и сейчас любовались прекрасным зрелищем: золотистые потоки света вырывались из иллюминаторов и стайки рыб, привлеченные светом, роились вокруг. Но вот предводитель потянул Маракота за руку и мы последовали за ним, тяжело ступая по подводному грунту.

В эту минуту произошло нечто такое, что привело в изумление наших неожиданных спутников не меньше, чем нас. Из темноты над нашими головами появился небольшой темный предмет. Он промелькнул как молния и упал на дно неподалеку. Этим предметом оказался глубоководный лот со свинцовым грузом, который сбросили со «Стратфорда». Очевидно, наше исчезновение не осталось незамеченным на корабле. Капитан решил приостановить экспедицию и в последний раз замерить глубину в месте нашей предполагаемой гибели. Никто и подумать не мог, что лот упадет у самых наших ног. Свинцовый груз зарылся в ил и лежал без движения. По-видимому, на корабле не догадывались, что лот достиг дна. Туго натянутый тонкий трос длиною в пять миль являлся последней нитью, которая соединяла нас с палубой корабля. Ах, если бы можно было написать записку и прикрепить ее к тросу! Сначала эта идея показалась абсурдной… Но почему бы не послать знак наверх, почему не сообщить капитану, что мы все еще живы? Мой костюм был спрятан под стеклянным комбинезоном, и просунуть руку в карман пиджака не представлялось возможным. Но тело ниже талии было полностью открыто. В кармане брюк лежал носовой платок. Я вытянул его и крепко привязал к тросу. Немедленно под действием автоматического механизма лот оторвался. Освободившийся трос помчался наверх. Узкий белый платок развевался на нем как флаг. Он летел навстречу миру, который, возможно, мне уже никогда не придется увидеть. Наши спутники с видимым интересом исследовали семидесятипятифунтовый кусок свинца и в конце концов решили прихватить его с собой.

Мы прошли не более пары сотен ярдов, пробираясь между холмами, когда на нашем пути появилась небольшая квадратная дверь с колоннами по бокам и вырезанными надписями на перемычке. Дверь была открыта. Мы вошли внутрь и оказались в огромном пустом помещении. Раздвижные панели, которые приводились в действие рычагом, закрылись за нашими спинами.

Стеклянные шлемы не пропускали звука, но спустя несколько минут нам стало ясно, что заработали мощные насосы: уровень воды стал стремительно падать. Менее чем через четверть часа мы стояли на влажном, выложенном камнями полу, в то время как наши новые друзья возились с застежками прозрачных костюмов. Мгновение спустя мы дышали прекрасным чистым воздухом, наслаждались теплом и светом, а смуглые жители подводных глубин толпились рядом, оживленно тарахтели, улыбались, пожимали нам руки и по-приятельски похлопывали нас по плечу.

Незнакомцы говорили на странном, скрипучем, режущем ухо языке. Мы не могли разобрать ни слова. Но улыбки на лицах и огонек дружелюбия в глазах понятны даже на морском дне, даже под землей. Повесив стеклянные костюмы на многочисленные крючки, которые торчали из стен, наши спасители стали аккуратно подталкивать нас к внутренней двери. За дверью тянулся длинный, уходящий вниз, влажный коридор.

Когда дверь захлопнулась за нашими спинами, ничто более не напоминало об изумительном факте: мы оказались невольными гостями неизвестной расы, обитающей на самом дне Атлантического океана, и теперь навсегда оторваны от мира, которому принадлежали.

Сейчас, когда страшное напряжение неожиданно отпустило нас, мы поняли, насколько устали. Даже Билл Сканлэн, неутомимый как Геркулес, едва волочил ноги. Маракот и я были несказанно рады тому, что можно опереться на провожатых. И все же, несмотря на невероятную усталость, я старался не упустить ни малейшей детали. Было очевидно, что здание снабжала воздухом какая-то мощная машина: сильные струи вырывались из круглых отверстий в стенах. Помещение было залито мягким рассеянным светом. Освещение подобного рода занимало умы европейских инженеров, с тех пор как они научились обходиться без ламп накаливания. Свет излучали продолговатые цилиндры, сделанные из прозрачного стекла и подвешенные к карнизам в коридоре.

Наконец мы вошли в обширную гостиную, устланную толстыми коврами и обставленную позолоченными креслами и покатыми диванами. Гостиная вызывала смутное воспоминание о гробницах египетских фараонов. Наши провожатые незаметно исчезли. В комнате остался лишь мужчина с окладистой бородой и два его помощника.

– Манд! – вымолвил он и несколько раз ударил себя в грудь.

Затем направил палец на каждого из нас и повторил: Маракот, Хедли, Сканлэн. Незнакомец старательно воспроизводил звуки до тех пор, пока не достиг желаемого результата. Потом движением руки пригласил нас садиться и сделал знак одному из помощников. Помощник резво выбежал из комнаты и вскоре вернулся в сопровождении древнего старца с белыми волосами, длинной седой бородой, в забавной конической шапочке из черной ткани. Я должен упомянуть, что все эти люди были одеты в разноцветные туники до колен и высокие ботинки то ли из рыбьей, то ли из шагреневой кожи.

Почтенный старик, вероятно, был лекарем. Он осмотрел нас по очереди, прикладывая руки к нашим головам и закрывая при этом свои глаза, словно изучал наши организмы посредством мысли. Кажется, обследование не удовлетворило лекаря. Он недовольно покачал головой и сказал несколько сердитых слов Манду. Манд снова отправил куда-то помощника. Тот вернулся с подносом, на котором стояла еда и фляга вина, и поставил перед нами.

Мы были слишком измучены, чтобы задумываться над тем, из чего состоит угощение.

Наскоро перекусив, мы почувствовали себя гораздо лучше. После этого нас повели в другую комнату, где уже были приготовлены три кровати. Я ничком свалился на одну из них. Сквозь сон я увидел, что ко мне подошел Билл Сканлэн и уселся рядом.

– Послушай, тот глоток бренди спас мне жизнь, – сказал он. – Но где мы находимся, черт побери?

– Я знаю не больше тебя.

– Тогда и я прикорну, – ответил Билл сонным голосом и развалился на своей кровати. – К счастью, вино оказалось совсем неплохим. Слава Богу, что Вольдштед{35} сюда не добрался…

Это были последние слова, которые я услышал, перед тем как провалиться в самый глубокий в жизни сон.

Глава 3

Проснувшись, я долго не мог сообразить, где нахожусь. События предыдущего дня казались смутным ночным кошмаром. Я никак не мог поверить, что все это происходило наяву. В замешательстве я обвел взглядом объемную пустую комнату без окон, стены, выкрашенные в темно-оливковый цвет. Полоски неровного фиолетового света мерцали вдоль карнизов, освещая скудную обстановку. С одной из кроватей раздавался мощный храп. Еще со «Стратфорда» я знал этот храп – визитную карточку доктора Маракота. Реальность казалась слишком фантастичной, чтобы в нее поверить. Лишь ощупав пальцами покрывало на кровати, сплетенное из сухих волокон неизвестного морского растения, я убедился, что немыслимые вчерашние приключения произошли на самом деле. Я все еще копался в воспоминаниях, как вдруг раздался взрыв хохота и Билл Сканлэн уселся в постели.

– Доброе утро, дружище! – закричал он, хихикая.

– Кажется, у тебя неплохое настроение, – ответил я довольно раздраженно. – Не вижу причин для смеха.

– Когда я проснулся, то злился не меньше тебя, – произнес Билл. – Но затем мне в голову пришла одна мысль и я не смог больше сдерживать смех.

– Мне не до смеха, – буркнул я. – Выкладывай, что пришло тебе в голову.

– Я представил, как было бы смешно, если бы мы привязали к тросу себя. Прозрачные костюмы позволили бы нам дышать. Старый брюзга Хави сошел бы с ума, увидев нас в целости и сохранности. Он наверняка бы подумал, что насадил нас троих на крючок. Ха-ха-ха…

Наш дружный смех разбудил доктора Маракота. Он уселся на кровати с таким же сердитым выражением лица, какое минуту назад было у меня. Я позабыл обо всех проблемах, выслушав длинный монолог, в котором доктор выказывал почти экстатическую радость от невероятных перспектив, открывшихся перед наукой, и горькое разочарование от того, что результаты наших открытий никогда не станут известны широкой научной общественности. В конце концов Маракот вернулся к насущным нуждам.

– Сейчас девять часов, – сказал он, бросив взгляд на часы. – Мы видим, который час, но не знаем, утро сейчас или вечер. Нам следует вести собственный календарь, – продолжил профессор. – Мы начали спуск третьего октября. Достигли дна вечером того же дня. Как долго мы спали?

– Черт побери! Мы спали не меньше месяца, – заявил Сканлэн. – Я не отключался так с тех пор, как Микки Скотт нокаутировал меня в шестом раунде боксерского поединка.

Мы наскоро умылись и оделись. В комнате были все необходимые принадлежности. Наружная дверь, однако, была заперта. Очевидно, нам предстояло провести некоторое время в качестве пленников. Несмотря на отсутствие какой-либо вентиляции, воздух в комнате оставался свежим и чистым, так как его потоки проникали внутрь сквозь небольшие отверстия в стенах. Судя по всему, помещение обогревалось централизованно: печи нигде не было видно, тем не менее температура была достаточно высокой. На одной из стен я обнаружил рычажок. Недолго думая, я опустил его. Раздался звонок. Дверь немедленно отворилась, и в проеме появился невысокий темноволосый человек, одетый в желтую робу. Он вопросительно поглядел на нас. Его большие карие глаза светились любопытством.

– Мы голодны, – сказал Маракот. – Не могли бы вы принести нам еды?

Человек с недоумением пожал плечами и улыбнулся. Было похоже, что он не понял ни слова. Сканлэн попытал счастья, используя отборный американский сленг. Его попытка также встретила лишь улыбку. Пришла моя очередь объясняться. Я открыл рот и всунул в него палец. Незнакомец энергично кивнул и выбежал из комнаты.

Десять минут спустя дверь опять открылась. Двое слуг, одетых в желтое, вкатили в комнату небольшой столик. Даже в отеле «Балтимор» мы не могли бы рассчитывать на лучший прием. Завтрак включал в себя кофе, горячее молоко, булочки, очень вкусную плоскую рыбу и мед.

Около получаса прошло в обсуждении того, что мы ели и откуда это взялось на дне. Затем вновь появились двое слуг, выкатили столик и бесшумно закрыли за собой дверь.

– Мне кажется, что все это сон, – сказал Сканлэн. – Что происходит? Док, вы затащили нас сюда, скажите, что вы обо всем этом думаете.

Доктор Маракот покачал головой.

– Мне тоже кажется, что я сплю и вижу прекрасный сон. Какую замечательную историю мы могли бы поведать миру!

– Одно можно сказать с уверенностью, – вступил в разговор я. – Легенда об Атлантиде оказалась реальностью. Некоторым обитателям древнего царства удалось выжить.

– Даже если они и выжили… – пробормотал Сканлэн и почесал затылок. – Черт меня побери! Я не могу понять, как им удается обеспечить себя свежим воздухом, пресной водой и пищей. Может, этот чудной тип с длинной бородой, которого мы видели прошлой ночью, прояснит обстановку.

– Как он это сделает, если мы не понимаем друг друга?

– Тогда нам придется положиться на собственную наблюдательность, – сказал Маракот. – Кое-что мне уже понятно. Я сделал предварительные выводы, рассматривая мед за завтраком. Мед явно имеет синтетическое происхождение. Подобные продукты мы уже научились изготавливать на земле. Но если мед может быть искусственно синтезирован, почему не могут быть синтезированы кофе или мука? Молекулы, из которых состоят элементы, подобны кирпичам. Эти кирпичики разбросаны вокруг нас, стоит лишь научиться складывать из них фигуры. Иногда достаточно вытащить один кирпич, один из целого здания – и вот перед нами абсолютно новая субстанция. Сахар становится крахмалом, или оба превращаются в алкоголь лишь при перестановке кирпичиков местами. Что заставляет их менять расположение? Кое-что нам известно: тепло, электричество. О чем-то мы можем лишь догадываться. Некоторые элементы изменяются без постороннего воздействия: радий превращается в свинец, а уран в радий.

– Вы полагаете, что подводные обитатели продвинулись в изучении химии гораздо дальше нас?

– Я в этом уверен. Кажется, им доступно то, о чем мы можем только мечтать. Они научились разделять молекулы воды на кислород и водород. Морская флора богата азотом и углеродом. Донные отложения изобилуют фосфором и кальцием. Здесь, под водой, можно производить все на свете, имея достаточный запас знаний и умений.

Доктор не успел закончить лекцию по химии. Дверь распахнулась, и в комнату с дружелюбной улыбкой вошел Манд. Его сопровождал почтенный старик, с которым мы познакомились прошлой ночью. Очевидно, он обладал репутацией большого ученого. Старик произнес несколько предложений, как нам показалось, на разных языках, но, к сожалению, мы не поняли ни слова. Он пожал плечами и сказал что-то Манду. Тот отдал приказ двум одетым в желтое слугам, которые ожидали в дверях. Слуги исчезли, а затем вернулись с занятным экраном в руках, который поддерживали по бокам две подпорки. Он был похож на обычный экран в кинотеатре, но был покрыт блестящей неизвестной субстанцией, которая сверкала и искрилась в лучах света. Слуги установили экран у одной из стен. Старик аккуратно измерил расстояние от экрана и сделал метку на полу. Стоя на этом месте, старик прикоснулся пальцами ко лбу Маракота и указал на экран.

– Он свихнулся, – прошептал Сканлэн. – Без сомнения, чокнутый.

Маракот покачал головой, показывая, что не понимает сути происходящего. Старик замешкался на секунду – судя по всему, ему в голову пришла идея. Он повернулся к экрану, уставился на поверхность и сконцентрировал на ней внимание. На сверкающей поверхности показалось его изображение. Старик перевел взгляд на нас: на экране появилась группа из трех человек. Фигурки не отличались портретным сходством: Сканлэн выглядел как китайский акробат в цирке, а Маракот как полуразложившийся труп. Было ясно, что таким образом наше изображение трансформировалось в голове у старика.

– Это отражатель мыслей! – воскликнул я.

– Именно, – подтвердил Маракот. – Мы увидели в действии самое удивительное изобретение. О подобном сочетании телепатии и телевидения на земле не смеют и мечтать.

– Не ожидал, что доведется увидеть себя в кино. Если этот болван с лицом китайца на самом деле я, – сказал Сканлэн. – Хотелось бы мне донести весточку о наших приключениях до главного редактора «Таймс». Тот осыпал бы нас золотом. Все богатства мира лежали бы у наших ног.

– В этом и суть проблемы. Мы могли бы перевернуть целый мир, если б только знали, как туда добраться. Но что это, зачем он нас подзывает?

– Старик желает испытать вас первым, док.

Маракот встал на обозначенное место. Его могучий, ясный мозг обрисовал картину происшедшего с идеальной четкостью. Мы увидели изображение Манда, а затем «Стратфорд» в ту минуту, когда мы покинули его. При виде корабля Манд и старый ученый удовлетворенно кивнули. Манд широко взмахнул рукой, указывая сначала на нас, а затем на корабль.

– Он хочет узнать все, что произошло! – воскликнул я. – Расскажите, как мы сюда попали.

Маракот кивнул, показывая, что понял просьбу, и стал вызывать в голове эпизоды нашего путешествия. Вдруг Манд движением руки остановил Маракота. Слуги унесли экран. Мы, повинуясь жестам, последовали за атлантами.

Сооружение, в котором мы находились, изумляло своими размерами. Мы долго шли, пересекали коридор за коридором, пока не очутились в огромном зале, уставленном рядами стульев, как аудитория в университете. К одной из стен был прислонен экран, подобный тому, что мы уже видели. На стульях сидели многочисленные зрители, не менее тысячи человек. При нашем появлении над залом пронесся приветственный шум. Зрители были обоих полов и всех возрастов: мужчины – с бородами и темными волосами, женщины – прекрасные в молодости и благородные в летах. К сожалению, внимательно рассмотреть зал не удалось. Нас со Сканлэном усадили в первый ряд, а Маракот вновь занял место у экрана. Свет неведомым образом погас. Представление началось.

Доктор замечательно сыграл свою роль. Сначала мы увидели корабль, который отчаливал от берегов Темзы. Восхищенным гулом встретила аудитория изображение современного города. Затем на матовой поверхности появилась карта с начертанным курсом. Со стальной раковиной, в которой мы опустились на дно, аудитория была знакома не понаслышке. Мы еще раз увидели процесс погружения, еще раз смогли полюбоваться подводными скалами. Появление ужасного монстра, который напал на нас, было встречено криками: «Маракс! Маракс!» Было очевидно, что собравшиеся здесь хорошо знали это существо и боялись его не меньше нашего. Сцена, в которой монстр терзал стальной трос, была встречена звенящей тишиной. Вырвался громкий крик ужаса, когда канат лопнул и камера стала падать в бездну. Получасовая демонстрация смогла заменить долгие месяцы объяснений.

В зале вновь загорелся свет. Восторженные зрители, не жалея сил, показывали нам свое расположение: норовили пожать руки, приобнять, дружески хлопнуть по плечу или спине. Нас представили одному из лидеров. Судя по всему, он превосходил остальных лишь в мудрости. Все собравшиеся в зале, казалось, принадлежали к одному социальному слою и были одеты практически одинаково. Мужчины были в длинных, до колен, туниках шафранового цвета, с широкими ремнями, а на ногах были высокие ботинки из плотного чешуйчатого материала, похожего на кожу неизвестного морского животного. Женщины одевались в классическом стиле. Их ниспадающие, разнообразных цветов накидки были украшены россыпью жемчужин и причудливыми узорами из матово блестевших раковин. Большинство дам яркой внешностью затмевали земных красавиц. И среди них была одна… Но могу ли я говорить о личных чувствах в записках, которые предназначены вниманию широкой публики? Добавлю лишь одно: впервые встретив Мону – единственную дочь Манда, прочитав огонек симпатии в ее глазах, я почувствовал то, что никогда не чувствовал до сих пор. Мне не следует говорить больше об этой удивительной женщине. Достаточно сказать, что ее появление оказало сильнейшее влияние на мою жизнь.

Я заметил, что Маракот непривычно оживлен. Он пытался жестами объяснить что-то одной милой леди. Тем временем Сканлэн восхищенно глазел на стайку хихикающих девиц. Я понял, что моим спутникам, так же как и мне, открылась светлая сторона нашего приключения. Если мы погибли для своего мира, то почему бы не попытаться начать новую жизнь за его пределами? Ведь она обещала щедрую компенсацию взамен того, что мы потеряли.

В тот же день, немного позднее, Манд и его товарищи провели нас по некоторым комнатам грандиозного сооружения. На протяжении долгих столетий здание врастало в морское дно, и войти в него можно было только через крышу. Поэтому коридоры вели нас все ниже и ниже, пока на глубине нескольких сотен футов не показался фундамент. Со всех сторон велись земляные работы. Подземные ходы пронзали грунт и уходили в неизвестность, к самому ядру земли. Нам показали машину, которая вырабатывала воздух. Мощные насосы подавали кислород во все уголки здания. Маракот застыл в восхищении, обнаружив, что воздушная смесь состоит не только из кислорода и азота. В нее добавляли небольшие порции таких газов, как аргон и неон, и другие элементы, о существовании которых на земле узнали лишь недавно{36}. Гигантские чаны для опреснения воды и сложное электрическое оборудование вызвали не меньший интерес. Но оборудование оказалось слишком сложным, чтобы в деталях разобраться в принципах его работы. Могу заявить, что видел собственными глазами, как воду, газообразные и твердые элементы закачивали в машины и подвергали переменному воздействию тепла, давления и электрических разрядов. В результате на свет появлялись мука, чай, кофе, вино и другие продукты.

На основании беглого осмотра нам стало совершенно очевидно: погружение в воду не было неожиданностью для древних обитателей здания. Неизвестный архитектор предсказал наводнение задолго до того, как морская пучина поглотила участок суши, на котором расположилась наша новая обитель. Конечно, подобная гипотеза нуждалась в доказательствах. Вполне вероятно, что защитные меры принимались уже после наводнения. Но целый ряд признаков указывал на то, что здание изначально строили как гигантский ковчег. Огромные емкости для опреснения воды, машины для производства кислорода и продуктов питания были встроены в стены и представляли собой неотъемлемые части конструкции. Герметические выходы, искусная резьба на куполах, гигантская помпа для откачки воды – все было сделано с необыкновенной тщательностью и мастерством и подтверждало первоначальную гипотезу. Каждый элемент здания казался частью единого целого и являл собой превосходный образчик человеческого гения; образчик достижений великой цивилизации, следы которой до сих пор встречаются на гигантских просторах от Египта до Центральной Америки, в то время как сама она скрылась в океанской пучине. Что касается наследников древней культуры, то мы сделали вывод, что они, вероятнее всего, постепенно вырождались. Их функции сводились лишь к сохранению полученных знаний. Им явно не хватало авантюризма, тяги к приумножению знаний и стремления к поискам нового. Подводные обитатели унаследовали удивительное могущество, но казались напрочь лишенными инициативы и не желали или не могли ничего добавить к достижениям предков. Уверен, что если бы Маракот унаследовал нечто подобное, то добился бы гораздо более весомых результатов. Что касается Сканлэна с его смекалкой, сообразительностью и навыками механика, то он не переставал удивлять окружающих своими игрушками, точно так же, как атланты удивляли нас своими гениальными изобретениями. Сканлэн перед погружением прихватил с собой губную гармошку. Непритязательный музыкальный инструмент стал источником искреннего восхищения для наших новых знакомых. Они собирались в круг и с замиранием сердца слушали, как Сканлэн играл грустные мелодии своей далекой родины.

Я уже упоминал, что не все здание было открыто нашему взору. Думаю, что должен рассказать об этом подробней. Мы обратили внимание на некий затемненный проход с довольно ветхими стенами. Нас несколько раз проводили мимо, но наши спутники старательно избегали приближаться к нему. Естественно, нас переполняло любопытство. Мы решили во что бы то ни стало узнать, что скрывается в запретном месте.

Однажды вечером, когда все вокруг затихло, мы выскользнули из комнаты и двинулись по направлению к таинственному коридору. Коридор привел нас к высокой арочной двери, которая, казалось, была сделана из чистого золота. Толкнув дверь, мы очутились в большом четырехугольном зале площадью не менее двухсот футов. Стены зала были разрисованы яркими красками и украшены изображениями и статуями нелепых существ в пышных головных уборах, вроде тех, что носят американские индейцы. В конце зала возвышалась огромная сидячая фигура со скрещенными, как у Будды, ногами. Но лицо ее не выражало отстраненности и безмятежного спокойствия, присущего Будде. Напротив, статуя казалась воплощением ярости: широко раскрытая пасть, злобные красные глаза, подсвеченные изнутри электрическими лампами. У колен идола находился большой очаг. Приблизившись, мы обнаружили, что очаг до краев заполнен пеплом.

– Молох! – произнес Маракот. – Молох, или Ваал, древнее божество финикийцев{37}.

– О Господи! – воскликнул я, представив Карфаген. – Неужели вы думаете, что эти милые ребята продолжают совершать человеческие жертвоприношения?

– Вот это да! – встревоженно протянул Сканлэн. – Надеюсь, что они не станут применять все это по отношению к нам.

– Не думаю. Они должны были извлечь урок из своих злоключений, – сказал я. – Несчастье учит людей понимать боль других.

– Вы правы, – согласился со мной Маракот и указал рукой на пепел в очаге. – Культ Молоха является одним из самых древних языческих культов, но полагаю, что с течением времени он стал гораздо человечнее. В очаге сгоревшие хлеба или нечто подобное…

Наши рассуждения были прерваны сердитыми голосами. Нас обступили несколько человек в желтых одеяниях и высоких колпаках, по всей видимости, жрецы храма. Выражение их лиц не предвещало ничего хорошего. Мы были очень близки к тому, чтобы стать последними жертвами Ваала. Один из жрецов угрожающе вытащил из-за пояса нож. Криками и грозными жестами жрецы грубо вытолкали нас из священного места.

– Ради всего святого! – яростно прохрипел Билл. – Я пну этого типа, если он хоть раз до меня дотронется! Эй ты, бродяга, убери руки от моего пиджака!

На секунду я испугался, что Билл устроит потасовку в храме. С огромным трудом нам удалось вывести разъяренного механика и вернуться в комнату.

По поведению Манда и остальных мы поняли, что наша эскапада{38} не осталась незамеченной и осуждается. Но существовало и другое святилище, вход в которое оказался открытым для всех. Там совершенно неожиданно мы нашли пусть далеко не идеальный, но все-таки способ общения с нашими хозяевами. Святилище представляло собой небольшую комнату в нижней части храма, лишенную каких-либо украшений. Лишь в дальнем углу стояла пожелтевшая от времени статуя из слоновой кости, изображавшая женщину с копьем в руке и совой на плече. Комнату охранял дряхлый старик. Несмотря на возрастные изменения, было очевидно, что он принадлежал к более утонченному и крупному типу, чем жрецы Молоха. Мы с Маракотом уставились на статую, стараясь вспомнить, где мы видели нечто подобное, когда старик обратился к нам.

– Теа, – произнес он, указывая пальцем на статую.

– Не может быть! – закричал я. – Он говорит по-гречески.

– Теа Афина, – повторил старик.

Не оставалось никаких сомнений: он сказал «богиня Афина». Маракот, чей удивительный ум абсорбировал{39} знания из самых разных областей, стал задавать вопросы на классическом греческом. Старик понимал не все и отвечал на столь архаичном диалекте, что разобрать его речь было практически невозможно. Тем не менее Маракоту удалось кое-что выяснить. Кроме того, мы нашли посредника, с помощью которого могли донести свои мысли.

– Сегодня нам удалось обнаружить поразительное доказательство того, что древняя легенда оказалась былью, – заявил Маракот поздно вечером. Профессор говорил высоким громким голосом, словно обращался к переполненной студентами аудитории. – Любая легенда основана на фактах, даже если эти факты искажены вековыми наслоениями. Вам известно, или, скорее, неизвестно («Верно подмечено», – вставил Сканлэн), что во время катастрофы, которая разразилась над великим островом, между древними греками и атлантами происходила кровопролитная война? Эти события записаны Солоном со слов египетских жрецов. Мы можем предположить, что в ту эпоху у атлантов были греческие пленники, что некоторых из них использовали для службы в храме и что они принесли с собой свою религию. Насколько я смог уразуметь, старик – потомственный служитель культа. Вероятно, от него мы сможем больше узнать о тех далеких событиях.

– Тогда я на стороне греков, – заявил Сканлэн. – Если уж поклоняться статуе, то лучше пусть это будет красивая женщина, чем страшилище с красными глазами и горящей жаровней на коленях.

– Хорошо, что они не могут прочитать твои мысли, – ответил я. – Иначе тебе не миновать судьбы первых христианских мучеников.

– До тех пор пока я играю джаз, – сказал Билл, – они меня и пальцем не посмеют тронуть. Они так привыкли к музыке, что не могут прожить без нее ни секунды.

Нас постоянно окружала доброжелательная толпа. Мы вели счастливую жизнь, но случались минуты, когда сердце безудержно рвалось в родные края. Тогда перед глазами вставали старинные скверы Оксфорда, знакомые очертания кампуса{40} и древних вязов Гарварда. В первые дни нашей подводной жизни они казались такими же далекими, как поверхность Луны. Лишь теперь в моей душе зародилась смутная надежда, что когда-нибудь я увижу их вновь.

Глава 4

Прошло несколько дней. Наши хозяева или тюремщики (мы не были вполне уверены, как их называть) пригласили нас в экспедицию по дну океана. Шестеро из них, включая Манда, отправились с нами. Мы собрались у того же выхода, через который попали внутрь. Сейчас нам была предоставлена возможность осмотреться получше. Герметичная камера представляла собой довольно объемное помещение, не менее сотни футов в каждую сторону, с низким, позеленевшим от сырости потолком. Длинные ряды крючков, маркированных непонятными знаками (мне показалось, что знаки представляют собой номера) опоясывали стены. На каждом крючке висел полупрозрачный костюм и пара наплечных батарей, которые снабжали подводного пловца кислородом. Каменный пол был отполирован до блеска тысячами ног, которые топтали его на протяжении многих столетий. В небольших выбоинах в камне блестели лужицы воды. Помещение было ярко освещено длинными флуоресцентными трубками, висевшими на потолке. Нам помогли застегнуть костюмы. Каждому вручили остроконечную палку, сделанную из легкого металла. Затем по сигналу Манда мы схватились за длинную перекладину, которая тянулась вдоль комнаты. Манд и его друзья подали нам пример. Вскоре выяснилась причина наших действий: внешний люк медленно раскрылся и в комнату хлынули потоки воды. Напор был настолько силен, что легко сбил бы нас с ног, если бы мы не держались. Вода быстро поднялась над нашими головами, и давление стабилизировалось. Манд двинулся к двери. Еще мгновение, и мы снова стояли на дне океана. Дверь оставалась открытой.

Оглядываясь по сторонам в холодном, призрачном мерцающем свете, который озарял дно, мы могли видеть на расстоянии не менее четверти мили в каждую сторону. Вдали, почти на пределе видимости светился неведомый объект. Наш предводитель направился в сторону свечения, мы один за другим последовали за ним. Идти приходилось очень медленно: тела преодолевали сопротивление воды, а ноги глубоко вязли в скользком мягком иле. Но скоро мы отчетливо увидели, откуда лился загадочный свет, который привлек наше внимание. Источником света являлась стальная раковина, наше убежище, последнее напоминание о надводном мире. Камера лежала на боку на одном из куполов. Свет прожекторов все еще освещал окрестности. Внутреннее пространство на три четверти было заполнено водой – запертый в герметичную оболочку воздух не давал ей подняться выше. Поэтому электрические батареи оставались сухими. Перед нами открылось необыкновенное зрелище: знакомый интерьер, инструменты на полках в привычном порядке и стайки рыбешек, плавающих вокруг. Один за другим через открытый люк мы забрались внутрь. Маракот поспешил выловить тетрадь с записями, которая плавала на поверхности. Сканлэн и я подобрали некоторые личные вещи. Манд в сопровождении двух товарищей последовал за нами. Атланты с нескрываемым интересом рассматривали глубиномер и термометр. В конце концов Манд снял термометр со стены и взял с собой. Ученым, вероятно, интересно будет узнать, что в самой глубокой точке мирового океана температура не опускалась ниже сорока градусов по Фаренгейту{41}. Температура на дне оказалась выше, чем в верхних слоях. Причиной тому служило тепло, выделяемое разлагающимися органическими элементами, которые густо укрывали дно.

Небольшая экспедиция, в которой мы приняли участие, имела своей целью нечто большее, нежели обычная прогулка. Нам предстояло раздобыть пищу. Даже сейчас я отчетливо вижу, как наши спутники с силой опускали металлические копья в воду и пронзали больших плоских коричневых рыб, похожих на камбалу. Рыбы неподвижно лежали на самом дне, и окраска делала их почти невидимыми на фоне серого ила. Требовалась недюжинная наблюдательность и богатый опыт, чтобы разглядеть добычу. Вскоре у каждого из наших спутников в связках на поясе болтались по две-три рыбины. Сканлэн и я быстро приноровились и выловили каждый по паре, Маракот же снова впал в мечтательное состояние. Красота подводного мира произвела на него неизгладимое впечатление. Профессор глазел по сторонам, механически переставляя ноги и бормоча что-то под нос.

На первый взгляд дно океана казалось унылым и однообразным, но вскоре мы обнаружили, что серая равнина изобилует разнообразными формациями, которые возникли под влиянием многочисленных подводных течений. Потоки растекались во все стороны, словно земные реки. Они прорывали каналы в мягких слоях ила и обнажали более твердые породы. Дно каналов состояло из плотной красной глины, которая формирует базу для всего океанского дна, и было устлано какими-то странными белыми предметами. Поначалу я принял их за раковины, но при ближайшем рассмотрении обнаружил, что это кости китов, зубы акул и других морских чудовищ. Я поднял один из зубов. Он оказался пятнадцати дюймов в длину. Какое счастье, что чудовища, обладающие подобными зубами, предпочитают верхние слои океана. По мнению Маракота, зуб принадлежал гигантской хищной касатке, или орке-гладиатору. Находка лишний раз подтверждала заявление Митчела Хиджеса о том, что даже у самых огромных акул, которых ему удавалось поймать, на теле имелись шрамы и отметины острых зубов. Следовательно, акулам повстречались еще более свирепые и сильные хищники, чем они сами.

Некоторая особенность подводного мира впечатляет наблюдателя больше всего. Я уже упоминал о постоянном холодном фосфоресцирующем свете, который излучают огромные массы разлагающихся органических веществ. Но чуть выше над головой было темно как ночью. Этот феномен создавал эффект угрюмого зимнего дня, когда тяжелые черные тучи лежат низко над землей и полностью закрывают солнце. Из тусклого балдахина медленно и непрерывно падает вниз что-то легкое, белое, поблескивающее на мрачном фоне, словно снежинки. Это раковины улиток и других мелких морских обитателей, которые живут и умирают в слое воды шириной не менее пяти миль, отделяющем нас от поверхности. Многие из них растворяются за время падения и образуют известковые соли, которыми так богат океан. Некоторые оседают на дне и пополняют слой отложений, поглотивших великий город, в верхней части которого мы обосновались.

Оставив позади последнюю нить, которая связывала нас с землей, мы снова окунулись в полумрак подводного мира. Последовавшие за тем события стали для нас совершенной неожиданностью. Впереди, в некотором отдалении, появилось движущееся пятно, распавшееся на крохотные фигурки: это группа мужчин в прозрачных защитных костюмах тащила за собой широкие салазки, доверху наполненные углем. Занятие было не из легких. Бедняги напрягались изо всех сил, вцепившись пальцами в ремни из жесткой акульей кожи. У каждой команды рабочих был свой предводитель. Больше всего нас заинтересовало то, что рабочие и их вожаки явно принадлежали к разным расам. Рабочие были высокого роста, мощного сложения, со светлыми волосами и с голубыми глазами. Вожаки были такими, какими я уже описывал атлантов: темноволосыми, смуглыми, почти негроидами, с приземистыми квадратными телами. В тот момент мы не имели возможности обратиться с расспросами. Я подумал, что белокурые люди могли быть потомками рабов. Вероятно, Маракот был прав, высказывая предположение о пленниках греках, чью богиню мы видели в храме.

Перед тем как достичь рудника, мы повстречали еще несколько групп, которые тащили салазки с углем. В этом месте органические отложения и лежащие под ними слои песка были полностью сняты. Нашему взору открылась глубокая шахта. Черные пласты угля чередовались с коричневыми слоями глины, обнажая древние геологические формации, которые образовались на дне Атлантики в доисторический период. Здесь, на разных уровнях, мы увидели за работой многочисленные группы людей. Одни рубили уголь, другие собирали его в кучи, третьи грузили в плетеные корзины и поднимали наверх. Шахта была огромной. Мы не видели противоположного края этого широкого колодца, выкопанного многочисленными поколениями рабочих на протяжении долгих столетий. Таким образом, одна загадка была разрешена: уголь превращался в электрическую энергию и являлся основной силой, которая приводила в движение машины Атлантиды. Кстати, интересно отметить, что название древнего города было точно сохранено в легендах. Когда мы произнесли слово «Атлантида», Манд и другие атланты сначала удивились тому, что древнее название нам знакомо, а затем энергично закивали, показывая, что прекрасно нас поняли.

Миновав огромный колодец, или, вернее, обогнув его, мы приблизились к базальтовой гряде. Поверхность скал оказалась такой же яркой и сверкающей, как в тот день, когда каменные глыбы были извергнуты из земных недр. Подводные вершины смутно вырисовывались в темной воде на высоте нескольких сотен футов. Основания утесов прятались в густых высоких джунглях. Разнообразные водоросли произрастали на подошве из окаменевших кораллов, которые отложились вокруг утесов миллионы лет назад. Некоторое время мы продвигались вдоль кромки густых подводных зарослей. Время от времени наши спутники ударяли по кустам палицами, и потревоженная живность немедленно выплывала наружу. Нас поразило невиданное разнообразие рыб и моллюсков. Некоторые обитатели дна были отпущены восвояси, некоторых отобрали для стола.

Таким образом мы прошли около мили. Вдруг я заметил, что Манд остановился, оглянулся по сторонам и жестами стал изображать крайнюю степень удивления и тревоги. Выразительные движения рук заменили язык. Атланты немедленно уяснили, что вызвало тревогу Манда. И лишь тогда мы с Биллом с ужасом поняли, в чем дело: доктор Маракот исчез!

Доктор, без сомнения, был с нами в шахте. Я готов был поклясться, что видел его у базальтовых скал. Вряд ли Маракот смог обогнать нас. Было очевидно, что он плетется вдоль зарослей где-то позади. Хотя наши друзья встревожились, Сканлэн и я, хорошо знакомые с эксцентричностью и рассеянностью профессора, были убеждены, что волноваться нет причин. Мы были уверены, что вскоре обнаружим пропавшего ученого хлопочущим вокруг какого-нибудь не известного науке куста.

Все повернулись и двинулись в обратном направлении. Однако не прошли мы и сотни ярдов, как вдали показался профессор. Он бежал, бежал с проворством, не свойственным человеку его возраста и привычек. Но любой побежит, если будет гоним страхом. Руки профессора были протянуты вперед, словно он молил о помощи. Он скользил, спотыкался, но тем не менее не останавливался. У Маракота была весомая причина так напрягаться: следом за ним мчались жуткие создания. Доктора преследовали три тигровых краба. Эти существа в черно-белую полоску размерами превосходили бульдога. К счастью, крабы оказались не слишком резвыми бегунами. Они передвигались по мягкому дну боком, но тем не менее казались проворней перепуганного Маракота.

Ужасным крабам, скорее всего, удалось бы сомкнуть клешни на шее профессора, если бы не вмешались наши друзья. Атланты направили копья на гигантских моллюсков. Манд включил мощный электрический фонарь, висевший у него на поясе, и навел его на подводных монстров. Крабы испуганно попятились, спрятались в водорослях и исчезли из вида.

Профессор уселся на коралловый выступ. По выражению его лица было видно, насколько он измучен и напуган. Маракот рассказал впоследствии, что зашел в заросли, чтобы получше рассмотреть редкий вид химер, и случайно наткнулся на гнездо крабов. Гигантские моллюски немедленно бросились в погоню. Лишь после продолжительного отдыха Маракот смог двинуться в путь.

Обогнув скалистую гряду, мы приблизились к цели нашего путешествия. Перед нами раскинулась бескрайняя серая равнина, усеянная странными холмами и высокими шпилями. Нашему взору открылись руины древнего города, покрытые толстым слоем ила. Город был бы навечно спрятан под ним, как Геркуланум под лавой или Помпеи под вулканическим пеплом{42}, если бы уцелевшие атланты не пробурили к нему ход. Вход являл собой длинный, уходящий вниз коридор, который затем превращался в широкую улицу с ровными рядами домов по обе стороны. Стены домов потрескались и частично обвалились. Они не были столь прочны, как стены убежища. Но внутренняя обстановка оставалась практически в том же состоянии, в каком ее застала катастрофа. Морская вода лишь украсила ее, а кое-где слегка изуродовала. Наши проводники не позволили исследовать первые дома. Они подгоняли нас вперед, пока мы не добрались до здания, служившего когда-то главной цитаделью или дворцом, вокруг которого располагался древний город. Величественные колонны, высокие столбы, огромные скульптуры, резные фризы и широкие лестницы размерами превосходили все, что я видел на земле до сих пор.

Ближайшей аналогией являлись развалины храма Карнака в Луксоре{43}. Украшения подводного дворца, полустертые изображения на стенах в деталях повторяли изображения на стенах разрушенного храма на берегу Нила. Массивные основания колонн в форме лотоса совершенно не отличались от египетских. Было странно стоять на мозаичном мраморном полу этого огромного зала, рассматривать ряды гигантских статуй, видеть вокруг крупных серебристых угрей и стайки испуганных рыбешек, которых потревожил электрический свет. Мы переходили из зала в зал, подолгу задерживались в богато обставленных покоях. Старая легенда гласила, что вызывающая, не имеющая пределов и разумных границ роскошь навлекла гнев богов на этих людей.

Одна небольшая комната была умело декорирована перламутром. Даже теперь, спустя столетия, ее стены переливались ясными опаловыми бликами, стоило лучам света заиграть на них. В углу, на возвышении, стояло украшенное тонкой резьбой ложе из желтого металла. Очевидно, эта комната когда-то была спальней царицы. Но теперь рядом с ложем расположился отвратительный черный моллюск. Его уродливое тело ритмично вздымалось и опускалось. Казалось, что в самом центре этого ужасного дворца до сих пор бьется холодное, злобное сердце.

Я несказанно обрадовался, когда наши провожатые показали на выход. По пути мы ненадолго остановились, чтобы рассмотреть руины древнего амфитеатра и широкий пирс с маяком. По всей видимости, затонувший город был когда-то морским портом. Вскоре мы покинули зловещее место и снова оказались на пустынном океанском дне.

На этом наши приключения не закончились. Произошло еще одно событие, которое напугало нас не меньше, чем наших друзей-атлантов. Мы почти добрались домой, когда один из провожатых с беспокойством указал пальцем вверх. Подняв головы, мы увидели необыкновенное зрелище. Из черного мрака прямо на нас падала огромная бесформенная масса. Спустя минуту, по мере того как она приближалась, мы обнаружили, что это останки огромной рыбы. Труп раздулся и лопнул, внутренности вывалились и тянулись за ним как канаты. Очевидно, появившиеся в результате разложения газы какое-то время поддерживали останки на плаву. Но затем гниение или яростные атаки акул сделали свое дело: газы покинули труп и мертвое тело камнем упало на дно океана. Во время нашей прогулки мы не раз натыкались на огромные скелеты, начисто обглоданные рыбами, но этот гигант, хотя и был наполовину выпотрошен, все еще походил на то, чем был при жизни. Провожатые потянули нас в сторону, пытаясь уберечь от опасности, но затем, убедившись, что тело гигантской рыбы падает чуть в стороне и абсолютно нам не угрожает, успокоились. Прозрачные защитные костюмы не позволили нам услышать силу удара, но, вероятно, удар был немалой силы. Когда массивная туша свалилась на дно, над ней поднялся высокий фонтан ила. Во все стороны полетели грязные брызги. Это был кашалот не менее семидесяти футов в длину. По оживленной жестикуляции подводных жителей я понял, что они найдут достойное применение жиру и спермацету{44}.

Оставив гигантскую тварь, уже через несколько минут мы оказались у входа в подводную обитель. С непривычки наши тела ломило от усталости, но сердца переполняла радость: наконец мы стоим на твердом каменном полу, находимся в абсолютной безопасности, можем стащить с себя опостылевшие водолазные костюмы и вдохнуть полной грудью.

Несколько дней спустя (сейчас нелегко назвать точную дату), после фильма о наших морских приключениях, хозяева пригласили нас на гораздо более торжественный и величавый показ. Мы смогли взглянуть на трагическую историю этого удивительного народа.

Не стану себе льстить, утверждая, что показ был организован исключительно в нашу честь. Скорее всего, подобные публичные мероприятия повторялись время от времени, для того чтобы сохранить память о прошлом. То, что нам показали, стало лишь intermezzo[5] к длительной религиозной церемонии. Как бы там ни было, я опишу события именно в том порядке, в каком они происходили.

Нас привели в большой зал, или театр, где Маракот с помощью волшебного экрана делился с окружающими воспоминаниями о нашей экспедиции. Здесь уже собрались в полном составе обитатели подводного царства. Нам, как и в прошлый раз, отвели почетные места в первом ряду, перед большим светящимся экраном. Затем, после длинной протяжной песни, которая, вероятнее всего, являлась патриотическим гимном, на сцену вышел седовласый старик. Наверно, это был местный историк или летописец. Его появление было встречено бурными аплодисментами. Старец встал у экрана и начал проецировать на поверхность серию картин, которые иллюстрировали историю возвышения и падения атлантов. Жаль, но мне ни за что не удастся передать их яркость, глубину и драматичность. Мои товарищи и я совершенно потеряли представление о пространстве и времени, настолько нас увлекли события давно минувших дней. Тем временем зрители в зале тяжело вздыхали и горько плакали, потрясенные до глубины души страшной трагедией, которая разрушила их отечество и уничтожила их расу.

В начале показа мы увидели древний материк в зените славы и могущества. Атланты передавали исторические знания из поколения в поколение, от отца к сыну. Мы увидели великую страну с высоты птичьего полета: ее бескрайние просторы, огромные поля, сложную систему орошения, журчащие ручьи, серебряные озера и живописные горы. Небольшие деревушки прятались в тенистых садах. Уютные деревенские домики соседствовали с поросшими лесом холмами. Потом перед нами предстал прекрасный город-столица, расположенный на высоком морском берегу; множество галер в широкой гавани; пристани, заваленные разнообразными товарами. Город опоясывали высокие стены, зубчатые башни и глубокие рвы – все гигантских размеров. Улицы города тянулись на много миль. В центре возвышался замок, окруженный стеной с амбразурами. Он был таким огромным и устрашающим, что казался порождением фантазии. Затем нам показали лица тех, кому довелось жить в золотом веке: почтенных старцев, мужественных воинов, мудрых жрецов, прекрасных женщин и веселых детей.

Потом на экране появились картины иного рода. Мы увидели войны, бесчисленные войны на суше и на море, войны, не имеющие ни начала, ни конца. Мы увидели, как голых и беспомощных людей безжалостно давят боевые колесницы; как вооруженные всадники преследуют бегущих врагов. Нашему взору открылись несметные сокровища и военные трофеи. Но даже манящий блеск золота не мог отвлечь нас от лиц людей, с каждым поколением становившихся все более жестокими и звероподобными. Мы наблюдали признаки распутства и морального разложения; преклонение перед материальным и пренебрежение духовным. Жестокие состязания, стоившие жизни их участникам, пришли на смену благородным спортивным ристалищам прошлого. Более не оставалось места простым семейным радостям и спокойным размышлениям. Вместо этого мы увидели беззаботных, пустых людишек, которые убивали время в погоне за удовольствиями, никак не могли насытиться и выдумывали все новые, зачастую извращенные забавы, чтобы занять себя. Появился класс сверхбогачей, стремившихся исключительно к чувственным наслаждениям. В то же время были люди, обнищавшие до последней степени. Их назначение состояло в том, чтобы беспрекословно выполнять любые прихоти господ, как бы отвратительны эти прихоти ни были.

И снова картина, которая поразила наше воображение: в стране появились реформаторы. Они пытались остановить деградацию нации, вернуть народ к истокам. Мы увидели благородных и прямодушных людей, которые, не жалея себя, доказывали и увещевали. Но мало кто прислушивался к доводам разума. Напротив, те, кого пытались спасти, осыпали спасителей насмешками и обливали их презрением. Тех, кто противился реформам, возглавляли жрецы Ваала. По их милости бескорыстная религия духа выродилась в ничего не значащие ритуалы и пышные церемонии. Но реформаторов нелегко было сбить с толку или запугать. Они упрямо продолжали свое дело. С каждым днем их мужественные лица становились все мрачней, словно реформаторы предчувствовали грядущие потрясения. Лишь немногие атланты внимали страшным пророчествам. Лишь немногим открывался их ужасный смысл. Большинство со смехом отвергали предостережения и погружались в еще больший разврат, в еще более глубокую пучину греха. Наконец пришло время, когда реформаторы вынуждены были отступить. Они больше не могли ничего сделать. Вырождающийся народ был предоставлен своей судьбе.

Затем мы увидели странную картину. Среди реформаторов появился человек, необыкновенно сильный духом и телом, который повел за собой других. Он был богат, влиятелен, наделен неимоверным могуществом, могуществом, которого еще не знали на Земле. Мы увидели, как он впадает в транс, чтобы войти в контакт с высшими силами. Это он призвал на помощь все знания своей страны – знания, которые затмевали современную науку, – чтобы построить ковчег, или убежище, и укрыться от надвигающейся опасности. Мы увидели тысячи рабочих, мощные стены, которые поднимались ввысь. В это время праздные граждане поглядывали на строительство с недоумением и открыто насмехались над тщательными и, как им казалось, бессмысленными приготовлениями. Некоторые задавались вопросом: если катастрофа неизбежна, почему бы не оставить эти земли и не перебраться в более безопасное место? На этот вопрос следовал ответ: останутся люди, которые заслужили спасения в самую последнюю минуту. Ради них возводится ковчег. Понемногу мудрец собрал своих последователей и поселил их в Храме. Высшие силы предупредили его о грядущей катастрофе, но не назвали ни дня, ни часа, когда она свершится. Когда ковчег был готов и водонепроницаемые двери испытаны, он остался ждать неизбежного внутри здания, окруженный семьей, многочисленными друзьями, последователями и слугами.

И вот страшный час настал. Зрелище казалось ужасным даже на экране. Только Господь знает, каким оно было в реальности. Сначала мы увидели, как огромная, высотой с гору волна поднимается из спокойной глади океана. Затем волна двинулась на город. Поначалу движение было медленным – миля за милей, но с каждой минутой скорость становилась все выше. На сверкающем валу яростно бурлили гребешки пены. Две крохотные щепки в потоках белоснежной пены на вершине волны при ближайшем рассмотрении оказались разбитыми галерами. Потом мы увидели, как гигантская волна ударила о берег и понеслась над городом, сметая все на своем пути. Дома падали под натиском воды, как стебли кукурузы под ударами торнадо. Мы видели людей на крышах домов, беспомощно глядевших на приближающуюся смерть. Их лица были искажены ужасом, рты искривлены, глаза горели. Несчастные кусали руки и кричали что-то в безумии. Те самые люди, которые со смехом отвергали предупреждения, теперь тщетно взывали к небесам о пощаде. Они падали ниц, становились на колени, простирали вверх руки. У них не было времени добраться до убежища – ковчег был выстроен вдали, за городом. Тогда тысячи беглецов бросились к замку, который возвышался над городом на холме. Мощные зубчатые стены стали черными от огромной толпы. Неожиданно замок начал тонуть. Тонуть стало все. Вода достигла самых отдаленных уголков суши. Огонь, который вырывался из расщелин в земле, превращал ее в пар. Взрыв уничтожил само основание материка. Город погружался в воду все глубже и глубже. Ужасное зрелище никого не оставило равнодушным. Зрители в зале не могли сдержать слез. Пирс раскололся на две половины и исчез. Высокий маяк рухнул под ударами волн. Острые крыши домов некоторое время виднелись над водой, словно скалистая гряда, но вскоре и они исчезли из вида. На поверхности оставался один лишь замок. Величественное сооружение напоминало огромный корабль. Затем и оно начало медленно сползать в бездну. На крыше замка качался лес простертых в небо рук. Драма подошла к концу. Там, где когда-то лежал целый континент, играло волнами море. Вокруг не было видно ни единого живого существа, но бурлящая вода не могла скрыть масштабов трагедии: то тут, то там всплывали трупы людей и животных, стулья, столы, предметы одежды, головные уборы, тюки с товарами. Все это качалось, плавало и кружилось в гигантской карусели. Постепенно движение сошло на нет. Перед нами раскинулась необъятная водная гладь, спокойная и сверкающая, как ртуть. Мрачное солнце освещало место упокоения великой страны, судьбу которой предрешил Господь.

История была завершена. Мы не нуждались в продолжении, воображение дорисовало картину происходящего: земля медленно и неумолимо опускалась в пропасть все глубже и глубже. Тем временем вулканические конвульсии возводили вокруг нее подводные пики. Мысленным взором мы увидели, как на самом дне Атлантики, рядом с ковчегом, в котором нашла приют горстка потрясенных трагедией людей, расположился разрушенный город. Мы поняли, как эти люди сумели выжить, используя разнообразные механизмы, приспособления и научные открытия, которыми наделил их великий предводитель. Как он передал им свои знания, перед тем как отойти в мир иной. Как горстка в шестьдесят человек разрослась в многочисленную общину, вынужденную вгрызаться в недра земли, чтобы расширить жизненное пространство. Ни одна библиотека, заваленная справочной литературой, не смогла бы рассказать об этом проще и доступней, чем серия картин. Ни одна лекция не подтолкнула бы нас к подобным умозаключениям. Таковы были причины, сокрушившие великую Атлантиду. Такова была ее судьба. Однажды, в далеком будущем, когда покрывающий дно ил превратится в мел, величественный город снова будет вынесен случайным выдохом Природы на земную поверхность. Геологи будущего, раскапывая глубокий карьер, найдут не пласты кремня или окаменевшие раковины, а останки исчезнувшей цивилизации и следы катастрофы, погубившей древний мир.

Лишь одно оставалось невыясненным: сколько лет прошло с тех пор, как случилась трагедия. Доктор Маракот предложил метод приблизительного подсчета. В одной из многочисленных пристроек находился гигантский склеп, в котором покоились останки вождей. Атланты были знакомы с секретами мумификации, подобно древним египтянам или жителям Юкатана{45}. Стены склепа представляли собой бесчисленные ниши с длинными рядами мощей. Манд указал нам на пустующее место и гордо заметил, что оно предназначено специально для него.

– Если взять за образец европейских королей, – сказал Маракот своим обычным профессорским тоном, – то в течение столетия не менее пяти из них успевали занять место на троне. Предположим, что эти цифры верны для правителей Атлантиды. Не стоит надеяться на абсолютную точность, но мы можем сделать приблизительные подсчеты. Я пересчитал мумии. Их четыреста.

– Значит, прошло уже около восьми тысяч лет?

– Верно. Эта цифра в какой-то мере соответствует геологическим данным о возрасте плато. Катастрофа случилась задолго до того, как египтяне научились делать записи. А египетской письменности не менее шести-семи тысяч лет. Думаю, что мы стали свидетелями трагедии, которая произошла, по крайней мере, восемь тысяч лет назад. Конечно, для того чтобы построить цивилизацию, следы которой мы видели, также понадобилась не одна тысяча лет. Таким образом, – заключил доктор Маракот, – мы раздвинули горизонты истории человечества. Этого не делал еще никто на Земле с самого начала истории.

Глава 5

По нашим расчетам прошло около месяца, после того как мы посетили мертвый город – самое удивительное и необычное место на свете. К тому времени мы полагали, что приобрели достаточный иммунитет и ничто больше не в силах изумить нас или поставить в тупик. Но затем случилось нечто, превосходящее все, что рисовало нам воображение.

В тот день Сканлэн принес весть о том, что происходит что-то чрезвычайно важное. Вы должны понимать, что к тому времени мы уже чувствовали себя в огромном здании как дома. Мы знали, где расположены комнаты отдыха и концертные залы, так как часто посещали разного рода представления. Музыка атлантов казалась странной и в то же время утонченной и изысканной. Во время театрального действа незнание языка компенсировалось живыми и выразительными жестами. Мы постепенно начинали чувствовать себя частью общества. Нас приглашали в дома почтить своим присутствием семейные вечеринки. Нашу жизнь – по крайней мере, мою, – скрашивало обаяние этих замечательных людей. Особо хочу отметить одну юную особу, чье имя я уже упоминал. Мона была дочерью Манда. В ее семье я нашел теплый, радушный прием, который заставил меня забыть о том, что мы говорим на разных языках. А когда дело доходит до самых нежных слов, я не вижу особых различий между древней Атлантидой и современной Америкой. То, что может нравиться девушке из массачусетского Браун-колледжа, обязательно придется по душе девушке, живущей под водой.

Но сейчас я должен вернуться к тому моменту, когда Сканлэн влетел в комнату с известием о грандиозном событии.

– Послушайте! Только что явился один из атлантов. Он был настолько взволнован, что забыл снять водолазный костюм. Он долго бормотал что-то под нос, пока не уразумел, что его никто не слышит. Затем атлант никак не мог остановиться. Он рассказывал что-то, пока у него не перехватило дыхание. Не успел он закончить, как все помчались к выходу. Думаю, что снаружи происходит нечто интересное…

Выскочив из комнаты, мы увидели, что атланты несутся по коридору и оживленно жестикулируют. Мы последовали за ними и вскоре оказались в самой гуще толпы, которая прокладывала путь по дну океана. Атланты передвигались очень быстро. Нам с непривычки нелегко было поспевать за ними. Но в руках у подводных обитателей горели мощные электрические фонари, и даже если бы мы отстали, все равно ни за что бы не потерялись: яркие блики указывали нам путь.

Дорога, как и в прошлый раз, лежала вдоль базальтовой гряды. Мы приблизились к вырубленной в скале лестнице. Каменные ступеньки стерлись от многолетнего использования и стали вогнутыми.

Поднявшись на вершину, мы оказались в ущелье, которое загромождали острые каменные глыбы и разрезали глубокие трещины. Кое-как преодолев этот лабиринт, мы очутились на круглой площадке, залитой мягким светом. В центре находилось нечто такое, от чего у меня перехватило дух. По выражению лиц моих товарищей я понял, что они испытывали похожие эмоции. На дне, наполовину зарывшись в ил, лежал большой пароход. Корабль завалился на бок. Труба была смята и висела под странным углом. От передней мачты остался лишь короткий обрубок. Но в целом корабль неплохо сохранился и казался таким чистым, словно только что покинул док. Мы ринулись вперед и очутились под кормой. Каково было наше удивление, когда мы прочитали название судна – «Стратфорд». Корабль последовал за нами на дно Маракотовой бездны.

Когда мы оправились от потрясения, судьба судна уже не казалась такой уж непостижимой. Мы вспомнили о том, как падали показания барометра, о зарифленных парусах норвежского барка и о странной черной туче на горизонте. Очевидно, над морем разразился циклон невероятной силы и «Стратфорд» не смог противостоять разбушевавшейся стихии. Не оставалось никаких сомнений, что экипаж погиб в полном составе вместе с кораблем: все спасательные шлюпки, хоть и полуразбитые, висели на талях{46}. Да и на какой шлюпке можно было бы спастись в такой ураган? Трагедия произошла через час или два после катастрофы, которая случилась с нами. Очевидно, лот, который мы видели, был брошен за несколько мгновений до начала урагана. Казалось невероятным, что мы все еще живы, а те, кто оплакивал нашу судьбу, погибли. Мы не знали, дрейфовало ли погибшее судно в верхних слоях океана или уже давно лежит в песке, где на него наткнулись атланты.

Бедняга Хави, капитан, а точнее, то, что от него осталось, все еще находился на посту на капитанском мостике. Мертвый моряк крепко сжимал в руках штурвал. Его тело и тела трех кочегаров из машинного отделения утонули вместе с кораблем. Под нашим руководством останки извлекли из корабля и погребли на дне под слоем ила. На могилу каждого уложили венок из морских цветов. Я описываю церемонию подробно, в надежде, что она станет известна несчастной миссис Хави и немного ее утешит. К сожалению, мы не знали имен кочегаров.

Пока мы со Сканлэном и Маракотом отдавали последний долг погибшим товарищам, маленькие люди толпились на корабле. Атланты сновали по судовым отсекам, словно мыши вокруг головки сыра. Судя по неподдельному любопытству и возбуждению, «Стратфорд» был первым современным кораблем, который им удалось увидеть. Впоследствии мы узнали, что кислородные аппараты не позволяли атлантам отлучаться далеко от ковчега: уже через несколько часов аппараты нуждались в перезарядке. Поэтому подводные обитатели могли изучать морское дно лишь на несколько миль вокруг ковчега.

Атланты немедленно принялись за работу: очистили палубу от обломков и стали снимать с корабля все, что может пригодиться в быту. Процесс занял довольно много времени и до сих пор еще не завершен. Нам же посчастливилось добраться до своих кают и унести остатки одежды, книги и некоторые предметы обихода, которые сохранились в более или менее надлежащем виде.

Среди имущества, которое удалось спасти, оказался корабельный журнал «Стратфорда». Капитан вел его до последней минуты, до тех пор пока катастрофа не прервала записи. Это казалось невероятным – мы читали заметки о собственной гибели, зная, что тот, кто делал их, погиб. Последняя запись гласила:

«3 октября. Трое смелых, но безрассудных искателей приключений, вопреки моей воле и советам, опустились на дно океана. Трагедия, которую я предвидел, произошла. Господи, упокой их души. Они начали погружение в одиннадцать часов утра. Меня не покидали сомнения, стоит ли давать разрешение на спуск – приближался ураган. Если бы я тогда не поддался импульсу, то лишь отстрочил бы неминуемую развязку. Я попрощался с каждым из них, предчувствуя, что больше никогда их не увижу. Некоторое время все шло хорошо. В одиннадцать сорок пять они достигли глубины в триста морских саженей. Там камера села на дно. Доктор Маракот послал наверх несколько сигналов. Казалось, все в полном порядке. Вдруг я услышал возглас, в котором подвергалась сомнению прочность стального троса. Трос резко дернулся. Кажется, в это время камера находилась над бездной. Доктор приказал мне очень медленно двигаться вперед. Трубки для подачи воздуха продолжали разматываться еще около половины мили. Затем и они оборвались. Мы в последний раз услышали голоса доктора Маракота, мистера Хедли и мистера Сканлэна.

Еще один экстраординарный случай обязательно должен быть записан. Погода становится все хуже. У меня не осталось времени тщательно обдумать то, что произошло. По моему приказу в море бросили глубоководный лот. Он указал глубину двадцать шесть тысяч шестьсот футов. Груз, конечно, был оставлен на дне. Когда трос вытянули наверх, к нему был привязан носовой платок мистера Хедли с инициалами в углу. Команда была в высшей степени озадачена. Никто не мог предположить, что такое возможно. Надеюсь, что в следующий раз смогу описать случившееся более подробно. Мы кружили на месте в течение нескольких часов, рассчитывая, что на поверхности появится еще что-нибудь. Ведь когда мы вытянули стальной трос, на котором держалась камера, его конец был оборван. Сейчас я должен заняться кораблем. Мне еще никогда не приходилось видеть более угрюмого неба. Барометр на восемь с половиной и продолжает падать».

Такой была последняя весть от наших товарищей. Вслед за этим страшный циклон обрушился на судно и немедленно отправил его на дно.

Мы стояли у погибшего корабля, пока воздух в прозрачных комбинезонах не стал тяжелым. Давление, которое сжимало грудь, послужило сигналом о том, что пора возвращаться. Затем последовало обратное путешествие, которое показало, каким опасностям подвергается подводный народ и почему численность атлантов остается практически неизменной и не растет со временем. По нашим подсчетам количество подводных обитателей, включая греческих рабов, не превышало четырех-пяти сотен человек.

Мы спустились по каменным ступеням и продолжили путь вдоль зарослей, которые опоясывали базальтовый утес. Вдруг Манд указал пальцем вперед и стал делать яростные знаки одному из своих товарищей, который отошел слишком далеко на открытое пространство. В ту же минуту атланты бросились к большим валунам, увлекая нас за собой. Только спрятавшись за валунами, мы узнали причину внезапной тревоги.

На некотором расстоянии от нас вниз пикировала крупная, необычного вида рыба. Формой она напоминала пуховый матрац, вздутую, рыхлую перину. Нижняя часть рыбы казалась более светлой. С нее свисала длинная красная бахрома, вибрации которой давали поступательное движение всему телу. По-видимому, у рыбы не было ни глаз, ни рта, но вскоре она показала, что обладает чрезвычайно развитым чутьем. Член нашей команды, который находился на открытом пространстве, помчался в укрытие, но было уже слишком поздно. Я увидел, как его лицо исказилось от ужаса, когда несчастный осознал, что его ждет.

Чудовище опустилось прямо на него, обволокло со всех сторон, напоминая конверт, и стало пульсировать, словно собиралось разрезать беднягу на куски об острые края кораллов. Трагедия происходила на расстоянии всего лишь нескольких ярдов от нас. Застигнутые врасплох атланты потеряли всякую способность действовать. Первым опомнился Сканлэн. Он выпрыгнул из укрытия, вскочил на широкую спину чудовища, покрытую красными и коричневыми пятнами, и вонзил копье в мягкую плоть. Я последовал за Сканлэном. Маракот и все остальные не остались в стороне и также атаковали монстра. Чудовищная рыба отступила. Она медленно заскользила в сторону, оставляя за собой липкий след.

К сожалению, помощь пришла слишком поздно – прозрачный комбинезон лопнул под тяжестью монстра и атлант захлебнулся. Этот день стал днем скорби. Слезами и тяжелым молчанием встретили обитатели ковчега известие о гибели товарища. Но этот день стал и днем нашего триумфа – отважный поступок поднял нас в глазах подводных обитателей. Что касается необычной рыбы, то доктор Маракот объяснил, что это разновидность рыбы-покрывала{47}, которая хорошо известна ихтиологам. Лишь гигантские размеры увиденного нами чудовища превосходили существующие описания.

Я рассказал об этом существе потому, что его появление стало причиной трагедии. Вероятно, я возьмусь за книгу об удивительных формах жизни, которые здесь встретил. Красный и черный – преобладающие цвета глубоководной фауны, в то время как растительность зачастую окрашена в бледно-оливковый цвет. Водоросли настолько прочны, что лишь изредка попадают в тралы. Вот почему в науке бытует мнение о безжизненности морского дна. Многие морские существа необычайно красивы, некоторые – уродливы и страшны, как ночной кошмар. Ни одно земное животное не сможет сравниться с ними по степени опасности. Я видел черного ската тридцати футов в длину, с ужасным когтем на хвосте. Один удар этого хвоста убивает любое живое существо за считанные секунды. Видел похожее на лягушку создание с зелеными глазами навыкате и прожорливым ртом, переходящим в огромный живот. Если у вас нет с собой электрического фонаря, чтобы ярким лучом отпугнуть монстра, вас ожидает неминуемая гибель. Красный слепой угорь прячется среди камней и убивает жертву с помощью яда. Но самые ужасные обитатели океанского дна – это гигантский морской скорпион и рыба-колдунья, которая рыщет в подводных джунглях.

Однажды мне довелось повстречать настоящего морского змея{48}. Существо это так редко встречается, что едва знакомо человеку. Змеи живут на экстремальной глубине и появляются на поверхности, лишь когда подводные конвульсии выталкивают их из бездны. Как-то раз, когда мы с Моной укрылись среди зарослей ламинарии, мимо нас проплыла или, скорее, проскользнула пара змей. Они были огромными: около десяти футов в ширину и двухсот в длину. Змеи были черными сверху и серебристо-белыми снизу, с высокими плавниками на спине и маленькими, не больше чем у быка, глазками. Об этих созданиях и о многом другом вы сможете прочитать в бумагах доктора Маракота, если его отчет когда-нибудь попадет к вам в руки.

Неделя сменяла неделю. Ничто более не омрачало нашу жизнь. Мы понемногу изучали древний язык и пытались общаться с атлантами. В подводной обители оказалось множество предметов для изучения и наблюдения. Вскоре Маракот настолько постиг древнюю химию, что гордо заявил о том, что готов совершить революцию в современной науке, если только сумеет передать приобретенные знания миру. Кроме всего прочего, атланты научились расщеплять атом. Хотя высвобождаемая энергия оказалась меньше, чем предполагали земные ученые, ее хватало, чтобы служить значительным подспорьем. Знания атлантов в области энергетики и природы эфира также далеко обогнали земные. Пока еще не достижимое на земле превращение мысли в живые образы, посредством которого мы рассказали нашу историю атлантам, а они нам свою, являлось следствием открытого атлантами способа преображать силу мысли в материальные формы.

И все же, несмотря на огромный багаж знаний, который передали атлантам великие предки, в некоторых областях они не могли тягаться с современной земной наукой. Сканлэну выпала честь доказать этот факт. Вот уже несколько недель он пребывал в состоянии непонятного возбуждения. Его распирала какая-то тайна, и он все время ухмылялся собственным мыслям. Мы видели его лишь мельком, от случая к случаю, Сканлэн был ужасно занят. Его единственным другом и поверенным стал толстый жизнерадостный атлант по имени Бербрикс, который отвечал за работу машин и механизмов. Сканлэн и Бербрикс, беседы которых сводились главным образом к жестикуляции и взаимным похлопываниям по спине, скоро стали весьма близкими друзьями и проводили много времени вместе. Однажды вечером Сканлэн зашел в комнату, излучая сияние.

– Послушайте, док, – обратился он к Маракоту. – Я придумал одну забавную вещицу и хочу показать ее местным парням. Они объяснили нам пару пустяков, теперь наша очередь. Не возражаете, если завтра вечером я приглашу их на представление?

– Джаз или чарльстон{49}? – спросил я.

– Чарльстон чепуха. Погодите, пока не увидите. У меня в запасе есть кое-что получше. Но больше я не скажу ни слова. Не хочу вас обижать, но свой товар я буду продавать самостоятельно.

На следующий вечер атланты в полном составе собрались в зале для представлений.

На сцене, сияя от гордости, стояли Сканлэн и Бербрикс. Кто-то из них нажал кнопку, и тут, выражаясь языком Сканлэна, «нас просто ошарашило».

– Внимание, внимание, говорит Лондон! – раздался звонкий голос. – Прогноз погоды для Британских островов. – Вслед за этим понеслись знакомые фразы об осадках и антициклоне. – Первый выпуск новостей. Его величество король открыл новый корпус детской больницы в Хаммерсмите…{50} – И так далее в привычном ритме.

Впервые за все это время мы мысленно перенеслись в Англию. Страна работала не разгибаясь, мужественно несла на широкой спине бремя военных долгов. Затем мы услышали международные новости и новости спорта. Старый мир продолжал жить своей обычной жизнью. Наши друзья-атланты слушали с любопытством, но ничего не могли понять. Однако когда за новостями гвардейский оркестр грянул первые такты из «Лоэнгрина», атланты завопили от восторга. Зрители сорвались со своих мест и ринулись на сцену. Забавно было наблюдать, как они заглядывают под экран, поднимают шторы в поисках невидимого источника музыки. Таким образом мы навечно оставили память о себе в анналах подводной цивилизации.

– Нет, сэр, – объяснял впоследствии Сканлэн. – Мне не удалось сделать передающую установку. У них недостаточно материалов, а у меня не хватает мозгов. Однажды дома я самостоятельно соорудил двухламповый приемник, натянул антенну между бельевыми веревками во дворе и научился им управлять. Я мог поймать любую станцию Штатов. Казалось, что может быть проще, если имеешь под рукой всякие электрические штуки и стеклодувное оборудование, которое намного опережает земное? Почему бы не сварганить штуковину, способную улавливать радиоволны? Волны ведь так же легко проходят сквозь воду, как и сквозь воздух{51}. Когда мы впервые поймали сигнал, со стариной Бербриксом чуть не случился припадок. Но он оказался достаточно смышленым, чтобы разобраться, что к чему. Думаю, что вскоре радио станет здесь привычным делом.

Одним из удивительных открытий химиков Атлантиды был газ в девять раз легче водорода. Маракот назвал его «левиген»{52}. Опыты профессора с газом подсказали идею отправить на поверхность океана шары с информацией о нашей судьбе.

– Я объяснил идею Манду, – сказал Маракот. – Он отдал приказ стеклодувам, через день-два шары будут готовы.

– Но как мы положим туда записки? – спросил я.

– В шаре останется небольшое отверстие, через которое закачивают газ. Мы сможем просунуть бумаги в отверстие, а затем опытные мастера герметически закроют его. Уверен, как только мы отпустим шары, они пулей полетят на поверхность.

– И будут качаться на волнах долгие годы.

– Все может быть. Но шары отражают солнечные лучи. Они, безусловно, привлекут к себе внимание. Мы находимся неподалеку от оживленных морских путей между Европой и Южной Америкой. Не вижу причин для волнения. Если мы пошлем несколько шаров, то хотя бы один из них будет обнаружен.

Таким образом, дорогой Талбот, или тот, кто читает эти записки, мое послание попало тебе в руки. Но за этой идеей последовала другая, более смелая, более судьбоносная. И родилась эта идея в голове американского механика.

– Скажите, друзья, – пробормотал Сканлэн однажды вечером, когда мы сидели в комнате. – Здесь внизу клево: хорошая еда, отличное вино, а лучшие девчонки в Филадельфии выглядят дурнушками по сравнению с местными красотками. Но все это время меня не покидает мысль: я хочу увидеть родную страну еще хотя бы разок.

– Мы все думаем об этом, – сказал я. – Но я не вижу способа осуществить нашу мечту.

– Послушай, дружище! Если баллоны с газом могут донести наверх послания, то они смогут вытащить на поверхность и нас. Только не подумай, что я шучу. Я все рассчитал. Мы можем связать три или четыре шара вместе, и в результате получится неплохой подъемник. Звонок прозвенел, ленточка перерезана и… полетели! Что сможет помешать нам добраться до поверхности?

– Может быть, акулы?

– Чепуха! Я не боюсь акул! Мы помчимся так быстро, что ни одна тварь не успеет нас догнать. Акуле покажется, что мимо пронеслись три вспышки молнии. Мы полетим с такой скоростью, что выскочим из воды футов на пятьдесят. Бьюсь об заклад: если какой-нибудь болван увидит наш прыжок, он с перепугу начнет бормотать молитвы.

– Предположим, это возможно. Что случится дальше?

– Черт побери! Давайте не будем загадывать! Почему бы не испытать судьбу? Иначе мы застрянем здесь навсегда. Я лично хочу попробовать…

– Я, безусловно, испытываю огромное желание вернуться, хотя бы для того, чтобы познакомить научную общественность с результатами наших исследований, – сказал Маракот. – Только в моих силах повлиять на ученых мужей и донести до них всю важность сделанных нами открытий. Я поддерживаю предложение Сканлэна.

Существовали причины, – о них я сообщу позднее, – которые не позволяли мне разделять энтузиазм моих товарищей.

– Это настоящее безумие. Если нас никто не будет ждать на поверхности, мы будем долго дрейфовать по течению, пока не умрем от голода или жажды.

– Но как мы можем надеяться на то, что кто-то станет нас ожидать?

– Думаю, это можно устроить, – заявил Маракот. – Мы сообщим свои координаты с погрешностью в одну-две мили.

– И нам немедленно придут на помощь, – с горькой иронией добавил я.

– Босс абсолютно прав. Послушайте, мистер Хедли, вы напишете в своей записке, что мы… дайте-ка заглянуть в журнал… находимся на двадцать седьмом градусе северной широты и двадцать восьмом градусе четырнадцати минутах западной долготы. Понятно? А далее накарябаете, что три самых отважных парня в истории: великий ученый Маракот, восходящая звезда – собиратель жучков Хедли и супермеханик Сканлэн – гордость «Мерибанка» умоляют со дна океана о помощи. Уразумели мою идею?

– Да. И что дальше?

– Дальше все будет зависеть от них. Этот вызов не может оставить их равнодушными. То же самое я читал о Стэнли, который отправился спасать Ливингстона. Теперь им придется подумать о том, что делать: вытянуть нас отсюда или подобрать на поверхности.

– Мы сами должны предложить способ спасения, – произнес профессор. – Пусть спасатели забросят глубоководный лот. Мы будем смотреть в оба. Когда лот опустится, привяжем к нему записку с распоряжениями.

– Отлично! – завопил Сканлэн. – Лучше не придумаешь!

– А если одна милая леди захочет испытать судьбу вместе с нами, то поднять на поверхность четверых не сложнее, чем троих, – хитро улыбнулся Маракот, обернувшись ко мне.

– В таком случае поднять пятерых не сложнее, чем четверых, – заявил Сканлэн. – Надеюсь, что вы все поняли, мистер Хедли. Не забудьте написать то, о чем мы говорили, и не пройдет и шесть месяцев, как вы снова окажетесь в Лондоне.

Таким образом, мы решили выпустить два шара в воду, которая стала для нас тем же, чем воздух для вас. Два наполненных невесомым газом шара поднимутся на поверхность. Неужели обоим суждено потеряться? Возможно. Мы очень надеемся, что хотя бы один из них достигнет цели. Все в руках Провидения. Если окажется, что ради нашего спасения невозможно ничего предпринять, то хотя бы дайте знать тем, кому мы не безразличны, что мы все еще живы и находимся в безопасности. Если же представится возможность прийти нам на помощь и для этого будут желание и деньги, мы сообщим, каким способом это можно сделать.

– А пока прощайте. Или au revoir[6]?»

На этом закончилась история из стеклянного шара.

В предыдущей части повествования изложены факты, которые стали известны ко времени подготовки рукописи к печати. Когда книга уже была передана в набор, подоспел совершенно неожиданный сенсационный эпилог. Я имею в виду историю о чудесном спасении отважных искателей приключений мистером Фаверджером на паровой яхте «Марион». Рассказ о фантастическом событии был передан с яхты по радио, принят радиостанцией на островах Кабо-Верде{53} и немедленно распространен в Европе и Америке. Репортаж был написан мистером Осборном, известным журналистом «Ассошиэйтед пресс».

Оказалось, что вскоре после того как Европа узнала о судьбе доктора Маракота и его друзей, была организована спасательная экспедиция. Мистер Фаверджер великодушно предоставил прекрасную паровую яхту для нужд экспедиции и сам решил присоединиться к отряду спасателей. «Марион» отплыла из Шербура{54} в июне. В Саутгемптоне{55} на борт поднялись мистер Осборн и кинооператор. Затем экспедиция направилась к участку океана, указанному в письме. На место яхта прибыла 1 июля.

В воду снова был заброшен длинный металлический канат. К тяжелому грузу привязали бутылку, внутри которой была записка. Она гласила:

«Ваши письма попали в надежные руки. Мы здесь, чтобы помочь. Это послание будет продублировано по радио в надежде, что вы его услышите. Мы станем медленно курсировать по этому району. Когда прочитаете записку из бутылки, пожалуйста, положите на ее место ваши инструкции. Мы будем следовать им неукоснительно».

В течение двух дней «Марион» бороздила квадрат поиска без видимых результатов. На третий день спасателей ожидал сюрприз: всего в нескольких ярдах от судна из воды выпрыгнул небольшой светящийся шар. Стеклянный шар в точности соответствовал описанию, сделанному в послании Хедли. С огромным трудом шар удалось разбить. В нем находилось письмо следующего содержания:

«Спасибо, дорогие друзья. Мы невероятно тронуты вашей преданностью и заботой. Нам удалось поймать радиосигнал, но ответить мы можем лишь таким способом. Мы пытались схватить бутылку, но течение подбрасывает ее так высоко, а сопротивление среды настолько сильно, что даже самый проворный из нас не в силах за ней угнаться. Предлагаем назначить рискованное предприятие на завтра, на шесть часов утра. Согласно нашим расчетам, завтра вторник, 5 июля. Мы появимся на поверхности поодиночке. Таким образом, любые замечания оставшимся под водой товарищам могут быть переданы по радио. Огромное спасибо еще раз.

Маракот, Хедли, Сканлэн».

Далее повествование продолжит мистер Осборн:

«Стояло прекрасное летнее утро. Темно-сапфировое море казалось гладким, как стекло. Высокий голубой небосвод не омрачала ни одна туча. Команда «Марион» была на ногах с раннего утра и с живейшим интересом ожидала предстоящее событие. По мере того как стрелки часов приближались к шести, ожидание становилось невыносимым. На сигнальную мачту взобрался дозорный. Без пяти минут шесть мы услышали его крик – бдительный моряк указывал на какой-то предмет справа от судна. Мы столпились у правого борта. Мне удалось забраться на шлюпку, с которой открывался прекрасный вид. В прозрачной воде я увидел нечто похожее на серебристый пузырь, который с огромной скоростью мчался вверх из глубины океана. Пузырь вырвался на поверхность на расстоянии двух сотен ярдов от яхты. Красивый блестящий шар трех футов в диаметре взлетел в воздух и поплыл, подгоняемый ветром, словно детский воздушный шарик. Это было чудесное зрелище, но в наши сердца закралась тревога: к шару был привязан обрывок веревки, следовательно, драгоценный груз потерялся в пути.

Немедленно с борта корабля была отправлена радиограмма следующего содержания:

«Ваш шар появился рядом с судном. К нему не было ничего прикреплено».

Тем временем мы спустили на воду шлюпку, чтобы быть готовыми к любому развитию событий.

Сразу после шести прозвучал очередной сигнал дозорного. Еще через мгновение я снова увидел серебряный шар, который поднимался гораздо медленней, чем первый. Достигнув поверхности, шар поднялся в воздух, но его тяжелый груз оставался под водой. Грузом оказалась объемная связка книг, кипа бумаг и множество мелочей, обернутых в прочную рыбью кожу. Тюк был поднят на борт. Мы сообщили радиограммой о том, что груз получен, и стали ждать следующего послания.

Ждать пришлось недолго. В воде снова показался серебряный пузырь. Пузырь высоко выстрелил в воздух, но на этот раз, к нашему удивлению, на длинной веревке, привязанной к пузырю, висела тонкая женская фигурка. Стремительное движение шара подняло ее в воздух, но уже через мгновение женщина снова оказалась в воде, а еще через несколько минут ее подняли на борт. Кожаное кольцо крепко опоясывало верхнюю часть шара. С кольца свисали длинные ремни. Ремни были привязаны к поясу на талии женщины. Голову и туловище незнакомки выше пояса покрывал оригинальный стеклянный комбинезон грушевидной формы. Я называю комбинезон стеклянным, потому что он был изготовлен из того же легкого упругого материала, что и шары. Комбинезон был практически прозрачным, лишь тонкие серебристые прожилки пронзали его поверхность. Эластичные застежки плотно прилегали к талии и плечам женщины, и вода не могла попасть внутрь. Кроме того, костюм был снабжен аппаратами для регенерации воздуха, которые описал Хедли в своем послании.

Мы с трудом сняли комбинезон и уложили девушку на палубе. Бедняжка находилась в глубоком обмороке, но дыхание было равномерным, поэтому мы надеялись, что она скоро оправится от последствий стремительного подъема и резкой перемены давления. К счастью, перепад давления оказался не слишком велик: плотность воздуха внутри костюма была несколько выше, чем в атмосфере, а прочная оболочка делала риск минимальным. Такое давление не нанесло бы вреда здоровью земного ныряльщика и вряд ли остановило бы его.

По всей видимости, перед нами была женщина из Атлантиды, которую Хедли называл Мона. Если все подводные жители были так же красивы, как она, то раса атлантов достойна вновь появиться на земле. У Моны была смуглая кожа, прекрасные, выразительные черты лица, длинные черные волосы и удивительные карие глаза, которыми она глядела по сторонам с очаровательным любопытством. Морские раковины и перламутр украшали кремовую тунику и сверкали в темных волосах. Более пленительной наяды нельзя было и представить. Мона казалась воплощением вечной загадки океана. Постепенно в глазах женщины появлялось осмысленное выражение. С грацией молодой лани она вскочила на ноги и подбежала к борту.

– Сайрус! Сайрус! – закричала она.

Мы по радио успокоили тех, кто остался внизу. Вскоре они, один за другим, появились из глубины. Каждый взлетел в воздух на высоту тридцать-сорок футов и снова свалился в воду. Мы немедленно выловили героев и по одному подняли на борт. Все трое были без сознания, а у Сканлэна кровоточили уши и нос. Но уже через час все трое были в состоянии подняться на ноги. Любопытно, что первые действия каждого из них были достаточно характерны. Хохочущая толпа потащила Сканлэна в бар. Оттуда и сейчас доносятся веселые возгласы. Должен признаться, что шум не очень способствует работе. Доктор Маракот схватил кипу бумаг, вытащил толстую тетрадь, исписанную, насколько я могу судить, алгебраическими формулами, и молча пошел в каюту. А Сайрус Хедли немедленно бросился к девушке и, кажется, не собирается больше с ней расставаться.

Таково положение дел. Верю, что мощности нашего передатчика будет достаточно, чтобы станция на Кабо-Верде поймала сигнал. Детали этого удивительного приключения будут сообщены позднее непосредственными участниками событий».

Глава 6

После наших удивительных приключений на дне Атлантического океана множество людей написало мне, Сайрусу Хедли – ученому из Оксфорда, профессору Маракоту и даже Биллу Сканлэну. Нам удалось совершить глубоководное погружение на участке океана, удаленном на двести миль от Канарских островов. Рискованный эксперимент заставил пересмотреть господствующие теории о подводной жизни, давлении воды, но самое главное – позволил обнаружить древнюю цивилизацию, которая смогла выжить в исключительно неблагоприятных условиях. В письмах содержатся просьбы рассказать о погружении более подробно. Подобное желание понятно и легко объяснимо: записи, которые я отправлял на землю, слишком поверхностны и скрывают множество фактов. Некоторые документы до сих пор не стали достоянием общественности, особенно те, где описаны ужасные эпизоды наших встреч с Темноликим Властелином. Эти встречи представляют собой настолько экстраординарные события и ведут к таким удивительным выводам, что мы посчитали, что будет разумнее оставить их на потом. Однако сейчас наука готова принять наши умозаключения. Должен добавить, что с тех пор как ученые увидели мою невесту, достоверность наших рассказов не подвергается сомнению. Лишь поэтому я рискнул представить вниманию общественности эти записки. Надеюсь, что факты, изложенные здесь, не вызовут отторжения.

Перед тем как непосредственно перейти к ужасающим подробностям, я хочу вспомнить о замечательных месяцах, проведенных в подводной обители атлантов, об удивительных людях, которые с помощью прозрачных костюмов могут передвигаться по морскому дну с такой же легкостью, с какой лондонцы передвигаются по брусчатке.

Поначалу наше положение в подводном государстве скорее напоминало положение пленников, нежели гостей. Со временем все изменилось. Благодаря гению доктора Маракота наше появление стало восприниматься как знак свыше. Атланты ничего не знали о нашем побеге. Они без сомнения предотвратили бы его, если б смогли. Очевидно, после нашего побега появилась легенда о том, что мы возвратились в некие высшие сферы, прихватив с собой самый прекрасный цветок из их сада.

Сейчас я хотел бы рассказать обо всем по порядку: об удивительном мире, где мы очутились, о невероятных приключениях, которые нам удалось пережить. Оглядываясь назад, я отчетливо вижу, что самым странным и необычным в бесконечной череде событий оказалась встреча с Темноликим Властелином. Эту встречу мы, без сомнения, запомним на всю оставшуюся жизнь. Иногда я жалею о том, что не задержался в Маракотовой бездне: слишком много загадок еще не разгадано, слишком много вопросов осталось без ответа. Мы довольно быстро учили язык атлантов, поэтому с каждым днем получали все большее количество информации.

Опыт помогал этим людям понять, чего следует бояться, а что абсолютно безопасно. Я хорошо помню, как однажды прозвучал сигнал тревоги. Мы немедленно облачились в прозрачные водолазные костюмы и выскочили наружу. Но что последовало за этим, почему мы бросились бежать и что нам следовало делать дальше, до сих пор окутано таинственной дымкой. Мы тогда не могли ошибиться: лица наших спутников-атлантов были перекошены гримасами ужаса. Когда мы добрались до подводного плато, то обнаружили группу греков рабов, которые торопились обратно в ковчег. Многие не выдерживали такого темпа, спотыкались и без сил падали в вязкий ил. Мне стало ясно, что целью нашей экспедиции являлось спасение этих бедолаг. Ни у кого не было оружия, вокруг не было и намека на опасность.

Вскоре всех рудокопов затолкали в помещение. Когда последний из них протиснулся в узкую дверь, мы оглянулись, чтобы рассмотреть, что их так напугало. Вдалеке мерцали два бесформенных, зеленоватых, светящихся изнутри облака с рваными лоскутными краями. Облака находились в полумиле от нас и скорее дрейфовали, чем двигались в нашу сторону. Их приближение вызвало настоящую панику среди атлантов. Они ринулись обратно и успокоились лишь после того, как плотно закрыли наружную дверь.

Мощные помпы откачали воду. Нам более ничего не угрожало. Над дверной перемычкой находился прозрачный кристалл, десять футов в длину и два фута в ширину. Луч света, направленный на него изнутри, чудесным образом преломлялся и расходился в воде широким пучком. Поднявшись по лестнице, которая была предназначена специально для подобных случаев, мы бросили сквозь грубое стекло взгляд наружу. Пара зеленоватых, округлых, светящихся объектов медленно вращалась в воде у самого входа. Увидев их, атланты оцепенели от ужаса. Вдруг одно существо рванулось вверх и прильнуло к стеклу с обратной стороны. Атланты немедленно столкнули меня вниз, чтобы вывести из зоны его воздействия. Очевидно, я оказался не слишком расторопным: небольшой клок волос подвергся пагубному излучению. Волосы в этом месте побелели.

Прошло немало времени, прежде чем атланты вновь осмелились открыть наружную дверь. Смельчак, которого отправили на разведку, был встречен очень радушно: его похлопывали по спине, крепко жали руки. Атланты всем своим видом выказывали восхищение его отвагой. Разведчик доложил, что вокруг все чисто, и на лица подводных обитателей вернулись улыбки. О странном видении никто более не вспоминал. Лишь название чудовища – пракса – несколько раз слетело с губ наших оживившихся товарищей. Больше всех радовался профессор Маракот: теперь ничто не могло помешать ему совершать привычные вылазки на дно с сетью и стеклянной вазой.

– Новая форма жизни: частично органическая, частично газообразная, – сделал вывод профессор. – Существо, без сомнения, обладает высоким интеллектом.

Сканлэн описал существо в менее научной форме:

– Адское чудовище.

Два дня спустя мы отправились в очередную экспедицию по подводным джунглям. Группа из нескольких человек неторопливо передвигалась вдоль кромки утеса. Неожиданно наше внимание привлекло мертвое тело. Очевидно, одному из рудокопов не удалось спастись от чудовища. Стеклянный костюм был раздавлен. (Прозрачный материал скафандров необычайно прочен, чтобы раздавить стекло, требуется недюжинная сила. Вы уже знаете об этом из моих первых посланий.) Тело бедняги оставалось неповрежденным, зато отсутствовали глаза.

– Любитель деликатесов, – сказал профессор после возвращения на базу. – В Новой Зеландии обитает ястреб, который убивает овец лишь ради того, чтобы полакомиться небольшой надпочечной железой животного. А это существо убивает людей ради их глаз. В небесах, на земле и под водой у природы есть лишь один закон, и, увы, имя этому закону – жестокость.

Мы уже успели убедиться в справедливости слов профессора: жизнь под водой предоставила нам такую возможность. Я хорошо помню, что мы неоднократно наблюдали странного вида канавы, прорытые в мягком океаническом грунте. Казалось, что кто-то катает по дну бочонок с пивом. Расспросив атлантов, мы смогли сделать заключение, что за существо оставляет подобные следы. Язык атлантов изобилует щелкающими звуками, аналогов которым нет в европейских языках. «Криксчок» – так, вероятнее всего, звучит название существа по-английски. Чтобы понять, как оно выглядит, нам пришлось прибегнуть к помощи передатчика мыслей. На экране появилось изображение монстра, которого профессор смог идентифицировать как гигантского морского слизняка. Слизняк походил на длинную сосиску, у него были круглые глаза, посаженные на прочные стебли; со всех сторон он был покрыт жесткой щетиной. Его появление на экране было встречено возгласами ужаса и отвращения.

Подобная реакция атлантов лишь раззадорила профессора, распалила его страсть к новым знаниям. Ему не терпелось выяснить, к какой группе, отряду и виду принадлежит неизвестная тварь. Я не особенно удивился, когда во время очередной вылазки на дно профессор Маракот остановился в том месте, где слизняк оставил следы, а затем решительно двинулся к нагромождению базальтовых блоков, за которыми, по всей видимости, пряталось чудовище. У каждого из нас в руках были пики, которые служат атлантам для обороны. Но пики казались слишком слабым оружием против неведомого гиганта. Профессор поплелся в сторону гнезда. Нам ничего не оставалось, как двинуться следом.

Каменное ущелье, состоящее из вулканических обломков, тянулось вверх. Его окаймляли красные и черные заросли ламинарии – самого распространенного представителя морских глубин. Мы продвигались довольно медленно: под водой вообще трудно двигаться, а здесь, кроме всего прочего, приходилось карабкаться в гору. Неожиданно мы наткнулись на существо, за которым охотились. Его размеры и внешний вид не внушали особого оптимизма.

Чудовище наполовину высунулось из логова, которое представляло собой полое дупло в базальтовой породе. Нашему взору открылись не менее пяти футов щетинистого тела. На нас уставились желтые, сверкающие как агаты глаза. Каждый был величиной с тарелку. При нашем приближении глаза высоко поднялись на длинных стеблях. Чудовище стало неторопливо выползать из норы, извиваясь всем туловищем, словно гусеница. Когда оно подняло голову, я заметил, что его тело покрыто присосками одинаковой формы и размера, словно подошвы теннисных туфель. Тогда я не мог предположить назначение этих присосок. Но вскоре мы все увидели наглядный пример их использования.

Профессор с копьем наперевес бросился вперед. Выражение его лица не оставляло сомнений: желание получше разглядеть редкое существо напрочь вытеснило страх из его сердца. Сканлэн и я не были столь же бесстрашны. Но у нас не было выбора, мы не могли оставить старика Маракота одного.

Чудовище бросило на нас долгий взгляд и стало медленно двигаться вниз, неуклюже извиваясь в узком проходе между камнями. Время от времени оно поднимало глаза, чтобы убедиться в том, что мы все еще находимся на месте. Существо шевелилось настолько медленно, что нам, казалось, ничего не угрожало: мы могли убежать от него в любую минуту. Если б мы знали, как близко от смерти находились в тот миг!

Нас, без сомнения, спасло Провидение. Чудовище все еще тяжело двигалось в нашу сторону, когда на расстоянии шестидесяти ярдов от него появилась крупная рыба. Она беззаботно плыла между красочными водорослями, пока не оказалась посередине между нами и морским слизняком. Вдруг рыба конвульсивно дернулась, повернулась брюхом кверху и пошла на дно. В эту самую секунду каждый из нас почувствовал неприятное покалывание по всему телу. Колени на мгновение подогнулись. Старый Маракот был таким же осторожным, как и бесстрашным. Он немедленно оценил степень опасности и пришел к выводу, что игра окончена. Нам противостояло существо, которое использовало мощные электрические разряды, чтобы убивать добычу. Против него наши пики были так же бесполезны, как и против пулемета. Если бы по счастливой случайности рыбы не оказалось поблизости, нам пришлось бы испытать на себе полную силу его электрических батарей. Вполне вероятно, что мы погибли бы на месте. Мы ретировались со скоростью, на которую только были способны, на неопределенное время оставив идею о знакомстве с гигантским электрическим слизняком.

Слизняк – один из наиболее опасных обитателей океанских глубин. Но существовали и другие. Небольшая красная рыбка, размером не больше сельди, с большим ртом и рядом огромных острых зубов, при обычных обстоятельствах была безвредной, но стоило пролиться хотя бы небольшой капле крови, как у жертвы не оставалось шансов уцелеть: обезумевшие твари за считанные секунды разрывали ее на части. Нам пришлось стать свидетелями подобной трагедии. Один из рабов на руднике по неосторожности поранил руку. Через мгновение бедняга был окружен сотнями, тысячами сверкающих как молнии тварей. Напрасно несчастный пытался стряхнуть их с себя. Напрасно его потрясенные товарищи отгоняли рыб ударами пик и лопат. Нижняя часть тела рабочего, не защищенная костюмом, растворилась на наших глазах. Еще минуту назад мы видели человека, мгновение – и от него осталась лишь кроваво-красная масса и белые обглоданные кости. Еще через минуту на дне лежал человеческий скелет. Зрелище было настолько ужасным, что мы долго не могли прийти в себя. Впечатлительный Сканлэн не смог справиться с потрясением и потерял сознание. Мы с огромным трудом дотащили его домой.

Но зрелища, свидетелями которых мы становились, не всегда были ужасными. Одно из них запечатлелось в моей памяти навсегда. Это произошло во время очередной подводной экскурсии. Атланты почти всегда сопровождали нас, но иногда полагали, что мы способны справиться сами ввиду отсутствия очевидной опасности. Тогда мы отправлялись на прогулки самостоятельно. В тот день мы пересекали местность, с которой были неплохо знакомы. Неожиданно перед нами открылся довольно большой, покрытый желтым песком участок шириной в пол-акра. Мы долго мучались в догадках, каким образом песок оказался на этом месте, ведь еще вчера его там не было. Принесло ли его подводным течением или перед нами результат действия вулканических сил? Вдруг песчаный участок поднялся и, медленно покачиваясь, поплыл прямо над нашими головами. Это была огромная камбала. Профессор Маракот успел заметить, что рыба отличалась от обычной камбалы лишь своими размерами. Очевидно, богатая питательными веществами растительность океанского дна позволила рыбе вырасти до подобных размеров. Рыба сделала над нами круг и исчезла в темноте. Некоторое время мы могли видеть ее поблескивающее белое брюхо. С тех пор нам не приходилось ее встречать.

Конец ознакомительного фрагмента.