Тайна «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка»
«Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок», по-видимому, являются самыми популярными произведениями советской литературы. Судьба этих книг (как и их творцов) чрезвычайно загадочна. Стоит поглубже погрузиться в неё, как рождается вопрос за вопросом.
Оба романа более чем благополучно пережили полвека трескучих морозов, сильных заморозков и слабеньких оттепелей. Ни разу не запрещались, не изымались из библиотек. Даже, кажется, не шельмовались соцреалистической критикой. Смелость этих текстов для своего и, особенно, для последующего времени не посмеет отрицать никто. Одно это должно было осложнить им путь к читателю. Но, что удивительно, трудно найти в истории литературы этого периода книги более счастливой судьбы.
Преданность режиму и послушание ничего не объясняют, тем более в поведении авторов и не наблюдалось из ряда вон выходящей лояльности.
Поиски причин наблюдаемого феномена приводят к не менее смелому утверждению: знаменитая дилогия является ни больше ни меньше священной книгой сталинизма. В ней отражены главные принципы и основные положения этой идеологии, ключевые моменты развития политической системы и т. д.
Попытаемся показать сеть наиболее очевидных, на наш взгляд, аналогий.
1. Бендер – Сталин, Киса – ленинизм
Как правило, литературный текст лишь отражает поверхностные следы, тени, пузыри неких глубинных процессов. Рискнём заглянуть сквозь страницы «Стульев» и «Телёнка» в их тонкую космическую первооснову. Обострив зрение искрой свободной фантазии, обнаружим близкое родство между тонким прообразом Остапа Бендера и Иосифом Виссарионовичем Сталиным. А Ипполит Матвеевич Воробьянинов соответствует тонкой сущности ленинизма.
Набросаем упрощённую схему. Всё предприятие задумал и начал осуществлять Воробьянинов. Остап случайно попался ему на пути, и Киса решил, что он будет полезен. Воробьянинов вполне осознаёт уголовность натуры Бендера, но ценит его энергию и нахальство. Отцепиться от Бендера никак невозможно, поскольку Остап и сам этого не допустит, да и Киса без великого комбинатора «болен бледной немочью и организационным бессилием». Однако и Бендер, как ни странно, так и не бросает Воробьянинова, хотя, на первый взгляд, тот ему только мешает. Более того, Остап до конца остаётся «техническим директором», а формально возглавляет предприятие Киса. Как это ни парадоксально, без Воробьянинова Бендер не смог бы успешно двигаться к цели.
Проводя аналогию, подчеркнём, что Киса олицетворяет не Ленина как личность, а ленинизм. Сталин также, по-видимому, мог с лёгкостью отбросить духовные и физические мощи Ильича и объявить себя единственным. Но почему-то он тащил за собой эту мумию (в прямом и переносном смысле слова).
Послушаем авторов. «Остап Бендер был задуман как второстепенная фигура, почти что эпизодическое лицо. <…> Но Бендер стал постепенно выпирать из приготовленных для него рамок. Скоро мы уже не могли с ним сладить. К концу романа мы уже обращались с ним, как с живым человеком, и часто сердились на него за нахальство, с которым он проникал почти в каждую главу» (Евгений Петров «Из воспоминаний об Ильфе»).
Буквально теми же словами описывают публицисты и историки начало карьеры будущего Отца народов. Мол, главным его качеством была второстепенность, никто поначалу не принимал его всерьёз, но всегда неожиданно для всех он выбивался на ключевые позиции.
Так «Двенадцать стульев» предстаёт перед нами художественной программой ленинизма-сталинизма, реализованной в литературном слое. А «Золотой телёнок», подтверждая этот тезис, демонстрирует дальнейшее его развитие и проработку деталей, что мы увидим ниже.
2. Параллели помельче: отец Фёдор – Троцкий
По мере углубления в ткань романов варианты интерпретаций разливаются широким потоком. Оставим попытки построить здание целиком, набросаем отдельные детали.
Что же такое, собственно, стулья? Это великая цель нашего общества – коммунизм. Вместо него получили «…шашки с часами, буфет, театр, в галошах не пускают… „Сокровище“ перешло на службу людям».
Возьмём главного героя второго эшелона – священника церкви Фрола и Лавра отца Фёдора Вострикова. В какой связи он находится с основной нитью романа, т. е. со стульями? Связь самая тесная и непосредственная. Взялся за конец этой нити отец Фёдор даже чуть раньше Кисы. Остап ещё более далёк от истоков. Энергию и талант в борьбе за стулья священнослужитель проявил недюжинные, однако его преследовал Рок. Рациональных объяснений его провалам не найти – судьба. Движение к цели вызывает уважение с точки зрения стратегической безошибочности. И стул из богадельни он добыл организационно безукоризненно, и к Коробейникову опоздал на мгновение.
Относительно же «Золотого телёнка» напрашивается такой вариант истолкования: Бендер – по-прежнему Иосиф Виссарионович, Балаганов – отображение Калинина, Ворошилова и тому подобных деятелей «из народа». Паниковский – это Каганович, или Молотов, или Ярославский, т. е. образ тех, кто, благодаря либо иудейскому происхождению, либо зачаткам образования, не совсем из народа. Козлевич олицетворяет преданных и бескорыстных промышленных и хозяйственных руководителей.
Кто же Корейко? Это Гитлер. Берлага – довоенная немецкая социал-демократия. Его, беднягу, изрядно потрепали и Бендер, и Корейко, как и её – Сталин и Гитлер. А вот Зося Синицкая – это мечта о мировом господстве. Она не достаётся ни Александру Ивановичу, ни Остапу. А достаётся интеллигентному Фемиди, символизирующему послевоенные западные демократии. «Рога и копыта» – коллективизация. Колхозы так же создавались не во имя того, что провозглашалось, и были столь же необходимы для реализации скрытых целей.
3. Ильф и Петров – любимцы начальства
Теперь вернёмся к вопросу, почему режим был так благосклонен к романам. Прямолинейное объяснение: Ильф и Петров бичуют и НЭП, и интеллигенцию, и духовенство. Тепло относятся к пролетариям и милиционерам. Критика бюрократии и аппарата вполне в духе Иосифа Виссарионовича, он и его сатрапы так же шпыняли управленцев среднего звена.
«Параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи, существует маленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами. <…> В большом мире людьми двигает стремление облагодетельствовать человечество. Маленький мир далёк от таких высоких материй. У его обитателей стремление одно – как-нибудь прожить, не испытывая чувства голода. <…> В советское время, когда в большом мире созданы идеологические твердыни…» и т. д. и т. п. Где ещё так ярко выражено главное заблуждение, преступная ошибка, подлая философия той эпохи?
Взглянем на сюжетную канву «Золотого телёнка» несколько иначе, чем в предыдущей главке. Корейко – это злобный вредитель, ярый враг нашего строя, нашей экономики. А кто с такими борется? Известно кто – наши славные чекисты, отличные ребята, «черти драповые», как нежно назвал их Буревестник. А кто борется с Корейко в романе? Бендер со своей командой. Их никак не назовёшь соперничающей бандой. Они буквально ведут следствие, причём от имени официальной конторы «Рога и копыта». Контора на Лубянке тоже оставляла от своих клиентов рожки да ножки. Таким образом у читателя может сложиться впечатление, что «золотая рота» Остапа – бригада следователей ОГПУ, успешно разоблачающая козни врага.
«Золотой телёнок» гораздо эффективнее множества заказных произведений убеждал читателей в наличии вредителей и шпионов, глупости попов, жадности нэпманов. И, с другой стороны, в положительности доблестных чекистов. В этом эмоциональная подоплёка симпатий режима. Есть причины и поглубже.
Вся деятельность Корейко – бальзам на раны большевистского аппарата. Организовали голод в Поволжье – это Корейко украл эшелон с продовольствием. Завалили строительство электростанции – и тут не бездарность руководства, а происки Корейко. Бюрократические опухоли типа «Геркулеса», оказывается, не порождение режима, а создаются и поддерживаются Корейко. Уничтожить его невозможно, он будет всегда. Об этом прямо не говорится, но в романе нет даже намёка на возможность его разоблачения хотя бы в перспективе.
А как близки принципам социалистической системы экономические взгляды Ильфа и Петрова! Как потешаются они над тщетными попытками Остапа истратить миллион! Если в твоей стране такой товарный голод, то плакать надо и стыдиться, а не захлёбываться от восторга.
В каждой строчке удивительное соответствие сталинскому духу. В те времена вычислить разумом, сознательно отследить это было невозможно. Видно только сейчас. Настолько адекватно выразить сущность эпохи, будучи современником, под силу лишь гению. Ильф и Петров интуитивно выполнили интуитивный социальный заказ. И им была дарована высшая награда, доступная в то время интеллигентным и талантливым людям, – оставлена жизнь и свобода.
4. Не конфронтация, а консолидация
При такой аморальности, наглости, беспринципности, сребролюбии, энергии и Остап и Александр Иванович могли и должны были заключить сердечный союз с властью трудящихся. Дерзкие таланты комбинаторов проявились бы среди молотовых, хрущёвых, когановичей гораздо эффективнее, чем среди лоханкиных, хворобьёвых, скумбриевичей. И Бендер, и Корейко как рыбы в воде чувствовали себя в советской экономике и идеологии.
Возможно, нашим дубовым лидерам было приятно, что такие опасные соперники не посягают на их сферу. В этом ещё одна причина их симпатий к Ильфу и Петрову.
Эпилог
Ильф и Петров промаршировали в ногу со своей героической эпохой и возложенную на них историческую задачу выполнили с блеском. Мало того, если признать, что сталинизм неизбежно вытекал из Октября, то писательский тандем в меру своих сил (и немалых) старался направить его по более или менее гуманному пути. Как было бы прекрасно, если бы в многострадальной стране власть захватил весёлый проходимец, а не угрюмый вурдалак!
Эпоха Ильфа и Петрова бесславно завершилась. В годы Великого перелома мы с авторами и героями двух романов, смеясь, встречались со своим будущим. Прошло шесть десятилетий – большой цикл восточного календаря. И вот мы со слезами расстаёмся со своим прошлым.
Что впереди?