Валенки
«Знать математику кое-как – значит и мыслить кое-как:
неточно, приблизительно, неверно» Н. И. Лобачевский.
Именно такая фраза была аккуратно выведена под портретом мужчины строгой внешности, висевшим слева от верхнего угла классной доски. Это, когда еще в школе, когда все было легко и просто. Домашку можно было делать не всегда и списать у классных отличниц на перемене. То, что задавали учить тоже пробегалось глазами перед уроком. Если не повезет и спросят, то что-то сам вспомнишь, что-то подскажут. Ниже, чем на четыре балла обычно не получалось.
От воспоминаний Леху оторвал показно-возмущенный голос экзаменатора:
– Да Вы что же это, милочка, таких простых вещей не знаете? – обращался он к раскрасневшейся от волнения девчоночке, сидевшей рядом с ним и нервно грызущей шариковую ручку за колпачок, -посидите и подумайте.
Младший научный сотрудник с кафедры математики достал из кармана пачку сигарет и вышел.
Вообще-то подобные поступки были непозволительны. Преподаватель не имел права покидать помещение во время экзамена, но помещения института были пусты, все ушли на каникулы и лишь только самые нерадивые и неудачливые сидели сейчас в нескольких помещениях ВУЗа и пытались пересдать экзамены, «заваленные» в зимнюю сессию.
Леха окинул взглядом аудиторию. Всего шестеро. «Милочка» торопливо рылась в шпаргалках, парень постарше, что после армии и подготовительного отделения, смело достал из под свитера конспект с лекциями и списывал прямо оттуда, остальные ребята сверяли написанное на листках с записями в своих длинных бумажных ленточках со шпорами. Лехе повезло. Билет, что ему достался он знал. Даже специально сделал в ответе небольшую ошибку. Препод в нее упрется, а Леха – ррраз! И исправит ее на правильное. А если что другое спрашивать начнет – то там уж как повезет.
То, что в математике и физике он ничего не соображает стало понятно, когда еще в десятом классе он поступил на подготовительные курсы в МЭИ. Складывалось такое ощущение, что то, что давали в школе и то, что на курсах – совсем разные вещи. Вроде как всегда учил английский, а тут, – на тебе – китайский. Удивляло, что многие слушатели предметы понимали, вопросы задавали, сами отвечали, а Леха сидел дуб-дубом, графики перерисовывал, формулы записывал, а что к чему никак не доходило. И, ладно бы в школе плохо учился, а то ведь был, если и не отличником, то твердым хорошистом. По окончании курсов состоялись экзамены. Леха приехал, возле двери постоял, а сдавать не пошел. Какой смысл? Стыда натерпеться? Да и бумажка об окончании ничего не значила и на поступление в ВУЗ не влияла.
И пришло тогда к Лехе понимание того, что хорошист в сильной московской школе и хорошист в школе с рабочей окраины, как в его случае, – две большие разницы.
Достал он школьные учебники да задачники и все лето перед экзаменами просидел в беседке, что на дедовом участке стояла. Учил все заново, начиная с четвертого- пятого класса.
Помогло. Вступительные экзамены в институт Леха сдал. Правда, подавался он на «Электрооборудование летательных аппаратов» – романтическое название и, что немаловажно, понятное, а зачислили его на «Электрические машины». Что это означает он понял лишь потом.
А почему, спрашивается, поступал именно в МЭИ? С гуманитарными науками у него было много лучше. Нравились ему и литература, и иностранный, но, листая справочник для поступающих в ВУЗы, осознавал, что невозможно с его подготовкой поступить ни в иняз, ни в литературный. Даже в юридический конкурс был среди профильников, то есть абитуриентов, имевших стаж работы по специальности. И еще одно, немаловажное. Военная кафедра была лишь в технических ВУЗах, а служить Родине вот сейчас, сразу после окончания школы, Леха идти не хотел. Наслушался уже рассказов про дедовщину и марш-броски в кирзовых сапогах.
… -Ну, вот, милочка, Вы же все знаете, – гремел голос экзаменатора, – что же сразу-то не сказали?…
Следующим отвечать пошел парень, что постарше.
А теперь армия маячила очень даже конкретно. Если сегодня не получится пересдача, то уже весной, а в лучшем случае осенью, затрубит призывной горн. Можно, конечно, попробовать взять академический отпуск. Надо только сослаться на что-то серьезное, что мешало учебе. Но, не факт, что дадут. Да и причин никаких реальных не было, а врать и придумывать было стыдно. А ведь как все хорошо начиналось? Лекции, семинары, просторные аудитории, студенты- друзья и товарищи. Да и учеба не особо угнетала, как-то легко все давалось. Единственное, что слегка напрягало, так это высшая математика. Лекции читал серьезный и внушительный преподаватель. Звали его Павел Александрович Шмелев. Попросту – Пал Саныч, а за глаза- Паша. Ходил он обычно в строгом отглаженном коричневом костюме, белой рубашке, темном галстуке и непременно с обьемным портфелем в руке. Говорил громко и обстоятельно. Начинал лекцию, как правило, с переклички. Не то, чтобы пофамильно, а предлагал:
– Первая группа, встаньте. Так… восемнацать человек… Староста, сколько по списку? К перерыву сведения обо всех отсутствующих ко мне на стол. Это относится к старостам всех групп.
Так что посещение было почти стопроцентным. Читал он грамотно, педантично, не перескакивал с одного на другое, как это часто бывает у других преподавателей. Сильно не торопился, так что и записать успевали, и комментарии прослушать. И никаких шуточек или лирических отступлений. Студенты его прибаивались и уважали. Леха тоже относился к преподавателю серьезно, но считал, что слишком уж строго все поставлено, но выбирать не приходилось.
Семинары же по математике вел Владимир Петрович Белогрудь. И на этом персонаже следует слегка остановиться, чтобы описать его поподробнее. Лет тридцати, невысок, худ. Черный костюм, белая рубашка, галстук, отполированные до блеска ботинки. Длинный тонкий нос в угревой сыпи, бесцветные близкопосаженные глаза, жидкие вечно сальные русые волосы расчесаны на безупречный пробор, ну и пара юношеских прыщей на лбу, это уж так, для полноты картины.
Начало каждого семинара проходило так:
– Товарищи студенты, открываем тетради. В верхнем правом углу ставим сегодняшнее число. Строчкой ниже пишем: «Урок N 1», подчеркиваем одной чертой. Еще ниже пишем тему занятия,…подчеркиваем двумя чертами… Товарищ, студент, как Ваша фамилия? Вы подчеркнули название темы не двумя чертами, а одной. Делаю Вам первое дисциплинарное замечание. Учтите тот факт, что получив три дисциплинарных замечания, Вы отправляетесь в деканат с объяснениями и за допуском к занятиям…
И так постоянно:
– Почему Вы задаете вопрос, предварительно не подняв руку и не получив моего разрешения? Дисциплинарное замечание!…
– Почему Вы повернулись к соседу с задней парты? Дисциплинарное замечание!…
– Почему Вы опоздали? Три дисциплинарных замечания! За допуском – в деканат!…
Проблемой Лехи оказалось то, что до конца не узнав всех правил обучения в ВУЗе, он попал в неприятную ситуацию и именно по высшей математике. В начале декабря он заболел, причем не то, что насморк или кашель какой, а серьезно, с высокой температурой и недомоганием. Потому и пропустил то, что называлось «коллоквиум», или промежуточную зачетную работу по математике. Думал, что пропустил и пропустил. И справка от врача есть. Оценки остальные все положительные, должен на зачетную сессию без проблем выйти. Ему бы спросить у кого из сокурсников – так ведь не догадался. И получилось так, что когда все сдавали зачет, Леха писал коллоквиум. А когда уже неуспевающие пересдавали зачет, он пришел с ними. Взял билет с вопросами, написал на отдельном листе свои ответы, но, когда подошел к Владимиру Петровичу, чтобы отвечать, тот мельком взглянув на листок, перечеркнул его и со словами:
– Вы не указали время получения билета и, таким образом, зря потратили свое личное время и энергию преподавателя, – вернул Лехе бумагу с ответами.
Чтобы выйти на экзаменационную сессию оставался последний шанс. Через день Леха стоял у кафедры высшей математики. Зачет должен был принимать Паша. А вот и он. Идет по коридору, глядя перед собой и дежурно отвечая на приветствия. Но, проходя мимо Лехи, он на несколько секунд остановился и посмотрел на студента. Что же могло привлечь его внимание? Обычный лохматый паренек, волосы которого в последний раз стригли года два назад; физиономия не брита с неделю; из под строгого серого «в рубчик» пиджака выглядывает ярко-голубая атласная рубаха в желтых петухах; брюки, вернее штаны – совсем обычные, шитые не очень умелым мастером из крупного кислотно-оранжевого вельвета. А обут студент в почти новые черные валенки. Холодно на улице той зимою было.
– Да… – произнес про себя доцент задумчиво и прошел в аудиторию.
Леху вызвали четвертым или пятым. По тому, какое неприятие исходило от Пал Саныча, студент понял, что накануне у преподователя или новенький «Москвич-2140» из под окон угнали, или дверь в квартире облили керосином и подожгли и он, Леха, в точности подходит под описание злоумышленника.
– Что-то я Вас на лекциях своих не помню, – недовольно начал Паша.
– Да я все время ходил, только два раза пропустил, так у меня и справка есть, – Леха растерянно потянулся к внутреннему карману пиджака, но преподаватель жестом остановил его, а сам поставил на колени портфель, открыл, достал какие-то бумажки и долго листал их, видимо отыскивая фамилию экзаменуемого в списках прогульщиков.
– Странно, но ничего. Начинайте, что там у Вас?
Леха бойко отчитался по-первому вопросу.
– Та-а-к, – удовлетворенно протянул Паша и поставил на лежащем перед ним листе большой минус и обвел его кружком, – что дальше?
Второй вопрос Леха отвечал менее уверенно.
– Достаточно, – прервал его преподаватель, прочертил второй минус и опять обвел его кружком, – прощайте, товарищ студент. Надеюсь, что в стенах этого ВУЗа мы с Вами больше не увидимся!
Ни дополнительных вопросов, ни хоть каких-то пояснений. Просто, пошел, мол, вон, болван. Вижу тебя дурака насквозь, не знаешь ты математику.
Леха понуро вышел из аудитории. Похоже, что все, конец учебе. Послезавтра первый экзамен по материаловедению, но уже не для него. К сессии допуска нет. Слезы обиды непроизвольно наворачивались на глаза. Он не то чтобы так уж хорошо знал предмет. Вовсе нет, да и речь не о том. Но все домашние задания делал сам и понимал, что делает; расчетные задания тоже решал сам, а не бегал по общежитию в поисках своего варианта, да тот же самый злополучный коллоквиум он написал сам и с хорошим баллом… Проходя мимо одного из стендов, увидел написанное от руки обьявление: «Желающих сдать зачет по высшей математике, завтра, 29 декабря, просьба записаться ниже…»
Доброй феей оказалась пожилая женщина, ассистент кафедры, которая на следующий день послушала Лехины ответы, немного «погоняла» по билету и поставила «зачет» в книжку.
Так он и вышел на первую сессию, готовился к экзаменам, сдавал их.
А последним была высшая математика. И попал Леха опять к Шмелеву. В этот раз преподаватель не был столь враждебно настроен, скорее апатичен:
– И как Вы формулируете данную теорему?
– …утверждение будет верным, тогда, когда выполняются следующие условия…
– Стоп, стоп, стоп… Попрошу Вас еще раз сформулировать теорему.
– … утверждение будет верным тогда, когда выполняются следующие условия…
Пал Саныч устало взял зачетку и жирно, красной шариковой ручкой поставил: «НЕУД.», удовлетворенно посмотрел на содеянное и затейливо расписался, сопровождая свои действия поучительными словами:
– …утверждение будет верным тогда, И ТОЛЬКО ТОГДА, когда выполняются следующие условия…
И вот сейчас именно этот экзамен Леха пересдавал. Получилось несложно. Ответил и по билету и на дополнительные вопросы.
Преподаватель, отдавая зачетку, заметил:
– Надеюсь, ты понимаешь, что в таких случая положено на балл ниже?
Да и ладно, «хор.», так и нормально, все равно стипухи не видать.
Эти «тогда и только тогда», совершенно правильные по-сути, Леха запомнит на всю жизнь, также, как и Пашу с его недоброй педантичностью. Они и еще раз встретятся за экзаменационным столом через семестр и не Леха будет проситься отвечать именно Паше, а Пал Саныч, зайдя по-пустячному вопросу в аудиторию и увидев среди прочих Леху, решит помочь коллегам, вызовет его к себе и с удовольствием поставит очередной «неуд.». Ну, вот, не нравился ему Леха.
А потом начался новый семестр. Владимира Петровича отослали на курсы повышения квалификации. Он, озорник, группу, что на курс старше Лехиной, почти в полном составе до экзаменов не допустил. Недоучил, получается.
Пригодилась ли Лехе в дальнейшем в жизни, в работе высшая математика? Если и да, то косвенно. Доцент Романов, читавший курс аналитической геометрии, на одной из лекций, отступив от плана занятий, сказал: «То, что мы сейчас изучаем, вы, наверняка, забудете, как только сдадите экзамен. Моя же задача – построить ваши мозги в нужном направлении для того, чтобы в последующей работе, столкнувшись с проблемой, вы всегда знали какую книгу взять и что в ней посмотреть.»
Спустя сорок лет после этого случая, Леха случайно увидел фильм про одного математика, и что-то внутри засвербило. Залез в интернет, вспомнил о чем это они, эти теоремы Ферма, Лагранжа, Коши… До разбора доказательств дело, конечно, не дошло, но то, что прочитанное понятно – уже приятно. И умную мысль Н.И.Лобачевского погуглил. Ничего похожего. Однако, нашел, что «Знать литературу кое как…", а, следовательно и физику, и химию, и географию…, а физкультуру? Правильно! Неточно, приблизительно, неверно!
Можно было бы спросить, а при чем тут, собственно, валенки? Да, скорее всего и не при чем. Просто всякий раз, когда сокурсники время от времени собираются группой и вспоминают забавные истории о студенческой молодости, Лехе о них напоминают и посмеиваются.