Мама Нади Рушевой. Ажыкмаа в мире искусства (З. Ш. Донгак, 2015)

Ажыкмаа в мире искусства

С осени 1942 года я начала учиться в седьмом классе школы №2 в Кызыле. В начале учебного года я прочитала объявление: «Театральная студия набирает для цирковой группы Владимира Оскал-оола юношей и девушек». Руководителем цирковой группы работал молодой, красивый, окончивший Государственное училище циркового искусства в Москве Владимир Базыр-оолович Оскал-оол – основатель тувинского цирка, народный артист СССР – жонглёр, эквилибрист на проволоке.

В это же время при муздрамтеатре организовывалось театральное училище со специальностями «хоровое пение», «оркестр народных инструментов» и «хореография».

В Туве тех лет самым ярким выражением народного искусства были национальные праздники с играми, борьбой хуреш. Театр был большой диковинкой, а про цирк и балет тувинцы вообще не слышали. Даже слова такого не было в языке.

Я очень хотела учиться дальше. Конкурс туда был сложным, трудным. После тщательного отбора в цирковой группе начали учиться три девушки: Кок, Намзалмаа и я. Мы были приняты с испытательным сроком – «до зимы посмотрим». Мы не ожидали этого, но были очень рады. Адаптационный период мощных, рослых, с сильными руками Кок и Намзалмыы прошел гладко, а у меня – не очень. Но я не сдавалась, сложные акробатические, гимнастические упражнения делала неплохо наравне с подругами. Я каждый день с замиранием сердца слушала приятную музыку, доносившуюся из помещения, где занимались балерины. Меня всё время туда тянуло. Во время перерывов, почти всё свободное время я убегала туда и наблюдала за каждым движением танцовщиц.

Я снова пришла в квартиру Рушевых. Как всегда Наталья Дойдаловна меня встретила с объятиями.

Наблюдение, сделанное мною десятки лет назад, и сейчас точно объясняет феномен массового восприятия тувинцами самых разных жанров искусства. Собравшись в зале на большой концерт, они с одинаковым энтузиазмом реагируют на все тонкости каждого номера, будь то выступление солистов классического балета, народного фольклорного ансамбля, оперной певицы, поэта, эстрадного исполнителя или мастера горлового пения. Цельность восприятия, идущая от сохранившегося в тысячелетиях единения с природой, – вот ключ к пониманию души тувинца.

Мне было очень интересно узнать о самых первых шагах молодой балерины Ажыкмаа в мир искусства. Хочу отметить, что при этих воспоминаниях Наталья Дойдаловна на глазах молодеет. Она начала работать в одном из старейших тувинских театров (ныне музыкально-драматический театр имени Виктора Кок-оола), где до сих пор сохранился тувинский язык в чистом виде.

За чашкой чая задаю вопросы и продолжаю записывать воспоминания Натальи Дойдаловны.

– Наталья Дойдаловна, как вы пришли в мир балета и стали одной из зачинательниц танцевального искусства Тувы?

Танцевать я любила всегда, поэтому решила попробовать поступить в балетную группу.

В 1943 году открылся Дом культуры советских граждан (ныне филармония). Около этого здания постоянно висели агитационные плакаты с фотографиями героев. Когда узнали о подвигах Николая Гастелло, Лизы Чайкиной, Зои Космодемьянской, Виктора Тополихина, каждый хотел быть похожим на них. Этих плакатов меняли каждый месяц-полтора.

Балетмейстер Анатолий Васильевич Шатин приехал в Туву 2 января 1943 года.

Однажды на меня обратил внимание балетмейстер Анатолий Васильевич Шатин. Он проверил, есть у меня музыкальный слух и склонность к танцам – гибкость, умение держать осанку. Но ведь я занималась в цирковой группе и имела прирожденный музыкальный слух, так что после экзамена меня зачислили в балетную группу.

В старом классе установили балетные станки. После ремонта класс стал светлым и уютным. Мои подруги – трепетная, талантливая Екатерина Кыдай, мягкая, добрая Галина Бады-Сагаан (Севилбаа), терпеливая Клава Веденеева, тонкая тростиночка Фаина Дубовская, целеустремленная Алла Селянова, умница, красавица Клара Намчак, решительная Екатерина Харлыг, с высоким духом Лариса Соловьёва, мечтательная Сай-Хоо Монгуш, скромная Лиля Севастьянова и я – Наталья Ажыкмаа с нетерпением ждали занятий с Анатолием Васильевичем.

В эти военные годы мы учились в 3—4, 5—6-7 классах средней школы. В театре была отдельная комната, где формировали посылки для фронта. Нам, школьницам, доверили складывать в мешки разные вещи: варежки, носки, носовые платки, кисеты, табак, мыло. Некоторые девушки постарше даже вкладывали в посылку письма, и ответы потом получали с фронта. После уборки урожая мы собирали колоски на поле. Ходили босиком, хотя было больно ногам. Но было жалко единственных ботинок, их берегли, надо ведь в чем-то на танцы ходить. Мы чувствовали себя взрослыми. Никто ни на что не жаловался, тем более – на питание. Всё время есть хотелось, но никто на это не обращал внимания, привыкли недоедать и недосыпать. В школьной столовой нам давали щи из подмороженных овощей, кашу. Хлеб был мокрый, его давали по карточкам.

Зимой, когда мороз достигал минус 40—50 градусов, мы часто выезжали на полустаночек в Германовке. Там в деревянном домике дежурили, топили печки, кипятили чай для добровольцев и призывников на фронт из Тувы. Отряды воинов делали остановки в пути до железной дороги, грелись, подкреплялись.

Анатолий Васильевич сам занимался подготовкой реквизита. Для девочек сшили хитоны (туники) нежно голубого цвета, а для мальчиков – белые майки и чёрные трусы. К своим хитонам мы относились очень бережно, сами стирали и гладили. Время-то было военное, поэтому о пуантах даже не мечтали и занимались босиком или в носках. Позже стали шить из толстой ткани тапочки, которые постоянно штопали.

В самый первый раз на репетицию я пошла с девочками в начале весны, ветер был пронизывающий, к вечеру ещё подмораживало. Тогда я наступала на подернутые льдом лужи около реки Енисей, хруст звучал так радостно! А перед тем как треснуть, тонкий лед ещё ноет…

Вот и пришел долгожданный день. Всё готово к занятиям.

Помню, что тогда я ведь пришла в танцкласс с морозца, взяла в руки носки, чтобы надеть, а они холодные! Поэтому я поднесла их ко рту и стала согревать своим дыханием. В чистом светлом классе мы в красивых хитонах в греческом стиле преобразились. Я с подругами чувствовала себя на седьмом небе от счастья!

Вокруг слышится шарканье ног. Девочки сидят рядами на полу в коридоре, натягивают носки. Преподаватель Анатолий Васильевич пробирается по коридору, переступая через наши ноги.

Вот и начинаем.

– Выше подбородок! Тяни носок! Носок! Спина прямая! Ноги должны быть прямые, как циркуль! Спина! Голова! Не высовывай язык!

Пять позиций – пять аккордов. Замерли в пятой позиции. Потом снова и снова повторяли те же позиции, те же движения.

Смотрела на своих подружек, и так жгуче захотелось стать маленькой, легкой и делать упражнения у балетного станка, снова начиная с азов, все позиции, плие, препарасьон! И снова повторять и повторять.

Особенно нам нравилось делать реверансы.

С первого занятия мы были буквально очарованы Анатолием Васильевичем. Когда он показывал нам первые несколько па, мы смотрели на него как на чудо. Было так красиво! Он очень быстро запомнил наши имена, называл нас очень нежно. Например, Севилбуу – Севильбушкой, Сай-Хоо – Сайхошей. От Анатолия Васильевича всегда веяло теплотой.

Одновременно с основами балета, я стала усердно заниматься русским языком. Вот так сбылась моя детская мечта: в 11—12 лет бегала в театр, смотрела на наших артистов завороженными глазами и мечтала попасть на сцену.

Пришло решение создать концертные бригады, отправить их в дальние районы и на местах отбирать способных молодых людей. В бригаду, которой руководил Миронович Ростислав Георгиевич, вошел весь его оркестровый класс: два певца, четыре танцора и чтец-декламатор.

Из руководителей хореографического отделения в эту первую гастрольную поездку вошли для набора кадров балетмейстер-педагог Елизавета Николаевна Чарова и очень способный юноша – танцовщик Николай Кысыгбай.

Жена Шатина Елизавета Чарова была танцовщицей. А Николай Кысыгбай не только обладал хорошими данными танцовщика, быстро схватывал и запоминал рисунок танца, но хорошо говорил по-русски, чем очень помогал в работе русским преподавателям. Кысыгбай стал впоследствии помощником Анатолия Шатина, потом – бессменным ассистентом, который быстро усваивал все тонкости танцевального искусства. Учащиеся плохо знали русский язык, и скромный, интеллигентный Кысыгбай был переводчиком. Он хорошо переводил идеи и задумки постановщика, и долгое время был предан коллективу.

Наша жизнь не ограничивалась учёбой, в свободное время участвовали в сборе вещей для фронта, зашивали посылки. Каждой осенью нас отправляли на сельскохозяйственные работы: собирали колосья, вязали снопы.

Шатин уделял большое внимание развитию нашей общей культуры: учил красиво ходить и сидеть, держать осанку, чувствовать ритм музыки, учил детей аратов высшей школе классического и народного танца, воспитывал у нас чистоплотность, умение общаться со старшими. Он даже давал советы кому, какую одежду носить, как правильно подбирать цвета. Одним словом, он формировал в нас чувство прекрасного, светлого через искусство. Мы ловили каждое его слово. Учитель знакомил нас с историей мирового и русского балета, рассказывал о корифеях русской балетной школы, прославивших её на весь мир.

Как только мы освоили хореографические азы, Шатин начал ставить для нас первые характерные танцы. Это были народные белорусские, украинские и молдавские танцы. Мы танцевали «Гопак», «Бульбу», «Поляночку». За ними последовали первые тувинские танцы. У тридцатилетних супругов Шатиных была дочка Женечка (Евгения), а вторая дочь Алена родилась позже, в 1946 году в Москве. Анатолий Васильевич искренне полюбил всех учащихся и опекал нас – совсем наивных детей, оторванных от семьи. Никто о нас так, как он, никогда не заботился.

Шатин свято любил свою работу и от учеников требовал такой же самоотдачи, той же увлеченности. «Войди незаметно в зал, найди укромное место и смотри внимательно за всеми актерами, изучай их возможности, подсмотри что-то новое в них, ранее никем не раскрытое, и постарайся в своей работе это использовать», – говорил Анатолий Васильевич.

Так формировался мой характер, вырабатывались воля и трудолюбие. От танцев я получала душевную радость, открывала для себя совсем новый, прекрасный мир. Музыка и пластичные движения пробудили меня, обогатили мою душу.

В 1943 году, весной, Шатин с женой и дочерью поехали на гастроли с артистами театра сначала в Эрзинский и Тес-Хемский районы, затем в Бай-Тайгинский, Барун-Хемчикский, Дзун-Хемчикский и другие кожууны. Ездили не только на машине, но и на лошадях, по крупицам собирая и изучая тувинский фольклор и народное творчество. В этом вопросе Шатину оказал большую помощь Александр Адольфович Пальмбах. Исключительная доброжелательность к новым людям в Туве, ненавязчивые советы, добрый мягкий юмор и вечный оптимизм помогали переносить все трудности дела, которое советские специалисты тогда начинали.

Несколькими словами нельзя описать деятельность А. А. Пальмбаха – ученого, энтузиаста Тувы, для которого она стала и родным домом, и раскрытой книгой. Роль его в становлении профессионального тувинского искусства, особенно письменности, его помощь в повседневной работе, в познании Тувы огромна. Специалисты во главе с Шатиным отбирали способных детей и молодежь для обучения. Он создавал тувинские национальные танцы, ставшие поистине народными, живущими до сих пор. Как известно, танца, как такового, в Туве не было. Были широко распространены песенные мелодии, по четкости ритмики они могли бы быть танцевальными. Но условия жизни в юртах, чумах, в вечной тесноте к танцам не располагали. Некоторые элементы хореографического искусства были в различных обрядах – камлании шаманов или монастырском богослужении «Цам».

С Натальей Дойдаловной продолжаю записывать её воспоминания.

Шатин приезжал из каждой поездки очень вдохновленный красотой тувинской природы. Его постоянно интересовали быт и манеры тувинцев, особенно обращал внимание на движения и походку тувинок.

«Танец орла» с древности стал традиционным в национальной борьбе «хуреш». Это – полный силы, восторга, радости танец, исполняемый победителем. Как и шаманские пляски, он вел свое начало от древних обрядовых танцев. Когда на тувинской земле буддийские ламы стали основывать свои монастыри, они начали одновременно устраивать массовые религиозные празднества под названием «Цам». Люди в устрашающих масках импровизировали действо, похожее на танец. С годами это исчезло.

А. В. Шатин впервые в 1943 году осуществил постановку тувинских танцев, подчеркнув их красоту и самобытность. В составе тувинской балетной группы была и мужская группа – Николай Кысыгбай, Доруг-оол, Дадар-оол, Сарыг-оол, Макар, Бадарчы, Кан-оол.

После каждой поездки в какой-то район, в танцах, поставленных Шатиным, появлялось что-то новое, оригинальное, характерное для тувинцев…

Галина Бады-Сагаан (Севилбаа), наша мягкая, добрая Севильбушка, солировала в первом танце «Декей-оо». Трудность этого быстрого и темпераментного танца заключалась в том, что танцовщица должна была танцевать и одновременно играть на флейте (лимби).

Сначала у Галины ничего не получалось, но она тщательно разучивала движения просто держа флейту на руках. Потом игра на флейте и движения соединились, и получился красивый стремительный танец. Это стоило большого труда, но в итоге Анатолий Васильевич остался доволен.

Помню, как на сцену с тувинской флейтой-лимби в руках выпорхнула юная смуглянка Севильбаа в ярко-синем хитоне и поплыла в такт музыке. Так родился летом 1943 года первый тувинский танец «Декей-оо». Тувинский зритель сразу полюбил его.

Анатолий Васильевич пытался вникнуть в жизненный уклад тувинцев, и внимательно изучал черты национального характера. Через некоторое время на музыку Аксёнова он поставил танец «Юность», где солировала умница, красавица Клара Намчак.

В третьем танце – в знаменитой «Звенящей нежности» солировала я. Я изо всех сил старалась исполнять свою партию выразительно и артистично. Прекрасная постановка под красивейшие мелодии в бережной обработке Аксенова и оркестровке Р. Г. Мироновича «Звенящая нежность» стал любимым танцем тувинского народа.

Нет в Туве человека, который не видел бы танец «Звенящая нежность», не наслаждался бы его необыкновенной красотой. «Звенящая нежность» – это особый танец. Его исполняли семь девушек. А почему именно семь?

О зарождении танца «Звенящая нежность» есть воспоминания Шатина: «Я ходил к ламам и увидел у них звонкий шан и попросил кузнеца сделать такие же, только маленькие, как тарелочки, для пальцев. Эти тарелочки поют разными нотами: до-ре-ми-фа-соль-ля-си. Отсюда родилась и мысль о семи девочках: они должны играть по нотам».

Анатолий Васильевич учил нас присматриваться к жизни своего народа, к его обычаям, традициям и ритуалам, к манере движения и характерной пластике тувинцев. Как они наклоняют и поворачивают головы, как у них движутся-взлетают руки. Он использовал для наблюдений каждую свободную минуту. Каждое движение рук девочек было взято из жизни: когда их руки закрывали лицо – значит, девушка стесняется и не хочет, чтобы на нее смотрели. А. В. Шатин видел, что тувинские женщины очень стеснительные, они движутся плавно, мягко, лирически.

В 1944 году летом нашу балетную группу увезли в лагерь за город для подготовки к большому празднику. Мы репетировали все танцы на открытом воздухе прямо на поляне. И там Анатолий Шатин всегда обращал наше внимание на природу. Движения танца «Звенящая нежность» здесь приобретали другое звучание. Они были так естественны! Ведь мы поднимали руки и головы к солнцу, к небу, как бы испрашивая хорошую погоду, хороший урожай. А нежными движениями рук как бы гладили цветы на поляне, любуясь ими. И всё это происходило под звуки народных мелодий, которые сливались с нежным звучанием маленьких тарелочек на наших пальцах.

На праздничном концерте мы выступили успешно. Затем начались гастроли по районам. И везде нас принимали очень тепло и восторженно. Мы, воодушевленные теплым приемом, старались показать всё своё умение, всё, чему учил нас Анатолий Васильевич. Может быть, именно под влиянием таких ощущений и возникла идея создания прекрасного танца, много лет живущего среди тувинского народа. Я счастлива, что была ученицей Шатина. За два с половиной года он научил нас очень многому. Мы окрепли физически, повзрослели. За очень короткое время создать такие необыкновенно красивые танцы может только человек талантливый и преданный своему делу.

Слова Н. Д. Ажыкмыы находят подтверждение в современной жизни. Вот уже многие годы знаменитый ансамбль «Саяны» включает в свой репертуар эти танцы под общим названием «Звенящая нежность».

А. В. Шатин – человек высокой культуры, навеянной духом своего времени, времени высокого хореографического искусства. Он навсегда оставил в Туве память о себе и внес в тувинскую культуру частицу своей души. Анатолий Васильевич заложил тот крепкий фундамент, который был крайне необходим в дальнейшей театральной жизни первых балерин Тувы.

А годы учебы шли, и, разумеется, приносили свои плоды, всё чаще в программах концертов театра.

Хотя минуло много лет, но я хорошо помню свое первое выступление. Я и мои коллеги-балерины были готовы к выступлению, ведь мы так старательно оттачивали движения у балетного станка. Наши плечи и руки блестели, придавая глянец натруженным мышцам. Я показывала то, чему учил в стенах театра Анатолий Васильевич Шатин.

Наша молодость и задор, передались в тот вечер всем зрителям. Это было прекрасно! После успешного выступления на наших лицах не было и следа усталости. Глаза Анатолий Васильевича блестели! Он был счастлив! И мы все тоже! Это невозможно передать словами!

Часто в полном составе балетная группа выезжала на гастроли по районам Тувы. Хороших дорог тогда не было, и мы переезжали с места на место, используя в качестве транспорта низкорослых гривастых лошадок, на которых издавна ездят по Туве.

Едем мы, а уже за пятьдесят километров знают: артисты едут. Ждут. Приезжаем и прямо в степи возле юрт начинаем концерт. Танцевали с таким вдохновением, мы таким вихрем вылетали. Удивляюсь, как мы не падали? Ведь не на сцене танцевали – в степи. А с каким восторгом нас принимали! Выступали прямо под открытым небом, выискивая безветренные уголки. Иногда ездили в маленьком автобусе, и то, как он вмещал в своем салоне 20 человек артистов, костюмы, декорации, рабочих сцены, осталось тайной. На таком же автобусе и в таком же количестве ездил оркестр национальных инструментов под руководством Мироновича Ростислава Георгиевича.

А сколько неожиданного и интересного встречалось нам по дороге. Однажды мы забрались на какой-то перевал, лошадей отпустили, чтобы они немного отдохнули. И вдруг смотрим: стоит огромный полупрозрачный человек. Силуэт угадывается. Одной ногой он стоит на одной вершине, другой ногой – на соседней. На нас смотрит, как на каких-то карликов. Мы все обомлели. Кто это? Что это? Кто-то объяснил: хозяин гор.

Смеясь и вздыхая, Наталья Дойдаловна вспоминает: «Однажды во время зимних гастролей, пока выступали в клубе, кто-то сказал: «На улице – буран». Ну, буран так буран, метелями нас не удивишь. В последний день гастролей мы обычно за полночь возвращались обратно. Но тогда метель оказалась всем метелям метель – вокруг всё превратилось в одно ровное белое полотно. Сначала на дорогах попадались не очень большие сугробы, но постепенно стало ясно, что дальше автобус не проедет. Кто-то сказал: «Может, полем попробуем проехать?»

Непонятно, почему все поддержали эту идею. То есть, конечно, понятно – поскорее хотелось вернуться домой. Но и не только: просто на замёрзшем поле сквозь косую позёмку просвечивала чёрная земля, и надо было только прорваться несколько метров!

И шофёр, недолго думая, – а лучше сказать, вообще не думая! – резко повернул вправо, попробовав выехать на поле. Наш автобус мягко и явно бесповоротно сел в глубокий сугроб. Все замолчали. Потом начали с надеждой оглядываться на дорогу, где скоро должен был показаться автобус с оркестром национальных инструментов под руководством Р. Мироновича.

Ура! Свет автобуса! Воспрянули духом. Выбежали, и … (воистину, иногда затмение находит на всех разом) вместо того, чтобы отправить автобуса обратно, за подмогой – за трактором – начали уговаривать шофёра, чтобы и он свернул на поле – а потом вывезет буксиром и нас!

И – о, чудо! – шофёр автобуса также поддался на уговоры, и этот автобус также мягко, грузно и бесповоротно сел, носом уткнувшись в снег – симметрично нашему автобусу, словно подчеркивая, что одна глупость обычно похожа на другую. Тут уж мужчины, откопав кем-то припасённую бутылку водки и распивая её на ходу, вместе с шофёрами отправились пешком в деревню, подгоняемые собственным смехом и колючим морозным ветром, раздевающим на ходу. Мы сидели в тулупах поверх пальто.

Кто не сидел зимой (минус 40 градусов) в промокшей от снега одежде всю ночь посреди поля в старом автобусе, тому этого не объяснишь. Мы настроились на многочасовое ожидание, и в автобусе воцарилась тишина. Тут наша самая талантливая, трепетная Екатерина Кыдай не выдержала и чуть ли не со слезами на глазах проникновенно выдохнула:

– Кээргенчиивисти аа! И-их, а нормальные люди в это время, вернувшись с работы, поужинав, уже спят. Гастроли лучше делать не на 24, а на 22 дня.

Все засмеялись. Её замечание было справедливо.

Говорят, после 22-го дня гастролей обязательно из ничего, на пустом месте возникает ссора, потому что 22 дня – это наш актёрский и человеческий предел, за которым неминуемо наступает срыв. Последний день гастролей – особенный день. Ты всё ещё будто на сцене, но – тебя уже нет! Только твоё бренное тело двигается, ловко огибая проваливающиеся доски и торчащие гвозди старого клуба – а душа! Душа уже въезжает в ночной Кызыл, где все спят.

Последний день гастролей – это такой день, когда на репетиции мы никак не можем ухватить нужный темп, Анатолий Васильевич подбрасывает нам подсказку: «Эту сцену играйте так, как вы играете в последний день гастролей». И всё становится ясно! Темп найден!..

Каждый раз Наталья Дойдаловна вспоминает эти поездки с нескрываемым удовольствием и радостью, ведь в них говорится и поётся о самом близком и дорогом для неё времени: «Актёры – это дети. Теперь я уже сомневаюсь – больше ли они дети, чем все остальные, чем люди других профессий? Может, они – дети, которые просто не умеют и не хотят этого скрывать?» Тут я вспомнила слова Фаины Раневской: «Беда не в том, что человек стареет, а в том, что он остаётся молодым…»

Сидели мы тесно, кто на сиденье, кто на ящиках и под монотонный гул слабенького мотора дремали долгие часы езды по бездорожью. Вот тогда и родилась песенка на мелодию «Вечера на рейде»:

Выступления иногда проходили на импровизированной сцене, которую отгораживали на поляне, выбранной на окраине населенного пункта. Ставились два автобуса по бокам площадки, между ними натягивалось полотно – задник, на фоне которого мы и показывали свое мастерство. Сидели и гримировались там же. Зрители, сидя на земле, в 4—5 метрах от «сцены», всегда на «ура» принимали наше выступление.

В этот день, закончив работу, мы с Натальей Дойдаловной спели старинные тувинские песни.