Ах, какой посаж!{1}
13 декабря 1859 года запишется неизгладимыми чертами в истории русской словесности. Этот день доказал неоспоримо, что правила языка и слога действительно занимают во всех наших общественных вопросах первое и важнейшее место. – На язык, слог и даже шрифт устремляется всеобщее внимание; они делаются предметом гласных обсуждений, на которые стекаются многие сотни образованных людей – цвет нашего общества. О, какое великое дело язык, слог и шрифт!.. Мы убедились в этом, сидя в зале Пассажа 13 декабря сего года!..
Читателям нашим, конечно, известно из газет, что 13 декабря происходил в зале Пассажа литературный турнир между гг. Перозио и Смирновым. Но, может быть, не всем известна сущность и цель турнира…
«Помилуйте! За кого же вы нас принимаете, – восклицают читатели (не бывшие на знаменитом заседании). – Разве мы ничего не читаем, разве не интересуемся общественными вопросами или не умеем понимать того, что читаем?.. Разве не ясно высказана была цель устного состязания в вызове г. Перозио, в 261-м номере «С.-Петербургских ведомостей»? Г-н Перозио обличал Общество русского пароходства и торговли, а г. Смирнов защищал его; оба вооружались цифрами и фактами, и оба объявляли, что цифры и факты противника произвольны. Тогда г. Перозио и сказал: «Этак мы будем, пожалуй, спорить до бесконечности и все-таки не объясним публике настоящего положения дела. Но еще масса публики, положим, не так сильно заинтересована нашим спором, чтобы добиваться во что бы то ни стало – узнать, кто прав, кто виноват. Есть еще довольно обширный круг людей, интересующихся специально тем делом, о котором мы рассуждаем; это – акционеры Общества русского пароходства и торговли. Мы с разных сторон приступаем к ним, и я говорю: ваше дело идет плохо, а г. Смирнов говорит: напротив, – оно идет отлично… Оба мы подтверждаем свои уверения фактами и цифрами; но этой письменной полемики очень недостаточно для полного уяснения дела, и акционеры, не имеющие под руками всех данных, какие можем иметь мы, продолжают оставаться в недоумении, чему верить. Чтобы окончательно разъяснить дело, чтобы рассеять это недоумение, чтобы решительно убедиться и убедить других, каково же, наконец, положение дел Общества пароходства и торговли, – нам лучше всего сойтись и объяснить словесно, в присутствии посредников и публики. Тогда в несколько часов мы выскажем гораздо больше, нежели могли бы написать, споря друг с другом, в несколько месяцев, – и дело объяснится. Я готов публично доказывать свое положение, – что дело нехорошо, г. Смирнов пусть доказывает, что оно хорошо…» «Вот что говорил г. Перозио, – прибавляют читатели, – неужели же после этого еще вы полагаете, что у нас недостанет здравого смысла сделать вывод: цель состязания г. Смирнова с г. Перозио заключалась в том, чтобы раскрыть настоящее положение дел Общества русского пароходства и торговли».
«О, наивность! О, Аркадия! – восклицаем мы… – Да с чего же вы это взяли, почтенные читатели? На каком основании вообразили вы, что тут речь идет о делах? С какой стати примешали вы тут какое-то Общество русского пароходства и торговли?.. Вы ужасно ошиблись, понявши дело в таком виде. Вы сами сочинили слова, приписанные вами г. Перозио…»
«Однако же позвольте, – прерывают читатели. – Вот вам подлинные слова г. Перозио из 261-го номера «С.-Петербургских ведомостей». Прочитайте:
Тут дело еще не в массе читателей; мы спорим в виду читателей, так сказать, специальных, под которыми я понимаю акционеров Общества русского пароходства и торговли. Людям этим, положившим свои капиталы в предприятие и ожидающим от него великих и богатых милостей, мы доказываем: я – что дела Общества в плохом положении и что г. директор-распорядитель сообщает публике самые неверные сведения о ходе их; вы – что все это идет прекрасно и что я бессовестно лгу. У нас обоих в руках цифры, мы обвиняем, по-видимому, неголословно. Итак, гг. акционеры общества должны стоять между страхом и надеждою; так не лучше ли разом – или уничтожить этот страх, или рассеять надежды? Перепискою или печатною полемикою мы никогда не уясним как следует дела, да и, согласитесь, – надоедим читателям и собьем окончательно с толку акционеров, чего – не знаю, как вы, г. Смирнов, а я решительно не желаю. По-моему, вопрос об обвинении кого-нибудь в недобросовестности или неправильности действий и т. п. – вопрос юридический; так почему бы нам не применить здесь систему гласного судопроизводства, которого все мы так добиваемся?
«Вот слова г. Перозио, – продолжают читатели, не бывшие в заседании, – как же можно понимать их, как не в том смысле, который мы в них нашли? Обратите на них внимание, разберите их: ясно, что г. Перозио желает раскрыть дело, объяснить, подтвердить и дополнить свои показания, разрешить сомнения, которые могли быть возбуждены его статьями, и пр. Устное объяснение предположено им как продолжение полемики о делах Общества русского пароходства и торговли, взамен тех новых статей, которые мог бы он, равно как и г. Смирнов, писать до бесконечности по этому предмету…»
Некоторым может показаться справедливым вывод провинциальных читателей. Может быть, он и действительно имеет некоторую основательность с точки зрения деловых людей. Но мы в качестве чистых литераторов никак не можем признать в нем ни капли основательности… Мы не знаем, как доказать свое мнение; но подражая г. Серно-Соловьевичу{2}, не унываем и кричим очень громко: «Дело в том, господа читатели, что в статье г. Перозио нет именно тех слов, какие вы говорите. О дополнении показаний, о представлении защиты дела – там не сказано, а сказано только: «Я готов доказать всю истину показаний, деланных мною до сих пор…» Мы должны придерживаться буквы того, что написано… А те заключения, которые вами, читатели, представлены, – вы сами вывели. Верно ли вы их вывели, – это другой вопрос, который сюда не входит; а главное то, что в статье г. Перозио нет тех слов, которые вы говорите… Следовательно, вы неправы…»
Отделавшись, таким образом, от читателей, мы чувствуем, что у нас на душе стало легче. Мы проникаемся великодушием и говорим (опять подражая г. Серно-Соловьевичу): несмотря на то, что мы вас совершенно разбили, читатели, – вы признаетесь правыми. Действительно, первоначально в статье г. Перозио мог быть тот смысл (и даже, по правде говоря, не мог не быть), – что устное объяснение назначается для удобнейшего раскрытия положения дел Общества пароходства и торговли. Но видите ли, в чем дело, аркадские наши читатели. Нужны были посредники для состязания: г. Смирнов пригласил В. А. Жемчужникова, Н. А. Серно-Соловьевича и В, И. Шульца; г. Перозио пригласил – В. А. Полетику{3}, Г. З. Зубинского и П. В. Соловцова. Президентом заседания, или суперарбитром, как сказано в программе, приглашен быть Е. И. Ламанский. При самом объявлении о выборе посредников г. Смирнов, неизвестно по каким причинам, перенес спор в сферу более возвышенную и более достойную ученых и литературных деятелей, принявших участие в деле. Г-н Смирнов объявил, что, собственно, спорить не о чем, предмет бесспорный, но что он желает сделать г. Перозио публичный экзамен в первых четырех правилах арифметики. Для этого он обещал вооружиться: отчетом общества, статьею г. Новосельского и «Арифметикой» Меморского[1]{4}. Отчет и статья, очевидно, нужны были затем, чтобы было – откуда брать задачи для г. Перозио; «Арифметика» же Меморского… для того, вероятно, чтобы г. Смирнову справляться в ней, если что позабудет… Иначе ее незачем было бы и брать: ведь ученикам на экзамене не позволяется в книжку заглядывать… Впрочем, это мы мимоходом только заметили; г. Смирнов объявил себя экзаменатором, – так, разумеется, ему и книги в руки… Но главное для нас – следующие соображения, которые сейчас же и докажут ошибку читателей, предполагающих, что в Пассаже 13 декабря собирались толковать о деле.
Всякий согласится, что учебник Меморского имеет весьма слабое отношение к деятельности Общества русского пароходства и торговли. Что он за документ? Какие в нем данные о делах Общества? Ясно, что уже в самом «Ответе на вызов» г. Смирнова указывается другая цель состязания, не материальная, не меркантильная, а высшая, ученая. Вопрос перенесен в сферу первых четырех правил арифметики; что же касается до дела, то о нем и говорить не стоит, по мнению г. Смирнова. Он находит странным, что г. Перозио хочет еще каких-то устных рассуждений, и приглашает всех желающих быть свидетелями публичного экзамена г. Перозио, но никак не рассуждений о делах.
Могут сказать, что ведь вольно же было г. Смирнову понять дело таким образом. Могут заметить, что такой оборот дела даже не делает особенной чести г. Смирнову, потому что доказывает его несостоятельность в вопросе о деле, которое взялся он разбирать. Если бы он знал дело, скажут наивные читатели, – то должен был бы ухватиться за случай разъяснить его. В вызове г. Перозио была, конечно, фраза и о том, что он будет доказывать свои прежние положения; но весь смысл вызова говорил в пользу прений о положении дел Общества. И ежели г. Смирнов весь этот смысл оставил в стороне, а придрался лишь к одной фразе в вызове г. Перозио, то он доказал этим, что не пошел далее «Арифметики» Мсморского. Но в таком случае ему вовсе не следовало браться за указание неверностей в статьях г. Перозио, или взяться, но тут же и объявить, что самого дела он, г. Смирнов, не понимает и не может сказать, прав ли г. Перозио в сущности, а только хлопочет о восстановлении попранных прав арифметики в качестве школьного учителя. Тогда г. Перозио, конечно, не стал бы и вызывать его на спор, потому что смешно же прибегать к гласному судопроизводству и решать по большинству голосов, что, например, 35–5 = 30…
Все это, может быть, и правда. Но дело в том, что не один г. Смирнов, а и сам г. Перозио склонился потом на то, чтоб предметом прений сделать арифметику. Если бы он хотел действительно рассуждать о делах, то он, конечно, на приведенный выше ответ г. Смирнова должен был бы возразить так: «Я вам предлагаю объяснить и доказать публично мои показания, во избежание дальнейшей полемики; а вы в ответ на это бросаете мне в лицо пошлые и оскорбительные остроты – или умышленно, или по недостатку сообразительности не понимая, чего я хочу. Честь имею вам объявить, что экзаменоваться у вас из первой части арифметики я считаю совершенно ненужным, а приглашать на это публику – унизительным, не столько для меня, сколько для вас и для нее. Ответ ваш я принимаю за уклонение от серьезного, публичного рассуждения и вследствие того имею право взять назад свой вызов до тех пор, пока вы не выкажете большей вежливости и благоразумия. Что же касается до ваших оскорбительных фраз, относящихся лично ко мне, то о них мы с вами можем объясниться и без публики».
Так, без сомнения, ответил бы г. Перозио, если бы он имел намерение рассуждать о делах; по крайней мере всякий согласится, что именно такой ответ предписывается человеку в подобных случаях всеми правилами чести и благоразумия. Но г. Перозио весьма скромно напечатал в 267 № «С.-Петербургских ведомостей», – что он «с должною благодарностью принимает согласие г. Смирнова выступить на публичный спор с ним для окончательного решения вопросов, изложенных в протесте его против статьи г. Новосельского». Здесь еще есть упоминание об окончательном решении вопросов; но из самого согласия г. Перозио видно, что он и сам уже начинает смотреть на вопрос не с деловой, а с литературной точки.
Вслед за тем дело повертывается уже решительно в пользу словесности. Да и нельзя иначе: в числе посредников находился г. Серно-Соловьевич, из уст которого (как мы уже замечали недавно) так и вырезывается красноречивый карамзинский стиль… Сей юный литературный деятель не мог оставаться, и не остался, – как видели мы в заседании, – равнодушным к вопросам стиля и даже шрифта. И его ревности благоприятствовала вся программа состязания. Целью ее была постановлена – «поверка г. Смирновым фактов, цифр и выводов г. Перозио в статье «Протест против статьи г. Новосельского»«. Из этого ясно, что не только сам г. Перозио, но и его посредники согласились смотреть на состязание как на чисто ученый и литературный спор. Даже больше – они согласились смотреть на все дело как на урок из арифметики, данный г-ну Перозио, самим его посредникам и всей публике. Иначе – зачем тут замешалось бы личное присутствие г. Перозио, зачем даже посредники? Статья г. Перозио напечатана; г. Смирнов возразил на нее тоже печатно. Дело все в цифрах и положительных данных, да и не в изменении их, а в простой арифметической поверке… На что же тут нужен г. Перозио? Просто бы пригласить как можно больше народу, да и прочесть им лекцию о недобросовестности г. Перозио и о слабости познаний его в арифметике. Да, пожалуй, и этого не нужно было, потому что на устное совещание нельзя же пригласить столько народу, сколько найдется читателей для статей, напечатанных против г. Перозио… Очевидно, что присутствие г. Перозио нужно было только в двух случаях: или – ежели он и его посредники могли в подкрепление своих прежних показаний представлять новые объяснения, данные и соображения, – но этого не было; или же в том случае, если ему следовало прочесть наставление относительно занятий арифметикою, – это и было, как положительно заявлено и в «Ответе» г. Смирнова и в самом начале «Условий» состязания.
Конец ознакомительного фрагмента.