Можешь ли ты приподнять автомобиль?
Известны случаи, когда мать, чтобы спасти своего ребёнка попавшего под автомобиль, вдруг находила в себе силы приподнять эту машину голыми руками. Собственными глазами я такого не видал, но вполне верю, что это возможно. То, с чем я сталкиваюсь последние годы, то, что я повидал, в частности, этим летом, мне представляется ещё более удивительным чудом. Потому что оно происходит не в какой-то критический момент, а на протяжении многих лет жизни.
Сначала надо рассказать о селе Давыдово, где я был этим летом. Находится это село в Ярославской области, не очень далеко от города Борисоглебска. Легенда гласит, что некогда в этих местах жил былинный богатырь Светогор. А первая церковь, вокруг которой постепенно возникло село, было построена ещё в конце шестнадцатого века. Когда она сгорела, возвели на её месте каменную церковь. Село процветало. В церковь съезжались крестьяне из шести окрестных деревень. Пятиглавое церковное здание было немаленьким даже по городским масштабам, в нём была летняя и зимняя (отапливаемая) части, высоко поднималась колокольня… Но в 1935 году храм был закрыт, купола и кресты снесены. Одно время в бывшем храме крутили кино, потом приспособили его под склад. В трапезной неподалёку устроили клуб, а здание церковно-приходской школы долгое время ещё оставалось школой, уже советской.
Уже к концу шестидесятых годов село всё больше приходило в упадок, несмотря на построенную здесь большую типовую ферму. Детей появлялось всё меньше, так что школа была закрыта, в ней разместили комбинат бытового обслуживания, но обслуживать ему было особенно некого. Церковное здание окончательно забросили, оно не годилось уже даже под склад. В начале девяностых годов – несмотря на робкие протесты жителей села – с колокольни был снят последний колокол и увезён в Толгский женский монастырь около Ярославля. В конце девяностых весь церковный комплекс находился в безнадёжном состоянии. В бывшей трапезной сгнила и провалилась крыша. Смесь перепревших конструкций полов, потолков и обрешётки, доходила до подоконников, на ней росли кусты. На крыше летней части храма росли деревья, вокруг центрального барабана разрушилась кровля, в верхней части свода отвалилась штукатурка, под угроза скорого разрушения оказался и сам свод. В алтарной части кровля разрушилась ещё больше, на потолке алтаря постоянно стояла вода, своды внутри покрылись мхом и частично обвалились.
В середине девяностых сюда переселился с семьёй Владимир Климзо – мастер музыкальных инструментов, да и вообще мастер на все руки. Сын известного московского переводчика, он хотел жить там, где можно что-то сделать, и выбрал Давыдово. А дальше, чтобы избежать охов, ахов и разговоров о чуде, я просто приведу хронологию.
Осенью 1998 года начались первые субботники по уборке мусора из летней части храма – силами всех живущих в селе христиан. Весной 1999 началась его планомерная реставрация. Нашлись бизнесмены, готовые выделить на это какие-то суммы. Нашлись добровольцы, готовые приехать на помощь. Осенью подняли купола. На следующий год восстановили крышу алтаря. Ещё через год настелили полы в зимней части храма. В 2003 году подняли крест на колокольню. Фотографии этих этапов возрождения храма впечатляют.
Когда я был в Давыдово первый раз, прошлым летом, и похвалил мелодичный звон колоколов, меня повели на колокольню и показали висящие там… старые газовые баллоны. «Просто батюшка их в терцию нарезал», – пояснили мне. Да, батюшка хорошо разбирается в музыкальных инструментах – ведь настоятелем храма стал… отец Владимир Климзо. Он был рукоположён в 2005 году. Но хронология удивительных событий в селе Давыдово на этом далеко не кончается.
В том же 2005 году был образован фольклорный ансамбль «Улейма», в котором участвовала и молодёжь Давыдова, и живущие в окрестных деревнях. Кстати, ансамбль, поехав для пробы поучаствовать во всероссийском фестивале в Санкт-Петербурге, нечаянно занял там первое место. В начале 2006 года в храме были возобновлены регулярные богослужения. Весной на ферме завели стадо коров, потом появились и овцы. Летом первый раз провели лагерь для семей с детьми-инвалидами. Осенью начал работать приходской детский сад – чтобы мамы могли свободнее заниматься интересными делами. Началась работа с неблагополучными подростками: своего рода интернат, только с полноценной жизнью в общине. В мае 2007 года вышел первый номер приходской газеты «Преображение». Сейчас она рассылается по всей России – бесплатно, тем, кто заинтересован. Летом провели второй лагерь для детей-инвалидов. В августе открылась восстановленная трапеза. В ней стали готовить на всю общину. Там же стали питаться и приезжающие в лагерь. Осенью, на основе ансамбля «Улейма», был создан Центр традиционной культуры, где собирают, осваивают и внедряют в жизнь общины то, что копилось в народе веками. Завели двух лошадей – для иппотерапии, очень полезной детям-инвалидам. Летом 2008 года провели третий лагерь. Стали приглашать волонтёров, их нашлось немало: взрослые, молодёжь, подростки, помогающие жить активной общинной жизнью детям-инвалидам. Восстановили сельский водопровод. Осенью начала работать приходская начальная школа. Пусть ребят поначалу оказалось меньше, чем взрослых, приходящих их учить, это пока…
Что сравнить здесь с приподниманием автомобиля? Восстановление огромного храма? Или цепочку дел, невероятно масштабных для небольшой общины?.. Или дело вообще не в сравнениях?..
В этом году в Давыдово провели пятый лагерь для особых детей. Как и в прошлый год, я вёл здесь литературную студию «У храма» (у храма – потому что занимались мы в трапезной, а она совсем рядом, но не только поэтому). Жил я в одной из комнаток одного из лагерных вагончиков. В остальных комнатках и вагончиках жили мамы с детьми (были и папы, но мало). О них, о мамах, которые могут куда больше, чем приподнять автомобиль, мне хочется рассказать. Лучше бы обо всех, но хотя бы о некоторых.
В комнатке справа от меня, если стоять лицом к храму, который был виден из окна в своей восстановленной красе, жил с мамой семилетний Женя. Он почти не говорил: задержка умственного развития, глубокий аутизм… Когда маме приходилось выходить на несколько минут из вагончика, её всё время встречали сюрпризы: что-то пролито на кровать и на одежду, что-то порвано, что-то сброшено, что-то разбито. В лагерных условиях это непременно означало кучу дополнительных хлопот, и мама пеняла Жене – пеняла без всякого раздражения, объясняя сотый и тысячный раз одно и то же, одновременно обволакивая его сердечностью и пониманием. Когда шёл дождь или Женя был простужен, она терпеливо учила его буквам, читала книжки, пела песенки. Её Женя жил буквально в коконе любви, жил настоящей жизнью, особенно здесь, в Давыдово, и его тяжёлые диагнозы уходили куда-то в тень… В этом была и важная доля участия Жениного папы, поддерживавшего маму своими звонками.
В комнатке слева одна семья сменила другую, и я поначалу не видел, кто там поселился. Слышал только возбуждённое громкое клокотание невнятных звуков подросткового голоса. Потом познакомился. Это был Алексей, Лёша, шестнадцати лет. Он почти не слышал и вместо речи мог издавать лишь набор звуков, так что на людях почти всё время молчал. Это не препятствовало ему в комнатке непрерывно выяснять отношения с мамой – громко и напряжённо. Выяснять было что, потому что вёл он себя бурно и неадекватно, устроить в комнате полный хаос было для него делом нескольких минут, и на маму он гневался по мельчайшему поводу. Кроме тяжёлой больной психики, он, на мой взгляд, был ещё и просто развинчен до предела, но дома Лёша живёт лишь с мамой и бабушкой, и подвинчивать его некому. Мама пыталась, но мешала та любовь к сыну, без которой невозможно было бы прожить эти шестнадцать лет и которая дала возможность ему вырасти энергичным, стремительным и по-своему счастливым. На соревнованиях «Весёлые старты», где в командах были перемешаны все дети и подростки, независимо от их «особости», я с удовольствием вручил Алексею грамоту «Самому быстрому».
В вагончике напротив нашего жил Владик, мальчик десяти лет, загадочный, как все глубокие аутисты. Его неукротимо влекло к воде, и мама разрешала ему залезать в любой безопасной водоём, разрешала играть жидкой грязью в лужах, прекрасно зная, какие стиральные последствия это означает для неё самой. И всё время то же самое невообразимое терпение, внимание и готовность помочь, поддержать, прийти на помощь в затруднении… на протяжении десяти лет. Приподнять автомобиль можно, а каково держать его, не давая упасть, – семь, десять или шестнадцать лет?..
Надо сказать ещё о героической маме Сони, которая шестнадцать лет свою маму «мужилит», есть в её особом мире такое слово, которое означает не только любовь и ласку, но и неслабые укусы. Соня мечтает говорить, но пока лишь пишет, да и то с чьей-нибудь поддержкой (чаще всего с маминой). Пишет замечательные стихи, сказки, афоризмы… если позволяет состояние. В это лето состояние было тяжёлым – для Сони, а значит тем более для мамы, на которой и общение с ней, и уход, и бесконечное терпение, и постоянное извлечение от того закукливания, к которому тяготеет аутизм. В Давыдово это легче, чем где бы то ни было, – и всё равно бесконечно трудно.
Надо сказать и о необычных родителях Гоши – колясочника с тяжёлыми последствиями детского церебрального паралича. Ему двадцать четыре года, он не может ни одним пальцем даже нажать на клавишу компьютера, но он весёлый и жизнерадостный юноша. Эти весёлость и жизнерадостность, конечно, как на мощном фундаменте, базируются на двадцатичетырёхлетних родительских усилиях. При этом мама – практикующий психолог, отец – математик и философ, разработавший специальный шлем с подобием клюва, позволяющий Гоше пользоваться клавиатурой с помощью движений головы!.. И Гоша пишет стихи и рассказики, наполненные той же жизнерадостностью, которую видишь на его лице.
И ещё одна семья. Антон – подросток немного младше Лёши, но ему не суждено быть самым быстрым. Сквозь толстенные стёкла очков он видит лишь смутные контуры предметов. Он почти не слышит, не говорит. Он ходит, с маминой поддержкой, но ДЦП затруднил все движения до предела. Мама с ним привыкла быть неотлучно. Впрочем, в Давыдово много волонтёров, которые стараются хоть на какое-то время взять на себя заботу о каждом особом ребёнке, дать маме какую-то передышку. Которую большинство мам использует, чтобы, в свою очередь, присмотреть за чьим-то ребёнком.
– А папа у вас есть? – осторожно спрашиваю при случае маму Антона.
Осторожно, потому что папы чаще не выдерживают многолетнюю «тяжесть автомобиля» и оставляют мам бороться за ребёнка в одиночестве. Но Антошина мама расцветает улыбкой.
– Есть… Он даже нас сюда посылать не хотел. Говорит: «Антончик – он же нежный, как цветочек. Не будет ему там плохо?..»
Свидетельством того, что плохо не было, стала для меня сценка у костра. Антон сидел у костра, погрузившись в себя, а неособые ребята, обычные волонтёры, жарили в огне кусочки хлеба, наткнув их на палочки. И пятилетняя девочка из волонтёрской семьи, без всяких подсказок, немного поколебавшись (уж очень аппетитно поджарился её ломтик), подошла к Антону и вложила эту вкуснятину в его руку. Мальчик недоверчиво ощупал маленькую ручку и поднёс угощение ко рту. Ему было необычно хорошо.
Слово «инвалиды» к этим особым детям никак не подходит. Каждый из них по-своему «валид», по своему несёт свой дар жизни. Для них это нелёгкий дар, требующий постоянных усилий, постоянного преодоления. «Люди преодоления» подходит к ним гораздо больше. И ещё больше – к их родителям, полным любви, непрестанного внимания и терпения. Много лет держать эту тяжесть, грозящую расплющить твоего ребёнка, – это, кажется, неизмеримо труднее, чем приподнять автомобиль. Это их героическая судьба и это вопрос к каждому из нас: а ты можешь, ты готов так любить, если судьба бросит тебе вызов? Или хотя бы помочь тому, кто этот вызов принял?..