Глава 7
– Я, Дипольд Гейнский, прозванный Славным, – во второй раз опережая прочих, взревел из-под шлема сын остландского курфюрста, – … вызываю!
Дипольда аж трясло от гнева. Турнир – турниром, заговор – заговором, а неприятная правда – неприятной правдой. Но обвинение в трусости – это уже совсем другое. И это перевешивает все остальное.
– Вы-зы-ва-ю!
Ристалище молча внимало.
– Тебя, маркграф Оберландмарки Альфред по прозвищу Чернокнижник, и твоих рыцарей. Любые условия. Любое оружие. Но – до конца, до смерти, – Дипольд почти слово в слово повторял свой предыдущий вызов. И никак не мог остановиться.
Он твердо решил: если Чернокнижник снова промолчит и проигнорирует зачинщика, если и на этот раз не ответит, придется просто атаковать маркграфа. И пусть защищается, если сумеет.
– Вызываю! Ты слышишь, вызываю! Вы-зы…
– Да слышу я, слышу! – недовольно поморщившись, оборвал его Альфред. – Прекрасно все слышу, мой нетерпеливый молодой друг. И первый вызов я слышал, и второй – тоже. Считай, что оба они приняты.
Спохватились остальные рыцари. Уступать славу одному лишь курфюрстову сыну не хотел никто. Бургграф окончательно утратил контроль над ситуацией. Впрочем, развитие событий вполне устраивало Рудольфа Нидербургского.
– Я, Генрих фон Швиц, прозванный Медведем, присоединяюсь к словам благородного Дипольда и тоже бросаю вызов…
– И я!
– И я!
– И я тоже.
– Вызываю!
– Тебя и твоих рыцарей!
– На любых условиях!
– На любом оружии!
– До смерти!
– До смерти!
– До смерти!
На ристалище вновь звучали имена, прозвища и титулы зачинщиков – известные, грозные, прославленные. Поквитаться с маркграфом, посмевшем упрекнуть остландских рыцарей в малодушии жаждали все. Даже вовсе уж никудышный боец граф Альберт.
И звучала, повторяемая раз за разом, слово за словом древняя формула вызова на поединок.
Гудели приглушенные шлемами голоса. Альфред Чернокнижник слушал. Ухмылялся. Кивал. Согласно, удовлетворенно. И молчал. Молчал до тех пор, покуда голоса не стихли.
– Кажется, я пользуюсь на этом ристалище бешеной популярностью, ваша светлость! – насмешливо обратился маркграф к Рудольфу Нидербургскому. – Вам все-таки стоило пригласить меня на турнир с самого начала, дорогой сосед.
Бургграф промолчал. Прозвучавшая реплика не требовала ответа.
– Господа! – вскинув руку в латной перчатке, Альфред повернулся к остландским рыцарям. – Я всех вас внимательно выслушал. И отвечу так: вы изволили вызвать меня и моих рыцарей, предоставив мне же право выбора оружия и условий боя. Так вот мои условия…
Остландцы ждали. Внимали. Принимали. Любые условия.
– Я выставляю на ристалище лучшего…
Странная пауза в словах оберландца, странный взгляд…
– … лучшего рыцаря из числа прибывших со мной. Надеюсь, он достойно защитит честь своего сюзерена и Верхней Марки.
Теоретически, по всем писаным и неписаным правилам Альфред Оберландский, как благородный владетельный сеньор, действительно, имел право без объяснения причин выставить на поединок вместо себя бойца-вассала. В этом маркграфа упрекнуть было нельзя. Сделать это позволяла традиционная формулировка вызова. «Тебя и твоих рыцарей!» Вот только…
Только редко кто из вызываемых пользовался такой привилегией. Разве что старые, больные и немощные. В любом другом случае в среде остландских дворян делом чести считалось собственноручно покарать обидчика и зачинщика. Если, конечно, тот тоже принадлежал к благородному сословию. А простолюдинов сейчас на нидербургском ристалище не было. Так что замена, о которой объявил Чернокнижник, целиком и полностью лежала на совести маркграфа.
Гул разочарования и возмущения пронесся над ристалищем. Дипольд аж скрежетнул зубами с досады. Было похоже на то, что подлый змеиный граф увиливает от честной драки. Однако Альфред Оберландский заговорил снова:
– Не стоит так волноваться, господа. Если мой… – снова эта странная пауза и отчего-то снова кривится в непонятной ухмылке тонкогубый рот маркграфа, – …мой рыцарь проиграет бой – тогда сражаться буду я сам. Бежать от боя не стану. Да мне ведь и не позволят убежать, не так ли?
Альфред мотнул головой, вернее, чуть шевельнул шлемом. Только сейчас маркграф дал понять, что прекрасно видит нидербургских всадников, окруживших его невеликий отряд.
– Но если… – голос оберландца стал громче, звонче, а его бронированная перчатка с хрустом сомкнулась в кулак, – если представитель Верхней Марки выйдет победителем, в этом случае я уеду беспрепятственно и возьму с собой то, что посчитаю нужным.
– Что? – нахмурился нидербургский бургграф.
– Мне нужны надежные гарантии, которые обеспечат безопасность Верхней Марки и уберегут меня от новых заговоров благородных соседей.
Ответ прозвучал уклончиво и непонятно. О каких таких гарантиях говорит Чернокнижник? Но Альфред лишь улыбался, не желая вносить ясность. А рыцари на ристалище ярились и требовали боя. Все они, не считая, разве что, изнеженного графа Альберта, – прославленные бойцы, доблестные и умелые. А оберландцы, что выстроились позади своего маркграфа, – кто их знает? Кто видел их в сражении?
Рудольф Нидербургский удовлетворенно хмыкнул. Что ж, рискнуть можно. Можно даже дать слово и пообещать Альфреда эти самые пресловутые «гарантии». Если же случится чудо и поединщик змеиного графа вдруг возьмет верх… Тогда слово, данное Чернокнижнику, придется нарушить. Вон в сторонке ждет команды десяток арбалетчиков с заряженными самострелами. А бургграф не был столь щепетилен в вопросах рыцарской чести, как его гости. Тем более, что на кону сейчас стоит слишком много. Почти беззащитный враг стоит перед ним. Заклятый враг, который должен… непременно должен умереть сегодня!
– Так вы согласны с моими условиями, бургграф? – поторопил Альфред, обращаясь к хозяину турнира. Затем глянул на ристалище: – Согласны ли присутствующие здесь благородные рыцари Остланда?
Благородные рыцари Остланда сейчас были согласны на все. Рудольф же…
Бургграф оскалился, прозревая. А ведь к помощи стрелков ему прибегать вовсе не обязательно. Есть иной, не менее верный, нежели пущенный с короткой дистанции арбалетный болт, способ решения проблемы. Да, можно! Можно… И с Альфредом расправиться можно, и приличия соблюсти. И своей чести не запятнать.
Речь-то идет об одном защитнике Альфреда – всего лишь об одном, а жаждущих проучить оберландцев – эвон сколько. И с какой, спрашивается, стати Рудольф должен отказывать своим благородным гостям? Пусть все желающие получат сегодня сатисфакцию. Все, кто успеет.
Поединщик маркграфа будет повержен. Не в первой схватке, так во второй. Не во второй, так в третьей, не в третьей, так… ну невозможно человеку, каким бы знатным бойцом он ни уродился, драться без передыху против двух десятков опытных противников. А уж Рудольф Нидербургский постарается, чтобы передышек между боями не было вообще. Так что рано или поздно боец Чернокнижника падет в грязь ристалища. А следом падет и сам змеиный граф. И все будет правильно и все – честно.
Бургграф был согласен. Он принимал условия Чернокнижника.
– Как имя вашего защитника, маркграф, – облизнув пересохшие губы, спросил Рудольф Нидербургский. – Каков его герб?
– Пусть его имя и герб останутся тайной, – загадочно улыбнулся Альфред. – В конце концов, он бьется за меня, а не преумножает свою личную славу.
Что ж, это тоже не противоречило турнирным правилам Остланда.
– Но благородного ли он происхождения?
Этот вопрос следовало прояснить сразу: боец из низшего сословия вовсе не имел права выходить на ристалище.
– О да, за это я ручаюсь, – с той же непонятной улыбкой ответил маркграф. – Благородная кровь в нем имеется. Слово дворянина. Надеюсь, вы верите слову маркграфа Оберландского, ваша светлость?
Оснований не верить не было. Правда, потому лишь, что, насколько знал бургграф, никогда и никому еще Чернокнижник не давал своего слова. Никому из тех, по крайней мере, кто сейчас был жив и свободен. О судьбе прочих можно только догадываться. Но на любом турнире слово дворянина – непререкаемо. Даже такого дворянина, как Альфред Оберландский.