Любовные истории. Глава 2. Вдохновляющая любовь (Е. А. Останина)

Множество людей мира искусства – поэтов, писателей, живописцев, скульпторов, режиссеров могли создавать свои шедевры, только тогда, когда чувствовали вдохновение. Источником вдохновения для них являлись их возлюбленные. Именно благодаря им мы сегодня можем наслаждаться выдающимися поэмами, песнями, романами, живописными полотнами и другими шедеврами мирового искусства, которых без них могло и не быть.

Легенда о Шах-Джахане и его возлюбленной Мумтаз. Пожертвовать короной ради любви

Согласно легенде, Шах-Джахан встретил свою возлюбленную на базаре. Девушка была настолько красива, что деревянные бусы, которые она продавала, показались принцу великолепными бриллиантами. В действительности Арджуман, именно так звали прекрасную девушку, была дочерью ближайшего визиря падишаха и племянницей его жены.

Любовь принца была настолько велика, что он не хотел расставаться со своей женой ни на минуту, поэтому Арджуман всегда сопровождала его во всех походах, а после того, как Шах-Джахан потерпел поражение в борьбе против своего отца, она отправилась вместе с ним в ссылку. Арджуман получила новое имя Мумтаз-Махал, что означало «избранница дворца», однако большинство подданных называли ее Тадж-и-Махал, то есть «венец дворца».

Даже когда любимая жена забеременела, Шах-Джахан велел ей идти следом за ним с караваном прислужниц. Тяготы походной жизни не могли не отразиться на здоровье Арджуман, и она умерла при родах. Перед смертью она призвала своего возлюбленного и взяла с него обещание никогда больше не жениться и возвести в ее честь такой мавзолей, равных которому нет на Земле.

Строительство роскошного мавзолея длилось в течение 22 лет. По приказу Шах-Джахана его стены были выложены сердоликом, бирюзой, ляпис-лазурью, кораллами, жемчугом и малахитом, а внутренние ширмы вылиты из чистого золота и инкрустированы огромными драгоценными камнями. Согласно преданию, после того как строительство было завершено, император приказал отрубить архитектору руки, дабы тот не смог в дальнейшем возвести подобный дворец.

Архитекторы задумали напротив Тадж-Махала возвести мавзолей самого Шах-Джахана из черного мрамора. Оба сооружения должны были соединяться ажурным Мостом вздохов, воплощением вечной любви. Император настолько увлекся строительством, что забыл о государственных делах. Однако его сын Аурангзеб, храбрый воин и жестокий исламский фанатик, оказался куда более честолюбивым. Он уничтожил своих братьев, а отца заточил в Красную башню города Агры. К полуослепшему старику не пускали ни друзей, ни родных. Из вещей у него было лишь серебряное зеркало, в котором он жадно ловил отражение минаретов Тадж-Махала, последнее пристанище той, чье тело уже обратилось в прах. После смерти Шах-Джахана по приказу Аурангзеба перенесли в Тадж-Махал и захоронили без почестей. Саркофаги и по сей день находятся в нижнем, сводчатом помещении, куда свет проникает через дверной проем верхнего вестибюля. Лучи отражаются в полированном саркофаге Мумтаз, так что он кажется живым. Саркофаг ее возлюбленного примостился в тени, словно наслаждаясь, как и при жизни, светом, исходящим от прекрасной возлюбленной.

Элоиза и Абеляр

Пьер Абеляр и Элоиза Фульбер – эти имена, ставшие символом вечной любви, известны всем.

Пьер Абеляр родился в 1079 году в небольшом городке в Бретани. Получив домашнее образование, Пьер с благословения отца отправился в Париж. Уже в ту пору «город огней» считался духовным центром Франции и как магнитом притягивал к себе самых умных и талантливых людей со всей Европы.

Приехав в Париж, Абеляр поселился в знаменитом Латинском квартале. Кстати, такое название квартал получил потому, что приезжавшие со всех стран Европы студенты разговаривали между собой на одном, понятном им всем языке – латинском. Большинство молодых людей посещали монашескую школу, расположенную рядом с собором Нотр-Дам. Абеляр записался в школу при Нотр-Дам и вскоре возглавил ее.

Надо сказать, что Пьер не страдал от излишней скромности и открыто, не стесняясь, называл себя «единственным стоящим чего-то на Земле философом». И был прав. Он являлся великим человеком своего времени. Им восхищались мужчины, его боготворили женщины. Он упивался своей славой и даже не подозревал, что буквально в 500 метрах от того класса, где он читал студентам нравоучения, жила Элоиза. Его любовь. Его судьба. Его жизнь.

Она была младше Абеляра на 20 лет. Осиротев еще в раннем детстве, Элоиза воспитывалась в доме своего дяди – каноника Фульбера. Кстати, на этом домике для священнослужителей, расположенном на территории храма, до сих пор сохранилась надпись: «Здесь жили Элоиза с Абеляром. Искренние возлюбленные. Драгоценные образцы для подражания. Год 1118». Элоиза воспитывалась в женском монастыре Святой Марии, который в те времена славился тем, что там жили несколько монахинь, обладавших великой эрудицией. И Элоиза к 14 годам не только читала, но и свободно говорила на латинском, греческом и древнееврейском языках, что, по словам Абеляра, «уже никак не укладывалось в голове».

Как-то раз каноник Фульбер пригласил Абеляра к себе домой с целью продемонстрировать великому философу два своих бесценных сокровища: обширную библиотеку и эрудированную племянницу. Увидев Элоизу, Абеляр влюбился в нее с первого взгляда и, как говорится, решил ковать железо, пока горячо, в тот же день попросив Фульбера сдать ему внаем комнату. При этом Абеляр пообещал не только вовремя оплачивать жилье, но бесплатно заниматься с Элоизой.

«Вначале нас соединила общая крыша, а потом уж жаркие сердца, – писал впоследствии Пьер Абеляр. – Под предлогом занятий мы целиком отдавались любви; уроки для нас стали лишь теми минутами, когда нас влекла друг к другу таинственная, непреоборимая сила; в наших беседах сухие ученые слова вытеснялись нежными и любовными, объяснения трудных мест в текстах откладывались из-за страстных поцелуев…»

А Элоиза вторила ему в своих письмах: «Есть ли на всем свете хоть одна королева или принцесса, которая не завидовала мне?».

Элоиза не только преклонялась перед великим ученым и мыслителем Абеляром, она любила этого мудрого, красивого, обаятельного и ласкового мужчину. Она подчинялась его малейшему капризу и готова была пойти на все ради любимого. Абеляр был влюблен в нее так же глубоко и страстно.

Но как ни пытались влюбленные держать в тайне свои отношения, вскоре все вокруг только и говорили об их связи. Элоизу открыто называли любовницей Абеляра, но она, как ни странно, этим только гордилась. Ведь именно ей, круглой сироте, Абеляр отдал предпочтение перед всеми знатными, красивыми женщинами. Весь Париж знал о том, что происходит в доме каноника Фульбера, кроме самого хозяина. Лишь по прошествии нескольких месяцев у него открылись глаза: однажды ночью Фульбер застал Абеляра и Элоизу в постели и, потрясенный увиденным, указал совратителю на дверь.

После разразившегося скандала лишенные возможности встречаться влюбленные тайно обменивались страстными письмами.

В одном из таких писем Элоиза с восторгом написала любимому, что вскоре станет матерью. Прекрасно понимая, что над ним и Элоизой снова сгустились тучи, Абеляр однажды ночью тайно проник в дом к своей возлюбленной и увез ее с собой в Бретань, где счастливая пара поселилась у дальних родственников Пьера. Дитя любви, мальчика, который вскоре появился на свет, Элоиза и Абеляр вынуждены были отдать на воспитание чужим людям. Ни мать, ни отец больше никогда не видели своего ребенка.

Однако Абеляру не давали покоя угрызения совести. «Я один виноват в несчастии Фульбера и нравственном падении моей возлюбленной Элоизы!» – часто восклицал философ. Он долго размышлял над тем, как избавиться от чувства вины и хоть как-то поправить положение. И вот полгода спустя после рождения сына он отправился к убитому горем канонику и попросил прощения за содеянное. Призвав на помощь все свое красноречие, Абеляр сказал, что больше всего на свете хочет жениться на Элоизе. Но у него было одно условие: их брак будет сохранен в тайне.

Но каково же было его изумление, когда его любимая категорически отказалась выходить за него замуж – ни тайно, ни явно! Абеляр был в недоумении: он впервые слышал, чтобы женщина с такой холодной рассудочностью выступала против ритуала, который все представительницы прекрасной половины человечества считают венцом своих желаний.

Он не хотел слушать ее аргументы, боясь узнать, что Элоиза разлюбила его. Но через некоторое время, не в силах больше томиться в неизвестности, Абеляр пришел к своей возлюбленной. То, что он услышал, повергло его в еще большее недоумение. «Какую славу принесу я тебе? – запальчиво говорила Элоиза. – Покрою тебя бесчестием и унижу как великого ученого?». Она живо нарисовала малопривлекательную картину скучной повседневной супружеской жизни: грязные, кричащие младенцы, мокрые пеленки, постоянные заботы о хлебе насущном. «Разве приземленные домашние хлопоты приличествуют такому великому философу, каким являешься ты, мой возлюбленный Пьер?»

И что самое интересное, выдвинутые Элоизой в споре с Абеляром убедительные аргументы на протяжении столетий были на вооружении у многих выдающихся личностей, видевших в браке лишь тяжкие оковы. Но, как ни странно, Абеляр был непреклонен: его не пугали ни унижения, ни шепот за спиной, ни заботы о пропитании, ни кричащие младенцы. Ничто не могло его заставить отказаться от женитьбы на любимой женщине.

И Элоиза, смирясь с его твердым решением, разрыдалась и произнесла пророческую фразу: «Нам ничего другого не остается, но подстерегающий впереди рок принесет нам такие страдания, которые по своей мучительности могут сравниться только с пережитой нами страстной любовью…»

Вскоре Элоиза и Абеляр обвенчались в присутствии нескольких близких друзей, давших торжественную клятву не разглашать тайну новобрачных. Через несколько часов после брачной церемонии они расстались: Абеляр возобновил курс лекций в университете, а Элоиза поселилась в монастыре Святой Марии.

Хотя разговоры о связи «великих грешников» немного поутихли, Фульбер так и не смог смириться с нравственным падением своей племянницы, которую совсем недавно боготворил. Месть, что задумал каноник, была ужасной. «Лучше бы они меня убили!» – говорил впоследствии несчастный Абеляр. Как-то ночью в дом философа вошли Фульбер и врач с медицинским сундучком.

Набросившись на спящего Абеляра, они привязали его веревками к кровати, после чего Фульбер задрал его ночную рубашку, а доктор раскрыл свой саквояж. Ничего не понимающий Абеляр увидел в руках хирурга скальпель и в ту же минуту потерял сознание от острой боли в паху… Стоит ли говорить, что эта жуткая экзекуция радикальным образом изменила жизнь влюбленных.

Абеляр подался в монашескую обитель и отослал несчастной Элоизе письмо, в котором потребовал, чтобы и она постриглась в монахини в Аржантее. «Да будет на то воля твоя!» – смиренно ответила Элоиза.

И можно было бы закончить на этом историю любви – всеохватывающей, земной, физической и такой короткой, любви, которая длилась всего два года… Но там, где оборвалась эта страсть, началась другая любовь – духовная: Абеляр и Элоиза любили друг друга и на расстоянии. И эта иная ипостась любви многим людям не только недоступна, но и непонятна.

Итак, Элоизе исполнилось всего 19 лет, когда она постриглась в монахини. Став аббатисой монастыря Аржантей, она была обязана подавать во всем пример своим сестрам и не любить никого, кроме Бога. Но ни молитвы, ни посты, ни вериги не могли убить ее любовь к мужу… Да и он, несмотря ни на что, так и не смог отказаться от Элоизы.

Абеляр стал часто ездить к жене в монастырь. И разумеется, его визиты вызывали у окружающих подозрение. На что Абеляр горестно восклицал: «Ненависть моих врагов такова, что, вероятно, не пощадила бы и самого Христа!». Он не раз признавался Элоизе, что боится за свою жизнь.

В 1141 году 60-летний Абеляр пешком отправился в Рим, чтобы лично предстать перед Папой Иннокентием II. По пути он останавливался в монастырях, чтобы немного отдохнуть и набраться сил. Но больному и немощному калеке, истерзанному, измученному жизнью и великой любовью к Элоизе старику уже ничто не могло помочь. 12 апреля 1142 года он умер, обретя наконец долгожданный покой – тот, которого он никогда не имел на грешной земле…

Весть о смерти любимого мужа сразила Элоизу. Она попросила привезти тело Абеляра в ее монастырь. Похоронив мужа, Элоиза ухаживала за его могилой 20 лет. Она тоже прожила 63 года.

В 1814 году останки Элоизы и Абеляра были перенесены в Париж и похоронены в одной могиле на кладбище Пер-Лашез.

Существует прекрасная легенда об этой паре влюбленных. Говорят, что в тот момент, когда в могилу к Абеляру опускали тело его возлюбленной Элоизы, он протянул к ней руки и обнял ее… Впрочем, никто не может с полной уверенностью сказать, кто из влюбленных первым простер руки – Абеляр или Элоиза. Это мог сделать каждый из них или оба вместе. Ведь никто не рискнет измерить на весах истории, чья любовь была сильнее. И можно ли вообще измерить силу этой всеобъемлющей любви?

Петрарка и Лаура

Знаменитый итальянский поэт, родоначальник гуманистического искусства эпохи Возрождения Франческо Петрарка и прекрасная Лаура – еще один пример возвышенной и беззаветной любви.

Петрарка никогда не был близок со своей возлюбленной, но через всю жизнь пронес прекрасное чувство истинной любви к ней. Его сонеты, канцоны, секстины, баллады и мадригалы на жизнь и смерть Лауры, опубликованные в сборнике «Книга песен», – есть не что иное, как лирический дневник, повествующий о печальном существовании поэта вдали от любимой.

Большую часть своей жизни Франческо Петрарка провел в сельской тиши, в одинокой, окруженной садом хижине (именно так поэт называл свое жилище) на берегу быстрого Сорга. Только здесь, в уединенной долине Воклюз, расположенной у речного истока, утомленный шумом и суетой Авиньона, этого современного многолюдного Вавилона, Петрарка находил успокоение.

Сильван – так называли поэта жители ближайших поселений. Как и Петрарка, это мифическое божество, напоминающее греческого Пана, любило лес и жило в уединении. Общее было не только в образе жизни, но и во внешнем облике: бородатый, в простой крестьянской одежде, состоящей из грубого шерстяного плаща с капюшоном, холщовой рубахи и штанов, Петрарка действительно напоминал Сильвана. Каждое утро, просыпаясь на рассвете, он отправлялся в странствие по окрестностям. И каждый раз природа щедро вознаграждала его за раннее пробуждение: зеленые лужайки, покрытые алмазными россыпями росы, изумрудная поверхность поросшего камышом быстроструйного Сорга, на противоположном берегу которого возвышались скалистые утесы, робкое щебетание птиц и шумные всплески резвящейся форели – все эти богатства начинающегося дня принадлежали только ему. И, обозревая красоты природы, вслушиваясь в звуки просыпающегося мира, поэт наслаждался своим одиночеством, своей свободой от лжи, наглости и подобострастия современного общества. В одном из своих автобиографичных стихотворений Петрарка писал:

Возможно, это уединение, в котором ранее также искали спасение Гомер и столь любимый поэтом Вергилий, было следствием той активной жизни, которую Петрарка вел в молодости. Будучи по натуре весьма любознательным, Франческо в юности часто путешествовал. Он побывал во многих городах и деревнях Франции, Фландрии и Германии и с годами все более и более страшился возвращения в родной Авиньон. Городская суета угнетала его, поэт находил успокоение только в деревне, где мог постигать извечную мудрость, возделывая свой чудесный сад.

Петрарку не страшили материальные проблемы, его финансовое положение было относительно стабильным, поскольку еще в молодые годы, приняв сан (но не став церковнослужителем), он мог получать высокие доходы от земельного владения и пользоваться прочими благами бенефиция.

Однако, как полагают многие исследователи творчества прославленного средневекового поэта, виной его одиночества была безответная любовь к прекрасной Лауре. Образ белокурой красавицы с черными, как ночь, глазами преследовал Петрарку на протяжении всей жизни.

Поэт впервые встретился с ней теплым апрельским днем на службе в авиньонской церкви Святой Клары. По иронии судьбы в этот же день 21 год спустя Лауры не стало: она умерла во время эпидемии чумы. Петрарка виделся с Лаурой всего несколько раз. Дело в том, что возлюбленная поэта была замужней женщиной, матерью 11 детей и вела праведный образ жизни. За годы их знакомства поэт и Лаура обменивались лишь мимолетными взглядами, не смея заговорить друг с другом.

Но даже брошенный украдкой взгляд красавицы воспламенял любовь Петрарки, Лаура стала для него дамой сердца, образцом физического совершенства и духовной чистоты. Поэт боготворил свою возлюбленную, гоня прочь от себя мысли о греховном прикосновении к ней.

«Всякая любовь начинается от взгляда», – говаривали древние мудрецы. Однако к божественной созерцательной любви способен лишь аскет, человек же чувственный стремится к обладанию возлюбленной, мечтает нежиться в ее объятиях. Поэт, если он настоящий поэт, принадлежит ко второй категории людей, наверное, поэтому Петрарку нередко попрекали земной, а не духовной природой его любви к Лауре. Ведь то, что предстает перед взором, есть тело, а не душа, следовательно, не вступая с дамой сердца в разговоры и не постигая тайн ее души, Франческо мог любить лишь ее земную плоть.

В ответ на эти обвинения поэт мог дать лишь один ответ: все зависело от целомудрия его избранницы, он же был готов любить ее как духовно, так и физически. Лаура осталась неприступной, как скала, даже слагаемые в ее честь сонеты и мадригалы, о которых она не могла не знать и которые, вероятно, услаждали ее самолюбие, не заставили женщину покинуть мужа и детей и стать любовницей поэта.

Постепенно Петрарка, все еще надеявшийся на благосклонность своей дамы сердца, осознал, что коварнейшей из всех человеческих страстей является любовь, ибо только она способна даровать и счастье, и горе. Несчастнейший из людей тот, к кому не испытывают взаимности, и, видимо, только она, безответная любовь, заставила поэта избрать путь странника, в котором, согласно Овидиеву рецепту, есть спасение от «сердечного недуга».

Но даже путешествия не исцелили Петрарку: образ любимой преследовал его повсюду. Единственным средством спасения должно было стать новое увлечение, причем настолько сильное, чтобы вытеснить из сердца и мыслей поэта любовь к Лауре. Стоит отметить, что чувственные желания не были чужды Петрарке, однако с юных лет он стремился побороть их. Еще до встречи с Лаурой поэт, тогда студент Болонского университета, впервые влюбился. Его избранницей стала преподавательница юридических дисциплин Новелла д’Андреа – образованнейшая для своего времени женщина, о красоте которой слагались песни. Она действительно была столь прекрасной, что ей приходилось укрываться за ширмой во время лекций, дабы не отвлекать внимания студентов от читаемого материала. Неудивительно, что юный Франческо влюбился в эту женщину, но она, естественно, не ответила ему взаимностью. Чувственные желания пробуждались у поэта и в последующие годы. Так, уже будучи знакомым с Лаурой, Петрарка побывал в Кёльне. Здесь было много красавиц, способных зажечь огонь в сердце любого мужчины, и влюбленный поэт уже готов был отыскать новую даму сердца, но прекрасный образ Лауры вновь затмил его разум и чувства.

Возвышенная любовь к этой женщине, ставшей его добрым и злым гением, вдохновила Петрарку на написание более трехсот лирических произведений, достойных высшей оценки литературных критиков.

Рассказывают, как однажды, утомленный долгой утренней прогулкой Петрарка заснул на лужайке и увидел прекрасный сон: перед ним в голубом платье, с перетянутыми алой лентой волосами стояла его возлюбленная Лаура. Ее изогнутые темные брови словно застыли в удивлении над большими продолговатыми глазами, на коралловых губах играла легкая улыбка. Красавица ступала так легко и грациозно, что казалось, будто она парит в утреннем воздухе. Протягивая к Франческо свои прекрасные ладони, кожа которых отливала молочной белизной, она произнесла заветные слова, которые так долго хотел услышать влюбленный поэт. Лаура призналась ему в любви, добавив, что избегала встреч лишь ради их общего блага и спасения. Но это был лишь сон, прекрасный сон… Тело женщины уже давно тлело в земле, а душа парила в небесах в ожидании влюбленного поэта. Проснувшись, Петрарка долго не мог понять, что это было, сон или видение. И тогда ему на ум пришли следующие строки:

Как ни странно, но многие современники поэта и некоторые исследователи его творчества подвергали сомнению реальность существования Лауры. Говорили, будто бы она была лишь порождением его пылкого воображения.

Однако есть веские доказательства того, что Лаура действительно жила в реальном мире, а не в фантазиях восторженного поэта, и первым из них можно считать пергаментный кодекс Вергилия.

Петрарка всегда носил с собой этот труд древнеримского автора, служивший ему одновременно и развлечением в часы досуга, и записной книжкой. На полях сохранились многочисленные заметки о прочитанных книгах, о памятных датах, встречаются также собственные размышления и наблюдения Петрарки. Но самой главной записью, сделанной поэтом на обороте первой страницы вергилиева труда, является та, что сообщает о встрече Франческо с прекрасной донной Лаурой де Нов, той самой Лаурой, что навсегда завладела его сердцем.

Кроме того, на протяжении долгих лет Петрарка хранил портрет своей возлюбленной, автором которого был авиньонский художник Симоне Мартини из Сиены. Об этом портрете Петрарка даже сложил стихи:

Еще одно изображение Лауры, которым поэт очень дорожил, было вырезано на облачном агате. Эту камею сделал авиньонский мастер Гвидо по личному заказу Петрарки, знавшего толк в старинном искусстве глиптики (резьбе по цветным природным минералам) и собравшего целую коллекцию античных гемм (изображений на камнях).

Стоит отметить, что поэт верил в чудодейственную силу гемм, считал, что они способны оградить от бед и несчастий, уберечь от сглаза, принести удачу и приворожить возлюбленную.

Идея сделать камею с портретом Лауры своим талисманом зародилась в голове поэта после того, как в его руки попала изготовленная из гелиотропа древняя гемма с изображением целующихся Амура и Психеи. Ему казалось, что, постоянно нося камею у самого сердца, он смог бы приблизить к себе недоступную при жизни Лауру. Эта мысль заставила Франческо отправиться в Авиньон.

Мастер Гвидо, изготовивший камею, постарался сделать каменный портрет похожим на оригинал. Говорят, будто Петрарка, увидев впервые камею с изображением Лауры, воскликнул: «Какая красота! Она будто живая, теперь сама Лета бессильна отнять ее у меня…»

В тот же вечер поэт, вдохновленный своим талисманом, написал сонет. На желтом листе ровным округлым почерком с едва заметным наклоном вправо были запечатлены прекрасные слова, напоминающие слова молитвы, воздающей хвалу Господу за то, что среди тысяч женщин он встретил ту единственную, которая навечно стала его дамой сердца:

Наверное, любя Лауру, Петрарка частенько проводил параллели между своим чувством и мистической любовью императора Карла Великого, рассказ о которой поэт услышал во время пребывания в Ахене. Согласно преданию, чувства к женщине, чье имя осталось неизвестным, настолько поглотили императора Карла, что, отстранившись от государственных дел, он посвятил всего себя возлюбленной. Ничто не могло отвлечь мысли правителя от этой женщины, пока она не умерла. Однако радость подданных была преждевременной, страстная любовь Карла обратилась на бездыханный труп. Не позволяя похоронить любимую, император проводил в холодной постели с ней все время; рыдая, он звал подругу, словно она могла ему что-то ответить. Никто был не в силах помочь безутешному правителю. В то время жил при дворе один первосвященник, святой человек, обладавший большими знаниями. Он видел спасение только в обращениях ко Всевышнему и проводил дни и ночи в самозабвенных молитвах. И вот однажды ему явился ангел и сказал: «Под языком усопшей таится причина неистовства Карла». Прокравшись в помещение, где покоился труп императорской возлюбленной, первосвященник вложил палец в ее уста и обнаружил под языком гемму, имеющую вид маленького колечка. Взяв талисман, спаситель бросил его в ближайшее болото. И тогда Карл Великий прозрел. Обнаружив в своей постели иссохший труп возлюбленной, он повелел похоронить его со всеми почестями.

Однако волшебное действие геммы на этом не прекратилось. Карл приказал построить на берегу болота прекрасный дворец с храмом и перенес туда столицу своего государства. С тех пор уже ничто не могло отвлечь императора от любимого места. Здесь, на берегу болота, его и похоронили. А может быть, и Лаура, которую боготворил Петрарка, была обладательницей волшебной геммы. Иначе чем можно объяснить столь необычную возвышенную любовь несчастного поэта?

Фра Филиппо Липпи. Украденное счастье

Фра Филиппо Липпи ненавидел монастыри, где так мало света, где нет места красоте и вдохновению. Тем не менее в монастыре он жил с раннего детства. Филиппо рано остался сиротой. Он не знал материнской ласки: его мать умерла при родах, а потом, два года спустя, скончался и отец мальчика. Он был купцом, но, к сожалению, крайне неудачливым, поэтому наследник остался без денег.

Некоторое время Филиппо воспитывала тетка, но она почти нищенствовала и чувствовала, что не в состоянии прокормить родственника. Поэтому, когда однажды монахи-кармелиты предложили ей пару монет за ребенка, она с радостью согласилась.

Получается, что Филиппо должен был испытывать чувство благодарности к монастырю и братии, что содержали его долгие годы, однако вместо этого он от всей души ненавидел эти толстые сырые стены и узкие окна, загораживающие веселый и ласковый свет солнца.

Монахи считали Филиппо тупым и неспособным к учению. Он совершенно не воспринимал ни псалмы, ни молитвы. Хоть бы работу какую-нибудь он выполнял! Так нет же, у него буквально все валилось из рук. Зато мальчик целыми днями тайком разрисовывал священные книги уродливыми человечками. Самое обидное, что монахи-кармелиты могли без труда узнать в этих маленьких чудовищах себя.

Филиппо часто били за эти безбожные рисунки, даже без еды оставляли, но тут он проявлял завидное упорство. Если не было под рукой карандаша, он мог рисовать чем угодно – угольком на стене или палочкой на земле. Как-то раз Филиппо раздобыл цветную глину и разукрасил весь монастырский двор. Братья-кармелиты были уверены, что теперь-то уж точно настоятель прибьет маленького негодяя, но вот что странно – отец-настоятель два часа, не меньше, все ходил по двору и внимательно подолгу разглядывал каждый рисунок. Особенно его потряс сюжет, на котором сам папа вручал отцу-настоятелю монастырский устав кармелитов.

О наказании и речи быть не могло. По приказу отца-настоятеля Филиппо купили красок и дали задание – срисовывать фрески кисти великого Мазаччо в капелле Бранкаччо.

Мазаччо до сих пор считался непревзойденным мастером. Еще не родился живописец, подобный ему. Мазаччо был убит в расцвете своего таланта завистливыми конкурентами, и ходили упорные слухи, что мастер заявил перед смертью, что еще вернется на эту землю в чужом теле. Он вернется и заявит о себе как величайший художник.

Наконец-то Филиппо получил возможность заниматься единственно любимым делом. Несколько лет он тщательно копировал фрески Мазаччо, изучая тайны мастерства своего великого предшественника, и наконец каждый мог сказать: Филиппо Липпи ни в чем не уступает Мазаччо.

О Филиппо стали сплетничать. Говорили, что дух Мазаччо вселился в него, оттого-то он и рисует, словно одержимый дьяволом. Эти слухи, распускаемые завистниками, тем не менее возымели совершенно обратное действие. У Филиппо Липпи сделалось модным заказывать картины. Наконец он стал пользоваться невероятным успехом у прекрасного пола, причем как у замужних дам, так и у молоденьких девушек. Сколько женщин перевидал мастер за всю свою жизнь, он, наверное, и сам не смог бы сосчитать. А уж как находчивы были его очаровательные клиентки. Им даже нравилось, что он – монах. Дамы обычно уговаривали его писать их портрет, а потом как-то само собой получалось, что он оставался у своей модели на ночь.

Филиппо обожал женщин. Он заметил, что они вдохновляют его на создание прекрасных картин. Филиппо чувствовал особенное желание рисовать только тогда, когда был влюблен, а влюблялся он часто. Причем чем больше женщин было в его жизни, тем больше нестерпимо юных и прекрасных Мадонн создавала его кисть.

Так Филиппо приобрел славу не только великолепного художника, но и завзятого сердцееда, одержимого красками и женщинами. У его мастерской всегда можно было увидеть прекрасных заказчиц, которые, улыбаясь и бросая на него многообещающие взгляды, просили написать для них очередную картину. Для монаха это, безусловно, грех – так любить женщин, но в них состояла настоящая жизнь Филиппо Липпи.

Сам Филиппо понимал, что он по натуре не монах, лишь по принуждению он несет этот ненавистный сан. Он неоднократно подавал прошения, но монастырь не торопился расставаться со своим нерадивым братом, ведь он неизменно отдавал десятину от заказов в кассу монастыря. А поскольку заказов у Филиппо было огромное множество, то терять его монастырю было по крайней мере неразумно. Тем более Липпи покровительствовали такие могущественные и знатные люди, как семья Медичи и Папа Евгений IV.

В 1456 году Фра Филиппо Липпи пригласили расписывать стены женского монастыря Святой Маргариты Прато, что в окрестностях Флоренции. В это время живописцу исполнилось уже 50 лет, но он продолжал пользоваться славой неисправимого ловеласа, и подобное обстоятельство крайне смущало настоятельницу. Перед приездом Липпи матушка предупредила сестер, что в их тихую обитель приезжает одержимый художник, а потому они должны держаться от него как можно дальше.

Прибыв в монастырь, Липпи понял, что ему предстоит выполнить весьма сложную задачу. Строение оказалось настолько темным, что было непонятно, как здесь можно различить краски. Филиппо даже не мог понять, кому понадобится его живопись, если в монастыре он не увидел ни одной нормальной женщины. Сколько он ни ходил по коридорам, видел только древних старух. Однако заказ требовалось выполнить. Но как? «Быть может, в их трапезной хоть немного посветлее?» – подумал Липпи.

Трапезная располагалась в сводчатом зале, но и в нее также свет проникал только через три небольших окошка. Здесь рисовать было тоже довольно проблематично. Липпи почувствовал досаду. Как можно находиться в этих затхлых стенах, когда на улице бушует весна, а холмы устланы молодыми виноградными лозами. Как не поймут эти монахи, что для вдохновения ему необходимы вино, солнце и женщины? Солнца здесь мало, вина совсем нет, а вместо женщин только старухи.

И тут Филиппо осенило. Его новая фреска непременно превратится в постоянное искушение для монахов, и он знает, как это сделать! В трапезной он изобразит пир Ирода. Когда монахи будут сидеть за своей скудной трапезой, их взоры станут дразнить роскошные кушанья библейского царя. Другая же стена превратится в искушение для старух-монахинь. Он нарисует там Саломею, тонкую, гибкую и ослепительно прекрасную. А на алтарной картине будет изображена юная Богоматерь, вся окутанная солнечным теплом, светом и нежностью. Вот только плохо ему придется без натурщицы. Как она оказалась бы кстати – молодая, тоненькая, золотоволосая… Но, увы… В этом монастыре вместо нежных созданий проживают только уродливые старухи.

Размышляя о своей новой работе, Липпи даже не подумал, что за ним могут подглядывать. А именно это и произошло. Уже довольно долгое время сквозь щелку в проеме дверей на него смотрела молоденькая девушка. Ее звали Лукреция Бути. Она всегда отличалась послушанием и покорностью. Отцом Лукреции был купец. К несчастью, он разорился и отправил дочь в монастырь. Лукреция опечалилась, однако перечить родительской воле не стала. Девушка надеялась, что со временем коммерческие дела родителя поправятся, и он сможет забрать ее отсюда домой. Но шло время, а дела синьора Бути так и не налаживались. Когда Лукреции исполнилось 17 лет, отец заявил, что дочь должна стать послушницей и с этим смириться. И снова Лукреция не сказала ни слова. Как же можно ослушаться старших! Вот и матушка-настоятельница предупредила, что в монастырь прибывает помешанный или бесноватый художник, от которого нужно держаться подальше. Лукреция знала, что нужно слушаться. Но ведь она не собирается с ним встречаться: только посмотрит одним глазком. Любопытство оказалось сильнее запретов.

Неожиданно для себя Лукреция надавила на дверь сильнее, чем предполагала, и та предательски заскрипела. Девушка испугалась. А вдруг этот бесноватый кинется на нее? Но ничего подобного не произошло. Она увидела перед собой обыкновенного спокойного мужчину. Его нельзя было назвать ослепительным красавцем, но и некрасивым он не был. Его очень красили мягкая добрая улыбка и спокойные ясные глаза.

Филиппо обернулся и увидел ее, модель, о которой мечтал. Юная и прекрасная, нежная и тонкая, она стояла перед ним, смущенно опустив глаза, а платок сползал с ее головы, отчего золотистые волосы рассыпались по плечам. Липпи показалось, что на мгновение сумрачная трапезная озарилась солнечным светом.

А Лукреция в ту же секунду бросилась бежать. Она остановилась, только захлопнув дверь своей кельи. Ей стало душно, и она чувствовала, как ее щеки пылают. Кругом было тихо, и только с улицы доносился бесконечный щебет веселых птиц и задорные голоса играющих детей. У Лукреции слезы навернулись на глаза. Она подумала о том, что у нее наверняка не будет детей, и сознание этого наполняло невыносимой горечью. В этот день на общей молитве девушка чувствовала себя как во сне. В первый раз она забыла, какими словами положено молиться…

А Филиппо в это время впервые подумал о том, что ему уже 50 лет, и это значит, что жизнь прошла окончательно и бесповоротно. Ему уже поздно влюбляться. Отныне он будет только писать портреты этих нестерпимо юных и прекрасных, недоступных для него девушек. И это все, на что он может рассчитывать…

Ну что ж, видно, так тому и быть, и Фра Филиппо Липпи направился к матушке-настоятельнице просить разрешения написать Лукрецию для алтарного образа Мадонны. Матушка долго колебалась, но потом все же заставила художника дать клятву, что он ничем не оскорбит послушницу. Филиппо поспешил заверить ее, что у него даже подобных мыслей нет в голове. Он и пальцем не тронет девушку. Мастер и в самом деле был далек от чувственности. В присутствии Лукреции он становился на удивление робким, даже лишний раз вздохнуть боялся!

Наконец алтарный образ был окончен. И вновь Филиппо обратился к настоятельнице. Теперь ему требовалось написать Лукрецию в виде танцующей Саломеи. Саломею он писал не в первый раз: папа уже заказывал ему однажды этот сюжет. Филиппо помнил, как в тот раз моделью для него служила первая красавица Флоренции. Но теперь, когда Филиппо видел перед собой Лукрецию, исполненную невинной грации, он ловил себя на мысли, что перед этой скромницей самая ослепительная женщина Флоренции просто дурнушка.

Безумная мысль завладела душой Филиппо: он решил, что освободит Лукрецию от этого убогого монашеского одеяния, ведь она достойна большего. Она должна носить только самые роскошные одежды. Еще в то время, когда Филиппо писал ее в виде Мадонны с младенцем на руках, он все время представлял, что это его ребенок.

Пока Лукреция позировала, Филиппо много говорил, как никогда в жизни. Он рассказывал ей о прекрасных городах и звенящих фонтанах, о платьях флорентийских красавиц, о том, как чудесно пахнут цветы и как шумят тенистые леса. Он рассказывал ей о мире, который он так любил и в котором так много солнечного света, радости и тепла. Лукреция, потрясенная, следила за его работой и вдруг промолвила, что ей тоже больше всего на свете хотелось бы увидеть этот мир. В тот же день они решились вместе покинуть монастырь, сбежать из него тайком. Это произошло во время празднования Выноса Пояса Пречистой Девы Марии. На торжество в Прато обычно съезжались со всей страны, и процессия паломников с бесценной реликвией медленно двигалась по узким улицам города. В такой толпе было легко затеряться, поэтому влюбленные без труда ускользнули от настоятельницы.

Через несколько дней беглецов настиг отец Лукреции. Он ругался и проклинал дочь за то, что та опозорила семью, решившись на связь с нечестивым грешником, известным своим распутством. Он кричал, что не даст дочери ни гроша. И тут обычно тихая и покорная Лукреция не послушалась отца. Ей было все равно, в богатстве или бедности жить со своим избранником; ей было безразлично, что он монах и, видимо, никогда не сможет на ней жениться. Она пренебрегла родительским проклятием.

Однако Филиппо больше всего на свете хотел официального брака с Лукрецией, и он принялся действовать. Первым делом художник написал письмо в родной монастырь, а потом отправил своему покровителю Козимо Медичи подарок – картину с изображением Мадонны. Эта Мадонна с лицом Лукреции благословляла весь мир. Растроганный Медичи обратился с ходатайством к Папе Пию II, и тот освободил Липпи от монашеского обета. Прошло 5 лет, прежде чем Филиппо смог наконец обвенчаться с украденной им Лукрецией.

К этому времени у них уже родился сын, которого Лукреция назвала в честь отца – Филиппино, то есть «маленький Филиппо». И счастливый Липпи бесконечно рисовал свою возлюбленную так, как он всегда мечтал – с младенцем на руках. Еще через несколько лет у супругов родилась дочь Александра.

В 64 года Филиппо Липпи неожиданно скончался. Он находился в это время в Сполето, где вместе с другом фра Диаманте выполнял очередной заказ. Однажды друзья решили после работы зайти в трактир и пропустить по стаканчику, но задержались там на неделю. Веселились семь дней, а на восьмой Липпи умер. В городе были уверены, что его отравил отец очередной обесчещенной им девушки.

Диаманте вернулся во Флоренцию один. Он даже не подумал отдать Лукреции половину денег за выполненный ее мужем заказ. Диаманте показалось соблазнительнее купить себе имение. Медичи пожелал перевезти прах Липпи во Флоренцию, но местные жители не согласились отдать его. До сих пор прах Липпи находится в местном соборе. Сторожа говорят, что по ночам в соборе кто-то тяжело вздыхает и стонет. Они уверены, что дух беспокойного Филиппо не может найти успокоение, тоскуя даже после смерти по своей обожаемой Лукреции и по родной Флоренции.

Виктор Гюго

В одном из своих писем к любимой знаменитый французский писатель Виктор Гюго утверждал: «Важнее всего на свете, важнее дочери, важнее Бога – твоя любовь». Кому же были адресованы эти невероятные и почти кощунственные слова?

В это время Гюго уже исполнилось 42 года, и он был знаменит во Франции, да и во всем мире. Его роман «Собор Парижской Богоматери» расходился невиданными тиражами, а пьесы «Эрнани», «Рюи Блаз» и «Король забавляется» не сходили с театральных подмостков. В то же время писатель считал, что его личная жизнь далеко не так благополучна, как литературное поприще.

Он женился еще в юности на Адель Гюго; у супругов родилось пятеро детей, среди которых самой любимой была дочь Леопольдина. Но Гюго мечтал и всеми помыслами стремился только к своей возлюбленной и музе Жюльетт Друэ.

Именно любовь к ней была для него важнее Бога и любимой Леопольдины.

Гюго познакомился с Жюльетт Друэ в 1833 году, когда шла репетиция новой пьесы писателя «Лукреция Борджиа». В этой работе Жюльетт досталась совсем небольшая роль принцессы Негрони.

В это время ей было 26 лет, и она отличалась жгучей красотой. Мужчин привлекал также ее страстный темперамент и независимость в суждениях.

Любимым выражением молодой актрисы было следующее: «Женщина, у которой всего один любовник, – ангел, у которой два любовника – чудовище. Женщина, у которой три любовника – настоящая женщина». Уже по этому высказыванию можно составить некоторое представление о ее жизненном пути. В юности она стала довольно известной парижской куртизанкой и жила за счет богатых любовников.

Жюльетт водили по ресторанам и в театры, для нее устраивали великолепные танцевальные вечера. Немногие женщины умели одеваться так изысканно и с таким несравненным вкусом, как она. Жюльетт тратила деньги и делала долги. Несмотря на низкое происхождение, она обладала юмором, элегантностью и аристократизмом. Ее любили многие, и она пользовалась этим. Всегда находился кто-либо, готовый с радостью оплатить долги очаровательной Жюльетт.

Эта женщина, рано ставшая очень мудрой и опытной, при желании мгновенно могла превратиться в милого и наивного ребенка, и это очень нравилось ее поклонникам. Кстати, среди них был и известный парижский скульптор Прадье, с которым она прожила довольно долго и от которого имела ребенка. Прадье всегда подписывал послания к Жюльетт: «Твой друг, твой любовник, твой отец». Конечно, он был для нее прежде всего любовником, поскольку безумно любил ее тело, но стоило ей улыбнуться, как девушка превращалась в маленькую девочку, так нуждающуюся в ласке и почти родительской опеке. Именно улыбка придавала лицу Жюльетт выражение наивности и чистоты. Причем эта улыбка не была наигранным кокетством или специальной уловкой. Она была искренней, как воспоминание и сожаление о несчастном детстве.

Родителей Жюльетт потеряла очень рано и почти их не помнила. Сначала она жила у дяди, а потом он отдал ее в католический пансионат. Там девочка получила неплохое образование. У нее была возможность много читать, и она извлекла из этого немалую пользу для себя, рассматривая литературные произведения как учебник в отношениях с мужчинами.

Когда обучение в пансионате осталось позади, Жюльетт приняла решение стать актрисой. В XIX столетии данная профессия была скорее вполне определенным образом жизни. Правда, подобный образ жизни подходил женщине до тех пор, пока она молода и хороша собой, однако всю жизнь такое положение вещей сохраняться не могло, и умная Жюльетт отдавала себе в этом отчет. Вероятно, из-за таких мыслей в улыбке прекрасной женщины всегда сквозила легкая грусть, и именно это сразило сердце знаменитого писателя Гюго.

Конец ознакомительного фрагмента.