Кому служил убийца Павла I Беннигсен?
После того как осенью 1806 года Наполеон разбил прусскую армию под Йеной и Ауерштедтом, Россия пришла на помощь Пруссии, и были для успеха этой миссии все условия. Во время Пултусского сражения 14 декабря 1806 года Беннигсену удалось добиться успеха и принудить французов к отступлению. Французами командовал маршал Ланн, у которого было 20 тысяч человек при 120 орудиях. Беннигсен имел 45 тысяч человек при 200 орудиях. Перевес подавляющий. Казалось, есть все условия для полного разгрома неприятеля и полного его истребления. Однако Беннигсен удовлетворился тем, что заставил Ланна отступить, и тотчас же прекратил преследование. Зато в Петербург он послал реляцию, в которой яркими красками описал свою блестящую победу… Нет, не над Ланном… Он солгал, что победил «самого» Наполеона. Это лживое известие помогло сторонникам Беннигсена при русском дворе добиться назначения барона на пост главнокомандующего русской армией, действовавшей на полях Восточной Пруссии и Польши. С первых же дней Беннигсен начал весьма странные действия против Наполеона.
4 января 1807 года, когда Наполеон ещё верил в непобедимость своей армии, поскольку Бертье был рядом, Беннигсен открыл кампанию наступательными действиями, предпринятыми с весьма неопределенными целями. Наступление русской армии, начатое в тяжелых условиях зимы, встревожило Наполеона, и император поспешил предложить перемирие прусскому королю, чтобы выключить из дела хотя бы одного противника. Но не тут-то было. Прусский король ответил Наполеону отказом, а Беннигсену написал: «Перемирие мне противно. Остановив Ваши движения, оно даст повод к ложным толкам. Желаю устранить всякий поступок, несогласный с видами императора Александра. Предложение французов доказывает, что, не привыкнув действовать зимою, они только хотят выиграть время и уверить нас, будто нам нечего заботиться о Кенигсберге, и они не имеют против него враждебных намерений. Мне приятнее предоставить спасение мое храброй армии императора Александра, нежели полагаться на двусмысленные и ненадежные обещания неприятелей».
Наполеон был на грани отчаяния – ему предстояло сражаться с выносливыми и готовыми к суровым испытаниям русскими войсками, имевшими надежных союзников – храбрых прусских воинов. Из истории он знал, что если русских удавалось столкнуть с пруссаками, то бились и те, и другие насмерть, но если случалось, что выступали они в союзе – прочнее его не было, так как он был лишён коварства, столь свойственного прочим союзникам России, обычно стремившимся к решению своих личных целей за счёт русской крови. Знал Наполеон и о том, что Фридрих Великий, разбитый русскими в Семилетней войне, завещал своим потомкам жить в мире с Россией, ибо был свидетелем величественной поступи Русской Державы в Золотой екатерининский век. У Наполеона оставалась лишь одна надежда – на то, что во главе русской армии стоял Беннигсен, которого он считал бездарем. Барон либо таковым и являлся, либо был умным и коварным врагом России. На этот вопрос мы найдём ответ в очередных главах. Надежда Наполеона на то, что Беннигсен – военачальник без таланта или во всяком случае во многом уступающий маршалу Бертье, едва не оправдалась уже в январе 1807 года: путем нелепых движений, которые и маневрами можно назвать с большой натяжкой, Беннигсен поставил русскую армию в критическое положение.
Для чего было начато январское наступление русской армии в 1807 году? В «Истории русской армии и флота» отмечается, что Беннигсен «вознамерился… двинуться под прикрытием лесов и озер к нижней Висле, разбить по частям левофланговые корпуса Наполеона – Нея и Бернадота, освободить Грауденц и, угрожая сообщениям Наполеона, быть может, заставить последнего начать отступление от Варшавы…» Историк Байов не случайно использует ироничные слова «быть может, заставить». Так и хочется прибавить – «а, быть может, и нет». К тому же и замысел каков! Разбить Наполеона! Такой замысел под силу Суворову, Кутузову, Барклаю-де-Толли, Багратиону!.. То есть полководцам, а не странным баронам, неведомо для чего русский мундир надевшим. Способен ли был Беннигсен осуществить этот замысел? Мог ли он всерьез говорить в приказах и распоряжениях о разгроме Наполеона? Чтобы ответить на этот вопрос, надо лучше представить тогдашнюю обстановку. Генерал-лейтенант А. И. Михайловский-Данилевский так характеризовал то время: «Настоящее поколение не может иметь понятия о впечатлении, какое производило на противников Наполеона известие о появлении его на поле сражения!» Молва, распускаемая вполне определёнными силами и с вполне определёнными целями, долженствовала убедить противников императора Франции в его непобедимости. Главная цель французов была проста – ещё до начала сражения подавить у врага волю к сопротивлению. Многие военачальники Запада буквально терялись при встрече с Наполеоном и отчасти поэтому терпели поражения. А вот Беннигсен замыслил одолеть Наполеона. План его с виду был решительным, но не было столь же решительным и твёрдым его исполнение.
4 января 1807 года русская армия выступила в западном направлении, а уже восьмого числа создались все условия для полного окружения и разгрома корпуса маршала Нея, оказавшегося оторванным от главных сил. Один переход, удар и… победа! В этом не сомневались генералы русской армии, рвавшиеся в бой. Они ждали единственного приказа: «Вперед!», ещё помня стремительные переходы Суворова. Но такого приказа не последовало. Вместо решительного броска Беннигсен неожиданно для всех потребовал замедлить продвижение. На недоуменные вопросы отвечал, что делает это якобы для того, чтобы разобраться в обстановке и определить, что предпримут французы в ответ на его наступление. Это примерно то же самое, что сделал бы боксер, ударив противника, тут же опустил руки в ожидании, какие тот «обнажит» замыслы. Ней был в ужасе. Он видел неизбежность своей гибели. Но русские неожиданно остановились. И Ней, естественно, поспешил отвести свои войска на безопасное удаление, к тому же ещё успел и Бернадота предупредить о надвигающейся опасности. «Упустив» Нея, Беннигсен, согласно своему плану, двинул войска на Бернадота. Но тот уже был предупреждён, а значит – вооружён. Правда, ждать атаки русских ему пришлось довольно долго, потому что 14 января Беннигсен и вовсе остановил армию, получив якобы слухи о предпринимаемом Наполеоном охвате русских войск. Барон снова решил «получше оценить обстановку». Бернадот, между тем, тоже вывел корпус из-под удара. Эти странные остановки и передышки, по мнению добросовестных историков, свидетельствовали либо о нерешительности и трусости самого Беннигсена, либо о его действиях во имя какой-то тайной цели. Собственно, что значит, какой-то? Ясно какой! Измотать русскую армию бестолковыми и бесцельными маневрами, которые, как известно, всегда отрицательно воздействуют на боевой дух солдат, а потом попытаться сделать её легкой добычей врага. За девять дней бесполезного маневрирования русские войска, совершавшие марши в тяжелейших условиях, прошли 120 верст, вымотались и оказались оторванными от своих тыловых баз снабжения. Но кампания продолжалась. Беннигсену нужно было оправдать дальнейшие переходы, и он объявил, что «поставил себе целью прикрытие Кенигсберга и доступов к русской границе». Для этого он повернул армию на юг. А между тем Наполеон действительно решил воспользоваться растянутым положением русских войск и незащищенностью их левого фланга. Он отдал распоряжение маршалам спешить к Алленштейну, чтобы сосредоточиться там, а затем внезапно ударить во фланг русским, расчленить русскую армию, прижать её к Висле и уничтожить.
Беннигсен своими действиями сделал всё, чтобы этот план удался. И он бы мог быть выполнен, если бы не русский авангард, которым командовал генерал по образу и подобию Суворова – князь Петр Иванович Багратион. Разъезд Елизаветградского гусарского полка перехватил депешу, направленную маршалом Бертье маршалу Бернадоту. Бертье был начальником главного штаба французской армии. Этот талантливый полководец был по существу автором всех побед, приписываемых французскому императору, о чём мы ещё подробно поговорим в следующих главах. В депеше излагался план разгрома русской армии. Ознакомившись с ним, но опасаясь дезинформации, Багратион приказал начальнику казачьих войск авангарда генерал-майору Ивану Дмитриевичу Иловайскому блокировать Лёбау, где находился Бернадот, и перехватывать всю почту. Вскоре начальнику авангарда доставили вторую перехваченную депешу, в которой уточнялся план. Маршал Бертье торопил Бернадота с выступлением. Он обращал особое внимание на скрытность, предлагал даже оставить часть сил для имитации отступления в направлении Торна. О планах неприятеля Багратион немедля сообщил Беннигсену, а сам, оставив Елизаветградский гусарский полк для введения в заблуждение противника, тайно увёл авангард на соединение с основными силами армии. Утром гусары атаковали противника. Бернадот, не имея никаких сведений из своей главной квартиры и полагая, что русские продолжают наступательные движения, стал отходить к Торну.
Об отмене этой задачи, как мы уже упоминали, Бернадот ничего не знал. Ни один курьер не прорвался к нему из главной квартиры. Русская армия быстро сосредоточилась под Янковом и подготовилась к отражению удара противника. 22 января Наполеон провёл несколько атак против русских войск и был крайне удивлён тем, что не добился успеха. Сопротивление было слишком сильным. Он не ожидал встретить перед собой главные силы русских, да ещё на заранее подготовленных позициях. Тогда Наполеон решил дождаться подхода корпусов Нея и Ожеро, а потом уже нанести рассекающий удар, однако утром 23 января не нашёл русской армии на прежнем месте. Русские корпуса отошли к Прейсиш-Эйлау. Удивило Наполеона и то, что так и не прибыл к месту предполагаемого сражения корпус Бернадота. Откуда было знать императору, что корпус этот ускоренным маршем движется к Торну, выполняя прежние распоряжения и удаляясь от своих главных сил. Бернадот успел уйти так далеко, что опоздал не только к Алленштейну, но и к сражению при Прейсиш-Эйлау. И всё это благодаря умелой дезинформации, осуществлённой Багратионом.
Итак, никчёмное наступление, затеянное остзейским бароном, волею судьбы оказавшимся во главе русской армии, завершилось поспешным отходом, во время которого нелёгкие испытания легли на плечи русских арьергардов, возглавляемых генерал-лейтенантом Петром Ивановичем Багратионом и генерал-майором Михаилом Богдановичем Барклаем-де-Толли. Полагаю, что читателю не нужно объяснять, что авангард Багратиона, в связи с тем, что наступательные действия армии прекратились и начался отход, автоматически превратился в арьергард. Французская армия наседала. Ясно было, что столкновение с нею неизбежно.
Генеральное сражение Беннигсен решил дать под Прейсиш-Эйлау. И опять в связи с подготовкой, ходом и исходом сражения у исследователей возникло немало вопросов. Во-первых, какие всё-таки цели на самом деле преследовал Беннигсен? Одержать победу? Но достаточно внимательно и вдумчиво взглянуть на избранный им боевой порядок, чтобы убедиться в том, что он никоим образом не мог способствовать не только победе, но даже успешному сдерживанию врага в оборонительном бою.
В «Истории русской армии и флота» отмечается: «Грузный боевой порядок русской армии напоминал боевые порядки XVIII столетия: построение густое, дававшее обильную жатву артиллерийскому огню и, в то же время, – малоглубокое, обрекавшее войска лишь на пассивное отбитие ударов и мало способствующее нанесению таковых при помощи маневра, ибо допускало, в сущности, единственное движение – вперёд; частями, способными к маневрированию более или менее мечтали быть: отряд Багговута, вся конница числом до 150 эскадрон, случайно, в силу обстоятельств – корпус Лестока и, с мешкотным выходом из-за фланга, – 6 полков гр. Каменского». Во-вторых, просто чудовищно то, что Беннигсен не имел никакого замысла. Он даже задач генералам не поставил, и те вынуждены были каждый определять себе, что и как делать, исходя из расположения своих войск. Это подтверждают историки.
В уже цитируемой ранее «Истории русской армии и флота» говорится: «План действий Беннигсена не отличался определённостью. Судя по расположению войск, трудно сказать, которому из путей отступления, то есть на Домнау к Кенигсбергу или на Фридланд в Россию, он придавал значение…»
Удивительно для русской армии и то, что её главнокомандующий не размышлял над способами и направлениями наступления, разгрома и преследования противника, а думал лишь о том, по какому пути отступить, заранее предопределяя исход сражения, цель которого совершенно непонятна. После тяжелого отступления от Янкова в ночь на 27 января (8 февраля) 1807 года русская армия под прикрытием возглавляемого князем Петром Ивановичем Багратионом авангарда заняла позиции на открытых холмах между селениями Шлодиттен и Серпален в расстоянии чуть менее версты на север от Прейсиш-Эйлау. По фронту она расположилась почти на три версты, причём боевой порядок, избранный для сражения бароном Беннигсеном, не обеспечивал нужной глубины, был скученным, не позволял свободно маневрировать частями и соединениями.
Об этой позиции участник сражения Денис Давыдов впоследствии писал:
«…Стратегические виды решительно пожертвованы были каким-то мнимым тактическим выгодам, основанным на ложном мнении, что войску Русскому столь же необходимо для битвы местоположение открытое, сколько французскому закрытое или изобилующее естественными препятствиями, и что, сверх того, войску нашему, от малого навыка его к стройным движениям в боях, выгоднее оборонительное, нежели наступательное действие; как будто за семь лет перед тем при Суворове оно не знало не только сущность, а даже название сего рода действия! Как будто бы Альпы, с их ущельями, пропастями, потоками и заоблачными высотами принадлежат более равнинам, чем закрытым и изобилующим препятствиями местностям!»
Одним словом, позиция, избранная бароном Беннигсеном, позволяла Наполеону выполнить, наконец, то, к чему стремился он с начала кампании – уничтожить русскую армию путем её окружения и нарушения коммуникаций с Россией. Ради чего же тогда нужно класть на поле боя тысячи русских солдат и офицеров? Ради отступления?! Но тогда возникает вопрос, с какой целью вообще русские войска пришли в Пруссию? Речь шла о спасении Пруссии и прусской армии, а получалось, что спасать надо ещё и саму русскую армию, доведённую Беннигсеном до тяжелейшего положения.
Но ведь силы сторон были примерно равны. И каждая, по данным, приведённым в «Истории русской армии и флота», имела около 70 тысяч человек. Разве Румянцев, Потёмкин, Суворов, Кутузов помышляли бы при таком соотношении сил об отступлении? Они вообще такого слова не знали. В случае превосходства врага они думали лишь о том, как одержать победу, причём полную и решительную. Ибо противника надо не сбивать с позиций, а уничтожать, дабы неповадно было нападать на русскую землю. Так что же случилось? Или иной стала армия? Нет, она осталась прежней, закалённой в суворовских походах, обогащённой победами при Фокшанах, Рымнике, штурме Измаила, Мачине, Праге, в Италии и Швейцарии, в Финляндии и на Дунае. Деяния барона Беннигсена дорого обошлись русской армии и на холмах Эйлау, и под Фридландом, и, что главное, при Бородине. Беннигсен упорно и настойчиво пытался научить отступать непокорную сей науке русскую армию!
Трудно себе представить, как мог военачальник размещать на поле предстоящего сражения войска, даже не указав рубежи, которые они должны защищать, а уж, тем более, не поставив им никаких задач на предстоящие действия. Тем труднее было руководить русским генералам вверенными им частями и соединениями. А ведь в большинстве своём во главе частей и соединений были генералы, прошедшие суровую школу и верные суворовской науке побеждать! Правым крылом русской армии командовал генерал-лейтенант Николай Алексеевич Тучков, впоследствии герой Отечественной войны 1812 года, погибший на Бородинском поле по прямой вине барона Беннигсена. Левое крыло возглавлял граф Александр Иванович Остерман-Толстой, храбрый генерал, пламенный патриот. Однажды он сказал иноземцу, находившемуся на русской службе: «Для вас Россия – мундир ваш – вы его надели и снимите, когда хотите. Для меня Россия – кожа моя!» Во главе резерва был поставлен храбрый генерал-лейтенант Дмитрий Сергеевич Дохтуров, хладнокровный, выдержанный, презирающий опасность, если разговор шёл о судьбе России. Он отличился даже при Аустерлице, где дело складывалось далеко не в нашу пользу.
Блестящее действие колонны, которой он командовал, удивило даже Наполеона. Дохтуров опрокинул противостоящего противника и развернул наступление на левом фланге союзных армий. Он шёл вперед, заставляя бежать перед ним французов до тех пор, пока не стало ясно, что сражение на остальных пунктах проиграно. Все считали его погибшим, но он вывел из окружения свои войска, хотя для этого пришлось пробивать сильные заслоны французов, причём вывел с небольшими потерями. Когда в опасные минуты боя подчиненные советовали ему поберечься, напоминая о жене и детях, он отвечал: «Здесь жена моя – честь! Дети – войска мои!»
Артиллерия русской армии была объединена под началом артиллерии генерал-майора Дмитрия Петровича Резвого. И именно артиллерии суждено было сыграть в сражении главенствующую роль. Резвому уже доводилось встречаться с французами во время Швейцарского похода Суворова, успел он отличиться и в ходе кампании 1807 года. Но предстоящая битва под Прейсиш-Эйлау не шла в сравнение с прежними боями. Генеральное сражение с армией Наполеона обещало быть жестоким и кровопролитным. И генерал Резвой решил действовать по собственному разумению. Он заранее изучил местность и постарался предвидеть, как будет действовать противник. Дорога на Фридланд, а через него в Россию, как бы разрезала боевой порядок русской армии. Если французы ударят вдоль неё и добьются успеха, они рассекут русскую армию на две части и оттеснят от единственного пути отхода. Значит, необходимо укрепить центр в первую очередь. Причём создать такие препятствия, которые станут непреодолимыми для врага. Какие препятствия мог создать артиллерийский генерал Резвой? Конечно, направить на врага сильный артиллерийский огонь. Но подготовить его необычно, применить тактику, неизвестную для врага и внезапную. Как обычно, что было знакомо и противнику, генерал Резвой небольшую часть артиллерии поставил перед войсками. Но основные силы артиллерии он свёл в три крупные батареи – две шестидесятипушечные и одну семидесятипушечную. Шестидесятипушечные поставил на правом и левом крыльях русской армии и приказал замаскировать. Семидесятипушечную, в которую подобрал пушки наиболее мощные, установил в центре и замаскировал с особенной тщательностью. Об этой батарее не знал не только противник, но даже главнокомандующий Беннигсен. Резвой был осторожен, он не верил иноземным наёмникам.
Во главе артиллерии центра Резвой поставил Левенштерна, правое крыло поручил своему племяннику, двадцатидвухлетнему генерал-майору артиллерии Александру Ивановичу Кутайсову. В нём он не сомневался. Это был отважный и теоретически хорошо подготовленный артиллерист.
Бои при Прейсиш-Эйлау начались ещё накануне 26 января в два часа дня, когда французы атаковали арьергард Багратиона передовыми частями маршала Сульта.
Багратион отразил натиск и не позволил французам совершить маневр во фланг русской армии. Он начал неспешный отход через город, отход с боями за каждый квартал. Последними отступали части под командованием генерал-майора Михаила Богдановича Барклая-де-Толли. В одной из контратак против наседавшего врага Барклай был тяжело ранен в руку, и французам удалось, наконец, захватить Прейсиш-Эйлау.
Тогда Князь Петр Иванович Багратион взял 4-ю пехотную дивизию, встал перед ней и повёл солдат в атаку, вдохновляя их личным примером. Дивизия ударила тремя колоннами, опрокинула французов и очистила город. Это позволило русским корпусам оборудовать позиции.
Ночью арьергард отошёл в боевые порядки русской армии.
Денис Давыдов в своих «Военных записках» отметил: «Бросив взгляд на карту, мы увидим, что направление… нашего отступления нимало не перечило основной мысли Наполеона отрезать нас от сообщений наших с Неманом, или, что одно и то же, с Россией…» Так как же проходило это сражение, названное исследователями кровавой репетицией Бородина? Рассвет в тот день занимался медленно, низкие серые тучи гасили его, порывы ветра поднимали метель, и в её серой круговерти нельзя было ничего разобрать и в полусотне шагов. Наполеон был на ногах ещё затемно. С аванпостов стекались данные о том, что впереди, на позициях, не арьергард русских, а вся армия.
Император Франции поспешил на командный пункт, местом которого избрал оконечность кладбища, располагавшегося на северо-восточной окраине Прейсиш-Эйлау. На расстоянии около версты, изредка, в короткие моменты затишья, проступали сквозь рассеивавшуюся мглу, бивачные огни русских – предрассветные сумерки еще скрывали могучую, до конца неразгаданную силу.
План французов был прост. Он не раз уже приносил победы над европейскими армиями, предводители которых впадали в полную депрессию от одного известия о появлении перед ними полководца, слывшего непобедимым. Французская армия наносила удар по одному из флангов неприятеля, чаще всего по левому, своим правым флангом. Командование противника, словно под гипнозом, начинало стремительно перебрасывать силы из центра своего боевого порядка, чтобы укрепить атакованный фланг. Давление на этот фланг продолжалось ещё некоторое время, а затем французы наносили сильнейший рассекающий удар по ослабленному центру и, разорвав боевой порядок неприятеля пополам, довершали разгром по частям.
До сих пор русские не дали ни одного генерального сражения в эту сложнейшую зимнюю кампанию 1807 года и потому, как казалось Наполеону, не потерпели поражения. И вот Беннигсен остановил армию на холмах Прейсиш-Эйлау. Наполеону казалось, что победа близка, что в это хмурое утро вновь взойдёт для него солнце Аустерлица. С первых выстрелов зимней кампании 1807 года и до сего решительного дня император Франции стремился отрезать русскую армию от России и уничтожить на полях Польши и Восточной Пруссии.
С первым светом всё было готово к сражению.
В предрассветной морозной тишине прошипели взмывшие в небо ракеты и растворились не то в тумане, не то в низкой облачности. И тут же на правом фланге французской армии гулко ухнули пушки – одна, вторая, третья… Они, казалось, будили дремавший в изморози передний край. Но так только казалось. Никто не дремал. Еще задолго до ракет, до первых артиллерийских выстрелов французские корпуса были построены в полковые колонны и только ждали сигнала к началу действий. Право же открыть битву было дано артиллерии, ибо сама судьба определила этому роду войск главную роль в схватке, которая, словно раненый зверь, пробуждалась для новых ран. Ещё не были перевязаны все раненые, поступившие в лазареты накануне, ещё не были преданы земле убитые в первый, хоть и вялый, но кровопролитный день сражения, а ненасытные жерла пушек уже отправляли в стан противника новые смертоносные заряды. Через минуту канонада грохотала по всей линии построения французских и русских корпусов, разделённых небольшой полоской местности, предназначенной для людей, которым суждено истреблять друг друга холодным и стрелковым оружием, прибавляя к жертвам артиллерийским жертвы колотые и резаные. Местность за этой ничейной полоской вспыхивала через равные промежутки времени множеством огней, и через секунды после этих вспышек доносился громовой гул, за которым следовало шипение, производимое полётом чугунных ядер и дымящихся гранат. Это шипение переходило в грохот разрывов уже на территории, которую занимали почти такие же люди, очень похожие на тех, кто посылал им эти смертоносные гостинцы – похожие одеждой, снаряжением, вооружением. Но совсем не похожие своим внутренним содержанием. Ведь против агрессивной, захватнической, жаждавшей наживы волчьей стаи людей, имеющих с виду такие же формы тела, стояли люди, обладающие чем-то таким, что веками пытались понять, да так и не поняли звери, возглавлявшие эту и подобную этой стаю. Отличия этого не могли понять и те, кто направлял жадные стаи на русскую землю, кто веками делал всё возможное, чтобы уничтожить её. Отличия этого не могли понять и те, кто составлял колонны очередной такой стаи, потому что для понимания нужно было иметь, казалось бы, совсем малое – нужно было иметь, кроме тела, ещё и Светлую Душу. Но Создатель наделил этим компонентом лишь сынов своих, лишь тех, кто искренне и нелицемерно верил Ему, кто искал к Нему дорогу. Что же касается особей, происшедших от обезьян, а потому не способных жить мирно, не зарясь на чужие земли, имущество, произведения искусства, драгоценности – то и этих существ Он не лишал возможности идти дорогой добра. Бог дал всем свободу выбора между добром и злом, и если на стороне, где находился князь Пётр Иванович Багратион, рядом с ним были люди, с рождения выбравшие добро, то там, за ничейной полосой, собрались нелюди, которые, взявшись за оружие и двинувшись в завоевательные походы, выбрали путь, который уводил их от Бога с каждым выстрелом, с каждым ударом сабли, с каждым разграбленным домом. Создатель, сотворив сынов человеческих, заповедал каждому из сотворённых народов жить на той местности, на которой и для которой они сотворены, заповедал не пересекать границы чужих земель со злым умыслом. Особи, происшедшие от обезьян, как это точно доказал Дарвин, взявший в качестве исследуемого материала своих европейцев, презрели Заповедь Создателя. Они вели постоянные войны, забывая ещё одну заповедь, гласящую, что тот, кто прольёт кровь человеческую, кровь того прольётся рукою человека. Ни один народ-агрессор за всю историю не ушёл от возмездия, ни один из их предводителей не умер естественной смертью.
Над шакальей стаей французов облака, плывущие по небу, уже смешивались с дымом от пушечной пальбы. Но упрямо молчали те, в кого «бывшие люди» посылали свои смертоносные заряды, молчали отчасти потому, что Беннигсен не отдавал распоряжения на ответный огонь, стремясь дать врагу принести побольше вреда русской армии. Но, к счастью, сам того не желая, создавал условия для бесполезной пальбы французов, ибо молчание наших орудий не открывало позиций армии.
Начальник артиллерии генерал Резвой уже имел сведения от казаков, что под прикрытием этой пока ещё беспорядочной пальбы, маршал Даву, используя отвлекающую атаку Сульта против корпуса Тучкова, пытался приблизиться к русским позициям. Дивизия Фриана, посланная маршалом Даву вперед, остановилась, наткнувшись на сильное и организованное сопротивление передовых частей Остермана. Даву ввёл в бой новые части. С их помощью удалось захватить Серпален, но в этот момент прорвавшиеся французские части контратаковала дивизия Каменского. Наступление французов было остановлено, и Даву уже не имел возможности возобновить его силами своего корпуса. А между тем артиллерия работала по всему фронту. Ядра и картечь свистели в воздухе, шипели в снегу. Молчала лишь тщательно замаскированная русская семидесятипушечная батарея. Генерал Резвой категорически запретил её командиру обнаруживать себя до нужного момента. В главной квартире французской армии пока ещё никто не предвидел, чем обернутся эти неудачные попытки атак и нескончаемая перестрелка.
Наполеон торопился завершить дело своим коронным ударом, поторапливая маршала Бертье.
– Ну что, Бертье, не пора ли нам ударить в центре? – уже несколько раз спрашивал он, но Бертье был неумолим.
– Нет, ваше величество, нужно ещё усилить нажим на левое крыло русских. Я не имею данных о том, что Беннигсен начал переброску резервов к своему левому флангу и ослабил центр.
Бертье даже предположить не мог, что Беннигсен не удосужился выделить резерва, что все наличные силы русской армии находились в боевых порядках трёх корпусов, вытянутых вдоль фронта.
Наполеон же полагал, что Беннигсен, подыгрывая ему, уже оголил центр. А значит, затягивать с ударом не имеет смысла. Но Беннигсен тоже не все мог. Когда он попытался ослабить центр путём переброски подкреплений на фланги, генералы напомнили ему о шаблонной тактике действий Наполеона, давно и хорошо всем известной. В тот момент Беннигсен не решился пойти против генералов – ведь в случае успеха французов было бы слишком понятно, что именно он его обеспечил.
Между тем, Бертье не слишком полагался на всякие там обещания подыграть. Он был настоящим воином, если вообще можно назвать настоящим того, кто служил в армии нелюдей. Он решил ударить в известное всем больное место любого боевого порядка – в стык центрального и левофлангового корпусов русских. Ударить внезапно, сильным по своему составу и подготовке корпусом маршала Ожеро. Он решил направить удар не в центр боевых порядков русских, который чем-то настораживал, а в стык между центральным корпусом и корпусом левого крыла.
Битва была в разгаре, когда корпус Ожеро получил приказ двинуться на русских всей своей мощью. Удар в стык корпусов был крайне опасен для русской армии именно в тех условиях, в которых она находилась. Ведь Беннигсен не удосужился организовать взаимодействие между корпусами, а это означало, что русские командиры не имели единого плана действий на случай ударов в стык их боевых порядков.
Сражение при Прейсиш-Эйлау впоследствии часто называли битвой на холмах Эйлау. Действительно, холмов в районе Эйлау было предостаточно. На склонах выстроились русские войска, за ними встала артиллерия. Дмитрий Петрович Резвой выехал на один из холмов, чтобы обозреть поле сражения как раз в тот момент, когда корпус маршала Ожеро начал своё движение стройными грозными колоннами. Резвой сразу определил, что корпус наступает гораздо южнее, чем он предполагал, что удар нацеливается вовсе не на позиции центрального корпуса, в стык между корпусами. Подъехал генерал Дохтуров. Вместе они прикинули, что переместить орудия, чтобы прикрыть стык корпусов, уже невозможно, французы были уже слишком близко.
– Это рука Бертье, – сказал Дохтуров. – Он предельно осторожен. Наверняка что-то заподозрил. А у нас и резервов нет. Пусть главнокомандующий забыл о них, но мы-то как упустили? Не Беннигсена надо слушать, а делать по-своему.
– Вот я и сделал, – сказал Резвой. – Вся артиллерия в группировке, а на стыке и ответить нечем… Впрочем, на все воля Божья! Суворов учил: Бог нас водит – Он нам генерал…
Он не договорил. Сильный порыв ветра чуть не сбил с ног. Адъютант, которого подозвал к себе Резвой, чтобы отдать распоряжение, едва не свалился с поднявшегося на дыбы коня. Тучи снега поднялись с холмов, пали сплошной завесой с неба. Они закрыли боевой порядок русских, застелили непроглядной пеленой всё впереди, скрыли из глаз корпус Ожеро, которой к тому времени прошёл уже треть расстояния, отделяющего его от русских боевых порядков.
Сам маршал Ожеро, командиры дивизий и полков были впереди, во главе колонн. Шли красиво, пока видно было, как идти. Шли, уверенные, что одним видом этих стройных колонн наведут ужас на русских, которые, находясь на неприкрытых флангах, и так уже чувствовали себя не совсем уверенно.
– Ускорить движение! – приказал Ожеро. Маршал спешил преодолеть простреливаемый участок, используя снежную круговерть как дымовую завесу. Он полагал, что метель явится лучшей защитой от русского огня, который должен был грянуть с минуты на минуту, едва видимость чуть улучшится.
Офицеры обнажили шпаги, солдаты взяли ружья наперевес, вот только блеска штыков не было видно в метельной пелене. Наполеон ликовал: – Послушайте, Бертье! Ожеро переколет этих русских на их позициях как слепых котят. Бертье восторга не разделял. Ответил встревоженным тоном, крутя в руках бесполезную в эти минуты подзорную трубу:
– Я не вижу корпуса Ожеро, ваше величество. Я не люблю, когда не вижу войск.
– Успокойтесь, Бертье, успокойтесь. Вы забыли, что нам противостоит бездарь Беннигсен. Он сейчас мечется, небось, не зная, кого бояться более – русских или французов.
– Почему он должен бояться русских? – с удивлением переспросил Бертье, поднимая воротник шинели, чтобы уберечься от очередного, сбивающего с ног порыва ветра.
– Потому что умеет только проигрывать.
Порыв ветра, едва не сбивший с ног Бертье и заставивший его кутаться в шинель, резко ударил в грудь маршала Ожеро. Тот покачнулся, но, устояв на ногах, прибавил шагу, подбадривая подчинённых. Он уже почти забыл об опасности, о том, что пора и ему самому, и командирам дивизий пропустить вперед первые шеренги воинов, дабы не подвергать себя риску. Гибель или ранение командира может лишить войска управления, поэтому он должен быть впереди только до определённой поры. Ожеро не видел русских, но чувствовал, что они уже рядом, близко и что вот-вот можно будет подать команду на переход в атаку рассыпным строем. Ураганный вихрь с диким воем и свистом взметнул клубы снега, и они как по мановению волшебной палочки умчались в неведомую даль, а взамен им хлынули потоки солнечных лучей, засверкав на кончиках штыков.
Генерал Резвой стал свидетелем этого удивительного, невероятного природного явления, которое затем нашло отражение во многих записках, мемуарах, научных исследованиях и трудах.
Корпус маршала Ожеро, всё ещё в сомкнутых колоннах, находился совсем рядом с русскими позициями, но не перед стыком корпусов, а как раз перед замаскированной семидесятипушечной батареей. Он оказался на том рубеже, который был ещё накануне намечен генералом Резвым для массированного удара. Посеявший ветер – пожнёт бурю. Французы, направляемые грабителем и убийцей того времени Наполеоном на новые преступления, шли, ослеплённые жаждой наживы, в чужие страны, презирая все Заповеди Создателя. И буря возмездия обрушилась на них. Семьдесят мощных русских орудий ударили одновременно. Удар был страшным. Раскатистый, невероятной силы грохот, затем короткая пауза – время полета ядер и гранат – и снова треск, теперь уже непрерывный, не похожий ни на выстрелы, ни на разрывы, которые прогремели мгновениями позже. Это был жуткий, леденящий треск разбиваемых ядрами в щепки ружейных прикладов, треск, как вспоминали позднее некоторые впечатлительные очевидцы, человеческих костей. Первые же залпы русской батареи вывели из строя всех дивизионных командиров, да и сам маршал Ожеро получил серьёзное ранение. Французские колонны замерли, словно наткнувшись на железную стену, а русские артиллеристы посылали ядро за ядром, гранату за гранатой, доводя скорострельность своих орудий до наивысшего напряжения.
Восемнадцатилетний артиллерийский поручик из той семидесятипушечной батареи Павел Грабе писал: «На нашу долю досталась одна из колонн маршала Ожеро, корпус которого был уничтожен в этом побоище… Орудия мои были прежде заряжены картечью… Страшно было их действие на столь близкого неприятеля…»
Так сражение на холмах Эйлау уже начало складываться в пользу русских. А французский корпус замер на грани жизни и смерти – не было сил двинуться вперёд, не было команды отходить назад. Задние ряды напирали по инерции на передние, ибо ещё не знали, что произошло и не ощутили на себе удар русских ядер. И тут над холмами Эйлау прокатилось богатырское русское «Ура!» Это двинулась в контратаку пехотная бригада генерала Сомова – Шлиссельбургский пехотный и Московский гренадерский полки.
Впоследствии участник сражения при Прейсиш-Эйлау Денис Васильевич Давыдов так описал тот знаменательный для всей битвы момент:
«Более двадцати тысяч человек с обеих сторон вонзали трёхгранное острие друг в друга. Толпы валились. Я был очевидцем этого гомерического побоища и скажу поистине, что в продолжении шестидесяти кампаний моей службы, в продолжении всей эпохи войн наполеоновских, справедливо названной эпопеею нашего века, я подобного побоища не видывал! Около получаса не было слышно ни пушечных, ни ружейных выстрелов, ни в середине, ни вокруг его: слышен был только какой-то невыразимый гул перемешавшихся и резавшихся без пощады тысяч храбрых. Груды мёртвых тел осыпались свежими грудами, люди падали одни на других сотнями, так что вся эта часть поля сражения уподобилась высокому парапету вдруг возникшего укрепления. Наконец наша взяла!..»
Да ещё как взяла! Жалкие остатки опрокинутых, разгромленных дивизий французского корпуса побежали, неся на своих плечах преследователей. Русские батальоны ворвались на позиции неприятеля, достигли церкви на окраине Прейсиш-Эйлау, в ста шагах от которой находился командный пункт Наполеона. Кавалерия под командованием генерал-лейтенанта Голицына поддержала этот контрудар и рассекла пополам французский боевой порядок.
Создались все условия для полного разгрома наполеоновской армии. Оставалось лишь развить успех, ввести в прорыв пехоту и кавалерию. Генералы Дохтуров, Багратион, Тучков, Остерман ждали приказа на всеобщее наступление. Увы, такого приказа не последовало. Беннигсен заявил, что не может рисковать армией вдали от России. Предательское, подлое заявление… Ведь враг был по существу разбит. Действия же Беннигсена спасали Наполеона от разгрома и давали возможность перегруппироваться, прийти в себя и продумать меры противодействия.
Бертье приказал Мюрату и Бессиеру направить против прорвавшихся русских все резервы кавалерии. А это семьдесят пять эскадронов! Что могли сделать против этой огромной массы кавалеристы Голицына? Они приняли на себя удар части сил врага, остальные французские эскадроны навалились на пехоту. Началось истребление русских батальонов, брошенных Беннигсеном на произвол судьбы. Успех мог обернуться крупной неудачей.
Денис Давыдов так описал дальнейшие события:
«Более шестидесяти эскадронов обскакало справа бежавший корпус Ожеро и понеслось на нас, махая палашами. Загудело поле, и снег, взрываемый 12-ю тысячами сплочённых всадников, поднялся и завился из-под них, как вихрь из-под громовой тучи. Блистательный Мюрат в карусельном костюме своём, следуемый перед многочисленною свитою, горел впереди бури, с саблей наголо, и летел, как на пир, в середину сечи. Пушечный, ружейный огонь и рогатки штыков, подставленных нашею пехотою, не преградили путь гибельному приливу. Французская кавалерия всё смяла, всё затоптала, прорвала первую линию армии и в бурном порыве своем достигла до второй линии и резерва, но тут разбился о скалу напор волн её. Вторая линия и резерв устояли, не поколебавшись, и густым ружейным и батарейным огнём обратили вспять нахлынувшую армаду. Тогда кавалерия эта, в свою очередь преследуемая конницею нашею сквозь строй пехоты первой линии, прежде ею же смятой и затоптанной, а теперь снова уже поднявшейся на ноги и стрелявшей по ней вдогонку, – отхлынула даже за черту, которую она занимала в начале дня. Погоня конницы была удальски запальчива и, как говорится, до дна… Оставленные на этой черте неприятельские батареи были взяты достигшими их нашими эскадронами; канониры и у некоторых орудий колеса были изрублены всадниками, но самые орудия остались на месте от неимения передков и упряжей, ускакавших от страха из виду».
И снова русские генералы Багратион, Дохтуров, Тучков требовали от Беннигсена нанести общий удар. Но ему по какой-то тайной причине побеждать не хотелось – он выполнял особую роль, так и не раскрытую его современниками. Его приказ не поддерживать прорвавшиеся русские части явно преступен. Он приказал прорвавшимся остановиться и отойти именно тогда, когда осталось сделать незначительный натиск для того, чтобы одержать полную победу и обратить французов в паническое бегство. Неприятель понёс колоссальные потери, особенно в центре своего боевого порядка. Были убиты дивизионные генералы Гопульт, Далман, генерал-адъютант Корбино, ранены маршал Ожеро, дивизионный генерал Гюдле, бригадный генерал Лошет и многие другие. Несколько эскадронов французской кавалерии полностью полегли во время схватки между первой и второй линиями русских войск, остальные лишились почти всех офицеров, потеряли большую часть личного состава и представляли собою перепуганный сброд обезумевших от ужаса людей. Да, победа была очень близка, но победить русским войскам не дали… На этот раз прорвавшиеся русские батальоны и эскадроны, хоть и не были поддержаны, всё же сумели организованно и без больших потерь отойти на исходные позиции, поскольку французы уже не были способны на какое-либо преследование.
Так завершился первый этап сражения. Стороны понесли огромные потери, однако остались на прежних рубежах, не продвинувшись ни на шаг. Потери оказались напрасными. Наполеон приободрился. Фортуна улыбалась ему улыбкой Беннигсена… Барон оставался невозмутим. Сражение шло помимо его воли. Частные начальники отражали удары, переводили войска в контратаки, гнали неприятеля. Однако командиров, чьи войска не были атакованы, Беннигсен сдерживал. И всё же противник понёс от русского артиллерийского огня неизмеримо большие потери. Причина кроется в техническом оснащении наших конно-артиллерийских рот и артиллерийских батарей, и, конечно, в приемах и способах их применения. В своё время столь порицаемая всеми Гатчина сделала весьма благое для русской армии дело. Там зародилась конная артиллерия, там совершенствовалась тактика действий и конной, и пешей артиллерии, причём занимался этим талантливый артиллерист А. А. Аракчеев. Достаточно вспомнить «графские экзамены». Именно огонь артиллерийских орудий так ещё и не позволил Наполеону добиться успеха на избранном для основного удара направлении, хотя уже перевалило за полдень.
Однако в продолжении всего сражения натиск французов на левое крыло русских войск не ослабевал, хотя дивизии Даву так и не смогли добиться решительного успеха. Они несли значительные потери от артиллерийского огня, но атаковали снова и снова. Лишь в первом часу пополудни обстановка постепенно стала меняться в пользу противника. Способствовало этому введение в бой дивизии Гюдена из резерва. Дивизия Каменского держалась стойко, но, уступая силе, вынуждена была медленно отходить.
Конец ознакомительного фрагмента.