Вы здесь

Мальчик, который переплыл океан в кресле. Шесть (Лара Уильямсон, 2015)

Шесть

Вернувшись домой, я достаю журавликов. Я намерен делать их до тех пор, пока мое желание не исполнится. Неважно, что там Асебен говорила про браслеты, – они не работают.

– Бумажные журавлики гораздо лучше, – шепчу я.

В схватке журавлика с бабочкой первый победил бы без всякого напряга.

И тут я задумываюсь. Я уже сделал четырех птичек; даже если только последняя засчитывается за удачную попытку, это все равно значит, что какая-то часть моего желания уже может исполниться. Пусть даже самая крошечная. Я проверяю телефон: может, Перл написала что-нибудь в ответ?

Неа.

Ну что ж, наверно, журавликов пока недостаточно.

Я делаю еще двадцать штук.

От Перл все еще нет ответа.

На полу комнаты разливается целое бумажное море. Журавлики придали мне уверенности, и я решил, что надо бы немножко подтолкнуть Перл. И потому посылаю ей целую историю из смайликов:




Ничего.

Но я все равно надеюсь на журавликов.

И я все равно еще надеюсь на Перл.


Когда я спускаюсь к ужину, на сердце у меня так тяжело, словно на него наступил слон. Папа спрашивает, почему я такой кислый, а Билли отвечает, что я прокис на солнце, как молоко. Ужасно смешно, обхохотаться просто можно. Папа сообщает, что заказал еду у мистера Вонга, и берет себе клецку. В настоящее время мы питаемся готовыми продуктами. Не поймите меня неправильно: я люблю такую еду, но не каждый же день. Папа говорит, что не может разобраться с духовкой.

– Будете? – предлагает нам папа, глотая следующую клецку.

Я вижу, как она проваливается ему за кадык. Он вытирает жирные пальцы о татуировку; у карпа начинают блестеть чешуйки.

Папа спрашивает, как прошел наш день.

– Я получил золотую звезду, – гордо сообщает Билли. – Учитель спросил: если бы мой папа выиграл две тысячи фунтов в лотерею и отдал мне половину, что бы у меня было?

– И ты сказал, что тысяча фунтов, да? – Папа подхватывает палочками водоросль и бросает ее в рот. С его губ свешиваются темно-зеленые нитки, точь-в-точь ленты на день святого Патрика.

Он медленно всасывает их и жует, пока зубы его не покрываются зелеными пятнами.

– Я сказал, что у меня был бы инфаркт, – отвечает Билли.

Папа кашляет и стучит себя кулаком в грудь. Я уже решаю применить хватку Хеймлиха, но тут папа улыбается и говорит:

– Молодец, Билли.

Папа рад, что Билли осваивается в новой школе.

– А потом я шел домой и заглянул в лужу. Это было даже лучше, чем золотая звезда, – продолжает Билли.

Я просто киваю: Билли вечно возится в грязи, я так к этому привык, что практически не замечаю.

– А еще у меня есть огромный секрет, который я не могу никому рассказать. – Братишка перестает возиться с лишней парой палочек для еды и изо всех сил подмигивает мне.

Билли повторяет, что у него есть секрет, и снова моргает мне. Он так сильно вцепился в палочку, что та сломалась. Мне не нравится направление, которое принял наш разговор. И я знаю, что подмигивание – это тайный знак детективного агентства «ШПИОН». Я размахиваю ногой, и папа внезапно воет, как оборотень. Потом он спрашивает, за что я его так, и я отвечаю, что просто проверял коленный рефлекс. В его возрасте пора уже следить за такими вещами.

– Вы что, не хотите узнать мой секрет? – не сдается Билли, хотя я игнорирую его так усердно, будто на нем плащ-невидимка.

Понимаете, что бы там за тайна ни была у брата, она наверняка связана со «ШПИОНом». Мои внутренности трепещут, как ветряная мельница из бумаги: Билли собирается рассказать папе, как мы принесли Перл письмо в наш старый дом, а теперь посылаем ей смайлики. Если папа узнает об этом, то долго не угомонится. Еще я спрашиваю себя, зачем вообще Билли начал этот разговор, но затем перестаю спрашивать: все, что делает Билли, неизменно покрыто для меня завесой тайны.

Чтобы братишка замолчал, я прошу папу налить мне стакан воды. Папа спрашивает, почему я сам этого не сделаю, и я отвечаю, что перегрелся на солнце. Билли хихикает и несколько раз повторяет: «Перегрелся на солнце». Когда папа отходит к раковине, я шепчу Билли, что нам нельзя рассказывать папе про наше детективное агентство, а то нас ждут большие неприятности. Такие большие, что по сравнению с ними Биг-Бен покажется брелоком для ключей.

– Ладно, – шипит Билли. – Ни слова не скажу.

И он дотрагивается до кончика носа в знак того, что это наш секрет.

– Запомни: мы никогда не найдем Перл, если ты заикнешься об этом при папе. Он не хочет, чтобы шпионили за кем-нибудь. Похоже, он даже не хочет, чтобы мы нашли Перл. Понимаешь? Нельзя рассказывать ему наш секрет.

Я произношу каждое слово по отдельности – так больше шансов, что Билли меня поймет.

И слышу шум воды вдалеке: папа наливает мне воды в стакан.

– Но я собирался поведать ему совсем другой секрет, – шепчет Билли.

Я уставился на него:

– А чего тогда ты моргал? Это же наш тайный знак!

– Ааа… – шипит брат. – Я забыл. Мне что-то в глаз попало. Возможно, грязь: по пути из школы я нашел улитку, назвал ее Брайаном и положил в карман. – Билли что-то напевает себе под нос. – А потом я устроил ему новоселье.

– И что тут такого секретного?

– Теперь Брайан живет в твоей кровати.


Я ужасно взбешен: мало того что Перл так и не ответила на мое сообщение, так еще вся моя кровать покрыта слизистыми дорожками. Я спрашиваю папу, можно ли мне пойти прогуляться после ужина. Билли хочет напроситься со мной, но папа говорит, что ему надо принять ванну: нельзя же идти в школу таким вонючим. Билли показывает на меня и говорит: «Ну вот он же ходит»; потом братишка так пыхтит и сопит по поводу того, что ему придется остаться дома, что вполне мог бы посостязаться с волком из «Трех поросят».

Выбравшись наружу, я отхожу от дома на безопасное расстояние. Когда меня уже нельзя заметить из нашего окна, я достаю из кармана эту тупую улитку, которую нашел у себя в кровати, и пуляю ее в чей-то сад:

– Прости, приятель, но я не делю ложе с улитками.

В этот момент я понимаю, что в саду кто-то есть и я только что запустил улиточным снарядом ему прямо в голову.

Я стремительно нагибаюсь; человек потирает затылок, бросает взгляд по сторонам и возвращается к прежнему занятию: роет в земле ямку. Мои детективные навыки тут же говорят мне, что совершено преступление и этот мальчик собирается что-то закопать. Или кого-то.

Я представляю, что случилось бы, если бы я, как агент «ШПИОНа», позвонил в полицию и сказал следующее.

Я. Свяжите меня с офицером. Мне нужно рассказать о преступлении, совершаемом сейчас в районе Шантри, Эдем.

Полицейский. Хорошо. Вы можете рассказать, какого рода преступление? Мы подъедем через несколько минут.

Я. Человек роет яму. Это же доказательство.

Полицейский. Да, это доказательство того, что ему нужна яма.

Я. А что, если он собирается закопать тело?

Полицейский. А яма большая?

Я. Не очень.

Полицейский. Тогда она не предназначена для тела. А вы можете сказать, что этот человек кладет в яму?

Я. Ой! Это растение.

Полицейский вешает трубку.

Так и есть, мальчик всего лишь сажает какое-то растение, а потом сооружает вокруг горку из земли. Потом он отступает на несколько шагов, чтобы полюбоваться своей работой. Вот тут-то я и вижу их – его руки. Его огромные руки, похожие на ломти ветчины. Опознав мальчика, я бегу прочь со всей скоростью, на которую только способны мои ноги.

Дома меня дожидается Билли; с его мокрых волос капает на полотенце, обернутое вокруг плеч. Если судить по его нахмуренному лицу, то он не то чтобы счастлив. Билли толкает меня в комнату и говорит, что Брайан тоже исчез, совсем как Перл. Он стаскивает с моей кровати одеяло и машет им у меня перед носом.

– Вот посмотри! – кричит брат. – Я положил его тебе в кровать, а теперь он исчез! Это еще одна тайна, которую должно расследовать детективное агентство «ШПИОН». Возможно, Брайан прячется где-то в комнате.

Билли настаивает на том, чтобы я помог ему найти улитку.

Поиски ни к чему не приводят; впрочем, я не удивлен. Я и так знаю, где теперь Брайан. Я не говорю Билли, что Брайан сейчас, по всей вероятности, радостно ползает по свежевскопанной земле в саду Роберта Эбсолома. Вместо этого я предлагаю возобновить поиски завтра, при дневном свете. Ведь мы же не хотим наступить на Брайана, если он ползает где-нибудь по полу? Билли ошеломленно соглашается.

Закончив вытирать волосы полотенцем, он снова спрашивает меня, нет ли вестей от Перл. Через две секунды, проверив телефон, я качаю головой.

– Может, она занята, – говорю я Билли.

– Так занята, что у нее нет времени на нас? – шепчет братишка. – Как наша почти мама может быть так занята, чтобы забыть о своих детях?

Я не знаю, что ему ответить.