Глава II
Покой нам только снится…
«Ты помни: время – лекарь,
но если действие пойдёт наоборот,
то этот врач народный станет зверем
и облачится, не пойми во что.
Бывает, что лекарство лечит.
Но нужно меру знать и не перегибать.
А ты, несчастный, просишь быть без гнева. Но разве прав ты? Отвечай! Ты прав?»
Мы приехали домой. Двери моей квартиры мне открыла Танька, в другой комнате стояли ее муж и дочь. Я была приятно удивлена – они все прибрали, приготовили поесть и истопили печь. Войдя в комнату, увидела на окнах красивые желтые шторы, о которых я так когда-то мечтала. «Дарю», – сказала Таня. Всю квартиру она украсила яркими воздушными шарами. Мне было настолько приятно, что я светилась от счастья. Для Вари была приготовлена кроватка, в которую сразу ее и уложили. Моя доча была настолько маленькой, что люлька казалась пустой. Малышка, как горошинка, пряталась под одеялом.
– А где мама? – спросила я сестру.
– Она заболела. Поэтому не пошла.
– Ой, какая хорошенькая! Можно я ее подержу, – просила племянница.
– Нет, она еще слабенькая. Да и ты еще мала для этого.
Варя тихо спала в своей кроватке. Мы пошли на кухню. Танька не переставала меня разглядывать.
– Господи! Как ты похудела! Ты же просвечиваешь!
– Еще бы!.. На двенадцать килограмм…
– Бедняжка, похудеешь там!..
– Да уж. Я и представить не могла, что у меня! У меня! Будет депрессия.
– Никто не мог. Так вышло. Ты молодец, ты у нас сильная.
– Я не могла по-другому, это же мой ребенок. Я за нее в ответе.
– Ты права. Ладно – отдыхай. Мы позвоним ещё.
«Юлька, одевайся!» – крикнула Таня дочь. Они ушли. Мы остались втроем. Вадик долго всматривался в мое лицо, а потом сказал: «Милая, у тебя лишь нос да глаза остались. Как ты всё выдержала?»
– А по мне не заметно? – спросила я.
Он посадил меня к себе на колени и обнял. Казалось, что сердце сейчас выпрыгнет из моей груди. Но не оттого, что я так соскучилась и была рада его видеть. Нет. Не от этого. Я в ту минуту вообще не могла себя понять. Было ощущение, что меня обнимает чужой человек. Я не испытывала к нему никаких чувств. Это от обиды? От того, что ему не довелось пережить, что и мне? А может, когда рождается ребенок, любовь мужчины и женщины умирает, возрождаясь в нём? Что случилось? Почему так пусто и гадко? Что?
Я смотрела в его глаза и не видела того огонька. И в моих глазах его тоже не было. Потух? Угас? Куда он пропал? Все забито нервами и истошными воплями обиды и непонимания. Я устала. Я не хочу любить за нас обоих. Я не хочу куда-то рваться. Я хочу упасть на чью-то грудь и рыдать. Хочу, чтобы меня успокаивали и говорили, что «всё будет хорошо». Я хочу встать за сильную спину и идти за мужчиной след в след. Я хочу, чтобы вёл он, а не я.
День пролетел незаметно. Меня никто никуда не дёргал. И мне некуда было спешить. Самое главное, чтоб смесь была наготове – я решила дать себе отдых и кормила ребёнка молочной смесью. Отдых, правда, не получился. Каждые три часа нужно было вставать, наводить смесь, потом остужать её и выпаивать всё Варе. Первые три дня были великолепны. Вадик вставал утром рано, затапливал печь, носил воду. Я в это время управлялась с ребёнком. Что ещё для счастья нужно? А одной ночью он меня и вовсе рассмешил…
Я проснулась от Вариного крика. Она была вся сырая. Я ткнула мужа локтем в спину и прошептала, чтобы он принес воды. В это время я кормила Варю. Его долго не было. Потом открылась дверь, в которой появился мой благоверный. Вошёл с закрытыми глазами и целой бутылкой молока.
– На, – протянул он мне смесь.
– Зачем? – хихикнув, спросила я.
– Ну, ты же просила.
– Я просила воды, чтоб помыть ребенка, а ты принес молока. Вон у меня и так его целая бутыль!
– Да? – удивился он. – А я подумал, что надо смеси.
– Иди, наливай воды! – засмеялась я.
Так и блуждали полночи. Моя семейная спокойная жизнь скоро закончилась. На четвертый день нашего пребывания в родном доме муж покинул меня.
Он просто не пришёл на обед, затем – на ужин, а потом – и ночевать. На улице стоял мороз. Ветер продувал весь дом насквозь, и в помещении становилось прохладно. Варя постоянно писалась, я часто меняла пелёнки и стирала белье. Вода в бочке закончилась, а чтобы её принести, нужно было идти за несколько кварталов на колонку. Дров в доме тоже не осталось. Газ закончился. Мне хотелось рвать на себе волосы – я осталась одна с малюсеньким ребёночком в ужаснейших условиях. Я заложник обстоятельств. Мне даже некого попросить посидеть с малышкой, чтоб спокойно сходить за водой или дровами. Родным о поступке мужа мне сообщать никак не хотелось, а просить соседей было неудобно. Единственная подруга Юлька жила в другом городе и ничем не могла мне помочь. Если только морально. Я позвонила ей и зарыдала в трубку.
– Юлька! Что мне делать? Юлька!
– Что случилось? Ма-ша-ня! В чём дело?
– Он ушёл от нас. Бросил. Ничего не сказав, ушел. Я одна с ребенком в холодном дому осталась.
– Позови Таньку, пусть она с Варюшкой посидит, а ты переделаешь пока все дела.
– Думаешь?
– Да.
– Опять она будет язвить чего-нибудь…
– А ты не слушай. Вспоминай психологию: представь, что смотришь не на нее, а в аквариум – пусть лучше рыбки плавают, да пузырики идут. Она тебе твердить что-нибудь начнёт, а ты ей в рот смотри и представляй, что оттуда рыба выплывает! – смеялась подружка.
– Хорошо. Постараюсь, – вздохнула я.
Выхода не было, и мне пришлось это сделать. Сестра примчалась быстро. Я схватила ведра и пошлёпала за водой. Голубое небо отливало прозрачным и чистым светом. Струйка воды медленно вытекала из крана колонки. Я набрала вёдра до отметки «10л» и побрела домой.
Сняла с вешалки мужнину фуфайку и, накинув её на плечи, пошла в сарай. Набрала там охапку дров и потащила их домой. Еле растопив печь, смотрела, как огонь бегает по поленьям, поджигая на нём новые занозы. «Слава Богу! – присела я после этого на диван. – Наконец-то со всем справилась.» «Ма-аш! – кричала из кухни Танька, допивая чашку чая и ставя её на стол. – Я смотрю, ты всё? Побегу тогда восвояси!» «Давай! – ответила я. – Спасибо за помощь!» С облегчением я откинулась на спинку дивана: всё-таки самое необходимое у меня теперь имелось! Вскоре в квартире стало тепло и сухо. Варя лежала в своей кроватке, а я в своей, и тупо смотрела в потолок.
«Чего ему не хватает? – думала я. – Я все ему прощаю. Все позволяю. Набрал кредитов, дома не помогает. А может, он от ребёнка устал? Вот тебе и «хочу нормальную семью». Слёзы выкатились из глаз моих и долго сползали по щеке. «Солёные», – подумала я, слизнув одну из них. «Да что мне муж? Неужели я сама не справлюсь?! – восторжествовал во мне воинственный дух. – Ещё не одна баба без мужика не пропала! Это они спиваются, бомжуют, умирают под заборами. А мы из другого теста! Бог подарил мне дочь, и я ее сохраню!»
Вадима не было пять дней. За это время я обзвонила всех его знакомых и друзей. Его нигде не было. На шестой он все— таки появился. От него тащило перегаром. Весь грязный, вонючий и, как обычно, с поникшей головой и умоляющим взглядом, он явился ко мне.
– Вот – Бог, вот – порог! – выставила его вещи в коридор.
– Маша, пусти! Я больше так не буду. Честно, последний раз было», – произнес мой нерадивый муженек.
– Последний раз, говоришь?! – не унималась я. – Последний раз был 18-го декабря. Забыл? Это был твой последний шанс. Я более не намерена этого терпеть. Я подаю на развод! И будь, что будет!
– Но я же тебя люблю!
– Какая-то странная у тебя любовь получается! Разве можно любимого человека на произвол судьбы бросать? Издеваться над ним? Думаешь, раньше все терпела, так и сейчас стерплю? Нет. Хватит. Я достойна большего. Мне столько пришлось пережить и испытать, а у тебя даже и малейшего сострадания ко мне нет! Не ценишь ты меня совсем и не уважаешь, так хоть бы ради дочери себя по-людски вел! Нет же – друзья важнее!
Я выгнала его. Он ушёл. Куда? Не знаю. Прошло две недели. Он вернулся. Хотел со мной помириться. Я остыла. Остыла от любви к нему. От обиды. Я не хотела смотреть на него, слышать его голос не могла. Все прошло. Разочарование погубило любовь и ее уже не вернуть. Раньше я возносила его на пьедестал, хвалилась им перед подругами, но что-то произошло и все пошло не так.
Насыщенный туман похож на смог, иногда они не различимы. Человек меняется, но как заметить ту грань, которую он преступил, чтобы это произошло? Ведь это такая тонкая грань. Она делит временной отрезок на «до» и «после». И это «после» меня совсем не устраивало.
Он умолял меня о прощении, но я была неумолима. Мое весомое и твердое «нет» резало его слух, а я гордо смотрела ему в глаза и продолжала: «Если ты не можешь меня любить, заботиться и быть рядом – отпусти»…
– Но я люблю тебя, – говорил он.
– Ты любишь только одного человека – себя.
– Ты говоришь так, потому что у тебя кто-то есть! – озлобленно и с обидой произнёс муж.
Я стояла в недоумении и ещё с большей обидой кричала на него: «С ума сошёл? Куда я денусь от такого маленького ребёнка? Как тебе вообще такое в голову пришло? Сам не чист?» Его глаза покраснели, а выражение лица приняло угрожающий вид. На газу стояла большая кастрюля с только что сваренным супом. Эта еда ушла бы на несколько наших обедов. Денег как всегда не хватало: я в декрете, а он и вовсе не работал, и эта пища была единственной в нашем доме. Схватив ту самую кастрюлю, Вадим запустил её в потолок. Картошка, капуста, курица – всё это разлетелось по всей кухне. Сырая ковровая дорожка теперь приобрела жирноватую плёнку, на кухонном уголке появились расплывчатые пятна, а я просто стояла и обтекала этой массой. Я боялась произнести слово, но понимала, если промолчу, он завладеет ситуацией и мне будет не справиться с ним вообще. Варя в это время спала в другой комнате и, странное дело, ничего не слышала. «Вадик, ты что делаешь? Совсем оборзел?» – повышая голос, обратилась я к мужу. «Суп, суп, опять суп… Сколько можно его есть?! Ты совсем не умеешь готовить! Который год с тобой живу, и всё одно и то же! Этот проклятый куриный суп!» – кричал он на меня. «Ах, тебя суп мой не устраивает? Да?! Я бы тоже лучше гуляша да чего повкуснее поела, но на что? На что, если ты никогда в своей жизни не раба-тывал, а если такое и случалось, ты или сбегал с работы, или слишком быстро уставал, или отношение тебе там не нравилось. Итог один – ты не приносил домой не копейки! Я в декрете! Мы живем в месяц на 4200 рублей! Радуйся, что хоть суп есть»! – не успела я это договорить, как в меня полетел стул. Увернулась. Тогда разъярённый муж взял в руки стол и со всей дури кинул его куда-то в сторону. Тот развалился, и его части оказались в разных углах. Более я этого выносить не могла. Но как быть – Варя ещё спит, он стоит в проходе, и если я даже захочу её взять, он мне не даст этого сделать. Открыв тугие, деревянные двери, я, в чем была, пошла к соседке. Ленка дрыхла после смены. Опять в магазине целый день отработала.
– Заходи. Чё, поссорились? – стояла она у плиты.
– Да не то слово, – слёзы брызнули из моих глаз. – Не вернусь больше. Хватит. Надоело. Сколько ж можно-то! Как я устала!
– И правильно! Разводись! Я дак бы на твоём месте давно уже это сделала. Ты посмотри, как он к тебе относится: денег не даёт, с дочкой не помогает, по дому ничего не делает. Ну, зачем тебе такой мужик, когда ты сама должна ходить за два квартала за водой, таскать дрова, да мало, что таскать, еще и заготавливать! Ты же даже печку сырыми дровами топишь! Разве у нормального мужика в хозяйстве сырые дрова?! Ему наплевать, как ты будешь с ребёнком!
Понимая, что Ленка права, я сидела молча. Потом скинула ноги с дивана и пошла домой. Собрала сумку, одела спящую Варю и пошла к маме. Колёсики коляски плохо ехали по взбившемуся снегу. Я так устала и выбилась из сил, что хотелось сесть посреди дороги и плакать. Капельки пота то и дело скользили по моему лицу и убегали куда-то в область шеи. Я шла дальше.
Толкая коляску вперед, я наткнулась на красную банку, которая снова затормозила наше движение. «О-о-о, сколько ж можно— то! – ругалась про себя я. – Ещё не лучше – колесо отвалилось!» С сумкой и Варей в одной руке, с коляской – в другой, я дотащилась до назначенного места, но, как назло, никого не оказалось дома. Ключ, как и в прежние времена, лежал на старом шкафу, который давно выставили в общий коридор: дома не нужен, а выкидывать жалко. Встав на цыпочки, я дотянулась до ключа и, зажав его в своей руке, подошла к замку. Открыла дверь и прямо в обуви прошла с ребёнком в комнату. Положила Варюшку на кровать, а сама рухнула рядом. Солёные капельки хлынули из моих глаз, вопросы «почему?» и «за что?» не находили ответа в моей голове. Сердце сжалось и ныло с такой силой, что хотелось свернуться в клубок и почувствовать чьи-то тёплые объятия. Но это всего лишь мечты и эмоции. Ничего подобного в ту минуту со мной и быть не могло. Варя закричала во весь голос – жарко стало. Развернув одеялко и вынув свою принцессу из пелёнок и одежды, я поднесла её к окну. Высокая берёза стояла вся в снегу и шевелила кружевными ветвями.
– Смотри, какое деревце, – говорила я дочке. – Когда я была маленькой, как ты, моя мама мне так же показывала его, и я успокаивалась. Моё милое создание пилькало глазками и ничего не понимало.
Смеркалось. День близился к концу. Вскоре входная дверь открылась, и в ней показалась мама.
– Ой, кто это у нас? Какие хорошенькие здесь девочки, – заигрывала с Варюшкой мама. – А какие маленькие пальчики, а какие большие, черные глазки… Маша, что случилось, – как бы между делом произнесла мать.
– Мы поживем у вас.
– Почему?
– Не могу больше его видеть. Наверно, я разведусь.
Мама промолчала, а потом добавила: «Подумай. Не руби сго-ряча».
А я про себя подумала: «Знала бы, о чём ты говоришь.»
На кухне все заскворчало и зажурчало, послышался звук кипящего супа. Да, да супа! Я с такой радостью поела у мамы куриного бульона, что она покосилась на меня и спросила, сколько я не ела.
– Недолго! Всего лишь сутки!
– Сутки?! Как сутки? Тебе нечего было есть? Почему ты сразу не пришла ко мне?
– Да, мама, сначала я подумала, кому нужны мои проблемы, а, когда стало совсем невмоготу, как видишь, я пришла сюда и сижу, ем твой вкусный суп.
– А Варя?
– А что Варя? У Вари молочная смесь на все случаи жизни. Ты забыла? Она сейчас питается только ей.
– Ф-ф-фу, – вздохнула мама.
– А где Танька? – старалась я перевести разговор на другую тему.
– Танька… Она сейчас с работы придёт, Юлька в школе, Сашка вчера в Череповец уехал. Поругались они.
– Опять?
– Да, как обычно. Не знаю, что на него нашло. Видно, захотелось снова холостяцкой жизни, а эта, глупая, всё терпит.
– Ой, мама, и как у нас так у обеих складывается всё в жизни неудачно. Что у Татки, что у меня.
Я доела суп и хотела приниматься за второе, как входная дверь распахнулась, и в ней показался сначала красный рюкзак, а потом и сама Юлька.
– Приве-е-ет! Машенька, я так рада! Приятного аппетита. А Варя где?
– Почивает твоя Варя.
– Да? Ну, я тогда с вами поем пока, а потом к Вареннику побегу.
– Мой руки, и садись за стол, – отправила мама Юльку к умывальнику.
– А у меня ведь сегодня двойка по матре, – ныла из ванной племяшка, – Бесит эта училка! И ведь всё из-за чего?
– Из-за чего? – подхватила мама.
Та, всхлипывая, продолжала: «А из-за того, бабушка, что я просто в рюкзак за линейкой полезла! Видите ли, все должно на парте лежать еще с перемены! И двойку влепила»!
– Иди, давай, ешь, отличница! – позвала её мама.
Та сидела раскрасневшаяся за обеденным столом и, вытирая, слезливые глаза, предложила мне: «Маш, а оставайся у нас, я по Варе так соскучилась!» Как ласковая кошка, она обвила мою шею своими маленькими руками и поцеловала меня в щёчку. «Ах, ты, подлиза, – с улыбкой прошептала я, – мы и так останемся, поживём у вас». «Ура-а-а-а!» – закричала Юлька. «Ага, Дядя Фёдор приехал!» – засмеявшись, ответила я на её возглас.
Постель нам с Варюшкой сделали в маминой комнате. Диваны стояли настолько близко, что был слышен каждый вздох. Маме к восьми утра нужно было вставать на работу, а посему она легла раньше всех и… захрапела. На город опустилась ночь, но тишина не наступала. Звонкий храп раздавался на всю комнату, и, казалось, он не прекратится никогда.
«Ма-ма, – шёпотом произнесла я. – Ма-ма…» Она не слышала и продолжала дальше. Так как я лежала недалеко от неё, моя рука с лёгкостью могла до неё дотянуться. В одно мгновение я вытащила подушку из-под храпящей головы. Затихла. Потом заворочалась и долго не могла нащупать подушку. Я прищурила глаза и сделала вид, будто сплю. Мама приподняла голову, обвела меня взглядом, схватила подушку с пола и затащила её на прежнее место. «Всё. Теперь можно спать», – с радостью подумала я. Но не тут-то было. Не прошло и двух минут, как она захрапела снова.
Я встала с дивана, подоткнула одеяло Варюшке под бок и пошла на кухню. Достала из сумки свой ноутбук, положила его на стол и включила. «Привет, Интернет! Я иду к тебе!» – пронеслось в моей голове. Множество социальных сетей, в которых я была зарегистрирована, открывали мир эмоций. Когда я кликала по разным ссылкам, писала смс-ки и смотрела разные посты, казалось, что я совсем не одинока, но как только я закрывала крышку ноута, понимала, что вся эта ирреальность не даёт абсолютно ничего, кроме иллюзий и фальшивого чувства кому— то нужности. Кому не хочется чувствовать себя нужным, особенным, неповторимым? Это приятное чувство должно присутствовать в жизни каждого. И я не была исключением, мне тоже этого хотелось. Зайдя «В контакт», ни с того, ни с чего вдруг выплыла ссылка «Topface». А дай-ка зайду… Я кликала стрелочкой на разные вкладки, окна и наткнулась на сайт знакомств! Очень быстро мне стали приходить сообщения от разных мужчин, но все они были стандартны и не интересны. Своего рода заготовки, которые может отправить любой человек кому угодно. Я уже хотела уходить с этого сайта, как значок «Входящие сообщения» замигал снова. Пользователь «Azimschumann» прислал мне весточку: «Mariam i Like you». Хм. Интересно. Кто это? Англичанин, американец, грек? Его кудрявые волосы свисали чуть ли не до плеч; большой, красивый нос и зелёные-зелёные глаза впечатляли своей выразительностью. Это как-то необычно. Да кто бы он ни был, развею скуку. «Hi! How are you?» – напечатала я ему и нажала на кнопку «отправить».
Смс-ка мигом ушла, а я сидела и ждала, что будет дальше. Интерес рос и, елозя на стулике, я нетерпеливо обновляла страницу, а вдруг что-то уже пришло. Но ничего не приходило. Я плюнула и отправилась бродить по просторам Интернета дальше. Модные платья, писк сезона. мда… Таких и не носить-то никогда. Так. Мечты. А что? Некоторые мне бы подошли.
Время шло, стрелки часов бежали по циферблату, и вскоре пробило два ночи. Какая-то непреодолимая сила потянула меня вновь зайти на ту страницу и посмотреть сообщения. Точно! «Merhaba my darling! You beautiful! You nice!» Мне, конечно, было приятно. Но, учитывая, что я учила немецкий, прочитать по— турецки и по-английски в одной строке, было тяжеловато. На это я сказала: «PLease write Russia». «No problem», – такой ответ пришёл мне. В следующей строке уже было написано: «Ты так мне нравиться. Мёд моих очей. Мой султан». Я долго соображала, что за султан? Что это значит? Я же не мужчина. В самом деле… о чём это он? Несмотря на то, что я не совсем понимала, что именно он хочет сказать, общение наше продолжилось. Меня увлекало. Оказалось, что ему 34 года, живёт в Стамбуле и содержит свой интернет-салон. Верить ему или нет, я не знала. Но ради прикола пообщаться было можно. Он засыпал меня комплиментами, говорил, что красивее женщины, чем я, он не видел в мире. Меня это опьянило. Я рассматривала его фотографии и ждала новых смс.
«Mariam Skype?» – поинтересовался он о наличии этого Интернет-ресурса. Я же не знала и даже не представляла, что это. Он начал объяснять, что посредством скайпа можно говорить и видеть друг друга, да ещё и бесплатно. «Здорово. Нужно срочно такой установить», – решила я. Сказано – сделано. Минута, и я уже роюсь в поисковике, как правильно наладить эту программу. Получилось довольно-таки быстро. И, что интересно, нашли друг друга в одно мгновение, а вот кнопку вызова нажать было страшно. Я всё выключила и пошла спать. Комната по— прежнему звенела храпом, но он уже мне не мешал. Я прилегла к Варе и смотрела в потолок: «Странное дело, мой родной муж, самый близкий человек, который должен меня возносить до небес, почитать, уважать и всё делать для того, чтобы я и ребёнок были счастливы, унижает меня, позорит, оскорбляет, выгоняет из дома, а мужчина, который видит меня только по фотографии и вообще обо мне ничего не знает, говорит о том, что не мыслит жизни без меня. Разве я могла такое услышать от своего Вадима? Фу! Так и стоит в ушах его противный голос: «Опять этот суп сварила!» Ночь брала своё, мои веки закрывали глаза, и я отпускалась в Царство Морфея.
По белому полю, укутанному снежным покровом, я убегала от какого-то огромного зверя. Мои ноги утопали в снегу, и не хватало воздуха бежать дальше. Я упала лицом в сугроб и, слыша, приближающееся ко мне животное, пыталась не дышать. Было так страшно, что я не могла проронить ни звука. Казалось, мой голос куда-то исчез и, если я захочу что-то сказать, у меня ничего не выйдет. Тёплые, большие ноздри коснулись моего уха, и пышущее жаром тело, заслонило меня полностью. Я осмелилась и подняла голову. На меня смотрели чёрные глаза гнедого. Он наклонил свою голову ко мне и дал себя обнять. Я проснулась. Какой конь? К чему снится конь? На часах было три утра. Значит, я спала совсем недолго. Теперь, хоть спички вставляй. Поворочавшись в мягкой постели, я всё-таки задремала.
Яркое солнце разбудило своими лучами чуть свет. Мама увидела, что мои глаза открыты и сразу предложила: «Чаю?»
– Пошли, – отозвалась я.
На кухне лежал мой ноутбук, который мама в приказном тоне заставила убрать. Я повиновалась. Электрический чайник быстро вскипел, и чай был готов. «Как спалось? – спросила мама, – Что снилось?»
– Спалось не очень, кто-то громко храпел…
– Да? А кто, интересно? – с иронией ответила маман.
– Да есть тут одна. А вот приснился мне конь.
– Конь? Защитник, значит.
– Хм. Интересно.
На кухню вбежала Юлька и сердито посмотрела на бабушку: «Ну, ты и храпеть! Полночи из-за тебя не спала! Через стену слышно!»
– Ну, так ведь это непроизвольно. – осеклась мама.
– А ты в следующий раз перед сном песни три-четыре спой, глядишь, и храпеть не будешь. Я об этом в интернете читала, – предложила Юля.
– Ишь ты, какие все умные стали. Одиннадцать лет, а уже учит. Сопля! – ответила в своем стиле мама.
Юлька мельком посмотрела на меня и удалилась. Мама взяла сумку и пошла к дверям. «Ой, девки, туфля не налезает, помогите-ка. А где ложка для обуви? – спросила она. – Ну? Долго мне вас ещё ждать?!» Я присела на корточки и помогла одеть обувь. Пятка никак не залезала, и мне пришлось засунуть свой палец ей в ботинок. «Э-э-эй»! – вскрикнула я и вытащила пострадавшего из-под маминой пятки. Палец раскраснелся и горел. Я по привычке сунула его под струю холодной воды. Прошло. «Ну, ничего-ничего, – подбадривала меня с улыбкой мама, – зато ботинок напялили».
– Действительно, – возмущённо ответила я.
Юлька хихикала рядышком: «Ага, а представь, если бы я ей одевала. У меня бы там вообще полруки осталось бы». «Дуры», – ухмыльнувшись, нарекла нас мать и скрылась за дверями.
Варя проснулась минут через пятнадцать после маминого ухода – поспать мне так и не удалось. Больной рукой я намешала молочной смеси, взяла Варюшку на руки и начала кормить. Сосок от бутылки она уже держала крепко, и мне не нужно было беспокоиться о том, сможет ли она наесться. Процесс шёл своим ходом, к нему мы обе с ней привыкли, и это стало уже обычным делом. Радовало, что всё происходит, как у обычных детей. Я держала Варину головушку на левой руке, а правой помогала держать молочный пузырёк. Юлька пришла посмотреть, как кушает её маленькая сестра. «Ух, ты, как сосёт прикольно! – говорила она, – А что за пятнышко фиолетовое на голове?»
– Какое пятнышко? – испугалась я.
– Да вот, сама посмотри! Неужели не видела? – Юлька тыкала на макушку пальцем.
Я дождалась, пока Варя допьёт молоко, подняла её вверх, чтоб та не срыгнула, а потом стала рассматривать странную кляксу на маленькой головушке. «Блин! Только всё стало хорошо! Опять в больницу… А, может, само пройдет?» – расстраивалась я. Хорошо хоть, что сегодня не выходной. Тепло одев дочурку, я вызвала такси, и мы отправились в поликлинику. В коридоре у кабинета педиатра стоял шум и гам. Народу, как обычно, тьма. А это кто? Что за знакомое лицо. Я увидела Алю с сыном, ту самую Алю, с которой лежала в послеродовом отделении у нас в районке. Она осунулась и похудела. На руках держала Пашку – черноглазый мальчишка никак не хотел лежать на медицинском столике, на который мама положила его сначала. Его крик раздавался на всю округу, и, чтобы хоть как-то утихомирить, мальчишку пришлось взять на руки.
– Здорово! – завидев нас, приветливо сказала Аля.
– Да здоровее видали, – осматривая её весёлым взглядом, ответила я.
– Ну, как? Отлежали в больнице?
– Да, слава Богу.
– Сюда на взвешивание пришли? Али как?
– Да у нас вон пятно какое-то на макушке. Хочу, чтоб посмотрели.
– А нам вообще сказали в область ехать, типа что-то с глазами у нас. Посмотрим.
– Ничего себе, очередь какая! Вы за кем?
– Маш, а чего тебе очередь, у нас дети до года, мы и так пройдём.
– Правда? – обрадовалась я. – Как хорошо-то.
У педиатра нас встретили довольно приветливо: «Ай, как Варенька выросла! Ай, какая крепенькая. Тфу-тфу-тфу! Ну, что у вас?»
– А у нас пятно какое-то на голове.
Врач внимательным, изучающим взглядом осмотрел пятно и констатировал: гемангиома волосистой части головы.
– Это что? Надо операцию делать? – услышав странное название, поинтересовалась я.
– Да полно те! Ты лучше возьми полиэтиленовый пакетик, приложи его к пятнышку и ручкой обведи по границе, подожди недельку, потом снова обведёшь. Там посмотрим: если будет расти, то подумаем, что делать, а коли нет – так и волноваться не о чем.
В непонятных чувствах я вышла с ребёнком из кабинета: то ли всё хорошо, то ли – плохо. Аля ждала нас в коридоре: «Ну, что?» «Да ничего, не понятно ещё», – промямлила я. «Нас брат на машине привёз, поехали с нами», – предложила подруга. «Конечно, поехали»! – обрадовалась я.
Мы сели в «девятку» и быстро домчались до дома. Время подкатывало к обеду, и скоро должны были все придти кушать. Я накормила Варю смесью и уложила в постель. Уставшая от людей в больнице, она быстро уснула.
Раздался звонок, и я пошла открывать двери. «Кто там?» – спросила я по привычке. «Я», – послышался из-за двери голос мужа.
– Чего надо?
– Я к Варе пришёл. Пусти.
– Она только что уснула.
– Так и будешь со мной через двери разговаривать?
– Так и буду! – не унималась я, – За что боролся, на то и напоролся!
В замке послышался поворот ключа, и голос мамы: «Что? Не пускает?» «Неа», – ответил он.
«Заходи», – открыла ему мама. Я чуть ли не зашипела, как змея, от злости: «Не хочу тебя видеть! Уходи! Чтоб в течение пяти секунд тебя тут не было!»
Он стоял с поникшей головой и протягивал ко мне руки: «Малыш, дай свою ручку, я хочу её поцеловать… Пожалуйста…»
«Повторяю второй раз для слабослышащих: видеть тебя не могу!» – отрезала я. Он пошаркал ногами, попрощался с мамой и, сказав «прости», открыл дверь и ушёл.
Тарелки с горячим супом стояли на столе, и, взяв любимую ложку и отрезав кусок чёрного хлеба, я принялась обедать. Мама посматривала на меня исподлобья и не решалась заговорить. По ней видно было, что вот-вот она лопнет оттого, как ей хочется мне всё высказать.
– Что? – громко и с вызовом спросила я её.
– А сама не догадываешься? – с язвинкой в голосе ответила она.
– Я с ним жить не хо-чу! Мне повторить это ещё раз? НЕ ХОЧУ!
– Я одна вас растила, знаешь, как это тяжело?!
– Представляю. Только чем так жить и мучиться, лучше одной воспитывать.
– О чём ты? Ты не понимаешь, о чём говоришь!
– Нет! Это ты не понимаешь! Ты хочешь, чтобы мой ребёнок смотрел на скандалы и драки? Ты хочешь, чтоб она начала заикаться от страха?
– Какие драки? Об этом ты мне ничего не говорила…
– Ах, не говорила! Да, не говорила! А зачем? Я не хотела тебя расстраивать. Слёзы градом хлынули из моих глаз, я бросила ложку и убежала в комнату. На голубом диване лежало скомканное одеяло, я укрылась им с головой и плакала навзрыд до тех пор, пока моих плеч не коснулись маленькие ручки. «Маш, успокойся. Всё же хорошо. Давай не плачь», – успокаивала меня Юлька. Я высунула голову из-под душного и темного покрывала и, всхлипывая, произнесла: «А я и не плачу». Большие Юлькины глаза заплывали солёной водой, и раскрасневшаяся, еле сдерживая слёзы, она смотрела на меня: «Перестань, а то я тоже зареву!» Она обвила мою шею руками и забралась ко мне на колени. В дверях показалась улыбающаяся голова: Танька пришла. «Что – тётушка с племяннушкой? Любуетесь?» – морща лоб и как-то по-особому поднимая брови вверх, спросила сестра.
– О чём горюете? – поинтересовалась Татка.
– Да вот, Машку успокаиваю! – выпалила Юлька.
– Это кто ещё кого успокаивает?! Смотри-ка, у меня весь ворот со спины сырой. Не знаешь, кто намочил?..
– Девки, пойдёмте поедим, а то у меня скоро обед закончится, так голодной и придётся идти.
После кушанья набралась целая раковина посуды. «Кто последний, тот убирает со стола и моет посуду», – выкрикнула я и побежала в комнату. Последней со словами «почему всегда я?» бежала ноющая Юлька. «Иди, иди, мой, раз проиграла», – ответила ей Танюха.
Таз с выбегающей из него пеной, готовый к водружению посуды, стоял на белом столе. Мелкая уже включила музыку на новом мобильнике, и могла спокойненько мыть тарелки и ложки, но чего-то ей все равно не хватало. «Машка! Маш-ка! Ма-ру-ся!» – кричала она меня.
– Чего? – приплелась я на кухню. – Чего ты орёшь?
– Посиди со мной. Мне скучно, – упрашивала она меня.
– Ладно. Только при одном условии: ты расскажешь мне какую-нибудь интересную историю! Предупреждаю сразу – анекдоты твои слушать не хочу.
– Ну, хорошо, – замялась Юлька и запустила руки в таз с горячей водой.
Переминаясь с ноги на ногу у места работы и заглядывая на потолок, она начала: «Когда ты лежала в Вологде в больнице, ну с Варькой-то… я решила прибрать в шкафу. Вытряхнула все шмотки на пол с одной полки, потом в ход пошла другая, а потом. потом я застыла от удивления. Вместе с моими платьями и юбками из шкафа летели деньги. Да не простые, а пятитысячные! Прикинь! Я обомлела. Прыгнула на пол, да давай собирать каждую – больше ста тысяч набралось! Ох, и радости тогда было. Вот, думаю, ща мамке отдам, а она со всеми долгами расплатится. Ты же знаешь, что у нас их много. Собрала, значит. Еле дождалась, когда мамулечка с работы придет. Она только дверь открыла, а я сама не своя хожу, подозвала её в стороночку, денежки протягиваю и говорю: «Смотри, сколько я нашла!» У неё глаза от удивления раскрылись. Я стою, жду реакции. А она деньги у меня выхватила и засмеялась: «Вадька, поди, опять кредит взял. Вот идиот – нашёл, где спрятать».
Конец ознакомительного фрагмента.