Глава 5
– Он не появился, – с надрывом сказала Ларочка и плаксиво хлюпнула компотом. – Вашего сына не было на вокзале, я бы его увидела. Я ждала его на крыльце, под вывеской «Железнодорожный вокзал», прямо под буквой «жэ»!
– А что, другую букву выбрать никак нельзя было? – Агата Григорьевна с намеком постучала себя кулаком по лбу. – «Жэ»! Как это понимать? То ли гнусный намек, то ли безобразно заниженная самооценка! Ясно, почему Серенечка к тебе не подошел, он мужчина с достоинством. Я своего сына знаю.
Ларочке тоже очень хотелось узнать сына Агаты Григорьевны вместе с его достоинствами, и желательно поближе. За тот месяц, что они были соседками по дачным участкам, Ларочка вдоволь наслушалась увлекательных рассказов о Серенечке и пришла к выводу, что сын Агаты Григорьевны – мужчина ее жизни. Старшая подруга ее в этом убеждении всячески поддерживала. Мама Серенечки страстно мечтала стать бабушкой и нянчить внуков, что было довольно сложно организовать в отсутствие у сына законной супруги.
Нет, женщин он не чурался, но подруг всякий раз выбирал таких, что Агата Григорьевна решительно не могла представить ни одну из них в ответственной роли матери ее внуков. Ларочка ей нравилась, дело было за малым: добиться того, чтобы она понравилась и Серенечке. Для этого сначала надо было молодых людей познакомить, но произойти это должно было без явного участия Агаты Григорьевны, как бы само собой. Серенечка не был ни дураком, ни мямлей и на поводу у маменьки не шел уже лет тридцать – аккурат с тех пор, как научился самостоятельно ходить.
– Отличный же способ придумали – познакомиться через Интернет! – досадовала Агата Григорьевна. – Чего проще было – сделать виртуальный роман реальным?
– Еще не факт, что я ему понравлюсь! – жалобно пробормотала деморализованная Ларочка и снова уткнулась в стакан, у которого оказалась великолепная акустика: хлюпанье и шмыганье зазвучали по-новому, с претензией на полифонию.
– Не реви, – сказала Агата Григорьевна. Она тоже хлебнула компоту, покатала во рту вишенку, проглотила ее и сказала: – Конечно, ты ему понравишься! Я своего сына знаю! Серенечка без ума от грудастых дев с распутными зелеными глазами и рыжими космами!
Бедная Ларочка, уловив в речи Серенечкиной мамы отчетливые нотки неодобрения, поперхнулась компотом.
– Отец его точно такой был, ни одной фигуристой шалавы не пропускал, а уж рыжих обожал до беспамятства! – со вздохом поведала Агата Григорьевна. – К одной такой от нас и ушел.
Тут Ларочке стала ясна причина появления в голосе старшей подруги неодобрительных ноток.
– Ладно, Лара, кончай нюни распускать! – Агата Григорьевна решительно встала из-за стола. – Смелее в бой! Не беда, что вы с Серенечкой не встретились на вокзале, вечером поедешь к нему домой. Скажешь, что узнала адрес в справочной службе, напросишься на ужин и пустишь в ход все свое женское обаяние. Серенечка джентльмен, он не выставит милую девочку из дому на ночь глядя. Я своего сына знаю.
– Но…
– И не сутулься! – строго прикрикнула на будущую невестку Агата Григорьевна. – Когда ты сутулишься, твое женское обаяние зрительно уменьшается вдвое!
Ларочкино «обаяние» с трудом помещалось в бюстгальтер четвертого размера. Зрительно уменьшить его мог разве что горб Квазимодо, а легкой сутулости такая задача была не под силу. Зная это, Ларочка все-таки распрямила спину и расправила плечи. Когда Агата Григорьевна говорила таким командирским тоном, перечить ей было невозможно. Ларочка догадывалась, в кого уродился несговорчивым упрямцем Серенечка, известный миру как капитан милиции Сергей Петрович Лазарчук.
– Ну и где же главная достопримечательность вечера? – потирая руки в предвкушении развлечения, прямо с порога спросила Лазарчука бестактная Ирка.
– В кухне, – отступая с пути гостей, ответил Серега и зыркнул на меня недобрым взглядом.
Не обращая внимания на дурное настроение хозяина дома, я вслед за Иркой просочилась в кухню.
– Вообще-то я спрашивала про влюбленную бабушку, но это тоже нечто! – шепнула мне подружка, впечатленная экстерьером японского агрегата.
Новый холодильник разительно контрастировал с общим убранством скромного холостяцкого пищеблока. Агрегат был большим и величественным, как океанский лайнер. Он возвышался над газовой плитой, рядом с которой его поставил чуждый эстетства хозяин, словно небоскреб над хрущевской пятиэтажкой, и лишь самую малость не дотянулся до потолка. Холодильник состоял из трех частей, в средней из которых имелся плоский экран, окруженный сплошным ожерельем продолговатых жемчужных кнопочек. В довершение всего свежеиспеченное детище японской холодильной промышленности имело золотистую зеркальную поверхность, которая весьма необычно отражала окружающую российскую действительность, придавая нашим индоевропейским физиономиям расово чуждые округлость, узкоглазость и желтизну.
– Японский городовой! – восхищенно протянул Колян, приблизив лицо к округлому боку холодильника, в котором тут же нарисовался его самурайский двойник.
– Стоп, друзья, я не поняла: он трехкамерный, что ли? Сверху холодилка, снизу морозилка, а посередине что? – озадаченно заморгала Ирка.
– Бродилка и стрелялка! – криво усмехнулся Лазарчук. – Я так понял, там компьютер. Только для чего он там, я не понял.
– Коля хочет поиграть в пингвинчика! – заявил малыш, услышав слово «компьютер».
– В пингвинчика не получится, у дяди Сережи не такой компьютер, как у нас, не «Макинтош», – сказала я, присматриваясь к вычурной надписи на борту холодильного лайнера. – У него… «Панасунг»?
– А «Панасунг»-сан имеет сопроводительные документы? – поинтересовался Колян, продолжая вдумчиво осматривать чудо иностранной техники.
– У «Панасунга» есть паспорт, – коротко и как-то безрадостно ответил Лазарчук. – На японском и английском.
Колян взял книжечку и погрузился в ее изучение. Чтобы ему не мешать, примерно минуту мы почтительно помалкивали, но Колян не спешил с экспертным заключением, выдавал на-гора только восторженные и малоосмысленные реплики типа: «Ну ни фига себе!» и «Во дают!» Поэтому мы с Иркой потихоньку, стараясь не шуршать пакетами, достали привезенные с собой покупки и принялись загружать продукты в недра холодильника. Мася двинулся по квартире на поиски развлечений, а Моржик с Серегой установили в гостиной стол и размещали на нем разнокалиберную посуду.
Ирка сунула в морозилку большой пакет замороженного картофеля фри. Неожиданно раздался громкий мышиный писк, и высокий девичий голос преувеличенно дружелюбно сообщил:
– Оптимальная температура для хранения замороженных полуфабрикатов – минус восемнадцать градусов по Цельсию.
– Это кто сказал? – испуганно спросила Ирка, от неожиданности уронив на пол пластиковый контейнер с салатом оливье.
– Он! – шепотом сказал Колян, показывая пальцем на холодильник. – То есть, выходит, она. «Панасунгиха»!
– Не может быть! – недоверчиво пробормотала я, машинально поднимая с пола коробку с салатом и так же машинально помещая ее на полку холодильника.
– Для хранения скоропортящихся продуктов используйте специальные вакуумные контейнеры, – задушевно посоветовал девичий голос с легким иноземным акцентом.
– Мать честная! Да он говорящий! – ахнула Ирка. – Лазарчук! Иди скорее сюда! Ты знал?!
– Мы уже немного пообщались, – вынужденно признался Серега. – Девушка из холодильника обматерила меня, когда я хотел поставить на полку кастрюлю с неостывшим борщом.
– Ты с ума сошел? В холодильник нельзя помещать горячее! – ужаснулась Ирка.
– Она мне так и сказала, только гораздо более энергично, как я понял, с применением матерных японских выражений. – Лазарчук криво усмехнулся. – Мне показалось, что я узнал слова «харакири» и «Хиросима». Кажется, она мне угрожала.
– Эта твоя «Панасунгиха» имеет три режима речевых сообщений и варьирует их по ситуации, – сказал Колян, потрясая в воздухе англоязычной брошюркой. – А еще она анализирует содержимое обеих камер, дает рекомендации по их заполнению и предлагает меню очередной трапезы, исходя из имеющихся в наличии продуктов.
– Блин! – с чувством сказал Моржик.
«Блины пшеничные, овсяные, гречневые, блины с начинкой, блинные пироги и рулеты – смотри в разделе «Русская кухня», на панели – кнопка под номером восемь», – с подкупающей готовностью подсказал добрый холодильник.
– В компьютерной памяти «Панасунгихи» триста пятьдесят рецептов горячих и холодных блюд разных народов мира, и машина регулярно самостоятельно пополняет базу данных через Интернет, – с гордостью объяснил Колян. – Серый, у тебя найдется пять метров телефонного шнура? Стандартный кабель коротковат, до телефонной розетки в прихожей не дотянется.
Мужики занялись подключением разговорчивой и любознательной холодильной техники к Интернету, а мы с Иркой ушли от греха подальше с кухни и стали строгать сыр и колбасу на столе в гостиной.
– Дожились! – недовольно бормотала подружка, жестоко кромсая бекон. – Холодильники разговаривают, дают советы по разумному питанию и выходят в Интернет! Спрашивается, зачем теперь мужикам жениться? Покупаешь в пару к хитромудрому холодильнику такую же мозговитую плиту, посудомойку, стиралку и пылесос, и никакая спутница жизни уже не нужна!
– А как же супружеские обязанности? – напомнила я. – Машину для их выполнения, кажется, еще не придумали?
– Вот только это одно нам и осталось! – Ирка вздохнула так сокрушенно, словно ее ужасно угнетала перспектива передоверить машинам увлекательные процессы стирки, уборки и приготовления пищи. – Придется нам, живым женщинам, основательно закрепляться на этом последнем рубеже!
– Я целиком и полностью за! – успел сказать Моржик, пробегая мимо нас с мотком телефонного провода.
– Я тоже за! – крикнул из прихожей Колян. – Как целиком и полностью, так и отдельными, наиболее заинтересованными частями организма!
За стол мы сели только после того, как мужчины подключили жаждущий знаний холодильник к телефонной линии и отпустили его на вольный выпас в Интернет.
– А где же Татьяна Ларина? – спросила я Лазарчука, оглядывая стол, за которым собрались только свои, родные и давно знакомые.
– Татьяна Ларина прилегла отдохнуть, – с явной неохотой ответил он.
– В семь часов вечера? – не поверила я.
– Она пожилая женщина, у нее был очень напряженный день, к тому же я дал ей снотворное, – признался капитан. – Не думаю, что стоит ее будить, пусть хорошенько отдохнет. Может, к утру придет в норму и вспомнит, где ее дом.
– Если только нормой для нее не является обширный склероз! – вполголоса заметил Колян.
А у меня при словах Лазарчука самопроизвольно затянулся небольшой провал в памяти: я вспомнила, что организовала выход в эфир объявления о пропаже старушки, которая уже благополучно нашлась, и побежала звонить в студию. Безжалостно согнала с телефона «Панасунгиху», разгуливающую по Интернету, и поговорила с выпускающим видеоинженером Вовой.
– Там у тебя в вечернем блоке стоит одно объявление про пропавшую пожилую женщину, так ты сними его с эфира, пожалуйста, – попросила я.
– Ты что, как я его сниму? У меня же блок расписан с точностью до секунды, если я уберу твое объявление, образуется почти минутная дырка! – возразил выпускающий.
– Тогда измени заголовок, – решила я. – Вместо «Пропала пожилая женщина» напиши «Нашлась».
– Да уж, заголовок дурацкий! – не дослушав, сердито перебил меня Вова. – «Пропала»! Как про собаку или кошку, честное слово! Про людей так не пишут!
– А как? – против воли заинтересовалась я.
– «Ушла и не вернулась».
– Что же мне теперь, писать «Пришла и не уходит»? – съязвила я. – Нет уж, напиши «Нашлась».
– Ну, как знаешь, – неуверенно сказал выпускающий, не разобравшись в моих резонах.
Закончив разговор, я вернулась к столу, и мы плотно поужинали, провозглашая тосты за здоровье нового холодильника и его хозяина. В глубине души я всерьез опасалась за психику Лазарчука. Глядишь, втянется в задушевные беседы с бытовой техникой, а это прямой путь к шизофрении!
В одиннадцатом часу я уложила спать Масяню, после чего мы, взрослые, переместились на кухню. Колян с Моржиком полезли копаться в компьютерной памяти мозговитой «Панасунгихи» и так увлеклись, что ничего вокруг себя не замечали. Я сочла момент подходящим, чтобы обсудить с Серегой и посвященной в проблему Иркой ситуацию с приблудившейся к нам старушкой.
– Ты не узнал, откуда она приехала? – спросила я Лазарчука.
– Думаешь, это легко? – мгновенно окрысился Серега. Он злобно сверкнул глазами и дернул себя за волосы. Спасибо, что не меня! – Это очень сложно, если вообще реально. Знаешь, сколько поездов проходит через наш вокзал в это время года?
– Думаю, очень много, – мягко, чтобы не сердить приятеля, который уже демонстрировал признаки глубокого душевного разлада, сказала я.
– Прибавь к поездам другие транспортные средства! – Он начал загибать пальцы. – Ларина могла приехать на электричке – это раз. Могла прикатить на автобусе – автомобильный вокзал на одной площади с железнодорожным – это два. Наконец, три: бабушка могла приехать на условленное место встречи на городском транспорте, ведь мы не знаем наверняка, из какого она населенного пункта!
– В-четвертых, она могла десантироваться с самолета! – азартно блестя глазами, предположила Ирка. – На парашюте, а что? Ведь мы не знаем наверняка, каковы ее возможности!
Лазарчук еще раз дернул себя за волосы и слабо застонал.
– Ты мог бы пробить по вашей милицейской базе данных всех Татьян Лариных, – предложила я.
– Думаешь, я идиот? – мрачно поинтересовался капитан.
Я тактично промолчала.
– Базу я уже проверил. Татьян Лариных только в нашем крае двести семнадцать! – сообщил Лазарчук.
– Издержки популярности, – пробормотала я. – Чтит наш народ память Александра Сергеевича Пушкина, не забывает классику.
– Беда в том, что я не могу действовать официально, – посетовал он. – Дело-то приватное, нельзя же задействовать служебные ресурсы по такому частному поводу.
– Почему это он частный? – не согласилась Ирка. – Лазарчук, ты не прав! Статистики утверждают, что это общемировая тенденция, напрямую связанная с победами феминизма. Все больше самостоятельных взрослых женщин проявляют активность в выборе партнера и при этом предпочитают существенно более молодых мужчин!
– Молчала бы ты! – с досадой попросил капитан.
Морда у него сделалась совершенно страдальческая. Мысль о том, что самостоятельная и в высшей степени взрослая женщина Татьяна Ларина предпочла в качестве партнера именно его, Серегу, почему-то не радовала.
– Тебе это не льстит? – я не удержалась от шпильки.
Расстроенный Лазарчук замахнулся на меня кухонным полотенцем, но тут ему пришлось отвлечься – в кармане у него очень своевременно заблажил мобильник.
– Капитан Лазарчук! – гаркнул Серега в трубку, но звонок, видимо, сорвался, потому что приятель сердито буркнул: – Мазилы! – и снова сунул телефон в карман.
– Не бей меня, Лазарчук! – попросила я, увидев, что капитан снова взялся за суровое полотенце. – Я больше не буду!
Разряжая ситуацию, снова зазвонил мобильник – на этот раз мой собственный.
– Алло, кто это? – спросила я, радуясь неожиданному спасению.
– А вы кто? – подозрительно спросил незнакомый мужской голос.
– А вы не знаете, кому звоните? Мазилы! – досадливо повторила я следом за Лазарчуком и уже хотела отключиться, но тут незнакомец быстро сказал:
– Я по объявлению о пожилой женщине!
– Голубчик! – пуще прежнего обрадовалась я. – Вы по поводу Татьяны Лариной? Знакомый или родственник?
– Ну, предположим, родственник, – осторожно сказал незнакомец.
– Кто она вам?
– Ну, предположим, теща.
– Вы ее зять! Какое счастье! – Я подарила солнечную улыбку напряженно прислушивающемуся капитану Лазарчуку и светским тоном поинтересовалась:
– Полагаю, уважаемый, вы жаждете вернуть бабушку Татьяну в лоно семьи?
– Ну, предположим, жаждем, – несколько неуверенно ответил незнакомец.
– Слушайте, вы, зять! – близко сунувшись к трубке, проревел Лазарчук. – У вас совесть есть?!
– Это мы уже слышали, – пробормотала я.
– Забирайте свою дряхлую старушку и впредь караульте ее получше, чтобы из дома не сбегала и посторонним людям жизнь не портила! – в бешенстве выкрикнул Серега.
– А вы кто? – опасливо спросил зять.
– А я капитан милиции Лазарчук из УВД Центрального округа!
– Опаньки! – произнес незнакомец, и сразу после этого бессодержательного восклицания в трубке пошли гудки.
– Ты зачем напугал человека?! – накинулась я на Серегу. – Он ни имени своего назвать не успел, ни адреса оставить! Ты хочешь, чтобы бабушка Ларина на веки вечные осталась у тебя?
– Мне вообще удивительно, что зять захотел вернуть домой тещу! – поддакнула мне Ирка. – Ну теперь-то у него всякое такое желание наверняка пропало…
– Дзинь! – возразил ей телефон.
– Да! – быстро сказала я в трубку. – Конечно, какие-то проблемы со связью.
– Это снова зять? – шепотом спросила Ирка.
Я кивнула.
– Так, зять, слушаем меня внимательно! – снова не выдержал и заревел Лазарчук. – Завтра в девять ноль-ноль стоим, как штык, на вокзале, принимаем с рук на руки любимую тещу! Задача ясна?
– Ну ясна, – без особого восторга молвил любящий зять Татьяны Лариной.
– Простите, а как вас зовут? – ласково, чтобы сгладить неприятное впечатление, которое могло остаться у человека после общения с грубым Лазарчуком, спросила я.
– Иван Иваныч я, – буркнул зять.
– Всего доброго, Иван Иваныч! Спасибо вам! До встречи!
Я выключила трубку и гордо посмотрела на Серегу:
– Видал? А ты говорил «Ну-ну»! Сработало мое объявление!
– Встречаться с Иваном Ивановичем будешь ты, – вместо спасибо сказал мне Лазарчук. – Мне к девяти на службу.
– Опоздаешь немного по такому случаю! – заявила я.
Серега открыл рот, собираясь возразить, но тут снова зазвонил его мобильник.
– Надоел уже этот зять! – сварливо сказал Лазарчук. – Алло, слушаю! Что? Да. Да. А вы кто?
Он прикрыл трубку рукой и шепнул мне:
– Это сестра Татьяны Лариной!
– Ольга? – брякнула я.
– Вы Ольга? – повторил за мной Серега. – Не Ольга? Ну и ладно, мне без разницы! Слушайте меня внимательно, сестра. Завтра в девять утра встречаемся на железнодорожном вокзале. Что значит – с кем встречаемся? С вами, с нами, с зятем, да хоть со всей толпой родных и близких до седьмого колена включительно! Кто первым объявится, тот бабусю и получит, как олимпийское «золото», мне все равно, кому ее отдавать, лишь бы поскорее!
– Грубый ты, Лазарчук! – отругала Серегу Ирка, с трудом дождавшись, пока он закончит разговор. – Грубый, злой и нечуткий! Как ты с людьми обращаешься?
– А как они со мной обращаются? – вскинулся он. – Подбросили мне, понимаешь, беспамятную бабку, точно младенца в подъезд, а я нянчись!
– Это не ты, это я с ней нянчусь! – возразила я.
Лазарчук надулся, Ирка насупилась, я нахмурилась, но тут к столу подсели Колян с Моржиком, которым надоело соображать на троих с холодильником, мы вновь наполнили бокалы, и вскоре застольная беседа обрела приятную душевность.
Спать мы легли поздно и в таком состоянии, в котором гостям уже была совершенно безразлична комфортабельность предоставленных им биваков, а хозяину ночлежки стало абсолютно все равно, сколько у него в доме пришлого народу.
– Одной бабкой больше, одной меньше – какая разница? – философски вопросил размякший Лазарчук.
– С бабками всегда так! – поддержал его нетрезвый Колян. – Они то приходят, то уходят…
Я хотела уточнить у него, какие именно бабки имеются в виду, но не успела, потому что уснула.
– Пшел вон, зараза! – обругала Ларочка здоровенного черного кота, который без приглашения запрыгнул на дерево и устроился на одной с ней ветке.
Черный кот не обращал на рыжую девушку никакого внимания. Против ее масти он ничего не имел, но ему нравились рыжие красотки без бюста, с хвостом и на четырех лапах. Им он адресовал вдохновенную громкую песнь, которая разливалась в ночи широко, свободно и неостановимо, вопреки стараниям двуногих жителей двора. Неспособные в полной мере оценить красоту летней ночи и пóшло желающие спать, эти неблагодарные слушатели ругали певца последними словами и бросались в него подручными предметами, имеющими незначительную материальную ценность. Один яблочный огрызок попал прямо в Ларочку, а пара огурцов просвистела мимо, в опасной близости от ее головы и огорчительно далеко от кота, которому его неброский окрас позволял прекрасно маскироваться на местности.
– Чертов кот! – злобно прошипела Ларочка.
– М-мо-у-о-о-о! – басовито пропел четвероногий Карузо.
– Сгинь, тварь паршивая, спать людям не даешь! – визгливо прокричал с ближайшего балкона старческий голос, и в следующий миг Ларочку окатило холодной водой.
– Черт! – чуть не плача, молвила она и потянулась ногой к коту, плотно угнездившемуся мохнатым задом в развилке толстой ветки.
Она теснила котяру ногой, а он упорно сопротивлялся, не желая уходить со сцены прежде, чем исчерпает весь свой репертуар. В разгар неравного боя в кармане у Ларочки завибрировал мобильник. Она извернулась, вытащила из штанов трубку и сердито спросила в нее:
– Что?
– Это я у тебя хочу спросить – что там у вас? – зашептала ей в ухо Агата Григорьевна. – Извини, что тревожу, может, я не вовремя, но меня любопытство разбирает, я спать не могу!
– Вы не одиноки, – пробормотала Ларочка, окидывая опасливым взором светлые окна на фасаде дома.
Любое из них могло в следующее мгновение исторгнуть из себя метательный снаряд или порцию холодной воды. Черный кот, безжалостно спихиваемый Ларочкой с ветки, цеплялся за нее когтистыми передними лапами и орал вдвое громче прежнего. Так смертельно раненный герой в индийском кино, чувствуя скорую и неминуемую гибель, повышает децибелы своей лебединой песни.
– Что там у вас с Серенечкой? – повторила изнывающая от любопытства Агата Григорьевна.
– У кого что, – сквозь зубы процедила воюющая с котом Ларочка. – Мы коротаем ночь порознь, каждый в своей компании.
В этот момент составлявший ей компанию черный кот наконец сорвался с ветки и с истошным воплем рухнул вниз. Негодующий кошачий крик затих в лопухах у основания дерева, и вместо него в ночи загремел исполненный подлинной страсти человеческий голос:
– Все, Манька, амба, тащи дедов обрез, пристрелю эту сволочь к чертовой матери, и будем спать!
– Не надо стрелять! – испуганно пискнула Ларочка.
– Странная у тебя компания! – неодобрительно заметила Агата Григорьевна, до слуха которой доносились отголоски человечьих и звериных криков.
– Пристрелю! – орал бессонный дядька.
Ларочка поспешно сунула мобильник в карман и спрыгнула с ветки в лопухи.
– Уяу! – дико взвыл придавленный черный кот.
– Стреляй, Вася! – отчаянно скомандовал высокий женский голос.
Ларочка схватила в охапку кота и в два прыжка унеслась из клумбы, попавшей под обстрел.
Ба-бах! – грохнуло наверху: Вася с Маней открыли огонь.
Однако они совершенно напрасно полагали, что после этого смогут спокойно уснуть. Выстрел разбудил и тех жильцов, которые умудрялись почивать под кошачьи песнопения. В доме одно за другим загорались окна, со стуком распахивались рамы, слышались возмущенные и встревоженные голоса.
– Все из-за тебя! – со злостью сказала Ларочка вырывающемуся черному коту.
Она выпустила его, с болезненным шипением потерла расцарапанную руку, отошла на безопасное расстояние от дома, населенного гневливыми и хорошо вооруженными гражданами, достала мобильник и позвонила Агате Григорьевне, чтобы закончить оборванный на полуслове разговор.
– Опоздали мы со знакомством! У вашего сына уже есть женщина! – обиженно сообщила она маме Серенечки.
– Да откуда она взялась? – Агата Григорьевна изумилась так глубоко и искренне, словно ее сын был космонавтом, отбывающим одиночное заключение на околоземной орбите. – Что еще за женщина? Тоже рыжая?
– Представьте себе, нет! Седая! – нервно хихикнула Ларочка.
– Платиновая блондинка, что ли? Неужели ее женское обаяние больше, чем твое? – недоверчиво спросила Агата Григорьевна.
– О нет, обаяние у нее так себе, но зато у нее есть другое преимущество, – желчно сказала Ларочка. – Богатейший опыт прожитых лет! Подруга вашего Серенечки – пенсионерка со стажем, на глазок ей лет семьдесят!
– Этого не может быть! Я своего сына знаю! – завела старую песню Агата Григорьевна. – Ты наверняка ошиблась. Вероятно, это соседская старушка зашла к Серенечке за солью.
– А также за хлебом и зрелищами! – ехидно поддакнула разочарованная Ларочка. – У вашего сына ночует большая компания, они веселились до полуночи, только-только улеглись.
– Ах, батюшки, опять топтали мой ковер «Кубанские узоры», он на полу в гостиной лежит! – Агата Григорьевна всплеснула руками, но тут же забыла о ковре, воспользовавшись возможностью обелить репутацию сына. – Значит, старушка с другими гостями пришла! Кто-то из Серенечкиных друзей привел с собой старенькую бабушку, которая боится оставаться дома одна. Поверь мне, пожилые люди часто испытывают страх одиночества.
– Старенькая бабушка пришла гораздо раньше других! – парировала Ларочка. – Сидя на лавочке во дворе, я прекрасно разглядела ее, когда она дышала свежим воздухом на балконе. Очень представительная старуха, прямо королева, мать ее так! Маргарет Тэтчер рядом с ней показалась бы замарашкой!
– Я знаю своего сына, – снова начала Агата Григорьевна.
– Еще не было семи часов вечера, как сын, которого вы знаете, вместе с бабкой, которую вы не знаете, уединились в спальне! – оборвала ее Ларочка. – Расположение комнат я знаю, вы сами мне планчик нарисовали! Шторы были не задернуты, свет в комнате горел, и я прекрасно видела, как ваш Серенечка на руках отнес бабку в постель!
– И что? – ахнула старшая подруга.
– И то! Свет погас! – Ларочка многозначительно помолчала. – Не спать же они легли, правда? В семь часов вечера!
– Да-а-а… – протянула Агата Григорьевна.
Впрочем, растерянность ее длилась недолго. Через пару секунд она вновь обрела командный тон и велела младшей подруге:
– Хватай такси и птичкой лети ко мне! Будем думать, как отбить Серенечку у этой бабки! Еще чего удумал, со старухой шуры-муры крутить, извращенец!
– Геронтофил! – злорадно поддакнула Ларочка, вспомнив соответствующее слово.
И поспешила выключить мобильник, прежде чем обиженная мама Серенечки начала уверять, что знает своего сына, он не такой…