Глава 1
Россия, Москва, недалекое будущее
… – Не-а, не пойдет, – решительно сказал Иван и резко выбросил вперед правую руку (нож он приготовил заранее). Лезвие, казалось бы, обманчиво легко чиркнуло по горлу человека, но тот судорожно взмахнул руками, опрокинулся назад и тяжело захрипел, захлебываясь собственной кровью.
Иван вскочил на ноги, настороженно следя за умирающим. В левой руке он уже держал наготове длинную серебряную иглу на тот случай, если вдруг сработает заклинание-трансформер и его собеседник начнет оборачиваться в какую-нибудь тварь. Но то ли маг был донельзя самонадеян, то ли просто глуп, он так и умер, пытаясь зажать руками страшную рану и не сделав ни одной попытки применить волшебство.
Бармен, что лениво протирал, наверное, в тысячный раз и без того сверкающие стаканы, вопросительно поднял бровь. Иван отрицательно качнул головой, показывая, что помощь ему не нужна и с проблемой он справится своими силами. Халдей тут же потерял интерес к происшедшему и вернулся к своему прежнему занятию. Пока что у него не было причин не доверять своему постоянному посетителю.
Иван хмуро зыркнул по сторонам, но никто из пьющих и гуляющих в кабаке людей не проявлял излишнего любопытства. Ну, зарезали опять кого-то – и что с того? Раз уж администрация не поднимает по этому поводу шума, то и другим нечего лезть в это дело – пусть сами и разбираются. А свежим покойником нынче никого не удивишь.
Вакулов обошел столик и наклонился над лежащим на широкой скамье телом. Он аккуратно ткнул покойника иглой в руку и на всякий случай отодвинулся на безопасное расстояние. Ничего не случилось – восстать свежеубиенный не пытался.
Иван одобрительно хмыкнул, вновь склоняясь над трупом. Первым делом он аккуратно проверил одежду мертвеца на предмет скрытых охранных амулетов. Чисто!
Это становилось даже забавным – неужели его гость был настолько уверен в своей безнаказанности, что не удосужился обзавестись даже самым простеньким «сторожевиком»?[2] Воистину, «так проходит земная слава»[3] – раньше в это заведение незнакомцы заходили, лишь будучи увешанными охранными заклинаниями с головы до пят. А теперь…
Иван едва удержался, чтобы в сердцах не сплюнуть на пол, но вовремя удержался от опрометчивого поступка: хозяин кабака до Эпидемии успел побывать в «местах, не столь отдаленных» и, как говорили, был там в немалом авторитете. А одной из заповедей у зэков, как известно, было уважение к своему дому, и попытка нагадить в нем каралась весьма жестко.
Вакулов пробурчал себе под нос нечто нелицеприятное в адрес покойника – это ж надо, тот и после смерти умудрялся доставлять Ивану сплошь одни неприятности: не словами, так всякими разными непонятками, что так и норовили проявиться во всей красе в самый неподходящий момент. А сейчас был именно он – этот самый «неподходящий момент»!
Мало того, что, по всей видимости, из-за выброса адреналина Иван испытывал насущную потребность уколоться, так еще и новые гости на огонек пожаловали.
Патруль!
Блин!..
Вакулов все-таки не сдержался и длинно сплюнул, решив, что бывший зэк простит ему этот жест неприязни к «новым мусорам», а после высказал небесам (их роль с успехом исполнил закопченный потолок) все, что думает о своей нелегкой судьбинушке.
Это ж как должно было все совпасть, чтобы бездельники из гарнизона решили вдруг устроить рейд по злачным местам и соизволили войти в зал именно в тот момент, когда он, Иван Вакулов, склонился над жмуриком, а?! И не просто над жмуриком, а над делом, так сказать, рук своих! Прям-таки дешевый бульварный роман, коими были забиты все прилавки книжных магазинов до Эпидемии.
Вот непруха!
Патрульные отреагировали на удивление резво – один накинул на себя и своих спутников защитный купол, а двое других врезали от души, не разбираясь, кто прав, кто виноват, одновременно и слезоточивым, и усыпляющим газом.
Юмористы, блин!
Эту мысль Иван додумывал уже в прыжке, вылетая в приоткрытое (да здравствуют курильщики и отсутствие вентилятора!) окно. Хорошо еще, что пожаловали обычные муниципалы, а не какие-нибудь «гаррипоттеры» из элитных структур Ордена. А уж тем более, не «часовщики»!
Бр-р! Дождь не закончился, и приземлился он прямо в роскошную холодную лужу, что морем разливанным успела раскинуться под самым окном.
Вакулов резво перекатился по грязи, меняя позицию, но, на удивление, снаружи его никто не караулил. Иван мельком подивился этому обстоятельству и изо всех сил рванул за угол дома. Была, правда, такая вероятность, что муниципалы ему попались ну совсем «вумные» и он нарвется на четвертого патрульного (обычно они ходили двумя парами, а в кабаке их было только трое) как раз там, но… опять его бог миловал, и через знакомую дыру в заборе удалось проскочить безо всяких эксцессов.
Иван пулей пронесся по небольшому проулку, перебежал улицу, миновал еще парочку соседних и, наконец, нырнул в дыру родимого подвала. Здесь было темно, гадостно воняло, но зато не было никого постороннего, а самое главное, по нему можно было уйти, не поднимаясь на поверхность, практически куда угодно.
Он привалился к стене и постарался отдышаться. Не мальчик все-таки – скоро уж сороковник – не так-то просто нынче в забегах по пересеченной местности участвовать! Тэк-с, что там на улице – не видать погони?
Вакулов встал на старый деревянный ящик и осторожно выглянул в маленькое окошко под самым потолком. М-дя, ни хрена не видать: дождь по-прежнему полощет будь здоров, а редкие сохранившиеся в этом районе фонари света дают с гулькин… гм… хрен. Но, если подумать, так это же просто замечательно, потому что и маги сейчас его не достанут.
Мечутся, поди, возле кабака, да ругаются зазря. Даже если среди них и есть «водник», так ведь дождь – это порождение воздушных масс, а если «воздушник», то, соответственно, дождь – это, как ни крути, вода. Попробуй, подчини себе столь переменчивую субстанцию! Такое разве что универсальному магу под силу, но откуда ему среди муниципалов взяться? Вывод, конечно, дилетантский, но верить в его правильность Ивану очень уж хотелось… А собачек они, как известно, не жалуют – привыкли только на свою Силу полагаться! Только сейчас от нее ведь ну никакого толку!
Иван злорадно ухмыльнулся и утер рукавом лицо. Хорошо, стекло не разбил, когда в окно прыгал, – наверняка бы лицо порезал, а по крови к нему бы пришли очень и очень скоро.
Ладно, надо пользоваться паузой – если сейчас не уколоться, то скоро будет совсем невесело. А потом, на всякий пожарный, надо двигать куда подальше, в самый лабиринт подземных переходов, и там переждать эту напасть. Переждать – и обязательно все хорошенько обмозговать!
Иван потянулся к нарукавному кармашку своей видавшей виды камуфляжной куртки.
М-М-МАТЬ-ПЕРЕМАТЬ!!!
В кармане зияла роскошная дыра, и заветный шприц-тюбик отсутствовал напрочь! То есть абсолютно…
…Утро выдалось хмурое, да и газ в зажигалке закончился. Иван с надеждой потряс пластмассовый корпус, но тщетно – кремень выдавал только искры. Вакулов матернулся и спрятал неприкуренную сигарету обратно в портсигар. Ага, именно, в портсигар – к этой вещице уже давно приценивался один его знакомый и сулил сначала пять, а потом и восемь порций «якоря», но Иван лишь пренебрежительно хмыкал и гордо отказывался, невзирая на свое не слишком завидное положение. Уж больно раритетная вещь была – в свое время ребята из группы преподнесли ему на юбилей эту массивную серебряную штуковину с прикрепленным к крышке подлинным немецким знаком времен Второй мировой «за участие в тридцати атаках», что символизировало – по их мнению – количество прожитых именинником лет.
Вакулов поднял воротник куртки, привычно заломил набок старенький, порядком выцветший берет без кокарды и решительно шагнул на улицу.
Дождь – по сравнению с тем, что было ночью, – слегка утих, но все равно поливал основательно. Небо было затянуто плотной низкой пеленой темно-серых, без единого просвета, туч, и Иван машинально отметил, что эта мерзкая погодка, похоже, установилась надолго.
Прохожих на улице было немного. Да и кому, собственно, взбредет в голову выходить на улицу из теплого (или какого уж есть) дома под противные косые струи, что так и норовят ударить по лицу или очутиться за шиворотом?
Иван споро шел по заваленному мусором тротуару, брезгливо переступая через наиболее неприглядные кучки и искренне надеясь, что после дождя станет хоть ненамного чище. Может, хоть вода выполнит ту работу, на которую давным-давно забили большой ржавый гвоздь дворники?
О, гляди-ка, демонстрация!
По самой середине улице навстречу Вакулову довольно бодро двигалась процессия человек эдак из пятидесяти. Преобладали в ней женщины в возрасте от сорока и выше, но не старше шестидесяти. Все они были хорошо одеты и тщательно накрашены. В другой ситуации все их усилия пропали бы даром и лица быстро превратились бы в отвратную маску, но сейчас они были защищены от непогоды заклинанием, что поддерживали две молодые волшебницы, ехавшие следом за колонной на открытом кабриолете народно-бандитской марки «бээмвэ».
Девчушкам было лет по двадцать. Удобно расположившись на заднем сиденье, они оживленно обсуждали свои дела, не забывая время от времени взмахивать какими-то вычурными безделушками, чтобы, по всей видимости, подпитать теряющую силу волшбу. С большой долей уверенности – ха, да насмотрелся уже! – Вакулов предположил, что наблюдает работу двух не слишком сильных колдуний с талисманами.
За рулем сидел мужчина с породистым, холеным лицом потомственного аристократа в белоснежной шелковой рубашке с небрежно расстегнутым воротом. Он также участвовал в беседе юных чародеек, время от времени бросая не слышимые Иваном реплики. Последние, вероятно, имели успех, так как девицы периодически заходились в приступах хохота.
Иван замедлил шаг и с хмурым любопытством присмотрелся. Ага, судя по плакатам в руках у демонстрантов, это были представители так называемой Гильдии. В принципе, Вакулов не испытывал каких-то особо враждебных чувств к этой организации – их пути пересекались довольно редко. Но это только, гм, в теории. На деле же Иван отчетливо ощущал, как вздыбливается у него на загривке шерсть первобытного хищника, завидевшего смертельного – а то и кровного! – врага.
Ну не любил Иван магов и магию, ни в каком виде не любил! Равно как и не любил вдаваться в причины такого своего поведения. Да, периодами приходилось сдерживать свою натуру, чтобы не влипнуть в неприятности, но демонстрировать «искреннее дружелюбие и пламенные чуйства»… Увольте!
В смысл лозунгов на транспарантах Вакулов не вникал – ему было вполне достаточно понять, кто перед ним, чтобы выработать нужную линию поведения, и только. Обдумывать же глубоко чуждые ему идеи он считал делом пустым и бессмысленным.
Вот и сейчас, перебрав несколько вариантов, Иван решил, что самым лучшим сейчас будет просто пойти дальше, не задерживаясь и никак не демонстрируя своего интереса. Иначе его вполне могли принять за потенциального клиента, а это грозило длительной беседой-зазывалкой, от которой сводило скулы и руки против воли сжимались в кулаки.
Пара случайных прохожих уже стали такими «жертвами» – к ним из колонны выскочили несколько бойких тетушек с красочными журналами и листовками в руках и традиционной улыбкой в сорок два зуба. Одна из юных колдуний в автомобиле на секунду отвлеклась от разговора и лениво повела талисманом в сторону своих старших «подруг-агитаторов». Вокруг их фигур на мгновение вспыхнуло, тут же угаснув, неброское серое марево, и падающая с небес вода начала барабанить по незримой пленке, скатываясь на землю и оставляя одежду сухой.
Вакулов усмехнулся про себя. Вот ведь пижоны: смотрите, мол, как удобно владеть магией! Они бы лучше рассказали о подлинной цене, что придется заплатить возжелавшему приобщиться к ее таинствам!
Иван поглубже засунул руки в карманы и, приняв как можно более занятой вид, быстро двинулся вперед, стремясь побыстрее миновать неприятное место. Пару дернувшихся было к нему женщин он хлестнул полупрезрительным предупреждающим взглядом, отбивавшим охоту к общению: все же и в его «конторе» в свое время трудились неплохие педагоги!
Вакулов уже праздновал победу, когда из поравнявшегося с ним кабриолета до него донесся вкрадчивый голос:
– А ведь тебя ломает, дружок… Не так ли?
Иван словно в невидимую стену со всего размаха врезался.
– Ты-то откуда знаешь? – процедил он ледяным голосом, меряя радостно ухмылявшегося колдуна отнюдь не дружелюбным взглядом.
– Так ведь… вижу, – с деланой беспомощностью развел тот руками.
Девицы позади него прыснули. Одна из них, брюнетка с яркой, кроваво-алой лентой в волосах, смотрела на Ивана, хитро прищурившись и зазывно облизывая розовым язычком чуть припухшие губки.
«Вот стерва, – с нарастающим внутри раздражением, подумал Вакулов. – Неужто ей этого разукрашенного попугая мало? Или это уже рефлекс – постараться получить власть над любым мужиком, что оказался в пределах досягаемости?»
– Что молчишь, дружочек? – продолжил тем временем водитель.
Напарница брюнетки, слегка полноватая девчонка с каштановыми кудряшками, капризно осведомилась:
– Симон, ну зачем мы остановились? Наши же сейчас уйдут за радиус действия талисманов.
– Так вот пойди и догони их. Заодно разомнешься! – резко бросил ей мужчина, не отрывая хищного взгляда от Ивана. А потом неожиданно подмигнул ему: – Так как – я прав насчет ломки?
Обиженная девчонка отбросила спинку переднего сиденья и выскочила на мостовую, сильно хлопнув дверцей. Брюнетка сбилась с роли опытной обольстительницы и растерянно хлопала длинными ресницами, с недоумением переводя взгляд с Ивана на удаляющуюся подругу и обратно.
Вакулов набычился:
– По-моему, слишком много вопросов, милейший. Не поехать ли тебе следом за… коллегами?
– Надо же, какие мы гордые, – развеселился названный «Симоном», – едва на ногах стоит, а гонору до небес! Нет, определенно, ты мне нравишься, дружок!
Иван хотел было послать колдуна еще дальше, чем прежде, но вдруг и в самом деле почувствовал дурноту, накатившую на него, словно морской прибой.
«Ну, Хохол, ну, сука! – с тоской подумал он. – А ведь убеждал, что свежий «якорь»!»
Разноцветные мошки перед глазами исчезли так же внезапно, как и появились. Подступивший к горлу комок растворился без следа, и Иван, мигом отбросивший прежние мысли, на всякий случай сделал шаг назад.
– Магическое воздействие на любого человека, против его воли и согласия, противоречит основным статьям Резолюции[4], – заученно выпалил он.
– Да разве ж я магичу?! – всплеснул руками колдун. – Вот у Маргоши спроси, если не веришь, – с наглой ухмылкой предложил он, насмешливо блестя черными глазами. Брюнетка за его спиной хихикнула.
Иван скрипнул зубами. Ответить было нечем – он не мог определить, было ли на самом деле произведено какое-либо воздействие на него или нет.
«Вот поэтому вас так и ненавидят, уроды», – с ненавистью подумал Вакулов.
– Садись, поговорим? – миролюбиво предложил колдун, кивая на соседнее сиденье. – Я думаю, что у нас найдутся общие интересы, нет?
– В другой раз, – угрюмо бросил Иван. – У меня другие планы на ближайшее время.
Симон понятливо ухмыльнулся:
– Не смею задерживать, дружок.
– И тебе не болеть! – ощерился Вакулов и решительно устремился вперед, оставляя колдунов за спиной. Его буквально трясло от злости – попались бы вы мне при другом раскладе! Морочите людям головы – ну и морочьте, а меня лучше не трогайте, иначе я тоже… трону! Благо кой-чему научен. Ишь, «дружка» нашел! Я таких друзей…
Оп-па! Здрасте, не ждали: прямо на Ивана из-за угла вышел вполне довольный жизнью Пан. Ну, вообще-то, он был Панов. Димка Панов, но все с детства его звали «Пан», да он особо и не обижался. Он всегда был спокойным, веселым и дружелюбным парнем, душой любой компании, бабником, выпивохой, отличным спортсменом (Иван всегда удивлялся, как в нем все это уживается одновременно?) – и хорошим другом Вакулова.
После школы Пан успел закончить два института, отучиться в аспирантуре, защитить диссертацию по банковскому делу, жениться, родить сына и т. д. и т. п.
Короче говоря, к началу Эпидемии он занимал в одном крупном банке весьма высокую должность и был, что называется, «в полном шоколаде». С Вакуловым же он связи не терял – периодически встречались и каждый раз хорошо проводили время за бутылочкой какого-нибудь доброго «многоградусного» напитка.
– О, Иван Викторович! – радостно заорал Пан, раскидывая руки. – А я его уже битый час ищу – у меня там столик в «Трех Конях» заказан, а он шляется где-то. А ну, давай, служба, сорок пять секунд на сборы – и марш-марш!
Вакулов почувствовал, как его губы сами собой раздвигаются в улыбке, и вдруг совершенно ясно понял, что надраться сейчас с хорошим приятелем – это самый лучший способ забыть обо всех неприятностях.
– И плевать, что сейчас только утро! – решительно закончил свою мысль уже вслух Иван.
– Точно! – радостно согласился с ним Пан…
Поиск базового пси-носителя
Восточная Пруссия, конец лета 1944 года
…Узнаваемо-угловатая «Ягдпантера» словно издевалась – ни от кого не скрываясь, перла вперед, подминая широкими гусеницами реденький подлесок и покачивая длинным хоботом орудия. Это было странно. Для самоходки, пусть даже и вооруженной знаменитой «пак – сорок три – дробь один», действовать в одиночку, без прикрытия танков и не из засады – верная гибель.
Если, конечно, она не трофейная. Лейтенант Каламышев поднес к глазам восьмикратный «цейс», тщась разглядеть на покрытой обшарпанными камуфляжными разводами броне хоть какие-то опознавательные знаки новых хозяев (как же без этого? так и от своих снаряд в борт получить недолго). Не разглядел. Точнее, как раз разглядел: черно-белый крест и подстершийся трафаретный номер на борту боевой рубки. И высунувшегося из командирского люка «панцерваффера» в приплюснутой наушниками черной пилотке. Не трофейная… Немцы…
Вот елки-палки, дочинились, называется! Надо ж было именно здесь гусеницу порвать! Самое паршивое место – передовые части вырвались вперед, тыловые еще не подтянулись (да и не скоро подтянутся). И они тут, как прыщ на заднице… Вот и нарвались, точнее, с минуты на минуту нарвутся, как только фрицы их засекут. Жиденькие кустики на полкорпуса – то еще укрытие, вся рубка наружу. И ведь только собрались движок запустить да убраться отсюда…
А самоходка меж тем окончательно выехала на открытое место и, выстрелив клубом сизого дыма, начала разворачиваться, потихоньку пятясь и, похоже, собираясь занять позицию. Значит, все-таки засада. Интересно, одна она тут или…
Ну и как, собственно, ему теперь поступить? Вступать в бой? Далековато, с километр точно будет, а то и больше. А с их восьмидесятипятимиллиметровкой не так чтоб сильно разгуляешься! Это тебе не пятьсот метров, с которых бронебойный или подкалиберный снаряд не то что самоходку, и «Тигра» возьмет! А фрицы, не для ушей замполита будет сказано, с этого самого километра со своей оптикой да восьмьюдесятью восемью мэмэ «саушку» их на раз сожгут. Какое там «пробитие» – если в борт, так и вовсе насквозь прошьет! Семьдесят один калибр – не шутка, сталкивались, знаете ли!
Воевал бы лейтенант на «соточке» – другой разговор, с ее пушкой никакая крупповская броня не поспорит, а так… если только в борт. И ведь удобно стоит, гадина, прямо подставляется. Еще чуть довернет – и точно бортом станет! Или не довернет? Каламышев с тревогой наблюдал за экономными маневрами немецкого «панцерягера», задним ходом заползающего в кусты. «Градусов двадцать до перпендикуляра осталось. Попробовать, что ли? Рискнуть? И ведь не уйдешь потом, если что – открытое место, все как на ладони! Эх, жаль для подкалиберного далековато, придется болванкой бить…»
«Рискнуть!» – решил лейтенант спустя мгновение. Принятое решение прибавило уверенности, хотя уголек сомнения в его душе окончательно и не угас: по сути, у них будет только один выстрел. На второй может просто не хватить времени. Особенно если немецкий наводчик к тому времени уже вычислит их позицию.
Каламышев спустился в боевое отделение и, подключившись к ТПУ, негромко, словно его мог услышать еще кто-то, кроме экипажа родной «СУ-85», скомандовал заряжающему:
– Бронебойным, без колпачка, заряжай!
Наводчик – единственный, кто со своего места видел практически то же самое, что и он сам, – бросил на командира быстрый взгляд и приник обратно к прицелу. Он тоже все прекрасно понимал: второго выстрела может не быть. И зависит это, в частности, и от него самого.
– Леха, – теперь лейтенант обращался к мехводу, – как шмальнем – врубай вторую и рывком вперед на двадцать метров. Самоходка там, так что тормознешь с подворотом влево. И постарайся нас в борт ей поставить. Дальше – по обстановке, сам поймешь, не маленький. Все, заводись…
Слева лязгнул опускаемый на лоток снаряд. Заряжающий («затыкающий» на танкистском сленге) привычным движением отправил унитарный выстрел в камору и с негромким клацаньем закрыл замок. И, не дожидаясь приказа, потянул из укладки новый выстрел: похоже, он уже тоже понял, что грядет нечто не совсем обычное. Настолько, что можно позволить дымящейся стреляной гильзе просто упасть на пол боевой рубки (брезентовый гильзоулавливатель давным-давно прогорел, прорвался и был выброшен). Пороховые газы? Да хрен с ними, зарядить бы поскорей, гильзу и потом можно выбросить. Если живыми останемся.
– Командир, в прицеле, – не отрываясь от обрезиненного окуляра, доложил наводчик.
Последнее слово почти потонуло в грохоте заработавшего дизеля, однако Каламышев и так все прекрасно понял. И скомандовал, адресуя приказ не то экипажу, не то самому себе:
– Огонь!
В наушниках шлемофона негромко щелкнуло, и тут же, дублируя защищающий барабанные перепонки звук, оглушительно ахнула 85-мм пушка. Инстинктивно затаив дыхание, лейтенант мысленно отсчитывал мгновения. Не то до попадания, не то собственной жизни.
Они попали. Немного выше, чем хотелось бы, почти под самый край рубки, но попали. Стальная болванка, выбросив сноп искр, ударила в броню, сметая с нее тонкую корочку циммерита и остатки свисающей с крыши масксети, и… не пробила, ушла рикошетом вверх. Конечно, оставался еще маленький шанс на вторичные осколки, однако всерьез Каламышев надеяться на них не стал бы. Броня на «ягде» вязкая, сколов, да еще и на таком расстоянии, дает немного. Почти совсем не дает. Значит, все-таки вторая попытка…
Советская самоходка, сминая кусты, рванула вперед. Вынеслась на открытое место и, чуть подвернув влево, резко затормозила. Одновременно отрапортовался загнавший в ствол следующий выстрел заряжающий-затыкающий. Все заняло лишь десяток секунд, но эти же самые секунды были и у немецких танкистов.
– Огонь!!! – заорал лейтенант, вдавливая кнопку электроспуска и понимая, что ничего уже не выйдет. «Ягдпантера» начала разворот, нащупывая стволом своего несостоявшегося убийцу. Выстрел! Промах… Вражеская самоходка разворачивалась быстрее, чем ожидалось, – немецкий мехвод тоже все прекрасно понимал и не щадил фрикционов.
Могучий откат швырнул казенник назад, курящаяся кисловатым пороховым дымом гильза, звякнув о край лотка, полетела куда-то под стену МТО. Привычно увернувшийся от массивной железяки заряжающий «с локтя» подал в ствол еще один выстрел. И в этот момент, даже не окончив разворота, выстрелила «Ягдпантера». Не столько чтоб попасть, сколько просто наудачу, до которой не хватило всего нескольких градусов. Болванка прошла впритирку к левому борту, оставила на уральской броне продольную царапину и, кувыркаясь, улетела прочь.
– Леха!!! Ходу!!!
Впрочем, Каламышев мог бы и не кричать – не умей механик-водитель самостоятельно оценивать обстановку, этого боя никогда б не было. Их просто сожгли бы еще в прошлом году. А так их спалят только сейчас, в конце августа предпобедного сорок четвертого.
«Саушка» свирепо взрыкнула мотором и рывком тронулась, уходя из прицела вражеского наводчика и пытаясь успеть по короткой дуге вновь зайти в борт. Понятно, что фрицы этого ждали – пока она маневрировала, немецкий истребитель танков просто разворачивался на месте, загребая одной гусеницей и отматывая назад другую. И к тому моменту, когда лобовая проекция «Ягдпантеры» легла в перекрестие прицела ТШ-15 и командирской панорамы ТПК-5, точно такая же проекция советской САУ оказалась в немецком прицеле Sfl.Z.F.5 и сдвоенном командирском приборе SF14Z. Самоходные установки двух воюющих армий застыли лоб в лоб в километре друг от друга.
Лейтенант Каламышев не знал, отчего задержал палец на спуске – шансов подбить «ягда» теперь почти не было, разве что случайно, но и не выстрелить было бы глупо. Непростительно глупо – мало ли какие чудеса на войне бывают?
Но еще более странным было то, что и имевший куда больше шансов на победу немецкий командир тоже не стрелял, тоже чего-то ждал. Они оба чего-то ждали, а вместе с ними и еще семь человек, трое в советской самоходке и четверо – в немецкой. Может быть, они просто не хотели умирать и ждали жизни, подсознательно оттягивая тот момент, когда придет ее извечный оппонент – смерть? Может, и так, но дождались они совсем другого…
В воздухе коротко прошелестело (впрочем, сквозь броню и наушники шлемофонов танкисты этого звука слышать, конечно, не могли), и прилетевший со стороны катящегося на запад фронта случайный снаряд раскатисто рванул почти на середине расстояния между ними.
Доведенный до автоматизма боевой навык важен на любой войне. Чаще всего именно он позволяет выжить в молниеносном встречном бою или такой вот, как сейчас, танковой дуэли. Чаще всего – но, увы, не в этот раз…
Два командира – один двадцатилетний, другой на восемь лет старше – выстрелили одновременно и чисто автоматически. Два ударника одновременно накололи капсули-детонаторы на латунных донцах артиллерийских выстрелов, жерла двух орудий одновременно окутались облаками раскаленных пороховых газов, прошедшие нарезы ствола снаряды одновременно ввинтились, опережая звук, в прозрачный утренний воздух…
Стальная болванка калибра «восемь-восемь» вошла чуть выше люка механика-водителя и, разорвав пополам тело наводчика, врезалась в боеукладку. Мехвод Леша погиб долей секунды раньше – отколовшиеся при ударе крохотные кусочки брони пробили шлемофон и попали ему в голову. Лейтенант Каламышев и заряжающий – мгновением позже, когда сдетонировавший боекомплект разворотил и разбросал по израненной гусеницами земле боевую рубку. Хлынувший из лопнувших баков горящий соляр довершил короткие похороны.
И в эти же самые мгновения погиб и экипаж немецкой САУ. По иронии судьбы и в полном соответствии с помянутым лейтенантом военным чудом ответная болванка пробила лобовую броню «Ягдпантеры» в единственном уязвимом месте. Проскользнув между стомиллиметровой маской пушки и ограждающим орудийную нишу бортиком, она прошла под станиной орудия и, срикошетировав от днища, завершила короткий полет среди уложенных на стеллажах вдоль борта осколочно-фугасных выстрелов.
Взрывная волна раскроила по сварным швам корпус и выбила крышу боевой рубки, отбросив многосоткилограммовый броневой лист почти на три десятка метров. То немногое, что осталось от экипажа, когда догорело разлившееся топливо, вполне поместилось бы в спичечный коробок…