Сумасшедший колибри
В Нью-Йорке было очень жарко, даже в Центральном парке, даже под конец дня. Когда мы сели на скамью, я увидела куст с длинными желтыми цветами, а потом увидела колибри, он сунул свой длинный клюв, похожий на иголку, в цветок и будто повис в воздухе, махая крылышками так быстро, что нельзя было даже рассмотреть, – просто облачко. А потом как подпрыгнет вверх, словно испугался чего-то, но, наверное, все-таки не испугался, потому что тут же упал к другому цветку и снова сунул в него клюв и повис в воздухе, и начал доставать из цветка духи. Доставал он недолго и снова сорвался с места, будто у него очень срочное дело, но только на этот раз полетел не вверх, а в сторону, повис на миг в воздухе и упал к новому цветку.
Почему колибри летит в одну сторону, а не в другую? Куст был весь в цветах, сплошь. Неужели колибри чувствует на расстоянии, в каких из них больше всего духов?
И снова метнулся, теперь – на другую сторону куста, так что его стало почти не видно, но немножко я все же видела – его хвост, который двигался так же быстро, как крылья.
Он был красивым маленьким существом, этот колибри, но как он мог летать так быстро все время? Неужели он все летает, летает и никогда не останавливается? Нет, все-таки остановился, встал, как любая другая птица, двумя ножками на голый сучок куста – и все вокруг тоже перестало двигаться. Так он стоял, и теперь я увидела его по-настоящему, и он был просто очень маленькой длинноклювой птичкой, а не быстрым непоседой, которым был только за секунду до того. Но простоял он недолго – сколько нужно, чтобы досчитать до трех, а потом снова принялся за работу: начал сновать туда-сюда, и все как-то быстро, по-сумасшедшему и совсем непонятно.
Я крепко сжала руку Мамы Девочки. Она посмотрела на меня и спросила:
– Что с тобой, Лягушонок?
– Колибри. Посмотри на него.
– Где?
– Да вон, на том кусте с длинными желтыми цветами.
Мама Девочка посмотрела и сказала:
– Ой, до чего же он красивый! Ой, как я их люблю!
– Не сошел ли он с ума немножко?
– Почему?
– А ты посмотри на него хорошенько: все время срывается с места, остановится у цветка, попьет духов, а потом вдруг метнется и умчится, будто что-то его напугало, но на самом деле ничего его не пугало. И только и делает, что останавливается и пьет из другого цветка. Почему он не переходит на соседний цветок, а мечется туда-сюда?
– Должно быть, у него есть на это причины, – ответила Мама Девочка.
Она снова стала смотреть, а потом снова сказала те же слова.
– Тебе грустно, Мама Девочка?
– Ой, что ты, Лягушонок! Это просто стыд, что тебе приходится из-за меня переживать. Правда, мне грустно. А тебе?
– Мне грустно.
– Очень хорошо, потому что я ведь для того и живу, чтобы веселить тебя, когда тебе грустно. Чего бы ты хотела?
– Просто грустить.
– И не хочешь быть веселой?
– Если, как ты говорила, весь мир, и ты тоже, нечто грустное и несуразное, то пусть я тоже буду такая.
– Но ты не должна стараться быть грустной, это наступает само собой.
– Ничто не наступает само собой.
– Грусть – наступает.
– Ну а у меня не так: мне надо стараться, тогда она наступит.
– Значит, ты не грустишь по-настоящему.
– Еще недавно, правда, было так, но теперь – по-настоящему.
– Как это у тебя получилось?
– Благодаря колибри. Я подумала, что я колибри. Сначала было очень весело, я стала такая быстрая, свободная и чувствовала себя просто замечательно. Но скоро я устала быть такой маленькой, суетливой и сумасшедшей. Устала срываться с места и носиться во все стороны. Устала пить из длинных желтых цветов. Устала от всего – и тогда я начала грустить и скоро стала очень грустная.
– Что ж, наверное, и вправду можно захотеть – и загрустить.
– А вот сейчас я захочу – и перестану грустить.
– Как?
– Начну думать, что я не колибри и грустить мне нечего.
– Хороший способ.
– Вот уже не грущу. Но подожди, кажется, снова захотелось грустить.
– Не придумывай, пожалуйста, – сказала Мама Девочка. – Пойдем-ка лучше поедим где-нибудь. Может, в «Автомат»?
– Конечно, только пойдем туда попозже.
– Все-таки когда?
– Когда стемнеет.
– В августе темнеет не раньше восьми, Лягушонок, а по-настоящему – так в половине девятого.
– А сейчас сколько?
– Без пяти восемь.
– Ну, тогда я не хочу есть, пока не стемнеет совсем.
– Ты просто не хочешь есть – и все.
– Нет, хочу.
– Что именно?
– Суп.
– Почему вдруг суп?
– Овощной суп.
– Хорошо, овощной суп – но почему?
– Я ужасно люблю суп, особенно овощной.
– Если ты так любишь его, почему ты никогда мне об этом не говорила? Я могла бы покупать тебе в бакалее чу́дные овощные супы, самые разные. Почему ты мне никогда этого не говорила?
– Я просто не думала, что тебе это интересно. Я ведь не сказала ничего особенного?
– Когда это говоришь ты – еще какое особенное! Может быть, ты, если начнешь есть много супа, хоть немного прибавишь в весе.
Постепенно дневного света не стало, а стало темно, и тогда Мама Девочка спросила:
– Ну а теперь мы пойдем поесть?
– Пойдем, – сказала я, и мы встали и зашагали к выходу из парка.