Предложение генерала Пети
Москва, сентябрь 2006 г
Португалия, Мартинал, июль 2005 г
1
Это был один из многочисленных московских ресторанов с космическим уровнем цен и жратвой стандартного качества. Такое сочетание может удовлетворить лишь тех, кому не повезло с семейным окружением, где женщины не владеют приемами кухонной магии. Ресторанам не дано удивить меня. Я взошел на ниве домашнего гурманства, и ничто не в силах поколебать моей уверенности в том, что лучше моих женщин не готовит никто в этом мире. Впрочем, это я, конечно, хватил через край, и есть где-то подлинные места с высокой кухней, блюда которой приготовлены из особенных, местных продуктов, но Москва к таким местам явно не относится. Здесь все готовится из продуктов, которые (это еще в лучшем случае) доставлены в замороженном виде по воздуху и продаются в оптовых гипермаркетах. Московские повара скорее дизайнеры, чья задача придать блюду замысловатую форму и подать его на тарелке от «Мэйсон».
С видом знатока Гера смаковал кусок бараньей ноги в каком-то «сопливом» соусе. Я ограничился фрикасе из крабов с гарниром из спаржи, риса басмати и зеленой фасоли, хотя с большим удовольствием проглотил бы сейчас тарелку огненного кавказского борща и сковородку жареной картошки. Вот такой у меня «низменный вкус», хе-хе.
Пили почти замороженный сотерн, который своим резким, изюмным вкусом начисто забивал вкус наших блюд. Мы оба долгое время просидели в алкогольной теме и за эти годы перепробовали все мыслимые сочетания вин с продуктами. Удивить нас с Кленовским было невозможно. Для нас запивать горячее десертным вином было своего рода антикичем, милым извращением, стремлением получить неожиданное ощущение новизны, хотя, повторюсь, двум столь пресыщенным персонам, как мы, ничто не было в новинку. И даже изюмный сотерн по триста евро за бутылку ничем нас не вдохновил.
– Знаешь, с таким же успехом можно было спросить кока-колы, – заметил я, – ощущения были бы схожими.
– Мы с тобой два тщеславных идиота, – пробормотал Кленовский, – ищем новое там, где его и быть не может. Для меня весь алкоголь давно уже превратился в какую-то среднестатистическую микстуру, от избытка которой наутро хочется свести счеты с жизнью. А вся гребаная высокая кухня – это вообще чушь собачья и разводка на бабло. Грустно, не так ли?
– Да, ты прав. Вообще-то грустно. И не только поэтому. Раньше все было в новинку. Помнишь, как мы зажигали? Постоянно было желание попробовать что-то новое. А сейчас?
– Ты как насчет наркотиков? – несмело спросил он. Вообще разговор как-то не клеился. После увиденного все слова были пустыми, все темы казались легкомысленными до одурения. – Я-то сидел одно время, – признался Кленовский.
– На игле?! – охнул я.
– Да нет, слава богу. На белой дороге. – Видя мое непонимание, он искренне удивился: – Не понимаешь?! Кокаин!
– А теперь?
– Да ну его на хер, – отмахнулся Гера, – сейчас я на другом сижу. Это вставляет лучше любой дури. Власть, старик. Под властью и без марафета гоношит так, что пиздец. Видал, как я того мента опустил? – хвастливо спросил он.
– Видал… Круто было. Как ты попал-то в такое место, ума не приложу.
– Судьба, – хмыкнул Гера, – все предопределено заранее. Кому что на роду написано, то и будет. Я и сам не ожидал, что так все завертится. Меня же один козлина чуть жизни не лишил. Стрелял в меня…
– Знакомо. И стрельба, и теория твоя. У нас с тобой много общего, старик.
Что-то под столом отвлекло меня. Как будто что-то легкое почти неощутимо коснулось ноги. Я нагнулся и ничего, естественно, не заметил. Зато когда я выпрямился, то увидел, что за нашим столом пополнение в виде коренастого и очень крепкого, чрезвычайно загорелого мужика лет пятидесяти в баснословно хорошем костюме.
– Здрасьте, – сказал я и протянул руку.
– Ага, – сказал мужик и ответил на рукопожатие так сильно, что у меня заломило кисть. «Серьезный человек, – подумал я, – такой голову в два счета открутит. На бандита не похож, глаза чересчур умные, и нет в них гангстерской шалой удали».
– Это Марк Вербицкий, – представил меня Герман, – а это Петр Валерьевич Сеченов, генерал-лейтенант в отставке и руководитель департамента специального планирования Администрации Президента.
– Генералов в отставке не бывает, – хохотнул Сеченов, – можно просто Петр. А за глаза меня называют генерал Петя. Это вроде устоявшейся кликухи, – пояснил он, глядя на меня так, словно я был мишенью в тире. – Чего пьете-то? – Генерал Петя цапнул со стола бутылку сотерна и повертел ее в руке. – Вы как голубки прямо. Сладким ссаньем балуетесь, – смачно изрек он и небрежно поставил, почти бросил бутылку обратно. Она опрокинулась, и остатки вина вылились на скатерть. Генерал Петя довольно крякнул: – Дай-кась я закажу таперича. Эй, человек, псс! – и Сеченов пощелкал пальцами, подзывая официанта. – Тащи сюда вискаря большой графин, а на кухне скажи, чтобы мне оливье приготовили с колбаской и заправили майонезом «Провансаль». А то фигли понтоваться-то? – подмигнул он нам по-свойски.
– Началось, – с тихим отчаянием едва выговорил Гера. Я прочитал слово по его губам, а генерал Петя вообще никак на это не отреагировал.
Ну, вот и конец мне. Если вино позволяло надеяться на минимальные последствия для моего давно не пьющего организма, то литровый графин вискаря, который возник на столе словно сам по себе, не оставил никаких шансов провести этот вечер в трезвости, а следующее утро без похмелья и больной головы. Вспомнив немигающие глаза маленькой девочки, я одним махом выпил полстакана.
– Молодец! – похвалил меня генерал Петя и повторил за мной следом. Гера также в долгу не остался.
– Вообще-то я давно завязал, – пояснил я генералу, – только после того, что мы с Герой увидели, если не выпить, то можно умом тронуться.
– Да уж, – поддакнул Гера, – это за гранью всякого зла, по-моему.
Еще выпили по одной. Помолчали.
– А отчего именно тронуться-то? – немного погодя спросил меня Сеченов. – Ты слишком впечатлительный, что ли?
– От ярости, – искренне признался я, – от того, что нет рядом тех, кто это сделал.
– А что бы ты, к примеру, с ними сотворил? – поинтересовался генерал Петя.
– На куски бы порезал, – пьянея, ответил я, – вот этой вот недрогнувшей рукой.
Быть может, мне показалось, что я увидел, как Сеченов с Герой быстро, с удовлетворенным видом переглянулись.
Потом тема разговора на какое-то время ушла в сторону. Генерал Петя как бы между прочим расспрашивал меня о деталях моей биографии, мы с Герой вспоминали забавные случаи из жизни общих знакомых, но так или иначе всякая попытка разговориться «на троих» неизменно приводила нить беседы к Брасье и тут же обрывалась, молниеносно уводя нас от смешных воспоминаний о прошлом к беспощадной конкретике нынешнего трагического случая. Неожиданно генерал Петя спросил:
– Тебе, значит, доводилось людей убивать, раз ты так легко об этом рассуждаешь?
– Э-э-э… – промямлил я и решил вообще ничего не отвечать.
– Понятно, – глубокомысленно изрек глава департамента специального планирования, – а ты вообще чем занят в ближайшее время?
– Он путешествовать собирался, – влез Кленовский, – на самолет опоздал.
– Да, все так и было, – кивнул я.
– Путешествовать-то куда? В Южную Америку? – прищурился генерал Петя, и вновь я почувствовал себя мишенью в стрелковом тире. Такой, знаете ли, ростовой мишенью. Макетом из фанеры, который падает, когда в него попадают из боевого оружия с приличного расстояния.
«А вам-то не все ли равно?» – очень хотелось сказать мне, но я сдержался и вместо ответа лишь кисло улыбнулся.
– Да ладно, фиг ли там уж, – подмигнул мне Сеченов, – я-то все знаю о твоих подвигах. И про фашистов, и про Струкова-недомерка, которого ты в расход пустил, и про испанку, которая тебя кинула, тоже знаю.
Я не стал спрашивать, откуда он все это знает. Я даже хотел встать и уйти, но вновь сдержался. Вместо всех этих действий я вежливо попросил генерала Петю насчет Клаудии ничего не говорить:
– Я на нее зла не держу. Ее убили из-за этих денег.
– И это я тоже прекрасно знаю. Даже знаю, как это было. Рассказать?
Я отодвинул подальше от себя наполненный стакан. Не хочется мешать это с алкоголем.
– Расскажите…
2
…Она накормила малыша завтраком. С любовью погладила его смешные русые кудряшки. Кудряшки младенческие, они уже почти сходят, а цвет волос папин. Мой цвет волос. У самой Клаудии была иссиня-черная грива почти до пояса. Когда она расплетала ее, то мне казалось, будто у нее на голове черная длинная фата. Хотя теперь мне кажется, что это была не фата, а траурный убор.
Она поцеловала сына в лоб. Закрыв глаза, с наслаждением вдохнула его запах: такой запах бывает только у детей лет до трех, а потом навсегда уходит: запах теплого сухого сена, в котором много клевера и сладкого молока. Что-то почти неуловимое в этом запахе, передавшееся мальчику от отца, мгновенно воспроизвело перед ней мой образ. Клаудия вспомнила тот вечер, когда она сидела на берегу залива Ла-Плата с бутылкой виски в правой руке и смотрела, как я выхожу из океана. Именно таким я почему-то запомнился ей, и никогда она не вспоминала меня иначе.
– Марк!
– Да, мамочка?
– Нет, сынок. Я… зову не тебя.
– А кого?
– Твоего папу.
– Папа… А он где?
Дверь, не закрытая на замок, от мощнейшего удара чуть не слетела с петель и пробила своей ручкой дырку в стене. Не помог даже дверной упор, прикрепленный внизу. Клаудия, недоумевая, откуда вдруг взялся столь резкий порыв ветра, двинулась было в сторону коридора но, не пройдя и двух шагов, была сбита с ног баскетбольного роста великаном, обладателем плеч шириной с дверной проем. Маленький Марк принялся кричать от страха, но рот ему быстро зажала ладонь второго громилы ничуть не меньших габаритов.
С ней особенно не церемонились. Несколько сильных пощечин, два-три тычка стволом пистолета в живот и один и тот же вопрос:
– Где деньги?! Где деньги, шлюха?!
Она сразу поняла, что отпираться бессмысленно. На секунду мелькнула мысль: «Быть может, сказать им, что все деньги взял мой русский друг?» Но даже в таком состоянии гордая женщина тут же прокляла себя за малодушие.
– Я все скажу, только оставьте нас в покое! Отдайте мне сына, он сейчас задохнется!
Громила, державший моего мальчика за шиворот, словно котенка, через стол кинул его ей, как кидают баскетбольный мяч. Этот мяч Клаудия, конечно, поймала.
– Номер счета в ноутбуке, он в кабинете на столе. Я истратила немного, но все, что потратила, я обязательно верну.
Вооруженный пистолетом громила кивнул своему напарнику:
– Иди проверь.
– Все в порядке, она в онлайн-программе банка.
Тогда Клаудия увидела огромное, как жерло вулкана, пистолетное дуло, направленное ей точно между глаз:
– Пароль?
Она назвала пароль. Потом еще раз громко и раздельно повторила его, чтобы тот, кто стоял сейчас возле ее компьютера, смог тут же ввести символы в белое поле:
– О’кей, Пабло! Все в порядке! Деньги переведены.
Тот, которого звали Пабло, большим пальцем взвел курок «беретты»:
– А где твой дружок?
– Я не видела его с тех пор, как мы расстались в Аргентине три года назад. Клянусь вам. Простите меня, я…
Пуля ужалила ее в лоб. Выстрел навеки успокоил Клаудию, и ее чудесные длинные волосы разметались по полу, образовав вокруг головы черный блестящий нимб.
– Что со щенком?
– Вышиби ему мозги, только смотри, чтобы на тебя дерьмо не попало…
3
Покуда генерал Петя рассказывал, я весьма живо представлял себе все, что произошло однажды в далеком португальском поселке. Стоило ему закончить, как я довольно мрачно спросил его, откуда такая точность в описании, словно он в тот момент находился где-то поблизости и все наблюдал своими глазами. На это генерал Петя ответил очень серьезно:
– Я всю жизнь, сколько себя помню, работаю в разведке. А разведку интересует весьма обширный круг вопросов. К ним, безусловно, относятся взаимоотношения некоторых неофашистских организаций Южной Америки и хрестоматийно известной группировки ЭТА. И надо сказать, что взаимоотношения эти весьма теплые. Уверяю тебя, что с севера Испании, из Страны Басков, гораздо ближе до Португалии, чем, скажем, из Буэнос-Айреса или какого-нибудь Барилоче. Один звонок, прошедший по трансатлантическому кабелю, – и двое отморозков садятся на самолет до Доностия-Фаро, где их уже поджидает машина с ключами, в багажнике которой ждет своего часа безотказное огнестрельное оружие итальянского производства. Они едут два – два с половиной часа, делают то, о чем их попросили во время телефонного разговора, так сказать, коллеги по общему бизнесу, и потом точно таким же макаром возвращаются обратно. Единственное, чего они не учитывают, что в ноутбуке работает веб-камера и все происходящее записывается в личный профайл их жертвы роликами по нескольку минут каждый и хранится на удаленном китайском сервере. Чтобы получить доступ к роликам, нужен логин и пароль, и это самое простое, что только можно себе представить. Мы с Германом Викторовичем, к твоему сведению, короли Интернета…
– Это правда, – вновь поддакнул Гера, – можем все.
– В том числе подобрать пароль к профайлу на китайском сервере, – горделиво закончил Сеченов.
Хорошо, что я как следует вмазал. В этом великая миссия алкоголя – подавлять ненужные реакции. Иначе будь я трезвым, то, верно, спятил бы от нереальности происходящего. Я и представить себе не мог, что разговор за этим столом зайдет о делах, касавшихся, как я думал, лишь одного меня.
– А откуда вы, собственно… – начал я, но Сеченов не дал мне закончить, сделав жест, словно он закрывал водопроводный кран. Я, конечно, заткнулся.
– А ты считаешь, что все твои художества потенциально не могли никого заинтересовать? Ты с кем в Буэнос-Айресе общался? Ну-ка вспоминай!
Виктор Петрович – старый чекист! Ну конечно! Как же я раньше-то… Все же проще пареной репы:
– Виктор Петрович?
– Ну! Сам же все отлично понимаешь! – радостно воскликнул генерал Петя. – Вся твоя аргентинская одиссея легла на стол лично мне. – Сеченов сделал глоток виски и понюхал кожаный ремешок своих часов, – честно признаюсь, заслуживаешь уважения. Практически один, без специальной подготовки выполнил задание. Наследил, правда, но от этого и профессионал не застрахован. С тех самых пор, если честно, я за тобой наблюдаю.
Я икнул:
– Пристально?
– Вполглаза, – без улыбки ответил он.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Живешь себе вроде спокойно и не знаешь, что за тобой наблюдает Большой Брат. Виктор Петрович оказался гнилым стукачом. Хотя что я напраслину на старика возвожу? Он тоже человек системы. У него руководство есть, которому он обязан докладывать. Вот он и доложил. Уж сколько времени прошло, а вот поди ж ты, когда и как откликнулось. Позвольте-ка, так что же тогда получается?! Перед вылетом я звонил Виктору Петровичу, предупреждал его, тот обещал помочь и вот «помог». Сука-человек он все-таки.
– Петр, я ничем не отличаюсь от обычного мещанина. В сущности, я и есть мещанин, и, как всякий представитель этого сословия, я испытываю благоговейный ужас перед спецслужбами…
– Это правильно, – изрек генерал Петя, – органы, понимаешь, они все про всех знают. И от них «не скроешь ты в наш клуб второй билет», как Володя Высоцкий пел когда-то. Хороший был мужик. Помню, встретились мы с ним однажды в Париже, я как раз резидента замещал… Эх! Время-то какое было! Холодная война, духовность! Тогда Высоцкие-то и жили, а сейчас все больше Биланы. Тьфу ты, как вспомнишь…
– Дайте мне сказать, прошу вас! Так вот, я воспитан на лучшей шпионской литературе уровня не ниже Юлиана Семенова и охотно верю, что вашему брату все под силу. – Я помедлил, но все же решился и спросил: – Скажите, это вы устроили пробку на Третьем кольце? Пробку, из-за которой я не успел на самолет.
– Ну-у, – протянул генерал Петя, и сразу стало понятно, что автомобиль, из-за которого тысячи машин наглухо застряли, – это и впрямь его рук дело.
– Тогда второй вопрос. Насчет Брасье.
– Ерунду не неси, – генерал Петя среагировал мгновенно, – ты что, с ума сошел? Мы любим красивые комбинации, но особенно любим использовать в них вот такие вот совпадения, и не более того. Совсем охренел, что ли, нас с этим мешать?
– Это совпадение, Марк, – подтвердил Кленовский, – не случись всего этого, ты бы все равно никуда не улетел.
– Пришлось бы использовать грубые методы, – вздохнул генерал Петя, – вроде непрохождения пограничного контроля. Через судебных приставов организовали бы тебе штраф неоплаченный рублей в сто, – и все. Ты невыездной.
– Да зачем вам все это?! – изумился и возмутился я. – Бред какой-то. Я на территории России ничего противозаконного не совершал. Почему вы вторгаетесь в мою жизнь? Что за дерьмо?!
– Да будет тебе трепаться-то, – махнул рукой Сеченов, – тебе по старым делам твоим, там, где коммерческий подкуп и взятки, лет пять можно припаять сразу, а там еще и в довесок накинуть годика четыре. Вот ты говоришь, что на территории России ничего не совершал. А кто же тогда гражданина Вертько разнес к хуям «техасским фейерверком»? Скажешь, не ты? Отпираться станешь? Да ладно, не скромничай. Плюс к тому убийство россиянина Струкова и его охранника. Можно это все, конечно, и не ворошить, но при желании… Короче, не стоит тебе никуда ездить, почалься покамест здесь, в родных пенатах.
Мир враз поменял свою окраску с романтических бликов океанского рассвета на серость стылого тумана над зоной какого-нибудь Таштагола. Я точно не знаю, где это, но всегда, когда представляю себе тюрьму, то приходит на ум именно это географическое название. Ну, что там еще может быть, кроме лагерей, покинуть которые можно или «по колеровке» и «врачей путевке», или вообще вперед ногами. Я испугался. Так, как не пугался, наверное, никогда в жизни. Ведь действительно, по правде говоря, я никогда еще не имел дел с правоохранительными органами и саму мысль об этом не допускал. Видать, зря. Все это какая-то чудовищная подстава! Что этому Пете вообще от меня нужно?!
– Послушайте, Петр. Это все абсурдно выглядит. У вас что, есть доказательства? – Выбрал я неправильную тактику и тут же убедился в этом. – Генерал Петя, просияв, ответил, что у него «доказательств полный стол»:
– Дело может получиться, прямо хоть книжку пиши по его мотивам, – заявил он, – причем начать можно как раз с того места, когда ты еще в школьные драчительные годы в трудовом лагере дневального, который над тобой издевался, во время тихого часа подкараулил и с обрыва столкнул. Ну как? Все еще будешь утверждать, что ты на территории России ничего противоправного не совершал? Ну, вот видишь?! Я ж говорю, органам все известно. А если они молчат до поры до времени, значит, им так нужно.
Гера отмалчивался и изо всех сил стремился казаться индифферентным. Видно было, что ему не по себе. Он извергал клубы табачного дыма, к разговору старался не прислушиваться, словно происходящее его совсем не заботило. Или наоборот? Ему все было известно заранее?
– Чего вам от меня нужно, товарищ генерал? – задал я, наверное, самый правильный за всю беседу вопрос.
– Хороший вопрос, – обрадовался Сеченов, – грамотный. Конечно, нужно, чего уж там лукавить. Я слишком занятой человек, чтобы по пустякам в кабаки отлучаться и с жульем вроде вас вискарь пить. Видишь ли, Марк, если я с тобой сейчас вот так вот мирно беседую, значит, это все не просто так. Значит, нужен ты мне. Хочу тебе, понимаешь, предложить искупить заслуги перед уголовным кодексом.
– Каким образом? – слегка воспрянул духом я.
– Ты для нас, – генерал Петя выразительно поглядел на Геру, и тот с пониманием кивнул в ответ. Значит, знал все заранее, скотина, – кое-что сделаешь, вернее даже, кое-кого, а потом можешь лететь в свою Аргентину, да хоть куда угодно. Я же тебе и помогу. Снабжу адресами нашей агентуры в Южной Америке, подскажу, куда стоит соваться, а куда нет. Словом, не на пустое место прилетишь. Более того, там ты будешь чувствовать, что у тебя за плечами Родина, а это здорово помогает, по себе знаю. Ты от нее, от Родины то есть, не торопись отказываться. Она тебе еще пригодится. Дай краба!
Я протянул ему руку, и вновь он сжал ее, словно тисками. Пьяное бахвальство силой встречается у многих мужиков, особенно у тех, которые считают себя Джонами Рембо и Бондами в одном гондоне.
– Чего надо делать-то? Можете конкретно обозначить?
– Могу, – тряхнул головой Сеченов, – я все могу, – произнес он чуть заплетающимся языком и обратился к Гере:
– Молодой, ну-ка покажь ему.
Гера послушно встал, и оказалось, что он сидит на каком-то журнале. Обложку я толком не рассмотрел. Через секунду этот журнал, раскрытый примерно посередине, лежал передо мной, и с его страницы на меня смотрело чье-то смутно знакомое фотографическое лицо.
– Это кто такой? – с любопытством разглядывая фотографию, спросил я. На вид за шестьдесят, массивный лысый череп, в плечах ширина неимоверная, пальцы толстые, точно колбасные батоны. Снят в своем кабинете, на стене портреты первых лиц, в углу знамя. Обстановка роскошная: мебель из ценных пород дерева, на столе малахитовые с позолотой письменные причиндалы.
– Это Масионжик Ефим Самойлович, – сообщил Гера, – член ОПГ «Мэрия», известный правозащитник и лидер движения в защиту прав нелегальных мигрантов. Это его официальная позиция.
– Таких же вот мигрантов, которые ночью угробили вашего приятеля вместе со всей семьей, – веско произнес генерал Петя, – а вот этот гнус их покрывает, защищает, у него серьезный бизнес. Он на этих мигрантах прилично наколбасил и останавливаться не собирается. Вот и надо бы его остановить раз и навсегда. А помимо всего прочего он, теперь уже тайно, финансирует движение так называемых русских националистов. Понимаешь, какова сволочь? Свой интерес имеет, – процедил генерал сквозь зубы, – Макиавелли, блядь, доморощенный. Хочет разделять и властвовать.
Над столом висел черный туман, в котором отдельно от тел плавали головы Сеченова и Кленовского. В моей голове прилив сменялся отливом. Я вдруг стал туговато соображать. В самом деле, при чем тут этот правозащитник со смешной фамилией и я?
– Вы хотите, чтобы я его убрал, что ли? – несмело предположил я. – А сами-то вы, товарищ генерал, чего же? Где вы и где я? Это же очевидно.
– Вот именно, что очевидно. Стоит заняться этим Масионжиком какой-то из спецслужб, и вони тогда не оберешься. К тому же сам понимаешь, если действовать через официальные каналы, то на это время нужно. Согласования, подписи, большой круг информированных лиц. Обязательно произойдет утечка информации. Ты удивишься, но для нас уровень этого Масионжика равен уровню олимпийского бога. Нам до него, в натуре, как пальцем до неба, – горестно подытожил генерал Петя, – надо, чтобы все было естественно. Чисто бытовое убийство. Никто ничего не найдет, сколько бы ни копал. Сделал дело и кати в свою Аргентину. Еще и деньжат подкинем. Ну? По рукам, что ли?
– Нет, не по рукам. Я отказываюсь. Что за бред! Гера, ты сволочь! Оставьте меня в покое! – Я почти орал. Это была реакция кота, загнанного в угол. Тот шипит и скалится.
– Ну, на нет и суда нет, – развел руками генерал Петя, – тогда, как говорится, прости-прощай. Поклон там Воркуте от меня. Думаю, тебя как раз туда и этапируют, а там, бр-р-р, холодно, – Сеченов поежился.
Мне стало совсем худо. Я чувствовал себя униженным и оскорбленным. И главное, я понимал, что вот эти двое и есть подлинные хозяева жизни, а значит, хочу я того или нет, и мои хозяева. Такова логика вещей. И пусть очень хочется сейчас воткнуть вилку в глаз этому генералу Пете и с Герой поступить примерно так же (он всегда был дохляк, его об колено сломать можно, как сухую ветку), придется согласиться с этим предложением. Хотя бы для вида. Главное сейчас – это отделаться от их компании, а уж потом, на трезвую голову я соображу, как именно мне действовать дальше.
– Небось думаешь согласиться для виду, сынок? – по-отечески заботливо спросил генерал Петя. – Думаешь что-нибудь изобрести на трезвую голову?
Увидев в моих глазах положительный ответ, Сеченов захохотал сатанинским смехом. Его поддержал Гера, чье конское ржание вышло даже более гротескным.
– Ладно, черт с вами, – твердо произнес я, – я, на хрен, согласен. Только у меня условие есть. Можно?
– Смотря какое. – Генерал Петя мгновенно посерьезнел.
– Можно мне будет потом, после выполнения этой адской миссии, тоже получить какую-нибудь ксиву понадежней, иными словами, поступить на службу? – выпалил я и тут же пожалел о своих словах. Словно мысль, наконец озвученная, утратила свою ценность и обернулась жалкой и смешной.
Однако мои собеседники, похоже, такого не ожидали. Вид у них был растерянный. Наконец генерал ответил, что «все возможно» и он «подумает». Большего мне в тот вечер добиться не удалось.
4
– Этот Масионжик – человек очень серьезный. До него добраться все равно, что попробовать пройти сквозь минное поле. – Генерал Петя прямо на салфетке написал мне несколько адресов, по которым этого парня можно застать.
– Мне много чего понадобится, – я начал перечислять, – машина, оружие, связь, да и деньги, в конце концов. Я свои, что ли, должен тратить?
– Ну, с машиной-то проблем никаких. А насчет всего остального… Знаешь, если бы так все было просто, как ты говоришь, то ты бы не понадобился. Чего проще – найти профессионала, скажем, какого-нибудь офицера ГРУ в отставке, снабдить его всем на свете, вплоть до того, что оборудовать ему снайперскую позицию на крыше, пусть только на спусковой крючок нажмет. Нет, брат. Придется тебе все сделать самому. Считай, что нас ты не знаешь, а уж коли ты эвона куда метишь, то ты деньги-то не жалей. Получается, что ты вроде как в себя их инвестируешь, в свое светлое будущее. Знаешь, чтобы в наш круг войти, надо принести в жертву многое, чтобы потом всю оставшуюся жизнь вольготно себя чувствовать. Гера, дай ему ключи и доверенность на машину напиши.
– Какие ключи? – озабоченно спросил Гера. – Какую еще доверенность?
– Ладно, не гоношись. Пусть твой друг на твоем «Ауди» покатается. Ты себе еще выпишешь. За государственный счет.
– Да? Ну ладно, – подозрительно быстро согласился Кленовский и, как мне показалось, притворно вздохнул: – Повезло тебе, Марик.
– Ага, – не вытерпел я, – счастья полные штаны. Хочешь, с тобой поделюсь?
…Обсудили еще кое-какие детали. «Самое главное, – сказал Сеченов, – чтобы его прикончили те, о ком он так радеет. А уж если получится убрать его руками тех чертей, которые убили семейство Брасье… Это в идеале, конечно. Но у следствия никаких сомнений насчет личности убийцы быть не должно».
– Ну и задачка, – вырвалось у меня.
– А ты как думал? – Сеченов ободряюще похлопал меня по плечу. – Связь будешь держать через Кленовского. Не кисни, и удачи тебе в этом большом городе.
– Марк, старичок, не взыщи, – Герман было тоже хотел похлопать меня по плечу, но, увидев на моем лице непередаваемое выражение, отвел руку и почесал затылок: – Ты это… Машину побереги. Ладно?
И они ушли, а я остался. Передо мной стоял графин с виски, лишь наполовину пустой. Идти мне было некуда, да и не к кому. Ночевать негде. Ну не в отель же в самом деле вписываться? Московские отели существуют для людей, страстно удовлетворяющих свое либидо и при этом не состоящих друг с другом в законном браке. И я там был, и удовлетворял, и ни черта не состоял. Ах, какое было время: чулки на тонком пояске, «милый», широкие подоконники, виды ночной Москвы в коктейле с оральным сексом и пьянящим сумасшествием… Виски я допил.
Выйдя на улицу, я, уже очень пьяным, сел в автомобиль. Проехал два квартала и понял, что дальше дороги нет, так как и разметка и светофоры двоились в глазах. Тогда я свернул в какой-то двор, как следует закрылся изнутри, снял ботинки, перебрался на заднее сиденье и уснул. Утро вечера мудреней.
5
Пробуждение если и напоминало кошмар, то лишь отдаленно. Самочувствие вполне сносное, а вот на душе словно лежит толстый слой грязи. Так бывает всегда, когда мы даем себе обеты, долгое время придерживаемся их, но в конце концов все же нарушаем. Сколько я не пил? Больше четырех лет? И при этом чувствовал себя превосходно. А теперь я словно опять попал в страшный мир похмельной депрессии, где лишь пустота и сумасшествие, расплата за недавнее веселье, угрызения совести и провалы в памяти. Алкоголь сближает. Алкоголь разрушает. Алкоголь может согреть и спасти, а может и остудить навеки. Он как палка, которая всегда о двух концах. Выпить чуть-чуть – не имеет смысла, выпить много – наутро хочется «не быть». Я завис где-то посередине между этими крайностями. В машине было холодно, в горле першило, руки и ноги закоченели. Гребаный миллионер очнулся в чужой машине, в чужом дворе, с чужим приказом в голове, который хочешь – не хочешь, а нужно было исполнять. Меня никто не ждет, никто не будет искать. Моя семья думает, что я улетел утолить блажь, засевшую в голове, я один в этом городе, который вроде и мой родной, но в то же время с сегодняшнего дня он стал мне чужим. Мне не к кому поехать, не у кого переночевать, так как я никогда не ценил дружбу и не искал ее. Нет у меня «особенных» людей, которые были бы рады сказать: «Живи, дорогой, сколько влезет». Раз нет друзей, значит, я урод. Гм… Или не так. Урод ли я, если у меня нет друзей? Ответ отрицательный. Их нет потому, что я не ищу ничьей дружбы и чересчур дорожу собственным «я», чтобы размывать его в дружеских отношениях. Да и времени на дружбу надо тратить много. Это называется «умением дружить», то есть жить во имя дружбы, ради кого-то, не догадываясь, что тот, кто называет себя твоим другом и требует к себе постоянного внимания, на самом деле обыкновенный энергетический вампир. Дружбы в большом городе нет, есть только совместные попойки и сплетничанье. Все остальное, если иметь в виду мужскую дружбу, – это чистой воды латентный гомосексуализм. Дружба с женщиной вообще невозможна потому, что все очень быстро заканчивается сексом, ЗАГСом и совместно нажитым имуществом, которое порой приходится делить через суд…
Вариант с отелем по-любому не подходит: слишком пафосно и заметно и не с кем «тюрить букаке» (это мой копирайт), сиречь любиться до изжоги (а вот это уже Сорокин). Остается наемная квартира.
Я москвич, я никогда не снимал жилья, не жил, окруженный чужими стенами. Я не знаю, что значит «снимать хату». Я даже не знаю, с чего этот процесс начинается. Никакого особенного плана у меня не было, поэтому после того, как я позавтракал парой хот-догов и бутылкой мерзкого напитка под названием «холодный чай», то поехал по адресам, написанным на салфетке. Первым в этом списке значился дом на Остоженке, где, если верить сведениям, полученным от генерала Пети, господин Масионжик квартировал. Туда я и решил отправиться в первую очередь.
Здесь, в тихом дворике так называемой «Золотой мили», был выстроен семиэтажный дом, с высоты птичьего полета формой своей напоминавший крест. Почти в самой середине этого креста, на седьмом этаже находилась интересная мне квартира. Попасть во двор этого дома не то что на машине, а даже и пешком нечего было думать. Все было обнесено высокой кованой изгородью, щедро увешанной камерами, а на входах дежурили мордовороты в черной форме и высоких ботинках с дебильным названием «берцы». Сделать попытку поговорить с кем-либо из них означало по-тупому засветиться раз и навсегда, а с тем и похерить все дело в зародыше. Я остановился на противоположной въезду во двор стороне улицы и принялся наблюдать. До будки охраны и полосатого шлагбаума было метров пятьдесят, и я натер глаза, всматриваясь в эту полоску, укрепленную на оранжевом столбике. Мимо меня почти бесшумно проскользнул черный «БМВ» с номерной серией «а…мр»: не иначе шишку какого-нибудь возит эта «пятерка». Не люблю я «БМВ», уж больно застряла в памяти репутация этой фирмы, а вернее, тех брутальных гоблинов, в среде которых баварская продукция стала столь популярной в начале девяностых годов двадцатого века. Я много рассказывал о своих непростых отношениях с бандитской средой, так что ни к чему сейчас повторяться. Скажу лишь, что не считаю эту среду родной, хотя и не скрою, что некоторое мое к ней отношение наложило, так сказать, отпечаток на всю мою сложную и дурацкую в общем-то жизнь. Раньше братва рассекала на «БМВ», а позже, когда все то, с чего раньше братва кормилась, перешло под ментов, то вместе с «крышами» к последним перешли и привычки братвы, и ее предпочтения. Вот хотя бы и в автомобилях.
«Пятерка» вопреки моим предположениям застряла у поста охраны. Я-то думал, что она без помех пролетит дальше, а поди ж ты. Значит, какой-то нездешний визитер там, внутри. Тем временем сцена у шлагбаума получалась весьма зрелищной. Сперва к машине подошел один из охранников, склонился над водительской дверцей, что-то коротко ответил, выпрямился, покачал головой и развел руками. По всей видимости, такой расклад никак не удовлетворил тех, кто находился в машине, поскольку оттуда, опять же со стороны водителя, высунулась рука и принялась в поддержку неслышимых мною слов энергично лоббировать своего незримого покамест седока-хозяина жестами пальцев. В ответ на эту распальцовку охранник вызвал подкрепление в виде напарника, и тот принялся было в чем-то убеждать строптивую руку. По всей видимости, для пассажира «БМВ» появление второго охранника явилось тем рубежом, за которым его терпение лопнуло, и он выскочил из автомобиля точно черт из дымохода. Я сразу узнал его. Это был Коваленко. Даже с расстояния в пятьдесят метров было отлично видно, как еще сильнее побагровело его апоплексичное лицо. Он размахивал перед охранниками чем-то, по всей видимости, своим удостоверением, но те стояли насмерть и шлагбаума не поднимали. Коваленко продолжал яриться, а потом внезапно успокоился, махнул рукой и стал куда-то звонить. Дозвонившись, он протянул трубку охраннику, тот коротко выслушал, кивнул и поднял шлагбаум. Коваленко с опущенным видом сел в машину, и «БМВ», наконец, въехал на территорию.
Из того, что случилось на моих глазах, я сделал два важных вывода: во-первых, охрана здесь и впрямь очень серьезная. Простые «чоповцы» никогда бы не стали так вести себя с милицейским генералом. Значит, это ФСО. А раз так, то этим ребятам лучше вообще на глаза не попадаться, мигом возьмут на карандаш. Во-вторых, Коваленко приехал без предварительного согласования, номера его машины на посту охраны не было, и его долго не пропускали. Значит, он здесь впервые. К кому это он примчался с утра пораньше? Уж не к моему ли клиенту?
Чувство неожиданной удачи ворвалось мне в мозг свежим апрельским ветром. Одно из тех неизъяснимых предчувствий, которые живут во мне, начиная с сознательного возраста, подсказывало, что этот визит имеет к моему делу самое прямое отношение. Но как это проверить? Я задергался, занервничал, но выхода не было. Не таранить же, в самом деле, тех ребят из ФСО? Я слышал, что они вооружены до зубов и моментально превратят мою машину в дырявый тазик, а заодно нашпигуют пулями и меня, любимого. Да, занятные, должно быть, люди живут в этом доме-кресте, раз их задницы бережет Федеральная служба охраны. Депутаты? Жириновский, например? Или Зюганов? Таким и впрямь положено от народа предохраняться. Народ-то, он разный бывает. Есть овцы послушные, каких большинство, а есть и такие, кому терять особенно нечего. Вернее, вообще нечего. Какой-нибудь пенсионер может запросто клюкой в глаз народному избраннику ткнуть, мол, «спасибо за счастливую старость». Однажды мне приснился сон, в котором голый и, разумеется, пьяный Ельцин Борис Николаевич упал в зеленое море душ, по его вине загубленных. Настоящее море: несть тем душам числа. Разорвали они голого Ельцина в клочья, и сдается мне, что сон мой вещий, мне другие не снятся. Что ж, по заслугам и награда. Я давно придумал для Ельцина прозвище – «царь воров». Думаю, когда-нибудь, когда история вновь ненадолго вырвется из-под цензуры, это прозвище закрепится за ним совершенно официально.
Коротая время в ожидании, я принялся составлять список необходимых мне вещей: спецодежда, включая милицейскую форму, оптика, оружие… Список получился немаленький, и пункт «оружие» я дважды подчеркнул. Если все остальное, включая милицейскую форму, достать несложно, то где взять оружие, я как-то не представлял. Ясно, что для подобного рода операции понадобится не только надежный многозарядный пистолет с глушителем, но также и бесшумная снайперская винтовка, и, возможно, гранаты, и еще черт знает сколько всего, ведь я пока даже не представляю себе истинного масштаба дела, на которое меня обрекли Кленовский и его престарелый бравый компаньон. Перво-наперво нужно было стать каким-то официальным лицом, приобрести левые, но надежные документы, снять со счета достаточное количество наличных и добыть, наконец, берлогу для постоя.
От организационных мыслей меня отвлекло появление «БМВ» и еще одного автомобиля: тяжелого немецкого внедорожника «Мерседес» серии «GL», так называемого «нового Гелендвагена». Прекрасная машина, вне всяких сомнений, и самая дорогая в своем классе. Мимо меня проплыло напряженное лицо Коваленко, предпочитающего ездить на переднем сиденье, а вот пассажир «Мерседеса» был укрыт внушительными торсами водителя и охранника: двух откромленных бульдогов в галстуках. Я вырулил и поехал следом за ними, стараясь не приближаться больше чем на два-три корпуса, пропустив вперед «девятку» и еще два каких-то автомобиля. Мы пересекли Остоженку, развернулись на Соймоновском у храма, довольно резво прокатились по Никитскому, отвернули на Тверской бульвар и почти не задержались на перекрестке с Тверской. На том самом перекрестке, где снуют личности, барыжащие всяким фуфлом: флагами и «Ролексами» по семьдесят два доллара за килограмм. После Тверского чуть застряли на Страстном и, наконец, ушли направо, на Петровку.
Здесь, у дома с колоннами, у дома со знаменитым адресом «Петровка, 38», маленький кортеж остановился, и я, загодя предусмотрительно прижавшийся к обочине, увидел, как из внедорожника вышел человек, чье лицо было мне знакомо по фотографии. Это был Масионжик. Со своей позиции я видел, как он уверен в себе, как спокоен, как горделиво он вскинул голову и расправил плечи. Бульдог-телохранитель шел за ним по пятам. Масионжик сел в генеральский «БМВ», и автомобиль въехал на территорию ГУВД, а бульдог вернулся и занял свое место в «Мерседесе».
Вот оно – идеальное попадание в «десятку». Коваленко заодно с этим типом. Наверняка он привез его сюда с целью как можно подробнее посвятить в детали происшедшего, ведь нельзя же в самом деле предположить, что Масионжик арестован. Таких не арестовывают – они неприкасаемы, и закон для них ничто. Однажды, когда мы обедали с Shakespeare, ему вновь принесли свидетельство об очередной проигранной им тяжбе, и тогда гений в сердцах воскликнул: «Оденьте преступление в золото – и крепкое копье правосудия переломится, не поранив; оденьте в рубище – его пронзит и соломинка пигмея». Он именно что имел в виду такого, как Масионжик.
Да, впрочем, и для меня закон не писан, ибо я не баран, умеющий только жалобно блеять на тему: «Да что я могу-у-у». Не таким я родился, чтобы соблюдать законы, написанные для баранов и овец матерыми волками вроде этого Масионжика. Я уже ненавидел его за эту горделиво посаженную голову, за панибратство с генералами-ментами, за ФСО на въезде, за то, что благодаря ему смешной и добрый Брасье погиб от руки каких-то узколобых чертей, безжалостных мерзавцев, чью тупую ярость не остановил даже маленький ребенок. С одной стороны, дочка Брасье, с другой – дочка того питерского таджика, которую убили бритоголовые. Я и с ними разберусь, даст бог. Я вообще намерен много с кем разобраться потому, что меня тошнит от ненависти. Я, оказывается, после случая с Брасье враз перестал быть интернационалистом, немотря на то что всегда считал себя таковым. Оказывается, национализм – это естественное человеческое состояние, и не сорваться в него – дело нелегкое. Дашь себе поблажку, и выходит, прав был старик Мюллер, говоря, что «нет в мире иного пути, кроме национал-социализма».
«Стой, мудила! Ну что ты такое несешь! Какой Мюллер, какой национал-социализм?!» Я ударил сам себя кулаком в скулу. Сильно ударил. В глазах потемнело, и на скуле набух желвак. Поделом… В каждой нации есть выродки, и, наверное, их процент примерно одинаков у представителей каждого народа. Не знаю… Национальный вопрос – самый сложный вопрос на свете. Этот вопрос будоражит меня, он распирает меня изнутри своей нарастающей, как снежный ком, величиной.
Конец ознакомительного фрагмента.