3. Невыносимая ложь
Ложь делала их жизнь невыносимой. Она была их наркотиком, привлекательным соблазном и источающим похоть ядом. Разноцветными лентами на деревьях, в звуках праздничного оркестра и шуме ярких фейерверков. Она развивалась сладкими объятиями чужих сердец, фокусируясь в отражениях их глаз. Теплом летнего вечера, оставляющего за собой запахи возбуждающих духов. Мягкой травкой подстриженных газонов, под пылью извилистых дорожек парка. Людьми, случайно входившими в их жизнь. Соглашаясь на чашечку кофе, открывающую горизонты страха и ненависти. Она была их сладкой болью, ошибкой операционной системы. Их, и ничьей больше.
Она манила заблудившихся странников в свои объятья. Тянула к ним дрожащие от слабости руки. Просила их выслушать переживания одинокого сердца и оправдаться перед лицом общества пропавших. Принять дозу и расширенными зрачками схватить линии давно забытой эйфории. В надежде положить начало новому шедевру, неуверенно нанося краски на истерзанный холст. Она хотела идти до конца, наслаждаясь синтетическими мирами. Запираясь по вечерам на ключ в своей комнате и сбрасывая надоевшие маски. Во благо семьи и близких, уповая на чудо и случай. Она подходила к любимым и впивалась в их шеи. Она жаждала их поддержки и умоляла о воздаянии. Каждую ночь смотря в потолок и прислушиваясь, как один из них просыпался в сумраке кошмара. Как он выключал будильник и шел в ванну, смирившись с неизбежным.
– Мне пора.
– Удачного дня.
– Надеюсь.
Он закрыл за собой дверь и усмехнулся ее самообману. Каждое утро они практиковались в нем и если чего и достигли наконец, то это изящества в обмане окружающих. Словно в искусстве. В искусстве общения с другими людьми. В искусстве не слышать друг друга и отвечать молчанием на укоры. В искусстве быть разочарованными, но не признаваться в этом вымышленному семейному психоаналитику. Убитыми в один из вечеров, когда она нерешительно зашла в комнату. Минутными стрелками его слов, прямыми и острыми как иглы. Она была удивлена и решила поддержать разговор, но вскоре осознала ошибку и остановилась.
Напряжение нарастало и он понял, что нужно смириться. Отложить дневники в долгий ящик и пуститься по выбранному ей пути. Стать ее тенью, сделать вид, что ничего не произошло. Подписать приговор их отношениям и остаться верным самому себе. Произнести в телефон имена тех, кого он оставил за бортом семейной жизни. О ком не вспоминал уже столько лет – кто был в его кровати и сжимал свежие простыни ее запаха. В кровати с окровавленными оковами, в кровати с каплями менструальной крови и похоти. Вспоминая золотую россыпь волос той, что подарила ему счастье и надежду на будущее.
После того вечера он стал вспоминать их чаще. Думать о небе, что проплывало над ними изумрудами звезд. Птицами, с криками утреннего рассвета. Рассветом, пробивающимся сквозь утреннюю дымку блестящими лучами солнца на воде. Он вспоминал их дыхание, такое разное и загадочное. Вспомнил, как они ездили в одних и тех же поездах метрополитена, спускались в глубины станций на эскалаторах прожитых дней, мечтали снова увидеть друг друга в конце недели и обменивались ничего не значащими сообщениями.
Он мечтал обнять ее и попытаться начать все сначала. Снова ощутить желание близости с ней. Он захотел узнать какими мыслями она живет теперь и чего хочет от жизни. Узнать ту, которая обнимала его по ночам. Ту, чья подруга посоветовала разобраться с ней раз и навсегда. Выбросить из своей жизни или оставить как модный аксессуар. Аксессуар, с которым можно было готовить вкусную еду и проводить воскресные вечера на веранде за городом. Завтракать и мастурбировать в белоснежной постели. Ее, нашедшую свой уютный уголок на вершине Вавилона. Города, который подарил им наркотики и гранатовое вино. Вино нового утра, свободного от любимых и их любви.