© Игорь Смирнов, 2018
ISBN 978-5-4490-2004-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Как я познакомился со своей женой
Рассказ
На то собрание я попал не то что бы случайно – не по своей воле. Быть может, даже против неё. Двумя днями раньше, то есть в пятницу, начальник отдела вызвал меня к себе: «Нужно помочь в одном мероприятии». Тон у него был такой, будто он спрашивал разрешения или по крайней мере советовался со мной. Начальник у нас – человек деликатный. Из тех про кого говорят: мягко стелет… В голове у меня тут же составился перевод его сообщения: «Пришла пора возвращать долги». Я не возражал, вообще молчал, только придал лицу выражение ещё более сосредоточенного внимания. Помнится, даже был рад, что рассчитаться удастся так скоро. «Не бывает худа без добра». Нет, скорее наоборот, добра без худа. Что я должен сделать? Наверняка, что-нибудь такое перед чем любой другой сотрудник взовьётся на дыбы.
Утром в воскресенье отправишься в Парниковый, продолжал шеф.
Парниковый – так район называется. Не знаю, в честь чего. Может быть, там засилье парников… Не это главное. Это очень отдалённый район. Даже не окраина, даже не пригород, быть может. Я ещё ни разу там не бывал – за свои двадцать пять лет жизни.
Не беспокойся, начальник заусмехался, туда пойдёт автобус, в восемь утра. Будешь ждать его на площади Нежной Революции. Приедешь… Нужно будет всего лишь настроить им микрофон, ввести нужную программу в компьютер голосования и выступлений…
И всего-то? Наверно, я удивлённо приподнял брови. Тащиться ради таких пустяков в этакую даль. Неужели не нашлось специалиста поближе?
Начальник мои мысли будто читал. Он многозначительно на меня посмотрел, постучав наполовину истлевшей сигаретой о край пепельницы, – и не сказал больше ни слова.
Автобус втащился на площадь за минуту до назначенного часа. Чересчур громко, пожалуй, урчал мотор, – не только в близстоящих домах, но и во всём городе жители ещё спали, снимая усталость и напряжение впрок перед очередной рабочей неделей. Мне сделалось неловко за этот беспардонный шум, – как будто я лично его производил. Мне внушил сомнение самый вид прибывшей машины: устаревшая модель с выпирающим вперёд двигателем, маленьким салоном и единственной дверью для пассажиров, открывающейся посредством простого рычага. Ну да ещё дверь сзади – и можно использовать колымагу как катафалк. Тот ли? – заволновался я. Уже четверть часа я нервно прохаживался по тротуару, пытаясь проверить, не напутал ли чего, правильно ли понял слова начальника, надёжно ли запомнил их? Я склонен совершать от усердия малозначащие на первый взгляд, а потом оказывающиеся непростительными и даже непоправимыми, ошибки.
Водитель, затормозив, открыл дверь, действительно, рычагом.
«В Парниковый?» – недоверчиво спросил я, не решаясь сразу подчиниться этому молчаливому приглашению. Шофёр кивнул. Я с преувеличенной, должно быть, прытью вскочил по ступенькам в автобус и упал на ближайшее сиденье, перед тем быстро окинув взглядом салон. В нём сидело ещё трое мужчин, примерно моего возраста или чуть старше, мне не знакомых. Я оказался сидящим к ним спиной и тут же пожалел о таком своём невежестве. Но казалось ещё более глупым исправлять ошибку: вставать, здороваться с ними, переходить на другое место. Буду делать вид, что ничего не произошло, решил я, что так и надо. В конце концов, случившегося не отменишь. Да и ни к чему размениваться на эти телячьи нежности.
Я уставился в окно, потому что ничего другого мне и не оставалось. Стандартные блочные застройки скоро кончились. Домишки столь разнообразных очертаний и цветов так беспорядочно составляли одноэтажные улочки, которые потянулись одна за другой, что запомнить дорогу было совершенно невозможно. Через полчаса этот однообразно пёстрый ландшафт начал несколько меня раздражать, – из-за того, вероятно, что я не мог сориентироваться, сколько ещё осталось ехать. Спросить у своих попутчиков или тем более у водителя я стеснялся. Я даже не знал, чем эти самые попутчики были заняты. Может, играли в карты? А может, спали? Я был и сам не прочь вздремнуть. Но, во-первых, мякоть спинки сиденья доходила мне только до лопаток, а выше торчала уходившая концами в неё дугообразная железная труба; а во-вторых, спать здесь сейчас мне вообще представлялось неуместным. Что подумают обо мне – они? Оглянуться на них я боялся тоже.
Мучения мои растянулись на полтора часа, – я говорю об этом с полной уверенностью, поскольку справлялся относительно хода времени чуть ли не ежеминутно.
Вдруг автобус стал. Путь преграждало жёлтое, видимо, недавно отштукатуренное и покрашенное здание этажа этак в три-четыре высотой, что было не просто определить, так как это был не квартирный дом, а… Дом культуры, догадался я. Строение весьма неопределённого архитектурного стиля, в них я, впрочем, и не силён. Построен лет тридцать-сорок назад, решил я. Ну да, дом культуры.
Попутчики мои прошли мимо меня и через дверь, которую водитель, оказывается, уже отрыл, вышли наружу. «Всё, приехали», – сообщил шофёр, как-то скептически покосившись на меня.
Я поспешно встал. Только тут я узнал, что ноги совершенно затекли, – они почти не слушались. Пока я выбирался из автобуса, опередившая меня троица куда-то пропала, очевидно, уже прошла в дом. Я тоже заковылял к открытой, наполовину распахнутой двери между двух ложных колонн.
Миновав тесный и полутёмный тамбур, я попал в большой зал, размеры которого заставляли предполагать, что он-то и занимает львиную долю всего объёма здания, почти не оставляя пространства на закулисные и прочие помещения. Дальняя от меня половина зала была заставлена рядами деревянных кресел с откидными сиденьями, какие бывают в кинотеатрах, клубах и проч. Там сидело всего пять-шесть человек. На другой же, ближней половине зала, свободной от всякой мебели, на голом довольно вытертом паркете толклась уже добрая полусотня посетителей, сгруппировавшихся в большие и малые кучки, где велись какие-то разговоры, вместе составлявшие нестройный гул. Попутчиков своих я здесь просто уже не смог бы найти, даже если бы попытался. А впрочем, мне самому было не понятно, зачем мне это нужно? Наверно, для того, чтобы скинуть с себя этот жалкий растерянный вид неприкаянного одиночки, переминающегося у входа.
«Всё-таки произошла какая-то путаница», – подумал я.
Вдруг от одной из компаний отделился мужчина, одетый весьма официально, и направился ко мне, – я сразу об этом догадался.
«Вы от …?» – он назвал имя моего начальника. Пока он шагал ко мне, я успел приглядеться к нему получше: лет сорока, с впалыми щеками аскета и острым взглядом. Никогда прежде я его не встречал.
«Да-да», – я сопроводил ответ энергичным кивком и даже заулыбался.
«Очень хорошо, – пробормотал мой визави, а сам нахмурился. – Вернее, очень жаль, – тут же поправил он себя, чем, кстати, не очень меня и удивил: я всегда наготове попасть в очередной просак. – Видите ли, мы уже нашли человека, который настраивает нашу аппаратуру».
Он не сделал никаких указующих жестов, даже не повернулся, – я сам посмотрел в дальний конец зала: чуть левее средины сцены и стоявшего там длинного покрытого серой скатертью стола (а позади него, на заднике сцены, на порядочной высоте висел большой портрет человека с тонкой продолговатой полоской подбритых усов на слегка наклонённом лице вытянутой формы, – он показался мне похожим на Джорджа Оруэлла, каким я видел того на одном фото), так вот, левее этого стола и ниже (на добрых полметра ниже или насколько там сцена возвышалась над полом), к сцене впритык поставлен был ещё один стол, более короткий, и над тремя объёмистыми терминалами, водружёнными на него, выставив спину горбом, как моя мама и бабушка говаривали, согнулся «в три погибели» какой-то субъект. Мне даже стало неловко за него. Он мог бы уже и не надрывать себя так. Я не представлял для него никакой опасности. Хотя, кто его знает, может, его поза была вызвана искривлением позвоночника. Я сам с детства сутулюсь и горблюсь.
«Вот как!.. – вырвалось у меня; я смотрел снова в лицо стоявшему напротив несимпатичному мне аскету и, боюсь, обиду свою не сумел скрыть. – Значит, я могу быть свободен…»
«Да… То есть, я думаю, что вы всё равно не сможете вернуться домой скорее, чем обратным рейсом того же автобуса».
«И мне придётся ждать окончания …?»
«Получается, так», – и мина при этом была у него столь страдальческой, что я просто не мог излить своё негодование на него.
«Пойдёмте, я проведу вас…» – он повёл меня прочь от выхода, к рядам и, остановившись возле одного из них, указал мне на крайнее сиденье. Я сел и даже поблагодарил его, хотя услуга показалась мне совершенно нелепой и даже глупой: сюда-то я сумел бы добраться и без его помощи!
Впрочем, несколько остынув, я счёл, что некоторой целесообразности она всё же не лишена. «Так он может потом быстро меня найти, если такая надобность возникнет». Должен заметить, что места никак обозначены не были.
Довольно скоро собрание началось. Я не могу сообщить, чему оно было посвящено, поскольку заранее был предупреждён своим шефом и дал ему обещание не разглашать тайну, а кроме того находился в несколько рассеянном состоянии и совсем не вникал в то, о чём говорилось со сцены. Посожалев, что не захватил с собой никакой книги, а не взял я её потому, что опасался её здесь забыть, – я ужасно боюсь этого, хотя ни разу ничего подобного со мной не случалось: объяснением, впрочем, может быть то, что я и не беру никуда книг с собой, – я принялся глядеть на людей, заполнивших (почти без изъятия, что меня удивило) все места в зале. Не рассчитывая встретить знакомых, я был просто поражён, увидев сидевшую впереди меня рядов на пять и мест на пятнадцать правее мою одноклассницу М. М. заставила меня пережить первую в моей жизни любовь, о чём я до сих пор вспоминаю с благоговейным трепетом. Я не видел М. уже лет пять. За это время она ничуть не изменилась, – я имею в виду то, что она не потолстела, не похудела и не подурнела. Но повзрослела, несомненно, – с восхищением отметил я её вполне зрелую красоту. Она тоже заметила меня, и мы обменялись обрадованными, чуточку удивлёнными улыбками. «Уже замужем, наверно, – решил я. – Нужно подойти к ней в перерыве и расспросить, как она живёт».
Но в первую же секунду объявленного председателем перерыва все повскакивали с мест и выбежали на другую половину зала, устроив там невероятную толчею. Я тут же потерял М. из виду, – следовательно, она тоже была уже в окутанной сизым табачным дымом толпе. Тогда и я поплёлся туда, отчасти из надежды отыскать всё-таки М., отчасти – сам не знаю зачем, наверно, от того, что нечего было делать.
М. однако я не нашёл. Зато услышал вдруг обрывок чьего-то разговора: «Автобус… сейчас отъезжает…» Я не решился тут же расспросить говорившего, да и пока крутил головой, он тоже исчез куда-то, и потому я кинулся на поиски худого мужчины, взявшего меня здесь под свою опеку. «А как же иначе? Он встретил меня и указал мне место, – рассуждал я. – Значит, он и отвечает за моё пребывание здесь». Мне трудно ручаться за свои подслеповатые глаза, но кажется, во время заседания я видел его в президиуме.
Счастье, похоже, улыбалось мне, и я тут же наткнулся на своего чичероне.
«Правда ли, что автобус отправляется сейчас?»
«Да… он уже… уже уехал. Я думал, что вы… тоже…»
«Как, как! – вскричал я. – Это вы должны были посадить меня туда…»
«Почему вы так волнуетесь?» – он нервно покусывал нижнюю губу.
«Там осталась моя куртка!» – выпалил я раздосадованно.
«Да? Извините… Очень сожалею… Но вы не волнуйтесь. По окончании собрания вас отправят другим автобусом. Ваша куртка не пропадёт…»
«Когда это ваше собрание закончится?» – прошипел я, уже совершенно не заботясь о впечатлении, производимом на него.
«Часа… – он опустил взгляд на своё левое схваченное блестящей „вотч“ запястье. – Часа через полтора».
Я вернулся на своё место – а может быть, и не на своё, поскольку они ничем не отличались, – едва не плача. Вторую часть заседания я запомнил ещё хуже первой.
Не знаю, полтора ли прошло часа, но едва только собрание закрыли, и я подумал – не так, впрочем, сердито, как, пожалуй, должен был, – подумал: «Ну где этот распорядитель? Ему бы президентом быть, он бы вывел нас к процветанию…» – как он тут как тут и объявился.
Схватил меня под руку, грубовато даже, ни слова не говоря куда-то потащил, одному ему ведомым способом ориентируясь в расползающейся, распадающейся на кучки и отдельных субъектов толпе, которая ещё полминуты назад была собранием.
«Верóника, вручаю вам (так и сказал: вручаю, как про вещь) этого молодого человека», – отрывисто бросил он, подведя меня к какой-то девушке, одетой в тёмно-коричневый костюм, состоявший из юбки до колен и жакета. У девушки было круглое, довольно приятное лицо с остреньким носиком, круглая же, не очень длинная причёска. Роста она была невысокого, как говорят, ниже среднего, макушка её головы была мне по грудь; своими шустренькими карими глазами она вынуждена была как бы заглядывать в мои. Симпатичная, но не в моём вкусе, отметил я, мне нравятся высокие, худые, с локонами до плеч. А впрочем, что мне за дело! Лишь бы она доставила меня куда надо. И уж такая непременно доставит – можно не сомневаться; её я тоже видел сидящей в президиуме.
«Ну-с, ведите же меня», – возгласил я с неожиданной, меня самого удивившей развязностью. Веронике пришлось уже не только поднять взгляд, но и слегка задрать голову – чтобы получше меня рассмотреть. Видимо, её я тоже удивил. Но, не сказав ничего, она устремилась к выходу, а я – за ней, и теперь нам уже не надо было проталкиваться сквозь толпу: толпа успела схлынуть.
На улице стоял автобус – точно такой же, как тот, что привёз меня сюда. Мелькнуло даже опасение насчёт происшедшей опять какой-нибудь очередной путаницы, и я спросил:
«Это другой автобус?»
«Конечно, – отвечала Вероника, покосившись на меня с удивлением ещё большим, чем прежде. – Тот ухал на базу. Ваше пальто теперь там». Я важно, почти покровительственно кивнул, почему-то не поправив её.
В салоне уже кто-то сидел; когда мы тоже стали забираться по ступенькам, я сосчитал: пять человек, трое мужчин и две женщины. Поднявшись, я увидел, что одно из женщин – это М. Пульс мой сразу чуточку участился. М. сидела на заднем сиденье, слева. Вероника тоже прошла в самый конец салона и устроилась на заднем же сидении – только справа. Я уселся рядом с ней – на правах подопечного – между М. и Вероникой, к последней всё же ближе. С М. мы снова обменялись улыбками, уже не только обрадованными, но и несколько растерянными. Я вдруг понял, что не знаю, о чём с ней говорить, – в присутствии стольких посторонних людей. А молчать было и вовсе глупо, поскольку М. так много значила для меня, а я уже пять лет её не видел.
«Эх вы, – начал я, обращаясь к Веронике, но так громко, что меня не слышал, наверно, только один шофёр. – Подвели меня! В цивилизованных странах вы бы заплатили столько за моральный ущерб, что я мог бы до смерти не работать… Вы…»
Я ещё долго разливался о порядках, которые существуют в цивилизованных странах, пока критикуемая сторона, то есть Вероника, не окоротила меня, с чисто женской, спокойной назидательностью заметив: «Вот и жили бы себе в этих странах». И, замолчав, я почувствовал какую-то непонятную радость, почти счастье, оттого, что Вероника так сказала. Тут автобус тронулся.
Ехали, может быть, и тем же маршрутом, но поскольку он был мне не знаком и я не запомнил его, то мне казался новым. В одном месте водитель остановил машину, и женщины вышли. То есть одна совершенно незнакомая мне женщина и – М. И меня даже охватил страх – оттого, что я расстался с ней вот так, не попрощавшись. Автобус пополз, выбирая влево от обочины, я закрутил головой, пытаясь последний раз взглянуть на М., на Марину… Она уже куда-то пропала. И потом, в заднем окне было такое грязное стекло! Я больше никогда её не увижу! – подумал я в отчаянии.
Как нарочно шофёр погнал машину так, что за окнами замелькало что-то бесформенное. Но скоро – мне показалось: буквально через несколько секунд – будто испугавшись сумасшедшей скорости, он начал тормозить, впрочем, настолько плавно, что это сказывалось только на всё более возрастающей отчётливости пересекаемого ландшафта. И вдруг машина остановилась вовсе. Совершенно неожиданно, потому что без малейшего толчка. Да, настоящий профессионал, этот водила, отметил я с каким-то даже восхищением.
Между тем «профессионал» выглянул из-за прикрывавшего его спину стекла (на стекло, конечно, прилеплен был плакат, конечно же, со Шварценеггером, при полной штурмовой амуниции и скроившим предельно зверскую рожу) и, перекрикивая шум мотора, сварливо возвестил: «Всё, выходите. Еду в гараж».
«Как это?..» – пробормотал я, уставившись на Веронику.
«Ладно, пошли», – бросила она. Я повиновался. Мы все вышли – Вероника, я и трое незнакомых мне парней. Автобус, взяв с места в карьер, пропал из виду.
«Где это мы?» – спросил я, слегка поёживаясь. Свитер у меня был толстый, но в салоне я привык к теплу.
«В Пыльном», – буднично сообщила Вероника.
Где?! – чуть было не заорал я. Ведь это же самый бандитский район. Женщин здесь, говорят, среди бела дня насилуют!..
Но промолчал – другие-то были спокойны.
«Ты будешь идти справа от неё, – сказал вдруг один из парней. – Серж слева, а я – позади».
«Зачем это?» – не удержался и спросил я. Мне не ответили. Ладно, пусть буду справа.
Мы двинулись немощёной, к счастью, не очень грязной улочкой, по обе стороны которой тянулись высоченные дощатые сплошные серые заборы, чуть не до крыш закрывавшие прятавшиеся за ними дома. Кругом не было ни души.
Вдруг откуда ни возьмись, будто прямо из забора, вынырнула женщина и странно дёргающейся походкой, быстро озираясь по сторонам, засеменила в том же направлении, в каком шли и мы. До неё было метров пятьдесят.
Внезапно она подпрыгнула, рванулась вперёд, снова подпрыгнула, будто перемахивая через низенькое что-то, и перешла почти на бег.
«Что с ней?» – прошептал я.
«Рогатка, – пробормотал взявший на себя командование парень. – Рикошетная стрельба. Думаю, у нас до такого не дойдёт, – прибавил он уверенно. – А в крайнем случае прикроем Нику телами».
Осторожно, чтоб не сбиться с темпа, я покосился влево и как бы впервые увидел свою спутницу. Какая у неё ладная фигурка… Какое милое лицо. И она совсем спокойна. Она не боится ничего.
Это потому что я оберегаю её, подумал я. Эти двое – не в счёт.
Грудь мою распирало от гордости и счастья. Я даже перестал думать про свою куртку. Или шляпу? Вот это, честно говоря, я уже забыл.