3
Я решился. Без сожалений бросил всё своё отчаянное существование и поехал в город Мастеров разобраться. В те странные дни я был даже рад, что не могу сходу вспомнить, сколько дней мы с Бертом уже не в Большом городе. Я нарочно не сел на поезд, а взял наш пикап. Боже мой, какое же это удовольствие – простор! Это значило – каменная пятерня Большого города отпустила нас.
А дорога ворожила перед нами…
Глаза недоверчиво смотрят на простор до горизонта – они не привыкли так жить! Ярко-красный цвет заливает зрачки. Полуденное солнце безоблачности. Оно так резко выхватило алую краску из встречного автомобиля и бросило прямо в мои глаза, что этот удар цвета даже внутри мозга судорожно всколыхнул что-то – просыпайся!
Я вздрогнул, уставился вдаль и размышлял дальше. Следующая машина. Теперь холодно-белоснежный всплеск. В жизни я не помнил такого пробуждения, такого бешеного цвета! Сухие и вялые будни так жадны на подарки… Я припоминал. Конечно же, это растет из моего детства. Да, это и есть живой кусочек моего детства. Я дождался – воскресают запахи души. Ведь я знал их когда-то, это точно, я даже писал их! Они роились вокруг – непонятные слепки в воздухе, и их не чувствовал нос.
Но они точно есть – эти запахи. И как раньше, надо просто идти на них. И ты видишь: за безупречным фасадом – гнилозубый запах несвежей души. Серый, как мешок грубой муки. Или наоборот, неукротимый колокольчиковый невинный запах детства. Неужели когда-то я мог видеть мир так остро?
Мы уехали с псом ровно в полдень – заперли на замок свои каменные углы и пыльное напряжение Большого города. Быстрый прыжок в автомобиль, и вот мы уже вырываемся к краям гигантской чаши, в которой плещется водоворот живых миллионов. Обычно эта воронка поглощала, закручивала и втягивала в себя, но нас она отбросила на край. Человек и пес, мы вдвоём ясно чувствовали дыхание города в спину. Оно было тревожно и вопросительно. Я и сам не знал, когда вернусь и зачем вообще еду.
Тревога о том, что ждёт меня дальше, заставляла разжиматься пальцы на руле и покрывала испариной лоб… Успокаивало только одно – впереди нас ждёт старый дом. Мой дом. И само собой пришло умиротворение. Потом удовольствие широкой дороги. Будь что будет.
Время отсчитало конец пути, и вот уже наш старый городок выглянул из-за густых деревьев. Набежала пелена облаков, и солнце ослепло. На мостовую сразу же легли тени, и она из гладкого белого ковра превратилась в рябые обломки. Я, наконец, остановился. Дальше придется идти пешком. Машине и так уже досталось, когда мы вползали на здешний проселок. С дорогами здесь всё было как раньше. Этот город всегда дружелюбнее был настроен к пешему, чем к конному.
Наш последний перегон перед городом Мастеров получился самым долгим. Я решил покрыть за день большее расстояние и долго не покидал руля. Поэтому, когда мы выходили из машины, моё тело совсем затекло, а спина похрустывала. Я, оказывается, совсем отвык ездить за рулём – необычайная усталость влилась в плечи, и руки не находили удобного положения от нытья мышц.
Город Мастеров всегда был слегка странным поселением. Так уж повелось, что он был населён творческими людьми, как куст воробьями. Оттого, наверное, дома здесь мечтали вместе с хозяевами. Их словно рассыпала по долине неумелая детская рука, как наскучившие кубики. Жизнь здесь была такой же неровной, как и улицы, но этим она мне и нравилась когда-то. Людские жизни тут не подчинялись строгим укладам и текли вдоль и поперек; в каждом квартале направление внезапно менял шальной ветер.
Обитель художников. Здесь все жили и предвкушали. Себялюбивые мечты не оставляли места остальному. И вроде бы есть у тебя мечта, и ты ее добился, но это ровно до первого порыва ветра. Одни продолжают гнать ее, хватают за гриву, а другие стоят и ждут ее обратно, ласково подманивают своё будущее. И она возвращается со следующим ветром, из другой подворотни и такая незнакомая…
Любопытство моё не унималось, но к нему примешивалось недоброе беспокойство. Что найду я здесь, по своему старому адресу? И как бы мне хотелось, чтобы вот сейчас, каким-то чудом, я войду в зелень садика, а дом будет невредим. А главное – будет целой моя мастерская и картины. Бывают же чудеса, почему не сейчас, когда всё так закрутилось?
Наш город мастеров-мечтателей был всё ещё славен и по-прежнему неряшливо красив. Первые его жители в погоне за мечтой уже ушли далеко вперед по дороге. Так уж случилось, что город подарил им мечту о дальней жизни и прогнал от себя. Одни осели вскоре, за ближними и дальними перевалами. Кое-кто из них, напротив, потерял последние якоря и стал охотником за свежей целью. Эти охотники мчались за мечтой на острие своих пуль, опережали их, вгрызались в свои мечты, рубили им головы. Но насытиться добычей не могли и терзали ее до изнеможения, пока она не становилась блеклой облезлой тряпкой. И нужно было бежать, выслеживать новую цель… Не так уж и счастливы были некоторые мечтатели. Мне довелось повидать многих из этого племени. Гениальные несчастливцы. Жизнь словно в насмешку наделяла их талантами, но замыливала их глаза. Тьфу, это же теперь и я такой…
Конечно, я ещё издали увидел свой дом, но мне стало не по себе. Вроде бы и спешил сюда, но последние метры начинали скрести по душе, и шаг сам собой замедлился.
Картина была безрадостной. Моё старое каменное убежище ещё сильнее потемнело от непогод, а деревья почти полностью спрятали окна от людей. Весь этот ворох напоминал зелёную пещеру из листьев. Похоже, что в доме никто не жил, и за ним никто не ухаживал.
Больше оттягивать время было нельзя. Не за этим же я приехал в такую даль, в своё осыпавшееся прошлое.
Я уже и забыл, как когда-то здесь было уютно. Моё пристанище, моя мастерская. Мои окна. Когда-то окна наверху были открыты солнцу, и деревья ещё не доросли до ставень. А сейчас тут не осталось ни одной солнечной полянки.
Я втянул воздух носом, и едва ощутимая гарь прошлась внутри. Не знаю, наверное, это было самовнушение, за пять лет, конечно, всё развеялось. С туманными мыслями я вошёл в свой садик. О чём думал – сейчас не помню. В голове словно всё залегло на дно. Я снова забывался и выныривал в действительность.
В садике была почти такая же разруха, как и в тот злополучный день моего отъезда. Только травы теперь выросли по пояс, и каменная дорожка утонула где-то среди них. Дом стоял, тихий и безжизненный. А когда-то от ветра скрипела крыша, – подумалось мне. Она умела убаюкивать, как в детстве…
В глубине садика утопала в зарослях огромная туша с обнажёнными рёбрами. Это была моя студия. Моя огромная рыба с глазами-окнами. Она завалилась почти полностью, и её могучие стальные стропила торчали рёбрами. Плоть с них когда-то безжалостно слизал огонь. Всё это по-прежнему было больно.
Но в воздухе была ещё какая-то напряжённость. Недобрая напряжённость. И мне никак не удавалось понять её. Трава шумела в тени, и раньше это дарило мне невыразимый покой. А теперь ничего не получалось. Чтобы прекратить это наваждение разом, я вошёл в свой старый дом. Старое прошло, а прошлое старо. Так отчего же дрожат руки?
Я отпер висячий замок. Он так долго висел неподвижно, что протопил на деревянной поверхности свой ржавый силуэт. Позеленевшая дверь ухнула, когда её втолкнул внутрь свежий ветер.