Магазинчик на Цветочной улице. Глава 1. ЛИДИЯ ХОФФМАН (Дебби Макомбер, 2010)

Когда я в первый раз увидела пустующий магазинчик на Цветочной улице, подумала об отце. Магазинчик сразу же напомнил мне отцовскую лавку, где продавались велосипеды, когда я была еще ребенком. Даже большие витрины, затененные яркими полосатыми маркизами, были такие же. Перед магазинчиком моего отца стояли цветочные ящики, полные красных соцветий бальзамина-недотроги, которые свешивались через край ящиков под витринами. Это был мамин вклад: бальзамин-недотрога весной и летом, хризантемы осенью и лоснящаяся зелень омелы в Рождество. Я тоже планирую развести цветы.

Отцовский бизнес рос стабильно, и время от времени он переезжал в более просторные помещения, но его первый магазинчик я всегда любила больше остальных.

Должно быть, я изумила агента по недвижимости, которая показывала мне помещение. Едва она успела отпереть парадную дверь, как я заявила: «Беру».

Она повернулась ко мне с недоуменным выражением лица, словно сомневалась, расслышала ли меня правильно.

– Разве вы не желаете осмотреть помещение? Вы отдаете себе отчет, что над магазином есть небольшая квартирка, которая сдается вместе с ним?

– Да, вы упоминали об этом раньше.

Квартира мне прекрасно подходила. Мы с моим котом Уискерсом нуждались в доме.

– Вы ведь захотите осмотреть помещение, прежде чем подпишете бумаги, ведь верно? – настаивала она.

Я улыбнулась и кивнула. Но в этом не было необходимости, инстинктивно я понимала, что это идеальное место для моего магазинчика вязальных принадлежностей. И для меня.

Единственным недостатком было то, что в этом районе Сиэтла велась обширная перестройка, и из-за грязи и строительного мусора Цветочную улицу с одного конца перекрыли, въезд разрешался только авто местных жителей. Каменное строение через дорогу, которое когда-то было трехэтажным банком, переделывалось в высококачественное кооперативное жилье. Несколько других строений, в том числе и старый склад, также находились в процессе превращения в кооперативные дома. Архитектору каким-то образом удалось сохранить традиционный дух изначальных построек, и мне это пришлось по вкусу. Строительство продлится несколько месяцев, но это означает, что моя рента будет приемлемой, по крайней мере в данный момент.

Я понимала, что первые шесть месяцев будут трудными, как и для любого мелкого бизнеса. Продолжительная стройка может создать больше препятствий, чем могло бы быть, тем не менее мне полюбилось это место. Именно о таком я и мечтала.

Рано утром в пятницу, неделю спустя после осмотра владения, я поставила свою подпись, «Лидия Хоффман», в договоре об аренде на два года. Мне вручили ключи и копию договора. В тот же день я переехала в свой новый дом. Не помню, чтобы я когда-либо волновалась так, как сейчас. У меня было такое ощущение, что я начала новую жизнь, и во многих отношениях (в чем я вряд ли давала себе отчет) так оно и было.

Я открыла магазин под названием «Путеводная нить» в последний четверг апреля. Стоя посреди собственного магазина, разглядывая окружающие меня цветовые пятна, я чувствовала гордость и была полна ожиданий. Могу представить, что скажет моя сестрица, когда узнает, что я натворила. Я не спрашивала у нее совета, потому что прекрасно знала, каким будет ответ Маргарет. Она, мягко выражаясь, не из тех, у кого можно найти поддержку.

Я пригласила плотника, который соорудил для меня несколько ячеек – в три ряда, выкрашенных в кипенно белый цвет. Большая часть пряжи была доставлена в пятницу, и я провела выходные, сортируя ее по весу и цвету и аккуратно раскладывая по ячейкам. Я купила подержанный кассовый аппарат, заново отполировала прилавок и установила стеллажи с принадлежностями для вязания. Я была готова к открытию своего дела.

Для меня это мог бы быть счастливый момент, но вместо этого оказалось, что я с трудом сдерживаю слезы. Папа был бы так доволен, если бы увидел, что я сделала. Он был моей опорой и источником моей силы, моим путеводным огоньком. Я испытала шок, когда он умер.

Видите ли, я всегда полагала, что умру раньше своего отца.

Большинство находит разговоры о смерти неудобными, но я так долго жила под ее угрозой, что подобная тема меня не трогает. Угроза смерти была моей реальностью на протяжении последних четырнадцати лет, и я нахожу столь же уместным говорить о смерти, сколь и о погоде.

Моя первая схватка с раком произошла летом, когда мне исполнилось шестнадцать лет. Тем августовским днем я отправилась получать водительские права. Успешно сдала письменный тест и тест по вождению. Мама разрешила мне вести машину от конторы, где мне выдали права, до кабинета окулиста. Предполагалось, что это будет обычный осмотр – мне нужно было проверить зрение перед началом последнего года в средней школе. У меня были большие планы на тот день. Как только я вернусь домой от окулиста, мы с Беки собирались поехать на пляж. Мне предстояло в первый раз взять машину, и я не могла дождаться, когда сяду за руль без мамы, папы или старшей сестры.

Помню, я расстроилась, узнав, что мама записала меня на прием к окулисту сразу после теста на вождение. У меня были головные боли и приступы головокружения, и папа решил, что мне, возможно, требуются очки для чтения. Мысль о том, что я появлюсь в Линкольновской средней школе в очках, доставляла мне беспокойство. И какое! Я надеялась, что мама с папой согласятся на контактные линзы. Как выяснилось позже, ухудшение зрения было самым незначительным из моих бед.

Окулист, приятель моих родителей, казалось, потратил чрезмерно много времени, светя мне в уголок глаза ужасно ярким светом. Он задавал множество вопросов о моих головных болях. Это было почти пятнадцать лет тому назад, но я вряд ли смогу когда-нибудь забыть выражение его лица, когда он говорил с моей мамой. Он был так серьезен, так мрачен… так озабочен.

– Я хочу дать Лидии направление в Вашингтонский университет. И немедленно.

Мы с мамой были ошеломлены.

– Хорошо, – согласилась мама, переводя взгляд с меня на доктора Рида и снова на меня. – Есть какая-то проблема?

Он кивнул:

– Мне не нравится то, что я вижу. Думаю, лучше всего будет, если вас осмотрит доктор Уилсон.

Ну, доктор Уилсон не только меня осмотрел. Он просверлил мне череп и удалил злокачественную опухоль мозга. Сейчас я спокойно говорю эти слова, но это была не быстрая или простая процедура, это недели, проведенные в больнице, и ослепляющие, лишающие последних сил головные боли. После операции я прошла химиотерапию, за ней последовала серия сеансов облу чения. Бывали дни, когда даже самый слабый свет был так мучителен, что я изо всех сил старалась не кричать от боли. Дни, когда я считала каждый вздох, борясь за жизнь, потому что, несмотря на все старания, я чувствовала, как она уходит. И все-таки бывали моменты, когда, просыпаясь по утрам, я желала смерти, потому что не могла выдержать и часа этой муки. Я убеждена, что без моего папочки я умерла бы.

Тогда моя голова была обрита наголо, и потом, когда волосы снова начали отрастать, они опять выпали. Я пропустила весь выпускной год, и, когда наконец смогла вернуться в школу, все было совершенно по-другому. Все смотрели на меня по-другому. Я не была на выпускном вечере, потому что никто меня не пригласил. Не которые девчонки предлагали, чтобы я пошла с ними третьей, но из ложной гордости я отказалась. Впоследствии это показалось мне пустяком, совершенно не стоящим беспокойства. Зря я тогда не пошла.

Самым печальным из всей этой истории было то, что именно тогда, когда я уже начала верить, что могу жить нормальной жизнью, – именно тогда, когда я поверила, что все эти лекарства, все эти страдания сослужили добрую службу, опухоль выросла снова.

Я никогда не забуду того дня, когда доктор Уилсон сообщил, что у меня рецидив рака. Но на этот раз запомнила я не выражение его лица, а боль в глазах моего папы. Он, как никто другой, понимал, через что я прошла во время первого курса лечения. Моя мама не умеет общаться с больными, и именно папа поддерживал меня. Он понимал, что не может ни помочь словом, ни облегчить делом это повторное мое испытание. В то время мне было двадцать четыре года, и я все еще училась в колледже, стараясь набрать как можно больше положительных баллов, чтобы закончить обучение. Диплома я так и не получила. Дважды я пережила рак и определенно теперь не та беззаботная девушка, какой когда-то была. Я ценю и дорожу каждым днем, потому что знаю: жизнь – это большая ценность. Большинство людей считают, что я моложе тридцати лет, но, похоже, они находят меня гораздо серьезней других женщин моего возраста. Пережив рак, я считаю, что ничего нельзя принимать как само собой разумеющееся, и в наименьшей степени саму жизнь. Я больше не встречаю свой каждый день с беззаботностью. Но я узнала, что за мои страдания мне полагается компенсация. Я знаю, что была бы совершенно другим человеком, если бы не рак. Мой папа утверждал, что я обрела некую спокойную мудрость, и, полагаю, так оно и есть. И все-таки во многом я наивна, особенно когда дело касается мужчин и отношений с ними.

Изо всех компенсаций я больше всего благодарна за то, что во время курса лечения я научилась вязать.

Мне удалось справиться с раком дважды, но, к несчастью, мой отец не справился. Его убила моя повторная опухоль. Именно так считает моя сестра Маргарет. В действительности она никогда не говорила ничего подобного, но я знаю, что именно так она и думает. И я подозреваю, что она, по-видимому, права. У отца случился сердечный приступ, но он так сильно сдал после того повторного диагноза, что я уверена, именно моя болезнь угробила его здоровье. Я знала, что, если бы папа мог поменяться со мной местами, он с готовностью сделал бы это.

Папа задерживался у моей постели как можно дольше. И этого, в частности, Маргарет, видимо, не может ни простить, ни забыть – времени и привязанности, которые папа отдавал мне во время моего сурового испытания. Мама – тоже, сколько у нее выдерживали нервы.

Маргарет вышла замуж и стала матерью двоих детей еще до того, как у меня обнаружили повторную опухоль.

Тем не менее она, видимо, почему-то считает себя обманутой из-за моего рака. До сего дня она ведет себя так, будто болезнь была моим выбором.

Само собой разумеется, у нас сестрой натянутые отношения. Ради мамы, особенно когда не стало отца, я старалась поддерживать хорошие отношения с Маргарет. Она не шла мне навстречу. Она так и не может скрыть своего негодования, не важно, сколько уже лет прошло.

Маргарет была против того, чтобы я открывала магазин, но я искренне сомневаюсь, что она поддержала бы меня в любом другом начинании. Могу поклясться, ее глаза блестели от перспективы увидеть мой провал. По статистике, большинство новых предпринимателей действительно разоряются – обычно в течение года, – но я все равно чувствую, что магазинчику пряжи нужно дать шанс.

У меня были средства – наследство, которое я получила от бабушки по материнской линии, умершей, когда мне исполнилось двенадцать. Папа мудро инвестировал его, и кое-что я подкопила. Мне следовало бы поберечь деньги, как выражается мама, «на черный день», но с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать, каждый день был «черным», и я устала держаться до конца. В глубине души я знаю, папа бы меня одобрил.

Как я уже говорила, я научилась вязать, когда проходила курс химиотерапии. И с годами стала умелой вязальщицей. Папа всегда шутил, что у меня столько пряжи, что ее хватит, чтобы открыть магазин. Недавно я решила, что он прав.

Я люблю вязать. В этом есть утешение, чего я до конца объяснить не могу. Монотонность набирания петель на спицу, а затем провязывание петли дает ощущение цели, достижения, прогресса. Когда весь твой мир рушится, стараешься поддерживать порядок, и я обрела его в вязании. На самом деле я прочитала, что вязание может снимать стресс эффективнее, чем медитация. И полагаю, для меня это было лучшей попыткой, ведь, когда мы вяжем, мы создаем что-то материальное. Может быть, вязание давало мне ощущение действия, некой деятельности. Я не знала, что готовит для меня завтрашний день, но со спицами в руках и клубком пряжи на коленях была уверена, что смогу справиться со всем, ожидающим меня впереди. Каждая петля была достижением. Бывали дни, когда мне удавалось связать всего лишь один ряд, но я чувствовала удовлетворение от этого маленького достижения. Мне это было не безразлично. Далеко не безразлично.

За эти годы я научила вязать многих людей. Моими первыми учениками были другие раковые больные, проходящие сеанс химиотерапии. Мы встретились в онкоцентре Сиэтла и очень скоро все, в том числе и мужчины, вязали хлопковые мочалки для мытья посуды. Думаю, у каждого врача и медсестры в этой клинике было столько вязаных мочалок для мытья посуды, что их хватило бы на всю оставшуюся жизнь! После мочалок я направила энергию своих начинающих любителей вязания на небольшой вязаный шерстяной платок. Конечно, у меня было несколько неудач, но гораздо больше успехов. Мое терпение было вознаграждено, когда и другие нашли в вязании такое же просветление, что и я.

Теперь у меня собственный магазин, и я думаю, что лучший способ зазвать покупателей на порог, это предложить уроки вязания. Мне никогда не удастся продать достаточно пряжи, чтобы остаться в бизнесе, если я стану учить вязать мочалки для мытья посуды, поэтому для начала я выбрала простенькое одеяльце для младенца. Узор работы моего любимого дизайнера, Энн Норлинг, и в нем использованы только лицевые и изнаночные петли.

Не знаю, чего ждать от моего нового предприятия, но я полна надежды. Надежда для человека, больного раком, или для человека, который был болен раком, мощней любого лекарства. Мы живем ею, живем ради нее.

Она как наркотик для тех из нас, кто научился радоваться каждому дню.

Я была занята составлением объявления о своих уроках для начинающих, когда зазвенел колокольчик над входной дверью. Вошел мой первый покупатель, и я подняла голову с улыбкой на лице. Затрепетавшее от волнения сердце быстро восстановило былой размеренный ритм, когда я поняла, что это Маргарет.

– Привет, – сказала я, стараясь сделать вид, что рада видеть ее.

Мне не хотелось, чтобы в мое первое утро открытия магазина неожиданно появилась сестра и стала подрывать мою уверенность в себе.

– Мама сказала мне, что ты решила осуществить свою навязчивую идею.

Я не ответила.

Нахмурившись, Маргарет продолжала:

– Я была по соседству и решила зайти и взглянуть на твой магазин.

Я сделала неопределенный жест и задала вопрос, ненавидя себя за это:

– И что ты об этом думаешь?

Я не дала себе труда упомянуть, что Цветочная улица была совсем ей не по пути.

– Почему ты назвала магазин «Путеводная нить»?

Я перебрала дюжину названий магазинов – некоторые чересчур привлекательны, некоторые незамысловаты и заурядны. Мне нравится мысль о «путеводной нити» и о том, что в сказках путь обычно указывает клубок ниток, а мне сейчас как никогда важно выбрать верный путь в жизни. А еще мне нравится слушать жизненные истории, делить с людьми их переживания. Полагаю, это еще одно качество, приобретенное после пребывания в клинике. «Путеводная нить» показалось теплым и привлекательным названием. Но я не стала объяснять этого Маргарет.

– Хотела, чтобы мои покупатели знали, что я продаю качественную пряжу.

Маргарет пожала плечами, будто видела дюжину магазинов принадлежностей для вязания с более впечатляющими названиями, чем у моего.

– Ну, – спросила я, несмотря на свое решение не задавать больше никаких вопросов, – и что ты об этом думаешь?

Маргарет осмотрела магазин во второй раз, хотя после ее первого осмотра никаких изменений произойти не могло.

– Лучше, чем я ожидала.

Я сочла это высокой похвалой.

– У меня пока не слишком разнообразный товар, но я надеюсь расширить ассортимент до следующего года. Конечно, доставлена еще не вся заказанная мной пряжа. И я еще планирую достать замечательную импортную шерсть из Ирландии и Австралии. Но на все нужно время… и деньги.

В энтузиазме я сказала больше, чем хотела.

– Ждешь, что мама будет тебе помогать?

Вопрос был прямой. Я покачала головой:

– Не беспокойся. Я делаю это на собственные средства.

Так вот в чем причина этого ее неожиданного визита. Маргарет думает, что я собираюсь воспользоваться деньгами нашей матери. Я не собираюсь, и вопрос обидел меня, поэтому я сердито огрызнулась. Маргарет смотрела на меня, словно сомневалась, говорю ли я правду.

– Я продала свои акции компании «Майкрософт», – призналась я.

Глубокие карие глаза Маргарет, так похожие на мои, увеличились почти вдвое в ужасе от того, что я сделала.

– Не может быть!

Что, интересно, моя сестрица себе думает? Необходимая наличность лежит у меня в нижнем ящике комода?

– Мне пришлось это сделать.

Принимая во внимание историю моей болезни, ни один банк не даст мне ссуду. Хотя прошло уже несколько лет, как я оправилась от рака, меня все еще причисляют к зоне риска почти в любом отношении.

– Ну что ж, это твои деньги. – То, как Маргарет сказала это, подразумевало, что я приняла ужасное решение. – Но не думаю, что папа одобрил бы это.

– Он первый поддержал бы меня.

Мне следовало бы держать рот на замке, но я уже не могла остановиться.

– Ты, вероятно, права, – сказала Маргарет с ехидством, без которого нельзя было обойтись в наших с ней разговорах. – Отец не мог тебе ни в чем отказать.

– Деньги – это мое наследство, – объяснила я. Я полагаю, ее доля все еще приносит ей прибыль. Моя сестрица расхаживала по магазину, критически все осматривая. Принимая во внимание явную неприязнь Маргарет ко мне, не знаю, почему мне так важны наши с ней отношения, но это так. Здоровье у мамы хрупкое, и она никак не привыкнет жить без отца. Боюсь, скоро мы с Маргарет останемся одни. Мысль о перспективе остаться совсем без родных приводит меня в ужас.

Я так благодарна, что ничего не знаю о том, что готовит мне будущее. Однажды я спросила отца, почему Бог не даст нам знать, что принесет нам завтра. Отец ответил, что в действительности незнание своего будущего – это дар Божий, ведь знай мы, что нас ждет, не стали бы брать на себя ответственность за свою жизнь, за свое счастье. И как во многих других жизненных вопросах, мой отец был прав.

– И каков твой бизнес-план? – осведомилась Маргарет.

– Я… я начинаю с малого.

– И как насчет покупателей?

– Я заплатила за объявление в «Желтых страницах». Я не упомянула, что новый телефонный справочник выйдет через пару месяцев. Нет необходимости давать в руки Маргарет оружие. К тому же я развесила объявления по соседству, но не знаю, насколько эффективными они могут оказаться. Я рассчитывала на то, что весть об открытии моего магазина вызовет интерес у покупателей и в конечном итоге рост продаж. Но и об этом я тоже не стала говорить.

Моя старшая сестра хихикнула. Я всегда ненавидела этот глумливый звук, и мне пришлось стиснуть зубы до скрипа, чтобы не показать свою реакцию.

– Я как раз собиралась вывесить объявление о своем первом уроке вязания.

– И ты серьезно думаешь, что рукописное объявление в витрине привлечет людей в твой магазин? – требовательно спросила Маргарет. – Здесь не парковка, а ночной кошмар какой-то! И даже когда движение по улице снова откроют, нельзя ожидать, что по этой строительной грязи будет большое движение.

– Нет, но…

– Я желаю тебе добра, однако…

– Неужели? – спросила я, прерывая ее.

У меня тряслись руки, когда я подошла к витрине и прикрепила свое объявление об уроках вязания.

– И что все это должно означать?

Я повернулась лицом к сестре, которая при своем росте пять футов шесть дюймов была на добрых три дюйма выше меня. К тому же она весила на двадцать фунтов больше. Интересно, глядя на нас теперь, может ли посторонний догадаться, что мы родственники? Ведь даже в детстве мы были не сильно похожи.

– Я думаю, ты желаешь мне провала, – честно призналась я.

– Неправда! Я пришла сегодня утром, потому что… потому что мне интересно то, чем ты занимаешься.

Она подняла подбородок так, что стала видна ямочка, будто подталкивающая меня бросить ей вызов снова.

– Сколько тебе лет? Двадцать девять? Тридцать?

– Тридцать.

– Не пора ли уже отрезать пуповину?

Это была явная несправедливость.

– Именно это я и пыталась сделать, когда оставила материнский дом и сняла квартиру. К тому же я начинаю собственное дело, и ценю твою поддержку.

Она развела руками:

– Ты хочешь, чтобы я покупала у тебя пряжу? Этого ты хочешь? Ты же знаешь, я не вяжу и не имею ни малейшего желания учиться, я предпочитаю вышивать. И…

– Не могла бы ты, – сказала я, прерывая ее во второй раз, – подумать и сказать мне что-нибудь приятное?

Я молча ждала, моля ее найти в сердце, по крайней мере, хоть символическое слово одобрения.

Моя просьба оказалась для Маргарет неразрешимой задачей. Она колебалась несколько секунд.

– У тебя хорошее чувство цвета, – сказала она наконец.

Она указала на выставку мотков пряжи, которую я устроила на столике у двери.

– Спасибо, – произнесла я в ответ, надеясь, что говорю вежливо.

Я не упомянула, что пользовалась палитрой цветов для создания выставки. Хотя Маргарет и было нелегко сказать мне слово похвалы, я действительно не собиралась предоставлять ей возможность свести ее на нет.

Будь мы ближе, я рассказала бы ей настоящую причину, по которой я решила открыть магазин пряжи. Этот магазинчик был моей аффимацией на жизнь. Я хотела вложить в дело все, что у меня было, чтобы преуспеть. Подобно викингу-завоевателю, который сошел на берег и сжег свои корабли, я основала свое дело. Преуспеть или разориться.

Как сказал бы мой отец, я беру на себя ответственность за будущее, предвидеть которого не могу.

Колокольчик над входной дверью зазвенел снова. У ме ня покупатель! Мой первый настоящий покупатель.