Побег
Дождь помогал нашему побегу… Мы бежали сломя голову, не обращая внимание даже на мясо, выдираемое из наших тел колючей проволокой…
Солнце еще не вышло из-за горизонта, когда мы уже покинули зону…
Самый молодой из нас, Слон, радостно пожимал всем руки, хотя мы еще окончательно не почувствовали свободы…
Старый Ешка тревожно молчал и постоянно щурился… Годы проведенные на урановых рудниках превратили его в полуслепого крота…
Овчарка пущенная по нашему следу была тут же убита стальным полотном от сварки и заботливо схвачена за лапы, и унесена нами в лес…
Мы прошли не одно болото и только к полудню расположились на берегу какой-то лесной речушки, и сразу же развели костер, и освежевав собаку, как следует изжарили в ее на углях…
Наспех проглоченная и не до конца прожаренная, она все же распространила по всему телу то самое драгоценное тепло и блаженство, какое я уже не ощущал несколько лет… Правда, собаки хватило ненадолго и уже к вечеру мы были опять голодны… Дикие звери, как назло не ловились…
Огромные полчища комаров густым покрывалом ложились на наши тела и даже сквозь промокшую от пота ткань жалили нас нещадно своими кровососущими иглами…
Слон уже гнусно стонал и все уже откровенно презирали его за навязчивую и ничем прикрытую слабость, в которой боялись признаться сами себе…
Через неделю лютого голода мы стали тянуть жребий…
Никто не хотел умирать, но все мы страшно хотели жрать…
Жребий достался Слону… Он так сильно испугался, что тут же побежал от нас по трясучему болоту, пока не провалился в него и полностью не завяз, исчезая в его бездонной хляби с безумными криками…
Мы же с глубочайшим сожалением раздумывали о нашей драгоценной пропаже…
Ночью я проснулся от внезапного шороха с потрескиванием старых лежалых сучьев… Кто-то явно и хитро крался ко мне, держа в руках все то же самое стальное полотно от сварки…
Я тихо уполз со своего места под густую ель, а потом вскочил и побежал…
Дикие крики огласили темную чащу… Вскоре я был уже далеко…
Страх сделал меня легким оленем… Я перепрыгивал с кочки на кочку, совершенно не ощущая своего веса…
Потом я полз уже на брюхе по мшистым дрожащим бугоркам, сквозь которые рос один только болотный мирт да багульник…
Через несколько дней я все же сумел добраться до железнодорожной станции и сел в товарняк…
По пути вагоны часто проверяли и мне приходилось зарываться то в песок, то в уголь, но было лето и было тепло…
Ближе к осени я добрался до дома и меня тут же арестовали…
Мать от радости, увидев меня, умерла, а за побег мне добавили еще два года…
Оказавшись снова на зоне, я узнал, что, не поймав меня, они съели старого Ешку, а потом, когда их тоже арестовали и доставили на зону, то их всех до одного убили свои же…
Но меня опять почему-то тянет на побег, скоро будет лето, а душа всегда рвется на свободу, и ее не остановит ничто, никакие страхи, быть убитым или съеденным как Ешка…