Лес
Фешка, идя из деревни Чукманка, через болото пробирался на хутор. Вода промочила лапти и онучи. Порой она добиралась до колен, но выше ноги остались сухими. «Нынче и на этом болоте не глубоко. Жара воду выпарила, а то брёл бы в ней по пояс…», – подумал парнишка, который двигался вперёд, привычно нащупывая брод палкой. Окрестный лес его не страшил: почти каждую осень он, вместе с отцом, тобольским кузнецом Северьяном Кожевниковым, собирали здесь клюкву. С ними ходил по ягоды здешний крестьянин Серафим, крёстный Фешки.
Сегодня спозаранку Северьян разбудил спавшего на полатях сына:
– Вставай, Феоктист! Поедешь утром в Чукманку, а оттуда пойдёшь в лес к Тарасу Федоровичу Галкину (вымышленный, обобщенный персонаж повести – А.Н.).
Лучшего дела отец придумать не мог! Путешествие на займище приятно нарушало привычное течение городской жизни. Тарасом Федоровичем звали пожилого коренастого человека по фамилии Галкин. Он был одним из тех «лесовиков», о которых шептались обыватели, имея о них страшное и преувеличенное представление. В действительности, Тарас Галкин собрал вокруг себя всего десяток-другой беглых крепостных, которые выбрали его своим предводителем. Сам он называл себя казаком и говорил, что его предок пришёл в этот край с дружиной легендарного Ермака.
– Дорожка тобой уже протоптанная, – говорил Северьян, напутствуя сына перед дорогой. – До Чукманки подвезёт свояк. У него обоз в ту сторону идёт. В деревне ступай к крёстному – Серафиму, отдохнёшь, поешь. Вместе с ним переправишься через болото. От проводника не отбивайся, иди след в след. Понял? А как брод кончится, вас на бережку встретят и спросят: «Нет ли хлеба с салом?» Отвечай: «Съели, только корочка осталась». Дальше всё будет ладно: о тебе позаботятся. А Серафим пусть к себе в деревню ворочается.
Отец проводил Фешку до базарной площади. На её краю стоял обоз с гончарным товаром, готовый отправиться в путь. Кузнец перетолковал с возницей и посадил сына в телегу. Подводы тронулись. Северьян крикнул вслед:
– Счастливо, сынок! Ждать буду!
Затарахтели колеса по дощатой мостовой, потом пылили по тракту, убегавшему на восток от города. Вот справа от дороги и деревня Чукманка! Здесь, попрощавшись с молчаливым возчиком, парнишка направился к крёстному.
Серафим сидел во дворе на толстой чурке и дробными ударами молотка утончал лезвие косы. Увидев гостя, он прекратил работу и повёл Фешку в избу. Его жена Марфа покормила юного гостя щами и овсяным киселём, налила кружку молока. Хозяин, потягивая чай с блюдечка, расспрашивал о городской жизни и, между прочим, полюбопытствовал:
– Провожать тебя, Феоктист, через болото или сам пойдешь? Наши деревенские там нынче запросто бегают: воды-то мало…
– Зря одного пускаешь, – проворчала Марфа. – Случись что, не оправдаешься…
– Что может случиться? – спросил Серафим – Он брод знает. Верно, парень?
– Ага! – кивнул тот.
– Весь в отца! – довольно воскликнул крёстный и продолжил, – мне пойти – раз плюнуть, хоть до самого займища. Но косить пора: трава перестоялась. С версту провожу тебя, до покоса… От заломленной осинки болото начнётся. Держи путь на высокую сосну. Прихвати палку и нащупывай брод…
Они вместе дошли до ручья, на берегу которого собирался косить Серафим, и простились. Впереди расстилалось болото. Справа оно переходило в озеро, а слева вздымался лес. На мшистых кочках грела бока розовая, копившая сок клюква. Там и тут росли крупные подберёзовики. Из травы выпорхнула тетёрка, метнулась в сторону и припала к земле. «От гнезда уводит», – догадался Фешка, но не стал искать птичий домик: торопился. Он прыгал с кочки на кочку, брёл по мягкому мху, уже не ступая по холодной воде.
Покрупнел сосняк. По краю бора у подножия деревьев кустилась черника. Большинство ягод осыпалось, но Фешка насобирал две-три пригоршни, метнул в рот. Вверху, в просвете между соснами, распластав крылья, парила хищная птица, похоже – беркут. У опрокинутой бурей ели мальчишка остановился, засвистел в два пальца. Не отозвались. Тогда повторил изо всех сил.
– Оглушишь, соловей-разбойник! – раздался ехидный голос.
Из ельника выбрался низкорослый мужик с клинообразной бородкой. Был он без шапки, в поношенном армяке. За кушаком торчал топор. Растерявшийся поначалу Фешка перешёл в наступление:
– Чего пугаешь, лешак?
– Не бойся, не обижу, – успокоил незнакомец. – Нет ли хлебца? А может, и сало завалялось? С утра маковой росинки во рту не было.
Мужик хитро щурился. У сына кузнеца отлегло от сердца:
– Хлеб я съел. Только корка осталась.
– Давай сюда, – потребовал мужик, потом продолжил уже миролюбиво. – А ведь я тебя сразу признал. Ты приходил на заимку с Северьяном. Только имечко твоё запамятовал…
– Феоктист я, кличут коротко – Фешей.
Они долго шли сквозь чащу чуть приметной тропой. Наконец упёрлись в высокий частокол, и Спиридон, так звали провожатого, постучал в дубовую калитку. Отворил её хромой сторож, придержал собаку. Путники вступили на широкий двор, посреди которого стояла пятистенка. За ней – конюшня, хлев, банька. Рядом две оседланные лошади подбирали с земли накошенную траву. На верхней ступеньке крыльца, сидя, спал молодой мужик в красной выгоревшей на солнце рубахе. Возле него лежали уздечка, шило, иголка и моток дратвы. Видимо, перед тем, как уснуть, он шорничал. В его ногах парня свернулся в клубок лохматый песик.
Спиридон и Фешка поднялись на крыльцо, щенок затявкал, и спящий проснулся. Сделав вид, что бодрствовал, он с притворной строгостью спросил:
– Откуда шлёпаешь, Спиря? Что за паренёк с тобой?
– У брода его встретил. Кузнеца Северьяна сынок. К атаману можно?
– Валяйте. Там сейчас обедают. А я уже… – и мужик погладил живот.
– Караульный, а спишь, – съязвил Спиридон и через сени проследовал с Фешкой в горницу. Там за столом, накрытым белой холстиной, сидели пятеро. В красном углу мальчик увидел самого Галкина, плечистого человека средних лет, с властными чертами лица. На его правой щеке был шрам. Фешка угадал в нём атамана, хотя раньше видел только раз.
Молодица в нарядном сарафане внесла в горницу сковороду с рыбой. Соблазняюще запахло жареным.
– Удружила, Маланья Егоровна, вот и хариусов дождались! – оживились за столом.
– Золото – баба! С такой хозяйкой не жизнь, а малина! – похвалил Галкин.
Он окинул застолье взглядом, и стало тихо. Воспользовавшись паузой, Спиридон напомнил:
– Тарас Федорович! Вот мальца привёл, как приказали…
– Вижу, – отозвался атаман. – Подойдите ближе. Слышал о тебе. Отца твоего знаю. Какие вести?
Фешка взял со стола ножик, вспорол подкладку шапки и извлёк скрученную бумажку, которую дал предводителю. Он прочёл и помрачнел:
– Орлика нашего на базаре сцапали…
В горнице затихло, постукивали на стене ходики. Старший из мужиков, сивый и морщинистый, вздохнул:
– Все под Богом ходим. Предал кто-то Орлика…
– Умён ты, Петрович, – едко заметил Галкин. – Всё тебе ведомо. Может, и имечко предателя назовешь?
– Наступит час, и назову, – буркнул старик – А пока ни на кого грешить не буду. Дознаюсь – не пощажу!
– Валяй. Чем быстрее, тем лучше, – разрешил Тарас Федорович. – Спиря и малый, садитесь к столу. Ешь, паренёк, и сказывай, какая жизнь в городе.
– Обычная. Прислали из Омска драгун, – постепенно смелея, заговорил Фешка. – Одних в казарме кантонистов поселили, других по избам на постой развели. Арестантов из острога выводят под двойной охраной. Ночью по улицам гарнизонный караул ходит. Как солнышко сядет, люди ворота запирают, ставни тоже. Пристав кобеля купил больше телёнка. На Петропавловской улице, сказывают, купец умер с перепугу. Ему померещилось: тать ночью в окно лезет, а это черный котище был…
– Складно врёшь – усмехнулся Тарас Федорович. – Любо слушать…
– Не вру! – обиделся Фешка. – Весь Тобольск о купце знает.
– Царствие ему небесное! Наверное, блинами объелся. Во сне сердечко и прихватило. Ешь, да ступай – отдохни. Егоровна, укажи ему, где спать.
Хозяйка отвела мальчишку на другую половину избы и постелила на широкой лавке. Укрывшись зипуном, он уснул.
На следующее утро Спиридон проводил Фешку до Чукманки. На большой дороге он остановил подводу, ехавшую в Тобольск. Договорившись с возницей, лесовик подался в обратный путь.
…Фешка возвращался в Тобольск, а на займище текла своя жизнь. Известие о поимке Орлика принудило отряд к действию. Галкин послал в город верного человека для встречи с Кожевниковым.
А на заимке к вечеру появился невысокий мужик цыганистого вида. Войдя в атаманскую избу, он бойко всех поприветствовал:
– Тарас Федоровичу и честной компании! Растолстели, медведи, от безделья!
– Шутишь, Анисим? – с укоризной откликнулся Галкин. – А у нас лихо: в Тобольске Орлика схватили. Рады хоть тебя видеть целёхоньким. Слышал, сдали растяпу в Аремзянском приставу, и сидишь ты в холодной…
– Залетел по-глупому, – вздохнул Анисим. – Еле выкрутился. В холодной не сидел: управляющая отпустила меня с миром.
– Свет не без добрых людей, правда, и злых хватает, – сказал атаман. – Кто-то сдал Орлика. Жаль его и за остальных тревожно…
– Орлик – крепкий орешек, – уверенно сказал Анисим. – Им его не расколоть. Однако надо уходить с заимки…
– Сам так мыслю, – согласился атаман. – Сменим стоянку. До сих пор не снялся потому, что ждал вести из других волостей. Да, видно, зря. Время поджимает…
Тарас Федорович вышел из горницы на крыльцо. Через двор направился к сеннику. Влез наверх по скрипучей лесенке и лёг, вдыхая аромат сохнущей травы, задумался. Ему вспомнился родной посёлок Игрим на берегу Сосьвы. Там он лет до двадцати жил в родной семье, промышлял охотой вместе с отцом.
А потом по навету местного старосты Федор Галкин был посажен в Берёзове в тюрьму. Его осудили за оскорбление властей и заключили в Тобольский острог. Через год отец умер в неволе, а сын застрелил старосту и подался в тайгу. Тараса поймали и сдали в солдаты: из полка он исчез.
Потом Тарас Галкин участвовал в побеге с Ялуторовского винокуренного завода, где работали каторжные. Он чистил там квашни от остатков бурды. Рядом с ним горбатился подольский гайдамак Устим Кармалюк. Смелым был этот Кармалюк. Они вместе замыслили бежать, подговорив двух других узников. Подпилили в камере оконную решётку, сплели из рубах верёвку. Ночью спустились во двор, перелезли через забор и скрылись в лесу.
На воле Тарас собрал лихих людей и нападал с ними на приставов, бар и заводских управителей. В Западной Сибири начиналось тогда восстание. В степях поднялись казахи. Мятежники попытались захватить Акмолинск. В низовьях Оби храбрый Ваули Пиеттомин возглавил вагулов, отказавшихся платить чрезмерный ясак, и подступил к самому Обдорску… Бунт то затихал, то разгорался.
…Вечером Тарас Федорович позвал помощников. Когда те явились, приказал:
– Завтра, Петрович, с утра поднимай конных! Пойдёте, вроде, передовой заставы. Дозорных вышли. А я с остальными людьми двинусь следом. Поселимся на новой заимке, в Брысинском лесу, за болотом. Там на бугре сохранились старые охотничьи землянки. Поправим их и перезимуем. Коли и там нас отыщут, уйдем в Полуяновский бор или дальше – за Исеть.
А тебе, Анисим, наказ: утром ступай к большаку. Пощиплешь бар или купчишек… Шум подними. Пускай думают, что весь отряд озорует на большаке. Да и деньги нам нужны. Крестьянам за харчи платить надо, иначе озлобим их. И на покупку пороха деньги требуются. Возьми с собой трех-четырех надежных дружков. После отдыха отпущу вас на Иркутский тракт, и сам пойду. Потешимся!
На следующий день, на зорьке, с заимки вышли Анисим и ещё трое. Все с ружьями, за поясами – топоры, на спинах – котомки. За ними увязалась игривая лайка. Раза два её пугнули: не отставала…
– Нехай, бежит! – махнул рукой Анисим.