Вы здесь

Любить монстра. Краткая история стокгольмского синдрома. 3096 дней плена, случай Наташи Кампуш (Микки Нокс, 2018)

3096 дней плена, случай Наташи Кампуш

23 августа 2006 года в дверь пожилой жительницы Штрасхофа (пригород Вены) Инги Т. стали отчаянно стучать. Насторожившись, женщина выглянула в окно. На улице стояла худая, изможденная девушка полубезумного вида. На ней был одет неприметный сарафан из светлой льняной ткани, а волосы скрывала косынка. Те ужас и отчаяние, с которыми она колотила в дверь, наводили на мысли о том, что она психически больна. Инга Т., все так же подглядывая в окно, набрала номер полиции и сообщила о происшествии.

Девушка выглядела такой несчастной, что женщина все же открыла дверь, но постаралась оттеснить ее от входа. Мало ли что…

– Меня зовут Наташа Кампуш, и я жива, – тут же начала то ли молить, то ли кричать она. Голос ее срывался на хрип.

Инга Т. весьма резко оборвала ее и попросила подождать в саду. Слово «полиция» немного успокоило девушку, но она все равно продолжала нервно озираться по сторонам, будто боялась, что за ней гонятся.

Приехавшие на вызов полицейские также поначалу решили, что перед ними обычная городская сумасшедшая. Девушку попросили сесть в машину и все подробно объяснить.

– Меня зовут Наташа Кампуш, и я жива, – уже совсем охрипшим голосом повторила она.

Теперь оставалось только одно: выяснить, кто такая Наташа Кампуш.

1

Штрасхоф-ан-дер-Нордбан.

1970-е гг.

– Никогда не привыкну к этому месту, – пробормотал Генрих Эхлер, с трудом выбираясь из подвала дома в Штрасхофе.

– Не придумывай, когда твоя семья вынуждена была жить в подвале, ты еще и говорить-то не мог, – недовольно ответила Вольтрауд Приклопиль. Женщина привычно готовила праздничный воскресный ужин для всей семьи. К Эхлерам она всегда относилась сдержанно, вернее, с легким пренебрежением, скрывать которое удавалось далеко не всегда. В этот небольшой, но весьма уютный дом в Штрасхофе они переехали пару лет назад. Раньше здесь жил Оскар Приклопиль, отец ее мужа Карла и дед Вольфганга Приклопиля, четырнадцатилетнего сына женщины. Старый Оскар Приклопиль был человеком нелюдимым. Он мало чем отличался от всех соседей Вольрауд, вот только… О жителях Австрии частенько говорят, что они очень строги и сдержанны, но даже для Штрасхофа Оскар был слишком уж скрытным человеком, а дом его по праву мог называться крепостью. Собственно говоря, именно так его и окрестили соседи, а ведь только Эхлеры знали о том, что у дома имеется подземелье.

Четырнадцать лет назад, в 1962 году, когда у Вольтрауд и Карла только-только родился их первенец, Оскар начал строить бомбоубежище в подвале своего дома. Мир оказался на грани ядерной войны. Подобные формулировки, приправленные театральным шепотом чопорных дикторов той поры, ежедневно звучали с экранов стареньких черно-белых телевизоров. Те две недели, которые впоследствии были названы Карибским кризисом. Казалось, что вот уже завтра за окнами, украшенными занавесками в модный горошек, появится самый страшный и завораживающий пейзаж в мире. Ядерный гриб, способный уничтожить все живое на планете. Всеобщей панике поддались не только примерные домохозяйки, но и правительство Австрии. Всем гражданам было рекомендовано выстроить частные бомбоубежища, на которые даже выделялись средства из государственного бюджета. Поначалу дотации выдавали легко, но очень скоро желающих получить деньги на бомбоубежище появилось слишком много. Теперь уже для получения средств из бюджета требовалось собрать невообразимое число документов. Зачем тревожить правительство по пустякам? Одинокий и нелюдимый Оскар Приклопиль взялся за обустройство бомбоубежища самостоятельно, решив, что деньги от его законной дотации могут пойти на что-то более важное, а уж он сам позаботится о безопасности своей семьи. В конце концов, это его долг как отца семейства. Какое же он право имеет требовать за это деньги? Именно так он объяснял свое поведение Вольтрауд. На самом же деле Оскар попросту поленился собирать все эти бумаги для строительства укрытия от бомбежек. В течение года продолжались строительство и обустройство глубокого бункера. Дом Оскара находился на отшибе и был укрыт от любопытных глаз плотным кольцом зелени. Даже ближайшие соседи мужчины не догадывались о том, что Оскар строит укрытие.

– Ты не понимаешь, Вольтрауд, – качает головой Эхлер, – они были вынуждены жить под землей, как черви. Чувство собственного достоинства, гордость, вера – все, что делает человека человеком, было уничтожено. Эти рассказы… Я слышал их каждый божий день.

Четырнадцатилетний Вольфганг Приклопиль, до этого момента с совершенно отстраненным выражением лица пялившийся на дно собственной чашки, вдруг с интересом повернул голову в сторону друга семьи.

– …Мама была готова на все ради того только, чтобы достать нам еды. Те люди, которые приносили нам еду, они казались кем-то вроде Бога… Они приходили сверху, они знали все о мире, они рассказывали о том, что творится там, наверху. И…

– Ты не можешь этого помнить, – недовольно прервала его женщина, и на сей раз Генри не решился продолжить рассказ о своем детстве. Генрих Эхлер, еврей из Австрии, родился в 1939 году. Семья его в годы Второй мировой войны вынуждена была поселиться в подвале дома. Им удалось пережить самое страшное для евреев из Австрии время, но воспоминания о годах под землей до самой смерти преследовали родителей Генриха, и, кажется, по наследству страх замкнутого пространства передался и Генриху. Именно поэтому он так не любил бывать в подвале дома Приклопилей. После смерти Оскара в бывшем бомбоубежище, служившем старику кладовой, оборудовали мастерскую. В этом небольшом, доверху заваленном разными деталями от старой техники помещении очень любил бывать Вольфганг. Пожалуй, это было его любимое место в доме. Здесь он чувствовал себя в своей тарелке. Здесь, вдали от посторонних глаз, ему было по-настоящему спокойно. Никто не мог помешать ему мастерить какие-то новые, никем не запатентованные изобретения. Да и отец Вольфи Карл поначалу с уважением относился к этому хобби сына. А такое уважение дорогого стоит. С отцом у Вольфи всегда не складывались отношения, но в день, когда мальчик собрал свой первый радиоприемник в бункере, отец впервые был горд за него.

Карл Приклопиль, хоть и оборудовал в бывшем бомбоубежище мастерскую, больше предпочитал проводить время в пивном баре неподалеку. Веселый и дружелюбный Карл Приклопиль всегда имел довольно много друзей, готовых пропустить с ним пару стаканчиков шнапса в баре. Пристрастия сына к одиноким видам деятельности Карл не понимал и, как это часто бывает, ненавидел их. Мы ведь всегда ненавидим то, чего не понимаем.

Мать Вольфи, Вольтрауд, добропорядочная и сдержанная домохозяйка, ревностная католичка с плотно сжатыми губами и жестким, цепким взглядом. Эта женщина с рождения знала, что должна посвятить себя семье, поэтому все свои силы она тратила на уборку и готовку. Вольфи и Карл имели свойство шуметь и мусорить, что, неизменно, вызывало в женщине бурю раздражения. Карл предпочитал скрываться от жены в питейных заведениях, а вот Вольфи оставался лишь подвал.

Вольтрауд не требовалось устраивать громких сцен. Достаточно было просто плотнее сжать губы и смерить сына брезгливым взглядом, чтобы мальчик потом всю ночь мучился от бессонницы. Под утро ему все же удавалось заснуть и, естественно, проспать сигнал будильника. Спустя пару минут в комнату обычно входила Волтрауд и будила сына. Мальчик вскакивал, и перед взором женщины оказывалась простыня с уродливым мокрым пятном в самом центре. Презрительный взгляд и сжатые губы. После чего громкий хлопок дверью.


«И пару раз я слышала, как они орали, а однажды, когда я проходила мимо по дороге в магазин, услышала, как она велела ему положить» описанное белье «в стиральную машину, прежде чем он уйдет»

(Соседка семьи Приклопилей по дому в Штрасхофе)


Когда за сыном закрывалась дверь, Вольтрауд вынуждена была приступить к стирке недавно испорченных простыней. Это занятие вызывало у нее такое стойкое отвращение, что к вечеру женщина уже буквально ненавидела сына. Естественно, вскоре ситуация повторялась.

Мочиться в постель Вольфи перестал лишь к десяти годам, а вскоре неприятные эпизоды вновь стали повторяться. Всеми силами Вольфи старался быть незаметным. Ни Карл, ни Вольтрауд об этом не говорили, но именно этого они хотели больше всего. Не то чтобы они не любили сына, просто они хотели, чтобы ребенок приносил меньше проблем. Ведь чем тише ребенок, чем меньше к нему нареканий, тем лучше. Ведь так, правда?

Вольфи преуспел в искусстве быть невидимым. И дома, и в школе. В этот большой и просторный дом в пригороде Вены они въехали в 1972 году. Вольфгангу Приклопилю тогда едва исполнилось десять лет. Здесь он часто бывал и при жизни старого Оскара. Угрюмый старик недолюбливал своих родственников, но вот к внуку питал нежные чувства. Частенько он брал внука на охоту, рассказывал премудрости обращения с оружием, учил мастерить и позволял спускаться в подвал. В свое время отец Карла столько сил и времени потратил на обустройство бомбоубежища, что до сих пор никому не позволял спускаться в подпол. О существовании длинных извилистых коридоров на глубине десятка метров под землей знали лишь самые близкие, а уж спускаться туда разрешалось только Вольфи, даже родному сыну Оскар не позволял таких вольностей.

И вот в 1972 году Оскара не стало. Узнав о смерти отца, Карл какое-то время соблюдал траур, но уже через две недели он перестал изображать скорбь. Отношения с отцом у Карла всегда не клеились, так что причин для скорби не было. Нужно было переезжать в большой и просторный дом. До этого они втроем ютились в крохотной муниципальной квартирке на Ругерштрассе 30, теперь же, на 160 квадратных метрах просторного дома они могли позволить себе развернуться. Наконец-то Карл получил возможность обустроить свое жилище по своему собственному вкусу.

Первым делом он спустился в подвал.

– Пойдешь со мной, я там и не был-то никогда толком, – сказал он сыну.

Вольфи угрюмо кивнул. Это место было для них с дедом священным, а сейчас Карл хотел разрушить упоительную тишину и спокойствие бункера.

Первым делом Вольфи постарался сделать так, чтобы Карл поскорее отступился от своей идеи ремонта. В тот день на него упало, по меньшей мере, несколько ведер, пару раз он заблудился и… Все равно план Вольфганга не удался. Карл ненавидел это бомбоубежище как раз за то, что ему не разрешалось здесь бывать. Сейчас ему больше всего на свете хотелось попросту уничтожить бункер.

Начался долгий процесс ремонта и перестройки дома. Бомбоубежище вполне естественным способом превратилось в склад-мастерскую. Карл и Вольфи там все время что-то мастерили, пилили и переделывали. Вольфи с детства был очарован техникой. Он буквально с первого взгляда понимал, как починить вещь. Именно за этот свой талант он и был вновь удостоен чести бывать здесь.

Вскоре над бункером вырос огромный гараж семьи Приклопилей. Карл долгое время пытался найти хоть какое-то применение бомбоубежищу, но каждый раз все усилия шли прахом. Из мастерской постепенно подвал превратился в склад ненужных вещей, а затем и в личный кабинет Вольфганга Приклопиля. Это было его царство, его территория. Всю жизнь он учился быть незаметным и старался быть ровно таким, каким его хотят видеть. Здесь, в десятке метров под землей, он мог позволить себе быть собой.

Спустя пару лет переделка дома перешла в финальную стадию, и быт семейства Приклопилей нормализовался. Казалось бы, теперь тихие семейные вечера перед большим телевизором и в просторном доме будут наполнены идиллическим счастьем, но все вышло немного иначе.

Веселый и общительный Карл буквально не выносил тишины, царившей в их доме, этого презрительного лица жены с плотно сжатыми губами, которое появлялась каждый раз, когда он делал что-то неудобное ей, не выносил собственного сына. Просто потому, что не понимал.

Карл большую часть своей жизни проработал торговым представителем фирмы по производству бренди. Каждый день он должен был объезжать вверенные ему торговые точки, перебрасываться парой шуток с продавщицами и аккуратно раскладывать товар на полках. Конечно, вскоре его повысили, и теперь уже он должен был просто контролировать выкладку товара на полках магазинов, потом… Тихая и незаметная карьера Карла шла вверх. Никаких стремительных взлетов и оглушительных падений, но, по большому счету, ему грех было на что-то жаловаться. Он обожал свою работу и всех продавщиц, с которыми он привычно перебрасывался парой шуток, обожал посиделки с друзьями в ближайшем к дому баре и долгие разговоры с закадычным другом Генри Эхлером. Каким бы пространным и отвлеченным ни был их разговор, рано или поздно Эхлер ударялся в свои воспоминания детства. Подвал, бомбежки, голод… Подвал. Когда разговор заходил о детстве Генри, Карл тут же старался побыстрее с ним проститься. Генри списывал это на скуку, которая неизменно возникает, когда слышишь историю в сотый раз, но было в этой спешке и еще что-то. С другой стороны, не принято было у их поколения лезть друг другу в душу. Не хочет друг приглашать домой, не говорит о чем-то, значит, есть на то веские причины.

Дом в Штрасхофе медленно, но верно превращался в неприступную и скрытую от глаз соседей крепость. Приклопили всегда со всеми старались вести себя мило и вежливо, но ни с кем не сближались. Общительный Карл – и то старался держать с соседями дистанцию, что уж говорить об остальных членах семьи. Очень важно создавать благоприятное впечатление. Не так важно, как обстоят дела на самом деле, намного важнее создать правильное впечатление. Эти заветы Вольтрауд буквально с силой ежедневно вдалбливала в Вольфганга.

– Как ты моешь, ты же все делаешь неправильно! Как можно быть таким никчемным?! – без конца восклицала женщина. Она настаивала на том, чтобы Вольфганг помогал ей по дому, но каждый раз ей приходилось все переделывать за мальчиком. Вещи были сложены не под тем углом, на плитке виднелись не видимые все остальным членам семьи разводы и т. д. Все это заставляло его чувствовать свою никчемность и беспомощность. Когда-нибудь он станет достаточно сильным, чтобы дать ей отпор. Нужно только накопить достаточно денег для этого…


«Иногда было слышно, как на него кричит мать – делай уроки, убери в комнате, положи вещи в стиральную машину. Но он в ответ визжал ей, визжал по-настоящему, что он сыт по горло помыканием, что однажды он станет главным и тогда слушать будет она. Это всегда происходило в обед, когда отца не было дома, – думаю, он немного его побаивался. Карл волновался о сыне – думаю, он хотел увлечь его футболом, походами, занимался с ним “мужскими” вещами, но его сын был чувствительным и застенчивым. Между Карлом и Вольфгангом возникали трения. Карл пил – у него всегда хватало бесплатных образцов бренди его компании, я часто видела, как он выгружал бутылки из машины, – и это было еще одной “горячей точкой”. Вальтрауд была очень воздержанной: только стакан разогретого вина на Рождество. Многие из нас не замечают того, что кроется за внешним фасадом жизни, как мы не замечали тайн, скрывавшихся за стенами его дома. Ведь наверняка таким его сделало что-то в его отношениях с родителями, разве нет?»

(Соседка семьи Приклопилей по дому в Штрасхофе)


Укрепление стен дома в Штрасхофе началось с обустройства высокой живой изгороди, а закончилось электрошокерами, встроенными в пол. Впрочем, все это было уже через много лет после смерти Карла. А тогда, в 1970-х годах, все было не так уж плохо. Вернее, казалось. Со стороны Вольтрауд и Карл производили впечатление счастливой пары, но о том, что творилось за стенами их крепости, не было известно никому.


«Штрасхоф – безликое место без истории. Без традиции и деревенского характера, которого можно было бы ожидать при сегодняшней численности населения около 9000 человек. После указателя с названием местечка вдоль проезжей дороги и железнодорожной линии по равнине Мархфельда тянулись неприметные однообразные дома, перемежаемые промышленными зонами, которых полно на окраинах любого крупного города. Уже по полному названию населенного пункта – Штрасхоф на Северном пути – можно судить о том, что речь идет о местечке, живущем только благодаря привязке к Вене. Из него уезжают, через него проезжают, но сюда не приезжают без оснований. Единственными достопримечательностями в поселке являются «Памятник локомотиву» и железнодорожный музей с названием «Котельная». Сто лет назад здесь не набиралось и пятидесяти жителей, нынешние же работают в Вене и возвращаются только на ночь в свои домишки, как бы монотонно нанизанные на одну нитку. По выходным дням здесь жужжат газонокосилки, полируются машины, а нутро «милого домика» остается спрятанным в полутьме за опущенными шторами и жалюзи. Здесь главное – фасад, а не то, что скрывается за ним. Идеальное место, чтобы вести двойную жизнь. Идеальное место для преступления»

(Наташа Кампуш)


В семь лет, как и положено в Австрии, Вольфганг пошел в школу. Он был весьма одаренным и смышленым ребенком, а главное – тихим. Учителя на каждом собрании родителей отмечали в числе лучших Вольфи. Причем отметки у мальчика были самые что ни на есть средние, но он обладал удивительным даром нравиться. Вольфи нравился абсолютно всем. Невероятно красивый и послушный мальчик умел подстроиться под кого угодно. Одни учителя хотели, чтобы ученики проявляли больше инициативы, другие – чтобы сидели тихо, а третьи вообще хотели, чтобы вместо уроков дети в драмкружке занимались. Вольфи всегда точно знал, кто и чего от него хочет. Для того чтобы оставаться в тени и не выделяться, лучше всего выполнять то, чего хотят другие. Но только ни в коем случае не лучше всех. Чтобы не выделяться, понимаете?

Конечно, всем в начальной школе хочется похвалы от учителей, но когда хвалят одни, обязательно начнут ругать другие, да и одноклассники тоже рады не будут… А если его все-таки кто-то заметит, то увидит всю его ничтожность. Отец каждый раз, когда видел на горизонте сына, начинал рассказывать, что он ведет себя как девчонка, что он ни черта не умеет, хоть бы с друзьями пошел играть. Ну а мама, конечно, души не чаяла в Вольфи.

– Куда ты пойдешь, ты же болеешь еще, а лекарства, а вдруг снова штаны промочишь, все смеяться будут? – начинала она. Последний аргумент всегда был решающим. Что может быть страшнее смеха за спиной?

Вольфи благополучно закончил начальную школу и был переведен в школу «Хауптшуле Афритшгассе». Это была самая средняя школа, для самых средних учеников. Худших отправляли в коррекционную школу, а юных гениев отправляли учиться в лицей для одаренных детей.

Переход в новую школу – всегда большой стресс, но умение быть незаметным пригодилось и здесь. В пору, когда выбирали нового изгоя, а ведь в каждом классе обязательно есть такой, Вольфи умудрялся будто бы раствориться, слиться со стеной. Близких друзей у него никогда не было, но и издеваться над ним никто не пытался. Деньги и знания делали ему авторитет. Вольтрауд всегда заботилась о том, чтобы у единственного сына были деньги на карманные расходы, ну а Приклопиль тратил их только на своих одноклассников. Второй составляющей его образа были исключительные знания. Он чуть ли не с младенчества разбирался в технике лучше любого специалиста. В свободное время он изобретал новые чудеса техники и частенько представлял на суд одноклассников свои новые творения. Радиоуправляемая машинка, модель самолета, ружье – все это неизменно вызывало восхищенные возгласы. А раз так, раз он покупает им сладости и веселит изобретениями, значит, они от него зависят, они без него не могут обойтись, верно?


«Я как-то сказал ему, что он смотрится как девчонка, он выглядел таким ангелом. Ему нравились длинные волосы, и он не давал мне их обстригать. Мать Приклопиля жаловалась, что ее сын помешался на технике и что для входа в семейный дом в Штрасхофе нужно прилагать “настоящее усилие”. Помню, как после того, как он вырос и жил там с ней один, его матери приходилось кричать мне: “Подожди, пока я отключу систему защиты, чтобы открыть дверь!”»

(Роси Дони, парикмахер Вольфганга Приклопиля)


Конечно, все без Вольфи легко могли обойтись, но осознание этого приходит значительно позже.

В один из летних дней в самом начале каникул Вольфганг Приклопиль слонялся с компанией одноклассников по окрестностям Штрасхофа. Мальчик недавно собрал новую модель самолета, и компания решила зайти к нему, чтобы подробнее изучить изобретение товарища. Внутрь никто не заходил. Компания осталась ждать приятеля на площадке возле дома. Так происходило всегда. Никто из одноклассников ни разу не бывал внутри дома, в котором жил Вольфганг. Впрочем, и сам Вольфи никогда не стремился ходить кому-то в гости, предпочитая прогулки по нейтральной территории. Вольфганг скрылся за живой изгородью, а компания обратила внимание на лежащую на лужайке кошку. В этот момент на другой стороне улицы появилась еще одна компания, лидером которой был заводила класса, в котором учился Вольфи. Парень недавно завел собаку, огромного и еще пока не особенно-то выдрессированного пса непонятной породы. При виде кошки собака оживилась.

Когда Вольфи вернулся, держа в руках модель самолета, пес уже готов был растерзать отчаянно орущую на дереве кошку.

– Убери свою собаку, – сквозь зубы процедил Вольфганг. Казалось, сейчас он буквально оцепенел от увиденного. Какой-то грязный пес хотел растерзать кошку, его кошку, понимаете?

– Иначе что? – издевательски спросил парень.

– Иначе я застрелю твою собаку, – все таким же бесцветным голосом повторил Вольфганг.

– Что ты сказал? Повтори!..

В тот вечер Вольфганга Приклопиля в первый и последний раз в жизни избили. Этого оказалось достаточно. Он ничего и никому не сказал, даже матери, которая впала в настоящую истерику при виде сына. На следующий же день она повела сына по всем мыслимым и немыслимым врачам. Невролог, психолог, хирург… Казалось, что все лето прошло в этом бесконечном путешествии по врачам. Не на шутку обеспокоенная Вольтрауд у всех вокруг интересовалась, не повлияет ли неприятный инцидент на энурез мальчика…

Все свободное от посещения врачей время Вольфи проводил в подвале. Здесь никто не мог его найти, здесь было все, что нужно для счастья и покоя. Частенько он бродил по свалке в поисках деталей, еще чаще разбирал ненужную технику в поисках каких-то деталей, микросхем и т. п. Тот инцидент, произошедший в начале лета, уже давно всем забылся, но Вольфи не мог забыть тот день.

– Собаку застрелишь, да? Для этого ружье надо иметь… – сказал напоследок одноклассник, пнув скорчившегося от боли Вольфганга Приклопиля. Ему действительно очень нужно было ружье. Просто необходимо. Оружие способно ведь решить все проблемы. К концу лета Вольфганг Приклопиль собрал свое первое ружье. Чтобы протестировать изобретение, он отправился в лес, где стал нещадно палить по пролетавшим мимо птицам. Он отошел на приличное расстояние от дома, но Штрасхоф из небольшой деревни постепенно уже превращался в городок, и найти совсем уж уединенное место подростку было сложно. Выстрелы услышали и начали судачить о том, кто это мог сделать.

Изобретение Вольфганга показало хорошие результаты. Оставалось подождать начала учебного года. Тот парень уехал на остаток каникул куда-то с родителями. Никогда еще Вольфи с таким нетерпением не ждал начала занятий.

Первого числа все пошло совсем не так, как хотел бы того мальчик. При виде него одноклассники вдруг вспомнили тот инцидент и стали насмехаться над ним.

– Ну что, застрелил собаку-то? – то и дело спрашивали они.

– Нет пока, – пожимал плечами Вольфи.

Естественно, этот ответ вызывал новую волну насмешек. К вечеру Вольфи был буквально на грани срыва. Стресс так повлиял на него, что наутро он вновь проснулся в мокрой постели. Энурез, мучивший его вплоть до десяти лет, теперь вновь возобновился. Только вот теперь это было куда страшнее. Все утро отец издевался над ним, а Вольрауд презрительно поджимала губы. И все это из-за какого-то пса. Нужно было просто дождаться ночи, чтобы все исправить.

Следующий день прошел в прежнем режиме, но теперь Вольфи точно знал, как можно решить проблему. Дождавшись, когда родители разойдутся по спальням, Вольфи спустился в подвал и достал тщательно спрятанное ружье. На улице ему стало казаться, что из каждого окна за ним наблюдают не в меру любопытные соседи. Он уже готов был повернуть назад, но, представив себе завтрашний день, решил, что просто обязан довести дело до конца.

Дом одноклассника находился на другом конце Штрасхофа. Огромная собака мирно спала в будке. Вольфи оставалось только подобраться как можно ближе, чтобы не промахнуться. И ему удалось. Выстрел, правда, перебудил всех соседей, но каким-то чудом Приклопилю все же удалось незаметно ускользнуть.

Утром в школе он выглядел абсолютным победителем. Все поняли, кто убил собаку, но никто ничего не сказал. Доказать что-то все равно было невозможно. Никто не поверит, что идеальный ученик Вольфганг Приклопиль, на которого буквально молились все преподаватели, застрелил собаку местного хулигана. Больше никто и никогда не пытался связываться с Вольфи. Его побаивались и уважали. Со временем все забыли о собаке, а вот это смешанное со страхом и отвращением уважение осталось.

Никаких угрызений совести Вольфганг Приклопиль не испытывал, и, конечно, никакую плешивую собаку ему жалко не было. Этот пес напугал его кота. Собак он всегда терпеть не мог, да и какое ему дело до чужих животных, он обязан защищать то, что ему принадлежит, пусть о собаке плачет ее хозяин. Следуя этой логике, Вольфганг благополучно продолжил обучение в школе. Он вновь страдал ночным недержанием, но в остальном вел себя как обычный подросток, возможно, чересчур тихий, но ведь все люди разные.


«Он ужасно боялся моих собак, Амора и Нандо, хотя каждый в нашем доме знает, что они никогда не укусят. Когда мне случалось проходить с ними мимо него, он вжимался в стену, чтобы быть от них как можно дальше, и бледнел. А иногда кричал, чтобы я убрала своих собак»

(Шарлотта Старк. Соседка семьи Приклопилей по дому в Штрасхофе)


Карл не понимал сына. Все эти увлечения Вольфганга пазлами, книгами, моделированием – кто так себя ведет? Какой смысл во всех этих развлечениях? Все нормальные подростки должны днями напролет шататься по улицам и устраивать разные пакости, а не сидеть целыми днями в подвале, в десятке метров под землей. Бренди всегда продавалось неплохо, а в последнее время компания Карла даже расширилась, поэтому и зарплата мужчины заметно повысилась. Как следствие Карл теперь все чаще приходил домой изрядно выпившим, а в ближайшем к их дому пабе он стал завсегдатаем. Даже закадычный друг Карла, Генри Эхлер, не одобрял такого поведения.

Очень скоро по городку разнесся слух о том, что кто-то отстреливает птиц в округе, а еще через какое-то время Вольфганга, на время утратившего свою бдительность и патологическую аккуратность, застукали на месте преступления. В тот раз впервые родителей мальчика вызвали в школу.

Карл и Вольтрауд вернулись оттуда в смешанных чувствах. Женщина не могла поверить в то, что ее идеальный и совершенно беспомощный сын, до сих пор страдающий энурезом, способен на такое, а вот Карл… Был восхищен. Впервые он гордился сыном. Его Вольфи сам собрал ружье и занялся, наконец, чем-то, напоминающим мужское развлечение.

Впрочем, Вольфи настолько перепугался всей этой ситуации, что больше никогда не отправлялся на охоту.

У каждого человека есть враги и обидчики. Очень многим свойственно желание отомстить. Однако, к счастью, лишь немногие умеют бережно хранить свою обиду и строить коварные планы мести. У большинства на это просто нет ни времени, ни сил. Вольфганг Приклопиль помнил каждого человека, когда-либо ему насолившего. Борьбой он никогда не занимался и в драке точно бы имел проигрышное положение. Победить в словесной перепалке тоже шансов не было. Приклопиль всегда прилежно учился, но вот при ответе у доски на него нападал ступор. Но ведь всегда можно найти способ отомстить. В конце концов, поджечь дом обидчика.

В те годы по Штрасхофу прокатилась волна пожаров. Источник возгорания каждый раз установить не удавалось. Владельцы домов не курили, а проводка в каждом доме городка была в идеальном состоянии. Оставалась только одна версия – поджигатель. Но кто это может быть, и кому нужно, чтобы дома и хозяйственные постройки тихих и добропорядочных граждан горели, было непонятно. Виновника пожаров никто не нашел. Был ли к этому причастен Вольфганг Приклопиль? А почему бы и нет? Почему бы не повесить все неприятности жителей городка на человека, которого здесь теперь иначе, как монстром, не называют?

Шло время. Вскоре Вольфганг Приклопиль благополучно закончил школу «Хауптшуле Афритшгассе» и встал перед выбором: продолжить обучение или отправиться в техникум. Родители, конечно, хотели дать сыну высшее образование, но в тот момент Вольфи проявил не свойственную ему настойчивость и пошел в техникум. Он был все таким же тихим и замкнутым парнишкой, каким был в школе, но здесь, в техникуме, каждый второй был тихим забитым парнишкой, а у Вольфи было несомненное преимущество: он был настоящим гением техники. Казалось, он может соорудить космическую станцию из утюга и пылесоса. В техникуме такой талант все ценили по достоинству. Вот только Карл был недоволен выбором сына. Каждый раз, когда он возвращался домой из бара, он кричал:

– Если не остался в школе, должен работать и самостоятельно зарабатывать на свои развлечения.

А развлечения Вольфи стоили довольно приличных денег. Он стал активно интересоваться разного рода охранными системами и полюбил автомобили. Первую машину он купил с рук еще в шестнадцать лет, когда даже думать о получении прав ему было рано, так как в Австрии водительское удостоверение можно получить лишь в восемнадцать лет.

Спустя год после покупки старого, разваливающегося на части BMW он уже участвовал в гонках. Еще через год он в них победил. Машины он менял как перчатки. Восстанавливал двигатель, менял все, что только возможно, и перепродавал. На вырученные деньги он покупал автомобиль получше, предпочитая проверенные марки – BMW и Mercedes. У его одногруппников складывалось впечатление, что Вольфи – сын обеспеченных родителей, по чистой случайности оказавшийся в непрестижном техникуме. Так примерно дела и обстояли на самом деле. Удивляло всех в Вольфи лишь одно: из замкнутого подростка с аккуратным пробором на голове он давно уже превратился в очень красивого молодого человека. Да еще и на красивом дорогом автомобиле. Так какого ж черта у него до сих пор не было девушки?

– Когда я заработаю достаточно денег, я поеду в какую-нибудь экзотическую страну и привезу оттуда жену, которая мне подходит, а девушки на один раз мне не интересны, – сдержанно отвечал Вольфганг. Карл, так и не попытавшийся понять своего сына, начал подозревать, что Вольфи – гомосексуалист. Через пару лет уже и все соседи парня тоже стали подозревать его в этом. То были 1980-е годы в Австрии, ни о какой толерантности тогда еще никто не говорил.

Когда первый год обучения в техникуме подходил к концу, отец Вольфганга случайно узнал о том, что концерн Siemens объявил новый набор людей для обучения и дальнейшей работы на концерне. При этом в случае успешного собеседования компания обязывалась платить довольно приличное для тех лет жалованье, да и соцпакет от такой крупной компании выглядел внушительно. В тот день Карл вернулся домой в привычно приподнятом алкоголем настроении. Буквально с порога он объявил о том, что Вольфи в экстренном порядке обязан записаться на собеседование. По факту ведь на концерне его должны были учить тому же, что и в техникуме, только еще и платить за это собирались.

Вольфганг не хотел бросать учебу, но… он ведь ничего не терял. Ну, подаст он заявление, но ведь провалится же на собеседовании. Что может быть проще?

Провалить собеседование ему не удалось. Милый, красивый молодой человек в аккуратно отглаженных вещах и с прямым пробором на голове просто не мог не понравиться пожилым дамам, проводившим отбор новых кандидатов. Теперь у Вольфи уже не оставалось выбора. Карл поставил ему ультиматум: либо он идет на концерн, либо съезжает из дома. Пришлось выбирать из двух зол.

Отныне Карл стал главным врагом в жизни Вольфганга. Они буквально не могли находиться вместе в одной комнате дольше пяти минут. Нет, никто не кричал и не устраивал сцен, просто концентрация ненависти в этот момент повышалась в помещении до критических пределов.

В 1981 году Вольфганг, как и полагалось тогда, пошел в армию. Воинская повинность в Австрии была тогда обязательной. Восемь месяцев службы. Вольфганга определили в казармы Марии Терезии. Несколько недель перед армией отец без конца донимал его и издевался над тем, что он не сможет пройти службу в армии. После первого же дня в казарме его выгонят с позором. Приклопиль попросту промочит постель, да и все. Вольтрауд также сильно переживала за сына, хоть и не показывала этого.

Однако вопреки всем ожиданиям Вольфганг благополучно пережил шесть недель первоначальной подготовки, после чего его определили в связисты. Оставшийся срок военной службы он провел за привычными по концерну Siemens занятиями. Причем ночевать ему разрешали дома.

Шесть недель вдали от дома изменили Вольфганга, да и всех членов этой небольшой и очень замкнутой семьи. Как это часто бывает, поначалу этих изменений никто не заметил. Все так же каждый вечер Вольтрауд готовила ужин из нескольких блюд и ждала прихода своих мужчин. Все так же Карл приходил из ближайшего бара в изрядном подпитии. Так же приходил домой Вольфганг, и так же Карл продолжал изводить сына насмешками и издевками, а Вольтрауд продолжала опекать сына, который уже давно не нуждался в ней.

Когда Вольфгангу исполнилось двадцать четыре, он решил съехать от родителей. Карл воспринял эту новость как должное, а вот Вольтрауд считала, что это глупо. Зачем тратить деньги на аренду квартиры, если у них есть большой дом, да и как сын сможет самостоятельно за собой ухаживать, если он лишь несколько лет назад перестал страдать энурезом?

Вольфганг лишь несколько месяцев успел прожить в съемной квартире. Все чаще Карл чувствовал себя плохо. Здоровье мужчины, казалось, таяло на глазах. Теперь уже он не мог переварить не только пару порций бренди, но и полезные ужины Вольтрауд. Однажды приступ боли в животе оказался таким сильным, что мужчина буквально скорчился от боли посреди гостиной. Пришлось вызывать медиков. После ряда анализов выяснилось, что у Карла рак желудка в заключительной стадии.

Известие о болезни отца Вольфганг воспринял спокойно, даже безразлично. В то время он уже благополучно закончил обучение на концерне Siemens и честно трудился на благо огромной корпорации. Ни друзей, ни девушки у него все так же не было. Все свободное время он продолжал тратить на изучение охранных систем и переделку своих автомобилей. Вольтрауд попросила сына переехать к ним хотя бы на какое-то время, чтобы помогать с уходом за отцом. Вольфгангу ничего не оставалось, пришлось согласиться. Впрочем, это ведь только временно.

Каждый день Вольфганг просыпался в одно и то же заранее определенное время, завтракал и плелся на ненавистный ему концерн. Работу эту он ненавидел, но уволиться оттуда уже не мог. Куда тогда идти? Целыми днями выслушивать упреки и насмешки умирающего и от того просто невыносимого отца? Эта перспектива казалась намного более ужасной, чем необходимость каждый день выполнять одну и ту же никому не нужную работу. С коллегами он так и не сдружился, но со всеми поддерживал ровные, нейтральные отношения. В обед он вместе со всеми шел в ближайшее кафе. Когда разговор заходил о машинах, он тут же оживлялся и, казалось, даже лицо его преображалось. Он с настоящей страстью в голосе начинал что-то рассказывать и объяснять. Очень скоро коллеги стали обращаться к нему за помощью, когда их машины начинали давай сбой. Приклопиль с радостью соглашался и даже поначалу не брал денег за свои услуги. Слава о талантливом автомеханике быстро распространилась и по Штрасхофу, и по Вене. Теперь уже починка автомобилей превратилась не просто в хобби, но в полноценный бизнес, приносящий какой-никакой доход. Его старинный приятель Эрнст Хольцапфель, с которым они учились в техникуме, уже давно предлагал открыть свое дело, но Вольфганг считал такие идеи завиральными. Да и Карл, когда слышал подобное от сына, всегда поднимал его на смех. Он в постель мочиться только недавно перестал, а уже бизнес решил открывать. Точно так же отец реагировал и на мысли Вольфганга о переезде от родителей. Все решилось легко и просто. В 1983 году Siemens объявила о сокращении штатов, под которое и попал самый средний и незаметный сотрудник – Вольфганг Приклопиль. Без работы молодой человек оставался недолго. Уже через пару недель он устроился в телефонную компанию Kapsch, на которой и проработал долгих восемь лет.

Все сокурсники и коллеги Приклопиля считали, что тот из очень обеспеченной семьи. Кто-то даже пустил слух о том, что отец Вольфганга – миллионер, просто захотел, чтобы сын набрался уму-разуму на простой работе. Конечно, такой сюжет скорее подходит для сказки или очень уж дешевой мелодрамы, однако факт оставался фактом – у Вольфганга всегда водились деньги. Обычно молодой человек лет двадцати тратит все заработанное на девушек, развлечения, алкоголь и арендную плату за отдельное жилье. А если нет девушки, живешь с родителями, да еще и органически не переносишь даже запах алкоголя? Высвобождается масса денег, которые попросту некуда тратить, разве что на приятелей. Ведь если люди берут у тебя деньги, значит, ты им нужен, значит, они от тебя зависят… Странная щедрость замкнутого парня и порождала слухи о его несметном богатстве, ну а Приклопилу эти досужие домыслы даже льстили, поэтому он и не спешил их опровергать.


«Во время обеденного перерыва по понедельникам мужчины обычно собирались и болтали о женщинах, однако Приклопиль в эти моменты всегда уходил, с тем чтобы не слышать чего-либо на эту тему. С ним было трудно поддерживать обычный разговор об интрижках.

У него были очень ограниченные интересы: его BMW с сабвуферной стереосистемой, электронные системы сигнализации, что он установил в доме своих родителей, да модели поездов.

Он мог говорить часами с кем-то другим, у кого тоже был BMW. Остальным же он давал понять, что для него они ничего не значат, потому что не соответствуют его планам и интересам. При всяком удобном случае он пытался кого-нибудь оскорбить, чтобы хоть как-то выдвинуться.

Особенно плохие отношения у него были с женщинами. Он воспринимал их как низших существ, они для него ничего не стоили. Он, бывало, с гордостью рассказывал нам, как останавливал женщин-водителей при съезде с автомагистрали, нарочно преграждая им дорогу своей машиной.

Он еще и постоянно рисовался. Он уверил всех, что у его семьи есть деньги. Но отец заставил его искать работу – думаю, это было единственной причиной, по которой он в то время работал. Он не мог дождаться, когда же его отец умрет, и тогда бы он унаследовал его деньги. У него были не особенно хорошие отношения с ним»

Франц Трнка, коллега Вольфганга

в период между 1983 и 1991 годами

в венской электронной компании «Капш»


«Я всегда гадала, откуда у него деньги на строительство. Вообще-то, ходили слухи, что он выиграл в лотерею»

(Соседка Приклопилей Розмари Хелферт)


В начале 1990-х годов Карл Приклопиль умер. Тихо и незаметно, на одной из больничных коек районной больницы. Это были скромные похороны, на которых ни один человек не проронил ни единой слезы. Разве что старинный друг Карла Генри Эхлер искренне скорбел о смерти Карла. За годы болезни веселый и общительный Карл лишился почти всех друзей, да и коллеги по работе постепенно начали забывать лучшего торгового представителя бренди. Сдержанная Вольтрауд молча стояла у гроба. О ее чувствах можно было лишь догадываться по сомкнутым в тонкую нитку губам и остановившемуся взгляду. Вольфганг признавался в том себе или нет, но воспринял уход отца с облегчением. Теперь все должно было бы измениться…

Вольтрауд больше не могла находиться в этом мрачном доме в Штрасхофе и предложила сыну переехать в их маленькую муниципальную квартирку на Ругерштрассе 30. Приклопиль хотел остаться жить в доме, но мать все же настояла на переезде.

Спустя несколько дней после похорон отца Вольфганг Приклопиль уволился из телефонной компании, в которой он прослужил без малого девять лет, и связался со старинным приятелем Эрнстом Хольцапфелем. На память об этой работе Вольфгангу достался белый микроавтобус, который он выкупил у компании, когда предписанный компанией срок службы автомобиля был уже на исходе. С Эрнстом Хольцапфелем встретились в одном из кафе Вены и проговорили достаточно долго. На тот момент Хольцапфель занимался строительным бизнесом. Вольфганг также мог найти себе применение в этой области. Конечно, заработок непостоянный, зато и не контролирует никто. Ни начальства, ни строгого графика работы, а денег, по словам друга, такое занятие могло принести много.

Вольфганг начал прилично зарабатывать и на первые же деньги приобрел дорогой автомобиль. Ярко-красный BMW редкой марки. Эту машину запоминали все и с первого взгляда, вот только того, кто был за рулем, никогда не замечали. Для того чтобы мыть и чинить машины, Вольфганг по-прежнему использовал дом в Штрасхофе. Соседний участок давно пустовал, и молодой человек стал его использовать по своему усмотрению. Правда, спустя пару месяцев Вольфганга ждал неприятный сюрприз. Участок, наконец, продали, и в дом по соседству вселилась какая-то семья.

По-прежнему дом в Штрасхофе Вольфганг перестраивал и модернизировал по своему усмотрению. Навыки работы в телефонной компании он применял вовсю. Несколько охранных систем, видеокамеры, сигнализации… Пару раз соседские мальчишки вламывались в пустующий дом, а через пару минут на месте преступления их уже поджидала полиция. Поговаривали, что после этих случаев Вольфганг оснастил дом новыми системами защиты. Теперь на паре участков дома злоумышленников поджидал неожиданный удар током. Правда это или нет, никто не хотел выяснять. Дом на окраине Штрасхофа за его защищенность и неприступность стали именовать Форт-Ноксом[6].

В 1991 году Вольфганг Приклопиль неожиданно для всех, в особенности для его матери, переехал в пустующий дом в Штрасхофе. Здесь он стал проводить все больше времени, без конца что-то перестраивая и модернизируя. Благо, на то были и средства, и возможности. К тому моменту Вольфганг поднаторел в строительстве и вполне мог обойтись собственными силами.

С соседями он был все так же мил, приветлив и совершенно нейтрален. С кем-то он перекидывался парой слов о машинах, с кем-то говорил о чем-то другом, но никогда эта беседа не переходила из вежливой в личную, ни при каких обстоятельствах он не говорил о себе. Вольфганг Приклопиль всегда был только тем, кем его хотели видеть окружающие. Это был его главный талант.


«Я никогда с ним не разговаривал и виделся, может, раз в месяц, не чаще. Он был очень вежливым, всегда дружески приветствовал меня и махал рукой из машины. Только раз я видел какую-то пожилую женщину – должно быть, его мать. Приклопиль был призраком города»

(Почтальон Герман Фалленбюхль)


Предельно вежливый молодой человек с прямым пробором в светлой рубашке-поло с коротким рукавом, аккуратно выглаженных брюках и обаятельной улыбкой – Вольфганг умел производить хорошее впечатление. Искусство быть хорошим мальчиком он освоил в совершенстве. Сейчас это начало приносить приличный доход. Клиенты моментально соглашались на сотрудничество при виде Вольфганга. Вот только почему тот всегда один? Единственным, с кем его периодически видели, был Эрнст Хольцапфель. С ним Приклопиль часто появлялся в закусочных и периодически заходил в ближайший бар, чтобы отметить очередную сделку. Это окончательно всех уверило в нетрадиционной ориентации Вольфганга.

– Когда я заработаю достаточно денег, я привезу жену из какой-нибудь слаборазвитой страны, – часто повторял Вольфганг.

Сколько это – «достаточно»? Если такое произносит двадцатилетний парень, это звучит смешно или глупо, но если это произносит мужчина, справивший свое тридцатилетие, – это уже, по меньшей мере, странно.


«Однажды я прямо спросила его, думает ли он когда-нибудь жениться, ведь он был очень красивым мужчиной, а он ответил, что когда заработает достаточно денег, то отправится в какую-нибудь приличную заграничную страну и там найдет для себя подходящую женщину. Это было его безоговорочной целью – заработать кучу денег и затем уехать за границу. Но он никогда не говорил, куда бы он хотел поехать… Я никогда не видела его с друзьями – ни с мужчинами, ни с женщинами – и ни разу не слышала, чтобы его видели в обществе женщины. Говорили, что он гомосексуалист, но, я думаю, все это сплетни. Он был обаятельным мужчиной, таким милым»»

(Георгина Малик, соседка Вольфганга Приклопиля)


Буквально на следующий день после переезда к Вольфгангу приехала его мать. Вольтрауд со скорбным видом прошествовала по комнатам и уселась в гостиной. Приклопиль не успел ничего приготовить из еды, и угостить Вольтрауд он мог только чаем с какими-то сладостями. Женщина поджала губы и вдруг застыла. Журнальный столик, на который были поставлены чашки, был покрыт едва заметным слоем пыли. От жара чашки на поверхности стола образовались испарения, и едва различимую пыль теперь можно было увидеть. Вдобавок ко всему на диване женщина нашла пару волосков. Этого оказалось достаточно, чтобы Вольтрауд устроила здесь генеральную уборку, а на следующий день женщина приехала с огромной сумкой в руках. Оттуда она стала по очереди доставать пластиковые контейнеры с едой. На цветных крышках обеденных лотков заботливой женской рукой были выведены дни недели: «понедельник», «вторник» и т. д.

Такая излишняя опека попросту не могла не выводить из себя здорового мужчину. Всеми силами он старался сдерживать подступающий к горлу гнев, но иногда этот номер не проходил, и он все-таки срывался. Соседи по дому в Штрасхофе частенько слышал перебранки матери и сына. После того первого приезда Волтрауд Вольфганг теперь каждый раз перед приездом матери затевал генеральную уборку. И без того предельно аккуратный Вольфганг в эти часы превращался в настоящего неврастеника. Любой волос на полу мог довести его до истерики.

И, несмотря ни на что, это уже была совсем другая жизнь. На пороге тридцатилетия Вольфганг Приклопиль стал, наконец, жить отдельно от родителей и получил удивительную возможность хотя бы иногда быть самим собой. Теперь уже глупо было откладывать необходимость обретения жены. Вот только с девушками он так и не научился общаться, да и где такую женщину найти? Его совершенно не устраивали девушки, которых он встречал в барах и закусочных, не устраивали излишне самостоятельные, развязные девицы, к которым он не представлял, как подойти. Зачем он им нужен? Они ведь смогут без него обойтись, а ему нужна была та, которая не сможет без него жить, для которой он станет целым миром. Именно поэтому он так хотел одно время поехать куда-нибудь в Россию и привезти оттуда себе жену. Когда становишься старше, понимаешь, что у тебя больше нет времени. Это вовсе не значит, что все уже закончилось, но настает момент, когда ты четко сознаешь: все самое важное в твоей жизни происходит сейчас, и у тебя больше нет права откладывать что-то на потом. И если суждено совершить нечто безумное, то это произойдет тоже сейчас.

2

Закусочная с незамысловатым названием «У Кристины» располагалась прямо возле дороги. Автовладельцы и составляли основную часть посетителей этого заведения. На первый взгляд заведение могло показаться затрапезным и убогим, но так могли подумать лишь случайные посетители, коих здесь было немного. Для завсегдатаев это кафе с щербатой плиткой на полу, старыми, протертыми диванами и громоздкой барной стойкой было родным домом. Кафе в паре минут от Реннбанвега на окраине Вены открылось три десятка лет назад. За это время самые юные посетители кафе, которых когда-то притаскивали сюда незадачливые родители, успели уже повзрослеть, жениться и завести уже собственных детей. И ведь самое удивительное, практически все посетители «У Кристины» возвращались сюда снова. Был ли здесь вкусный кофе, хорошая кухня или, возможно, уникальный интерьер? Ничего подобного. Никаких плюсов, кроме довольно удобного месторасположения, в этом кафе не было. Разве что странная, удивительно уютная атмосфера, окутывающая тебя здесь. Казалось, что ты пришел не в кафе, а к любимой тетушке на чай. Пусть здесь и не слишком чисто, да и кофе посредственный, но ведь тетушка от этого не менее любимая.

Открывшая когда-то это кафе Кристина Палфрадер за три десятилетия работы превратилась из юной, но весьма сноровистой девушки в грузную даму с цепким взглядом и острым языком. Как только дверь кафе открывалась и в дверях появлялась фигура нового посетителя, эта женщина уже могла сказать, за какой столик этот человек сядет, что он закажет, какое у него образование и какие скелеты тот хранит в шкафу. Интуиция редко подводила Кристину.

Когда в дверь закусочной зашел Вольфганг Приклопиль, женщина сразу поняла, что тот сядет за столик в углу. Место для странных клиентов. Так уж повелось. Поначалу Кристина никак не могла понять, почему все странные типы всегда садятся за этот столик в самом углу закусочной. Рядом ведь туалет, и официантам клиента не видно, что в нем хорошего. Уже потом она поняла: люди, пришедшие в компании, хотят сесть поближе к окну, но, по большому счету, им не важно, где сидеть, они зациклены друг на друге, а не на окружающей обстановке. А вот одиночкам важно, за каким столиком сидеть. Стены создают ощущение защищенности, а тот факт, что из угла видно всех посетителей, удобен, это дополнительное развлечение: можно разглядывать других, в то время как тебя никто не видит. Ну а кто ходит в кафе в одиночку? Конечно. Только странные типы.

С тех пор, как Вольфганг переехал, он стал частенько сюда захаживать. Это кафе располагалось в нескольких минутах езды от квартиры матери на Ругерштрассе, 30. К матери он ездил довольно часто, а сюда заходил для того, чтобы успокоиться и собраться с мыслями после встреч с родительницей. Он всегда садился за этот столик в углу и всегда заказывал одно и то же. Пару раз, увидев, что столик занят, он попросту разворачивался и уходил. Практически никогда он не заказывал алкоголь. Лишь пару раз, когда он заходил сюда с Эрнстом Хольцапфелем отметить удачную сделку, Вольфганг заказывал бокал пива. Правда, даже тогда он оставлял этот бокал нетронутым. Алкоголь способен лишить человека контроля над собой, а именно этого более всего на свете боялся Вольфганг Приклопиль. Эрнст Хольцапфель тоже сюда захаживал довольно часто. Один он здесь появлялся редко, чаще он бывал здесь в компании кого-то из друзей и знакомых. Душой компании мужчина точно не был, но и к категории странных типов не относился. По разговорам Эрнста с приятелями Кристина и узнала о том, что странный тип за столиком в углу занимается строительством, а по совместительству талантливый автомеханик. Эрнст рекомендовал приятелю обратиться к нему за помощью в ремонте BMW. Впрочем, о том, что Вольфганг Приклопиль разбирается в машинах, Кристина догадалась и сама. Ярко-красный спортивный BMW, на котором ездил Вольфганг, говорил сам за себя. Частенько Вольфганг приезжал сюда и на других автомобилях: белом минивэне Mercedes, черном автомобиле марки Ford и пр. Столько машин может иметь либо миллионер, либо человек, занимающийся автомобилями. На первого Вольфганг никак не тянул, как минимум потому, что ни разу он так и не оставил на чай ни пенса.


«Он иногда показывался здесь, несколько раз в неделю, но мы не знали его имени до тех пор, пока не увидели по телевизору. Он был очень спокойным мужчиной, всегда дружелюбным и вежливым со всеми. Каждый раз занимал одно и то же место в углу. Не помню точно, что он ел и пил, но, думаю, обычно это была сосиска, и он никогда не заказывал алкоголя – может, яблочный сок с газировкой, что-то в этом роде. Я не помню, когда он начал здесь появляться. Он был не из тех, кого замечают и о ком говорят.

Вольфганг разговаривал лишь с двумя другими техниками об их работе. Они оба восхищались им и говорили: он знает свое дело и действительно одаренный. У нас у всех создалось впечатление, что он образованный и толковый человек, поскольку он всегда был модно одет.

Он был интересным мужчиной, но каким-то неприметным. Да он как раз и старался не выделяться. Можно было сказать, что он невидимка. Единственное, из-за чего люди обращали на него внимание, – так это его броская машина. У него был большой спортивный BMW, который он часто парковал перед входом. Когда ревел двигатель, люди оборачивались и смотрели.

Последний раз я видела его в июле 2006-го, перед закрытием на три недели на отпуск в августе»

(Кристина Палфрадер,

владелица закусочной «У Кристины»)


Бывал здесь и Генри Кох со своей дочерью Наташей. Мужчина развелся пару лет назад и теперь довольствовался положением воскресного папы. С дочкой у него были прекрасные отношения, а вот с ее матерью совсем наоборот. Женщина чинила всевозможные препятствия, лишь бы только ограничить его общение с дочерью. И все-таки Генри удавалось видеться с дочерью довольно часто. Поскольку «У Кристины» располагалось в паре кварталов от школы Наташи, заглядывали они сюда часто. Генри заказывал спиртное, а Наташе просил принести пирожные. Весьма упитанная и замкнутая Наташа с превеликим удовольствием принималась за сладости и ничуть не торопила отца. Ей нравилась обстановка кафе, все эти проходящие мимо люди, да и сама Кристина, владелица кафе, ей тоже нравилась. Генри устраивался за стойкой бара и буквально забывал о Наташе за столиком. Пока на столике перед девочкой стояла тарелка с пирожными, такое положение дел Наташу вполне устраивало. Она любила слушать разговоры взрослых, оставаясь при этом незаметной, как будто невидимой для остальных. Кристина могла бы голову дать на отсечение, что эта девочка, придя в кафе лет через десять, обязательно выберет столик в углу. Тот самый, что сейчас занимал Вольфганг Приклопиль.

Бывало, что девочку сюда приводила мама с отчимом, невзрачным мужчиной, который пару раз обращался к Вольфгангу за помощью в ремонте автомобиля. Генри много рассказывал о жене и проблемах с падчерицей. Наташа была замкнутой, стеснительной и, что более всего огорчало маму Наташи, слишком толстой. Да еще к тому же и мочилась в постель. И это в десять-то лет!

– Прекрати есть, Наташа, ты слишком толстая, – визжала Бригитта Сирни, когда видела, что Наташа откусывает от яблочного пирога. Девочка с сожалением откладывала пирог и тянулась к стакану сока. – Не пей так много, опять описаешься! – еще громче визжала женщина.

Насколько знала Кристина, неприятные инциденты с девочкой случались лишь по ночам. Да и зачем, в конце концов, заказывать девочке сок, если потом запрещать его пить? Весьма успешная бизнес-вумен мисс Сирни вызывала смешанные чувства: то ли уважение, то ли неприязнь. Особенно жалко Кристине было маленькую Наташу, которая совсем не заслуживала такого обращения. И ведь это Бригитта не со зла, вот что обиднее всего. Просто она считала, что чем больше будет понукать, чем чаще будет напоминать девочке о том, что та толстая и некрасивая, тем быстрее это смотивирует Наташу измениться. Кристина видела, что такой метод воспитания не работает, он попросту не для девочки. Но как же об этом сказать матери?

Однажды мама Наташи отправилась в туалет, а Кристина сжалилась над девочкой и принесла ей кусок пирога за счет заведения. Мама как раз только что закончила отчитывать девочку за очередной ночной конфуз, о котором теперь знало все кафе. Наташа сидела совершенно подавленная и не смела оторвать взгляда от неровной и потертой поверхности стола. Вид десерта заметно взбодрил девочку. Она тревожно оглянулась, не видно ли на горизонте матери, и встретилась взглядом с посетителем за столиком в углу. Тот ободряюще ей улыбнулся, и девочка вспыхнула от стеснения. Она поняла вдруг, что и этот милый мужчина теперь знает о том, что сегодня ночью она опять описалась. И Кристина об этом тоже знает… И пирог ей принесли именно поэтому. Девочка отвернулась и начала побыстрее запихивать в рот дармовой десерт. Мама все равно ничего не должна была узнать о нем.

Вольфганг Приклопиль допил свой кофе, оставил на столе деньги (как всегда без чаевых) и отправился к выходу. Когда он уже вышел из кафе, мимо него прошел Ронни Хусек, парень, которому он однажды починил коробку передач на автомобиле. Ронни рассеянно кивнул давнему знакомому и присел за столик к девочке с пирогом. К ним тут же подошла и мать девочки. В витрине кафе отражалась семейная идиллия, в которой Наташа явно чувствовала себя неуютно. Ронни и Бригитта ворковали о чем-то, а девочка продолжала угрюмо разглядывать поверхность стола. Чуть погодя он полезла в школьный рюкзак и достала книжку. Явно не учебник, так как книжка была слишком маленькой и в мягком потрепанном переплете.

– Мама, а ты мне купишь то постельное белье с Барби? – тихо спросила вдруг девочка.

– Ты смеешься? Ты же все равно его испортишь ночью, тебе ничего, кроме клеенки, не положено, – отрезала женщина.

Из кафе Вольфганг отправился в магазин строительных товаров. Там он закупил шумоизоляционные материалы и все необходимое для черновой отделки помещения. С этого дня он начал прорабатывать план кардинальной перепланировки той части дома в Штрасхофе, о которой никому, кроме старого Генри Эхлера, ничего известно не было. Он не хотел ничего плохого, просто… Просто быть кому-то нужным. Необходимым. Стать для кого-то целым миром.

В этом не было ни грамма романтического подтекста. В том случае, если бы Вольфганг был педофилом, скорее всего, он выбрал бы ребенка с детской, ангельской внешностью. Если бы его интересовали совсем юные девушки, то выбор бы его пал на девочку с уже оформившейся фигурой, но выбор Вольфганга пал на Наташу, самую некрасивую девочку в кафе. Она никому не нужна была в ее семье, и она так сильно напоминала Вольфгангу его самого.


«Обращало на себя внимание также и то, как долго он все усваивал. Он был медлительным, но доскональным. Очень обстоятельным. Он сказал однажды, что “все девушки – ш***хи”, и добавил: “Они меня не интересуют. Мне нужна супруга, которая будет понимать, когда я хочу побыть один, которая умеет хорошо готовить, счастлива быть всего лишь домохозяйкой, которая симпатична, но не считает внешность важной. Мне нужна женщина, которая просто будет поддерживать меня во всем”»

(Эрнст Винтер, одноклассник Вольфганга Приклопиля)

3

Наташа Кампуш родилась 17 февраля 1988 года в семье швеи, а к тому моменту успешной бизнес-леди, Бригитты Сирни и булочника Людвига Коха. Беременность для Бригитты стала неожиданностью, и вплоть до дня родов, она не знала, стоит ли ей радоваться появлению нового ребенка или нет. Ей было уже тридцать восемь лет, и только недавно она наконец преодолела невидимый рубеж бедности. Всю свою жизнь она вынуждена была бороться за выживание, и вот сейчас, когда, наконец, материальное положение семьи стало более или менее устойчивым, должен был снова родиться ребенок. По опыту Бригитта знала, что ребенок неизбежно повлечет за собой дикое количество трат, да и работать она долгое время не сможет в полную силу… Так стоило ли? Однако новый муж женщины, добродушный булочник и хронический неудачник Людвиг Кох был так счастлив от новости о беременности жены, что Бригитта не посмела и заикнуться о прерывании беременности.

Тридцативосьмилетняя Бригитта Сирни уже имела двух дочерей, причем обе девочки были уже совсем взрослыми. Бригитта забеременела и вышла замуж в восемнадцать лет. Спустя два года на свет появилась вторая дочка, а еще через год Бригитте пришлось развестись с первым мужем. Мужчина благополучно исчез из поля видимости женщины, а Бригитта, как гордая женщина, не стала его искать и подавать в суд на алименты, считая, что должна сама справляться со своей жизнью. Родных, которые могли бы ей помочь с воспитанием детей, не было, поэтому приходилось как-то выкручиваться.

Они поселились в небольшой квартирке в районе Реннбанвег на самом краю Вены. Это место было всего лишь в двадцати минутах езды от величественного и прекрасного центра города с его старинными особняками и консерваториями, однако здесь ничто не напоминало о красотах столицы классической музыки. Серые блочные дома, построенные в 1970-х годах, быстро были украшены граффити, а наводнившие район эмигранты добавили этому месту определенного колорита. Бригитта презирала это место и всех жителей самого паршивого, по ее мнению, района в Австрии. И все же нужно было как-то выживать и как-то, пусть и с трудом, мириться с существованием этого сброда, то есть соседей. Бригитта неплохо шила. Оставшись одна с двумя детьми, женщина превратила этот талант в небольшой, но стабильный заработок. Поначалу она шила вещи друзьям и знакомым, а также знакомым знакомых, а потом открыла небольшое ателье на первом этаже дома, в котором они жили. Шло время, дела шли не то чтобы хорошо, но доход теперь был вполне стабильным. К тому же работа портнихи предполагала возможность большую часть времени проводить дома.

Однажды, когда старшей дочери Бригитты уже исполнилось четырнадцать, на примерку к женщине пришла почтенная дама, явно откуда-то из деревни (это было понятно по старомодной шерстяной юбке и шали, в которую куталась женщина). Дама пришла в ателье в сопровождении сына, веселого и излишне разговорчивого мужчины, от которого чувствовался едва заметный запах домашнего вина.

Этим мужчиной и оказался Людвиг Кох, будущий отец Наташи Кампуш. Поначалу он просто стал приходить вместе с матерью на бесконечные примерки, затем стал забегать в ателье просто поболтать, а вскоре он поселился у Бригитты. В наследство от отца Людвигу досталась небольшая булочная в соседнем районе. Там он и трудился. Бригитта очень полюбила бывать в том месте. Ее буквально очаровали небольшие фахверковые домики в самом что ни на есть классическом стиле, разбросанные по всему району Марко Поло. Казалось, что в этом месте Средневековье не заканчивалось, а по улицам все еще должны были ходить рыцари и миннезингеры, ну то есть безработные неудачники Средневековья. Все уже давным-давно покупали продукты в супермаркетах, а здесь все еще работали старые добрые булочные и бакалейные лавки, повсюду были разбросаны удивительного вида кафе, в которых всем заправляли толстые тетушки с цепким взглядом наподобие Кристины Палфрадер. Кстати, кафе «У Кристины» располагалось совсем рядом отсюда, буквально в паре-тройке кварталов.

Как и любой крупный город, столица Австрии загадочна и многолика. Точно так же, как и в любом человеке есть все чувства и эмоции, известные миру, и в каждом городе можно встретить все, что угодно, все, что хочешь увидеть. Венская опера, филармония, Бельведер, умопомрачительно роскошные особняки эпохи барокко и рококо, готические замки и дворцы – все это только несколько хитро переплетенных между собой улиц и площадей. Стоит лишь чуть-чуть отойти от центра, как ты попадаешь в совершенно иной мир. Город, словно позирующий для постановочного фото, вдруг оживает. Неподалеку от центра есть округ, целиком и полностью состоящий из маленьких и скромных особняков, чуть подальше – царство конструктивизма с немного громоздкими многоэтажками, с другой стороны – современный сити… Здесь можно найти все, что пожелаешь.

Семейство Кох жило в небольшом районе, больше напоминающем старинную немецкую деревню, а не современный мегаполис. Здесь все магазины работали ровно до шести вечера, практически не было супермаркетов, зато на каждом углу располагались бакалейные лавки, булочные и небольшие кафе, в которых легко можно провести весь день, запросто переговариваясь с посетителями, поедая яблочный штрудель, который непременно нужно запивать крепким темным пивом. Здесь так принято.

Отец Людвига недавно умер и оставил в наследство сыну булочную. Расположена она была хорошо, и недостатка в посетителях не было, однако для Людвига каждый день такой работы превращался в пытку. Искусство приготовления свежего хлеба для продажи требует раннего подъема, а Людвиг ненавидел эту необходимость рано вставать по утрам. Да и к бизнесу он был не приспособлен категорически. Тем не менее на тот момент булочная была единственным источником дохода для Людвига и его матери.

Когда они только познакомились, Людвиг и Бригитта очень полюбили строить планы на будущее. Вот они откроют вторую булочную, кафе, бакалейную лавку, построят большой и просторный дом… Лишь спустя время выяснилось, что для Бригитты это были планы для будущее, а для Людвига всего лишь мечты.

Бригитта со свойственным ей энтузиазмом взялась улаживать дела мужа и весьма преуспела в этом. Вскоре у них уже открылось несколько новых магазинов. Спустя три года с момента их знакомства Бригитта вдруг поняла, что беременна. Для Людвига это была самая радостная новость в мире, а вот для Бригитты нет. Ее старшей дочери уже исполнилось двадцать лет, в пору бабушкой становиться, а не мамой.

17 февраля 1988 года в небольшой квартире номер 18 в доме 38 района Реннбанвег на свет появилась девочка, которую назвали Наташей. Здесь, помимо Людвига и Бригитты, жили две уже взрослые дочери Бригитты Сирни. Они были искренне рады появлению ребенка и поначалу воспринимали его как новую куклу, игрушку. Клаудиа и Сабина водили ребенка на прогулки, кормили и наряжали девочку. Им обеим очень нравилось, что их принимают за молодых мам. Бригитта была рада этому обстоятельству. Благодаря помощи дочерей у нее оставалось время для работы. Бизнес шел хорошо, но о том, чтобы купить квартиру в другом районе, пока не могло быть и речи. Да и Людвиг Кох никак не помогал женщине в этом. Мужчина обожал свою дочь, проводил с ней много времени, но вот работу он воспринимал как досадную и весьма неприятную повинность. Мужчина очень любил подолгу засиживаться в баре неподалеку, любил бывать в пекарне, в которой сейчас всем заправляла его мать, но необходимость ежедневно вставать засветло, лишь бы только успеть развести заказы на свежую выпечку, его буквально убивала. К двум-трем часам дня он был уже свободен и остаток дня проводил либо в пивной, либо отсыпаясь в их небольшой квартирке. Общительный и дружелюбный Людвиг нравился всем соседям, а вот Бригитту все терпеть не могли. Отношение человека к тебе всегда является отражением твоего собственного отношения к человеку. Бригитта на дух не переносила всех этих нищих эмигрантов из Восточной Европы, наводнивших округ Реннбанвег. Каждый раз, когда кто-то решал заговорить с ней и это не имело прямого отношения к работе, на лице ее появлялось выражение крайней брезгливости. Жесткая и властная женщина ничего не спускала на тормозах. Любая соседская провинность, любая неправильно припаркованная машина становились поводом для скандала с привлечением властей. Все это не добавляло соседской любви к женщине. Да и не стремилась Бригитта к этому. Какое ей дело до того, что думают о ней окружающие. Уже много позже она не раз жалела о таком пренебрежении общественным мнением. Из-за большого числа приезжих округ Реннбанвег превратился в подобие маленького захолустного городка, в котором слухи распространяются со скоростью звука, никогда ничего не забывается и не прощается, а балом правит мнение соседей.

Наташа росла невероятно смышленым и рассудительным ребенком. Она очень рано научилась говорить, еще быстрее – читать. Буквально лет с трех она любила примоститься где-нибудь в углу с книгой и печеньем в руках. Еще больше она любила бывать в окружении взрослых людей, оставаясь безмолвным наблюдателем жизни.

Наташа обожала отца, а тот души не чаял в дочери. Частенько он брал девочку с собой на работу, нередко оставлял девочку на попечение своей матери в пекарне, где ребенка буквально окутывали запахи свежей выпечки, корицы и домашнего вина. Когда ребенок подрос, Людвиг стал все чаще вместе с девочкой после работы заруливать в ближайший бар. Бригитта, уже сильно переживающая из-за пристрастия мужа к алкоголю, надеялась на то, что присутствие дочери будет останавливать мужа, но здесь женщина ошибалась.

– Посмотрите, какая красавица! – громко провозглашал Людвиг в баре, усаживая девочку за столик. К ребенку тут же подтягивались скучающие посетители и начинали угощать сладостями и развлекать ребенка разговорами. Людвиг же шел к барной стойке и тяжело усаживался на высокий стул. Его лишний вес грозил перейти грань разумного, и вскоре уже он не мог поместиться на высоком стуле бара. Тогда он просто стал стоять у барной стойки, развлекая бармена своими разговорами.

Такие вечера Наташе нравились. Она любила бывать в обществе взрослых, а еще больше любила проводить вечера с отцом и матерью. Бригитта что-то недовольно ворчала, а Людвиг, ни на кого не обращая внимания, подбрасывал вверх радостно визжащую дочь.

С детства Бригитта Сирни знала, что проявление чувств опасно и нежелательно. Уже повзрослев, она поняла, что это не всегда правильно, но ничего поделать с собой не могла. Чтобы подойти и обнять дочь, женщине требовалось каждый раз перебарывать себя, просто потому, что она не привыкла к такого рода проявлениям нежности. Но ведь она могла сшить дочери платье, самое красивое платье, какого не будет ни у кого. Так она и поступала.

И вот девочка в огромном и шикарном платье из тысячи оборок гордо входила в здание детского сада. Все дети в группе были одеты как попало. Появление принцессы в розовых оборках просто не могло вызвать ничего, кроме взрыва смеха. Наташу обижало такое отношение, и она все с большим отвращением плелась в детский сад. Всеми правдами и неправдами она пыталась отлынивать от необходимости посещения садика, но все усилия были тщетны.

Когда девочке исполнилось пять лет, терпение Бригитты подошло к концу. Она поняла, что Людвиг Кох – прирожденный неудачник и изменить это уже невозможно. Ничего плохого в этом определении не было. Безвольный, веселый и любящий выпить Людвиг Кох, без сомнения, был хорошим человеком, но очень плохим главой семьи. Когда мужчина в очередной раз напился, Бригитта все-таки набралась смелости и выгнала его. Скандалы, которые случали все чаще, теперь перешли в статус активных боевых действий. Людвиг возвращался и вновь уходил жить к матери. Скандалы и ссоры случались чуть ли не каждый день. Бракоразводный процесс проходил в еще более напряженной обстановке. У Наташи больше не было рядом веселого и уютного отца, только вечно всем недовольная мама и необходимость ходить в чертов садик. В возрасте четырех лет Наташа впервые проснулась в мокрой постели. Она стала писаться каждую ночь, а вскоре неприятные инциденты стали случаться и днем, во время послеобеденного отдыха в садике.

– Выпей воды и иди в туалет, я схожу с тобой.

– Не пей столько, ты ведь описаешься!

– Не смей пить воду на ночь, опять испортишь постель.

– Просыпайся, тебе пора в туалет.

– О каком постельном белье с Барби может идти речь? Ты же все равно его описаешь?!

– Я купила прорезиненное белье для детей и стариков.

– Я передала воспитателям в саду клеенку для тебя.

– Сколько ты выпила воды? Не смей пить больше.

– Зачем ты столько ешь, ты и так толстая и страшная…

– Дети, Наташа Кампуш, снова испортила свою постель (взрыв смеха). У меня к вам важное поручение. Теперь вы должны следить за ней и за тем, чтобы она снова не обмочилась… (взрыв смеха)…

И так до бесконечности. Бригитта не могла сдержать раздражения, когда приходилось в очередной раз стирать описанные дочерью простыни, и совершенно не понимала, как бороться с возникшим вдруг у дочери энурезом. Сначала она попросту высмеивала дочь, затем купила специальные, унизительно-клеенчатые простыни, затем стала контролировать количество выпиваемой воды. Вскоре уже и воспитатели в саду Наташи смеялись и издевались над ее проблемой. Естественно, вслед за воспитателями так поступали и дети.


«В детском саду моя болезнь приняла новые формы – я стала мочиться уже и днем. Дети насмехались надо мной, а воспитательницы еще больше подзадоривали их, выставляя меня перед всей группой на посмешище. Они, видимо, полагали, что с помощью издевок могут лучше контролировать мой мочевой пузырь. Но с каждым новым унижением ситуация все больше ухудшалась. Каждый поход в туалет и стакан воды стали для меня пыткой. Меня заставляли, когда я не хотела, и запрещали, когда мне было необходимо. Так, в детсаду мы должны были спрашивать разрешения выйти в туалет. В моем случае каждая просьба сопровождалась комментарием: «Ты же только что там была. Почему тебе нужно опять?» И наоборот, перед прогулками, едой или тихим часом меня гнали в туалет и внимательно надзирали за этим. Как-то раз, заподозрив меня в том, что я снова обмочилась, воспитательницы заставили меня продемонстрировать детям мое белье»

(Наташа Кампуш)


Никчемное, ни на что не способное существо, сильно отстающее в развитии. Такой считала Наташу мать. Детское недержание мочи, равно как и подростковое, и даже энурез у взрослых могут служить свидетельством наличия проблем со здоровьем, психологических проблем, но никогда энурез не являлся свидетельством недостатка интеллекта.

Наташа обладала очень острым умом и поразительной способностью концентрироваться на одном деле. Со сверстниками она так и не могла найти общего языка, а учителя и воспитатели высмеивали ее. Все дальше и дальше девочка уходила в мир собственных иллюзий. Фильмы, сериалы, книги, лепка из пластилина, рисование и маниакальная любовь к Барби – Наташа любила все виды уединенных занятий. Она могла выглядеть полной дурой, когда приходилось отвечать по только что пройденному материалу в начальных классах, но стоило ей наедине с собой прочесть нужный урок, и она тут же все запоминала. Порой единственной доступной ей радостью становилась еда. Она обожала сладкое и могла коробками уплетать пирожные и печенье. К сожалению, конституция девочке досталась вовсе не от сухопарой Бригитты. Как и отец, Наташа была сильно предрасположена к полноте. Уже через год после официального развода родителей Наташа начала поправляться. В начальной школе этот процесс стал неконтролируем. Девочка полнела не по дням, а по часам, что давало всем дополнительный повод для упреков в несамостоятельности и ничтожности.

Однажды во время экскурсии в другой город Наташа случайно упала с качелей. Руку пронзила острая боль. Настолько сильная, что она попросту не могла встать или хотя бы выползти из-под перекладины качелей.

– Наташа Кампуш, чего ты разлеглась, встань немедленно, – раздался голос воспитательницы.

– Подойдите, пожалуйста, – как можно громче попросила девочка.

– Нужно будет, сама подойдешь, – махнула рукой женщина.

Наташа так и продолжала лежать на земле до тех пор, пока воспитательница из соседней группы случайно не поинтересовалась, не нужна ли девочке помощь. Женщина помогла Наташе встать. Боясь новой порции насмешек воспитательницы, Наташа больше ничего не сказала воспитательнице. Боль в руке не отступала. К ночи она стала совершенно невыносимой, но Наташа ни словом, ни жестом больше не просила о помощи. Хоть один плюс в этой чудовищной боли был. Наташа попросту не могла уснуть и хоть раз не испортила простыни.

Наутро воспитательница начала беспокоиться при виде болезненно зеленоватого цвета лица ребенка, но Наташа сквозь зубы сказала, что все в порядке, и поплелась на экскурсию. Лишь в середине дня та самая женщина из соседней группы решила отвести девочку к врачу. Оказалось, что у Наташи закрытый перелом руки. Девочку отправили в больницу, а затем в срочном порядке вызвали родителей.

Наташа надеялась на то, что хоть теперь-то все ее будут успокаивать, но вышло все наоборот. Все ворчали или даже орали из-за доставленных девочкой неудобств. Бригитта приехала за Наташей со своим новым бойфрендом. Всю дорогу до маленькой квартирки в районе Реннбанвег они не прекращали недовольно сетовать из-за того, что неуклюжесть толстой Наташи испортила им выходные.

Все было совсем не так ужасно, как казалось маленькой девочке. Ее все действительно любили, просто не всегда верно проявляли свои чувства. Ребенку свойственно доверять взрослым, и вскоре Наташа твердо знала, что она толстая, никчемная, неуклюжая и удивительно некрасивая. Сестры девочки вышли замуж и уехали из маленькой квартирки, вместо них здесь поселился новый возлюбленный мамы. Чужой человек. С мамой отношения у Наташи тоже складывались непростые. Большую часть времени мать Наташи попрекала девочку, говорила о том, что сделано не так… Бригитта твердо верила, что это должно мотивировать девочку, заставит ее быть лучше, но это, наоборот, убивало в ребенке все подобие самоуважения.


«В последний год перед моим похищением я так набрала в весе, что из помпушечки превратилась в настоящую толстуху. Дети меня дразнили еще больше, а я компенсировала одиночество все большим количеством еды. К моему десятому дню рождения я весила 45 кг. А успокаивающие слова матери расстраивали меня еще больше: ”Я все равно тебя люблю, не важно, как ты выглядишь”»

(Наташа Кампуш)


Впрочем, было занятие, которое неизменно объединяло всех членов их семьи: любовь наряжаться. Бригитта очень любила шить и придумывать новые фасоны платьев, к тому же у нее были три дочери, две из которых тоже уже выросли и превратились в молодых замужних женщин. Частенько к ним приходила сестра Бригитты и мать Людвига Коха. В этом женском царстве любовь к нарядам и фотосессиям была вполне естественной. Часто вечерами они, смеясь и подшучивая друг над другом, одевались в какие-нибудь безумные наряды и фотографировались. Наташе очень нравились такие вечера. Как и всем девочкам, ей хотелось выглядеть совсем взрослой, поэтому она обязательно надевала мамины вещи, делала макияж и уморительно смешно изображала Бригитту. Все смеялись, а тетя девочки без конца щелкала затвором фотоаппарата.

– Некрасивого ребенка стоит только красиво нарядить, и он преобразится, – любила повторять мама Наташи.

Спустя много лет эти смешные и глупые фотографии с пятилетней девочкой в маминых сапогах, с макияжем и прической, будут опубликованы во всех газетах Австрии и Германии, мать девочки начнут осуждать и даже проклинать и выступать с требованием о лишении родительских прав на дочь… которая пропала тысячу дней назад. Еще через пару месяцев журналистам надоест без конца публиковать поднадоевшие снимки, и появится новая газетная утка. Теперь уже Бригитту и ее нового мужа Ронни Хусека будут обвинять в содействии похищения Наташи Кампуш… Естественно, подобные обвинения не имели под собой не то чтобы доказательств, но даже и частицы здравого смысла. Затем станут обвинять и отца девочки Людвига Коха. Казалось, что журналисты готовы обвинить в случившемся кого угодно, но только не психопата. Психопат – это так скучно и банально…


«В коробке с семейными снимками находились фотографии Наташи, и я просматривал их во время разговора с ее матерью.

Увидев их, я поразился и спросил, что это такое, а она пришла в замешательство и отмахнулась, сказав, что это семейные снимки, сделанные Клаудией. До этого она пообещала мне дать какие-нибудь фотографии, и я попросил эти. Она отказала, и тогда я спросил ее: ”Так какие они, безобидные или же нет? Если невинные, тогда я могу их взять?”

Она согласилась, но я видел, что ей стало неловко»

(Из книги «История Наташи Кампуш»)


Впрочем, все это случится несколькими годами позже, а пока на дворе стояла середина 1990-х годов. Наташа Кампуш, как и положено в Австрии, в пять лет пошла в школу. Учеба ей давалась легко, сложности вызывали только устные ответы учителям. Тот момент, когда все взоры одноклассников были обращены на нее, она ненавидела. Только что услышанные слова учителя тут же вылетали из головы, и она в панике начинала лепетать нечто бессвязное. Бригитта продолжала развивать свой бизнес, поэтому после школы бабушка или сестры водили девочку в сад (в Австрии есть сады, в которые дети могут ходить до десяти лет. Это развивающие центры, в которых дети могут поиграть, сделать уроки, посетить различные кружки и секции).

Отношения между Бригиттой и Людвигом после развода перешли в статус холодной войны и гонки вооружений. Полем боя, как это водится, стал общий ребенок. Людвиг старался как можно чаще видеть дочь, но Бригитта чинила ему все новые препятствия. По закону девочка должна была жить с матерью и не чаще, чем раз в неделю, видеть отца. После развода Людвиг, как мог, старался удержаться в обойме. Теперь его бизнес стал связан с довольно частыми поездками в Венгрию. Там он даже купил небольшой дом, а также познакомился с милой женщиной – Бригиттой Вебер. С ней у Людвига завязались такие отношения, какие обычно связывают двух взрослых и очень одиноких людей.

Довольно часто Наташа стала вместе с отцом ездить в Венгрию. Иногда это были рабочие поездки, но чаще простые выходные в уютном доме Коха на границе с Австрией. Наташа обожала эти поездки и все, что было с ними связано. Ей нравился мерный шум автомобильного двигателя и полотно дороги перед глазами, веселый и добрый голос отца, уютный дом с красивой лужайкой. Девочке очень нравилось ухаживать за цветами в саду отца. Бригитта Вебер старалась развлечь девочку и частенько ходила с ней в местные купальни, парки или просто водила девочку по магазинам. Здесь жило и семейство Барчей. Ханнес Барч, друг Людвига, стал первой детской любовью девочки. Двадцатилетний Ханнес был довольно успешным клубным промоутером и устраивал концерты рок-звезд по всей стране. Естественно, он модно выглядел и был знаком со всеми кумирами девочки, это не могло не восхищать ребенка. Ханнес был женат и смеялся над детским восхищением девочки. Когда тобой восхищаются, хочется восхищать. Даже если это соседский ребенок. Ханнес пару раз устраивал девочке походы на концерт и даже знакомил со звездами местного масштаба.


«Для своего возраста она была необыкновенной девочкой. Обычно такие дети меня раздражали, но Наташа была воспитанной, с ней было интересно поговорить. Мы объезжали на велосипедах всю округу. Часто останавливались у футбольной площадки – я был без ума от футбола и постоянно хотел погонять мяч, и она всегда присоединялась ко мне, хотя я и не знаю, нравился ли ей футбол. Но именно такой она и была, всегда хотела во всем поучаствовать.

Мы никогда не брали с собой провизию, перекусить ездили домой, как правило, ко мне, где всегда была моя мама, которую Наташа очень полюбила. Ее же маму в Венгрии я не встречал. Здесь она появлялась с папой. Я знаю, что он был отличным поваром, это точно, особенно касательно хлебобулочных изделий, но мне кажется, что на выходных он предпочитал отдохнуть и держался от всего этого подальше. Было заметно, что он очень любит Наташу, у них сложились великолепные отношения, и он по-настоящему был внимателен к ней и заботился о ней. Когда мы устраивали барбекю, собиралось иногда пять человек, иногда пятнадцать.

Когда Наташа не играла, она обнималась с папой. Думаю, он принимал самое деятельное участие в ее поисках. Он так и не сдался. Все остальные, я уверен, считали, что она никогда не найдется, я сам думал, что больше ее не увижу. А ее папа ни на секунду не сомневался, что однажды найдет свою Наташу»

(Мартин Барч)


Поводов для того, чтобы любить эти наполненные таким количеством удивительных для ребенка событий поездки было предостаточно. Однако мать Наташи относилась к таким поездкам очень неодобрительно и каждый раз обещала, что следующая поездка будет последней. А ведь именно эти короткие путешествия и составляли главную радость жизни девочки. Такие короткие путешествия были настоящим праздником посреди весьма унылых будней девочки.

Каждый день начинался с очередной ссоры с матерью. Девочка отчаянно не хотела идти в школу. В ход шли все возможные уловки: она сказывалась больной, устраивала истерики, умоляла и плакала… Бригитта была непреклонна. Ребенок должен ходить в школу, что тут поделаешь. Каждый день она подвозила девочку к зданию школы, и все видели то, как мама на прощанье целует девочку в щеку. Этот ритуал сохранялся еще с тех времен, когда Наташа только-только научилась ходить. Когда Бригитта отправляла дочку на прогулку с отцом, она обязательно целовала девочку в щеку и желала удачи. По большому счету, это было единственным проявлением любви и нежности, которое она себе позволяла. Наташе сейчас этот ритуал стал казаться неестественным и унизительным. Она отчаянно боролась за право, как и остальные одноклассники, ходить в школу самостоятельно, но ведь остальные дети не писались в постель, а Наташа – маленькая и несамостоятельная. Бригитта день за днем не уставала об этом напоминать. В школе Наташа так и не смогла подружиться с кем-нибудь. Учеба ей давалась легко, а вот все остальное… Занятия превращались в настоящий ад, по окончании которого следовала новая пытка: нужно было идти в сад, где предполагалось, что она будет делать уроки и играть со сверстниками. Лишь по вечерам Наташа была предоставлена сама себе. Это время она проводила перед телевизором или за чтением книг. Часто она шла к соседке, которой приплачивали за то, чтобы она сидела с девочкой, когда матери нет дома. С этой пожилой женщиной девочка легко ладила. Они вместе смотрели любимые детективные сериалы, разговаривали и смеялись. Эта женщина никогда и ни в чем не упрекала ее, никогда не заставляла делать что-то, чего не хочется. С ней Наташе было на удивление легко. С большинством же людей Наташа не могла найти общего языка. Казалось, что ей не интересны люди. Она предпочитала оставаться в стороне от событий, любила слушать разговоры взрослых и частенько выдавала совсем не детские сентенции. От этого она казалась значительно старше своих лет. Большинство окружающих считало ее очень умной, не по годам начитанной девочкой. К тому же девочка никогда не бегала и не устраивала шалостей с другими детьми, из-за врожденной неуклюжести, о которой все время напоминала мама, девочка старалась двигаться как можно медленнее и аккуратнее, правда, чем осторожнее она себя вела, тем быстрее с ней что-нибудь случалось. И все-таки ей удалось убедить мать в том, что она в состоянии сама добираться до школы. Долгие споры и разговоры наконец возымели эффект, и Бригитта уступила. Отныне девочке разрешалось самостоятельно проходить пару кварталов до школы.

В последних числах февраля 1998 года Людвиг Кох собирался на пару дней съездить в свой дом в Венгрии. После долгих переговоров Бригитта все же согласилась отпустить с ним дочь, правда, с одним условием. Они должны были вернуться не позднее семи вечера воскресенья, чтобы Наташа могла спокойно подготовиться к школе.

– Если ты снова опоздаешь, то клянусь, ты больше не увидишь дочь, – категорично заявила она.


«Ей очень нравилось заниматься творчеством – рисовать, и, насколько я помню, она также любила лепить из пластилина. Она была очень подвижной девочкой, постоянно бегала повсюду и обожала играть на улице в саду.

Думаю, она проводила много времени со взрослыми, с соседями и друзьями родителей и поэтому могла разговаривать как взрослая. По-моему, она развилась довольно рано из-за того, что ее родители не жили вместе, и потому, что она часто общалась со взрослыми.

Я очень хорошо помню тот последний день, это была пятница. Она вела себя очень активно, даже более обычного. Ее забирал отец, поскольку они ехали на выходные в Венгрию, и она была слегка расстроена его опозданием. Она не сердилась на него, ничего подобного, ей просто не терпелось его увидеть. Ее папа часто задерживался из-за того, что у него было много работы. А Наташа всегда с нетерпением ожидала поездок в Венгрию»

(Детский сад «Альт Вин» на Леопольдауэрплац, 77,

в 21-м районе Вены, куда Наташа ходила после школы)


Поездка в Венгрию, как и всегда, воодушевила девочку. В этот раз Людвигу не нужно было заниматься рабочими вопросами, и всю субботу они проторчали в местной пивной. На следующий день Бригитта Вебер, новая возлюбленная отца, предложила сходить в общественный бассейн. Наташа обожала такие походы и с радостью согласилась. Вплоть до четырех вечера они проторчали в бассейне. Плавали, веселились и шутили. Все было, как и всегда.


«Когда я бесцельно шаталась по залам бассейна, меня остановила одна знакомая: ”Пойдем со мной, выпьем вместе лимонада” Я кивнула и охотно последовала за ней в кафе. Она была актрисой и жила в Вене. Я восторгалась ею – такое спокойствие и надежность она излучала, и, кроме того, имела именно ту профессию, о которой я тайно мечтала. Через некоторое время я набралась мужества и выпалила: «Знаешь, я бы тоже хотела стать актрисой. Как ты думаешь, у меня получится?» Она лучезарно улыбнулась мне: ”Конечно, у тебя получится, Наташа! Ты будешь замечательной актрисой, если ты этого действительно хочешь!»

Мое сердце бешено заколотилось. Я не думала, что мои слова будут приняты всерьез, абсолютно уверенная, что меня поднимут на смех, как это уже не раз случалось. ”Когда придет время, я тебе охотно помогу“, – пообещала она мне и обняла за плечи.

На обратном пути к бассейну я весело скакала и напевала про себя: «Я могу все! Надо только очень хотеть и твердо верить в свои силы». Мной овладело почти забытое чувство легкости и беззаботности»

(Наташа Кампуш)


Уже ближе к вечеру Наташа начала переживать, что они не успеют вернуться к обозначенному времени, но, несмотря на все уговоры дочери, вместо того чтобы немедленно выехать в Вену, они завернули в любимое кафе Людвига. Если они опоздают, то больше не увидятся. Уж она-то знала, что с мамой шутки плохи. Однако Людвиг угрозу жены всерьез не воспринял. Несколько часов они провели в кафе и лишь затем поехали в Вену. Наташа так нервничала, что с трудом могла усидеть на месте, а Людвиг, казалось, даже не торопился. Как он не понимал, что если они опоздают, то больше ее не отпустят с ним в Венгрию? Девочка этого никак не могла понять.

Естественно, они опоздали. Чтобы избежать новой стычки с бывшей женой, Людвиг высадил дочь на углу дома и пожелал ей удачи. Наташа еле сдерживала слезы ужаса, когда открывала входную дверь. Ей повезло. Дома никого не оказалось. Записка на холодильнике гласила о том, что Бригитта будет поздно, так как ушла в кино. Наташа, как и полагалось в таких случаях, отправилась к соседке, с которой они весь вечер смотрели детективные сериалы.


«Госпожа Сирни постоянно жаловалась на Наташу, она всегда говорила о ней так, словно девочка была трудным ребенком, что было совсем не так. Но Наташа никогда не отзывалась плохо о своей мамочке, хотя мы и знали, что ей было тяжело с ней.

Наташа пришла ко мне и сказала, что ее мамы нет дома, и мы попробовали позвонить ей на мобильник, но он был отключен. Тогда я сказала ей, чтобы она оставила госпоже Сирни записку, что она у меня. У Наташи было хорошее настроение, она рассказала, как здорово провела выходные в Венгрии, и обо всем, что они там делали с ее отцом, господином Кохом. Мы мило поболтали, так, о том о сем: она была такой умной девочкой, с ней приятно было разговаривать.

Затем настало время ужина, но ее трудно было уговорить что-нибудь съесть, потому что она уже обедала несколько часов назад. После мы смотрели по телевизору «Его зовут Коломбо», ей нравился этот сериал. С ней было весело смотреть фильм, по ходу она отпускала шуточки, почти как взрослая.

А потом пришла ее мать, где-то около 9.45 вечера, и начала кричать на нее прямо с порога, даже не сказав нам «привет». Она выговаривала ей, что она поступила неправильно, придя ко мне, и что она должна была оставаться дома одна.

После она, наконец, села, и мы вдвоем, госпожа Сирни и я, выпили по рюмочке «Бейлис». Но она продолжала кричать на свою дочь, оскорблять ее и тому подобное. Мне было очень неловко, и я попросила ее успокоиться.

Госпожа Сирни велела дочери идти наверх в их квартиру, поменять простыни и ложиться спать. Наташа писалась по ночам, а ее мать всем об этом рассказывала. Она попрекала ее за это в моем присутствии, и я видела, что девочке было очень стыдно.

Когда Наташа ушла домой, госпожа Сирни осталась, она выпила еще и начала говорить, что с каждой поездкой в Венгрию Наташа все больше и больше наглеет. Но это было неправдой, она совсем не была наглой, и ей так нравились эти поездки в Венгрию, она всегда возвращалась оттуда счастливой и уверенной.

Все равно было досадно, что вечер закончился так плохо. Наташа была очень радостной, и она рассказала мне, что ее мама убралась в детской: она считала, что госпожа Сирни наконец-то поставит ей письменный стол, по-видимому, он был очень важен для нее»

(Аннелиз Глезер, соседка,

с которой обычно оставляли Наташу)


Вернулась женщина за полночь и тут же стала допытываться у Наташи, во сколько ее привез отец. В итоге девочка все же созналась, что они приехали значительно позже установленного времени, да еще к тому же Людвиг посмел остановиться на углу, заставив тем самым Наташу пройти ночью по темным переулкам этого ужасного промышленного района города. Скандал утих лишь под утро. Напоследок Бригитта пообещала, что Наташа больше никогда не увидит своего пьяницу-отца. Девочка уснула со смертельной обидой на мать.

– Ты не имеешь права запрещать мне видеться с отцом!

– Исполнится восемнадцать, вот и будешь решать, а до тех пор я за тебя отвечаю, и я знаю, как для тебя лучше, – категорично заявила мать.

Будильник прозвенел слишком быстро, а ей так хотелось поспать еще. Спустя пару минут в дверь вошла мама девочки и начала ее тормошить. Наташе категорически не хотелось вставать с постели. Бригитта опаздывала на важную встречу, а Наташа, казалось, намеренно собирается чересчур медленно. Впрочем, так оно и было.

– Вот исполнится восемнадцать, будешь делать, что хочешь, а пока ты обязана ходить в школу! – прикрикнула Бригитта на все еще сонную девочку.

Наташа была так расстроена после вчерашнего скандала, лишившего ее права общаться с отцом, что даже спорить не стала. В качестве маленькой мести она направилась к входной двери, не позволив матери поцеловать себя на прощанье.

– Никогда не уходи из дома, не помирившись. Мало ли, что может случиться, – сказала Бригитта на прощанье, догнав дочь у двери. Наташа хмуро кивнула и захлопнула за собой дверь.

Уже на улице слова матери зазвучали для нее по-другому. Захотелось вдруг вернуться и помириться с мамой, но воспоминания вчерашнего скандала были все еще свежи. Вновь разозлившись, девочка гордо зашагала вперед. «Когда тебе будет восемнадцать, у тебя будет право решать, а до тех пор ты ребенок и ни на что права не имеешь». Эту фразу мама Наташи повторяла с завидной регулярностью, особенно часто она звучала, когда речь шла о ее отношениях с отцом. «Когда тебе будет восемнадцать…». Осталось еще восемь лет, и этот своеобразный ипотечный кредит закончится, она будет вправе самостоятельно распоряжаться своей жизнью. «Когда тебе будет восемнадцать…» – эту фразу Наташа ненавидела, но в конечном счете именно она спасла ей жизнь.

Это был третий день, когда она шла на уроки самостоятельно. Конечно, Наташа бы никогда тогда никому не призналась, но ей было до ужаса страшно на улице. Казалось, что взгляды всех прохожих прикованы к ней. Все ждут, когда она совершит ошибку, упадет, сделает что-то не так. Особенно страшно было переходить дорогу. В новостных выпусках каждый день рассказывали о том, как кого-то сбила машина, а ведь она такая неуклюжая…

Раз за разом она прокручивала в голове сцены вчерашнего скандала. Все это из-за глупого опоздания, в котором Наташа уж точно не была виновата. Осталось еще восемь лет детства. Только через восемь лет она получит право самостоятельно распоряжаться своей жизнью, а до тех пор нужно будет терпеть. И даже последнюю радость, краткие поездки в Венгрию, у нее отобрали. Оставалась только ненавистная школа, в которой над ней издевались дети и подшучивали учителя, продленка в саду, на которой воспитатели ежедневно унижали девочку, и вечно всем недовольная мама, которая ни разу не похвалила ее. Даже когда Наташа все делала правильно, мама находила, к чему можно придраться. Бригитта искренне считала, что так она воспитывает в девочке тягу к совершенству, ведь всегда можно сделать лучше. «Некрасивого ребенка стоит только красиво нарядить…» – еще одна любимая фраза Бригитты. Обиднее всего, что даже через восемь лет она будет все такой же неуклюжей, некрасивой и никому не нужной…

Поток подобных мыслей прервал гул проносящихся мимо перехода машин. Вдруг Наташа почувствовала острое желание исчезнуть. Не умереть, тогда ведь все расстроятся, а исчезнуть. Просто перестать сосуществовать. Раствориться в воздухе так, будто ее никогда не существовало. Ведь всегда можно попросту броситься под машину, так все, по крайней мере, закончится… Яркий образ плачущей матери на шоссе охладил пыл девочки. Она не хотела никого расстраивать, просто и жить дальше тоже не хотелось.

На другой стороне дороги стоял как-то уж очень криво припаркованный белый микроавтобус. Рядом с ним маячил растерянного вида молодой мужчина в светлой рубашке-поло. Такие носят только самые добропорядочные граждане. Он явно сильно нервничал и переминался с ноги на ногу. Чтобы пройти, Наташе нужно было приблизиться к нему вплотную. Этого она очень не любила. Каждый раз, когда незнакомый человек в транспорте или просто на улице оказывался слишком близко к ней, у девочки будто перехватывало дыхание.

Бросив взгляд на мужчину, она поняла, что он испытывает похожие чувства. Он казался таким напуганным и растерянным, что страх отступил.


«Я замедлила шаги и внутренне оцепенела. Мой вечный страх, с которым я никак не могла совладать, моментально вернулся, руки покрылись гусиной кожей. Первый импульс был – перейти на другую сторону улицы. В моей голове быстрой чередой промелькнули картины и отрывки фраз: «не разговаривай с незнакомыми мужчинами…», «не садись в чужую машину…» Похищения, изнасилования, множество историй, рассказывающих о пропавших девочках, все то, что я видела по телевизору. Но если я действительно хочу стать взрослой, я не должна поддаваться этому чувству. Я должна собраться с духом и идти дальше. Ну что же может случиться? Школьный путь был моим испытанием, и я его выдержу.

Когда я подошла к мужчине на расстояние около двух метров, он посмотрел прямо на меня. Страх испарился: эти голубые глаза и длинные волосы могли принадлежать студенту из старого фильма 70-х годов. Его взгляд был каким-то отстраненным. «Это несчастный человек», – подумала я. От него веяло такой беззащитностью, что во мне возникло спонтанное желание предложить ему помощь. Это звучит наивно, как детская убежденность в том, что все люди – добрые. Но когда этим утром он первый раз поднял на меня глаза, то показался потерянным и очень ранимым»

(Наташа Кампуш)

4

Подготовка к похищению Наташи Кампуш началась задолго до того рокового дня в начале марта 1998-го. Иногда мы даже не замечаем, как один-единственный жест или взгляд начинает менять нашу жизнь. Этот взгляд Наташа Кампуш бросила на странного посетителя за столиком в углу кафе, когда судорожно заталкивала в рот пирожное, опасаясь гнева мамы. Эту девочку странный посетитель несколько раз видел в компании слишком толстого неудачника по имени Людвиг Кох. Тот частенько приходил вместе с дочерью. Пару раз он становился свидетелем того, как этот грузный мужчина встречался с сухопарой женщиной, по-видимому, матерью девочки. Кафе «У Кристины» служило для родителей этой девочки нейтральной территорией для проведения переговоров, здесь же происходила передача Наташи с рук на руки. Вечером в субботу ее отдавали на попечение Людвига Коха, а привезти ее домой он должен был вечером воскресенья. Эти встречи неизменно заканчивались ссорами и бурными выяснениями отношений. Оставалось только удивляться тому, как люди, когда-то любящие, могут так остро возненавидеть друг друга. Наташа в такие моменты с видом полного отчуждения читала книгу в углу дивана. Пару раз он видел то, как Наташу сюда приводили Бригитта со своим бойфрендом Ронни Хусеком. Ронни с Вольфгангом был шапочно знаком и всегда при встрече кивал ему в знак приветствия.

– …О каком постельном белье с Барби может идти речь? Ты смеешься? Ты же все равно описаешь его, – донесся до Вольфганга голос Бригитты Сирни, отчитывающей маленькую чуть полноватую девочку. Резкие и обидные слова женщины, от которых девочка буквально оцепенела от ужаса, слышали все. Он спасет эту девочку. Будет о ней заботиться и обязательно подарит постельное белье с Барби…

На следующий день Вольфганг поехал в строительный магазин и купил все необходимое для переустройства старого бомбоубежища. Ему предстояла долгая и кропотливая работа, к которой, впрочем, Вольфганг был готов. Он обожал свой бункер, облюбованный им с детства, обожал технику и вполне сносно владел азами строительного дела. Он мог ночи напролет чертить различные схемы и прорабатывать план весьма сложной системы вентиляции. Ему предстояло полностью перестроить и укрепить подвал, провести вентиляцию, которая сделает это помещение жилым, провести туда трубы, оборудовать хотя бы небольшой туалет и раковину… Уже много лет спустя Эрнст Хольцапфель, его деловой партнер, рассказывал, что заметил некоторые перемены в жизни друга. Теперь Вольфганг все время спешил домой, стал еще более задумчивым и отстраненным, часто стал жертвовать работой в пользу личного времени… Приятель списывал все на перемены в личной жизни. Друг у него появился или подруга, Хольцапфеля не интересовало. Человек не должен быть один, от этого и с ума можно сойти, так что хорошо, что у него появился хоть кто-то, кроме пары облезлых кошек, вольготно вышагивающих по огромному дому в Штрасхофе.

Приклопиль и Хольцапфель никогда не были близкими друзьями, только приятельствовали. Хотя Эрнст подозревал, что он единственный, кого Вольфганг мог бы назвать своим другом. Сам Хольцапфель старался не распространяться с Вольфгангом о себе. Приятный, красивый, чертовски вежливый и воспитанный, Вольфганг умел производить хорошее первое впечатление, но проходило время, и люди замечали, что им неприятно и тяжело с ним общаться. Эрнст заметил это за собой и вскоре убедился в том, что и у других людей Вольфганг тоже вызывает смутное отторжение. Оказываясь слишком близко, люди неизменно старались сделать шаг назад, отойти от Приклопиля. Отношение других людей к человеку – всегда зеркало того, как сам человек относится к людям. Банально, но факт. Вольфганг никогда не имел друзей и тем более девушки. Он научился поддерживать беседу, вести ничего не значащие разговоры о погоде и поддерживать приятельские, добрососедские отношения. У него даже стало неплохо получаться. Но только не дружба или любовь. Ничего личного. Признавался он в том себе или нет, но Вольфганг Приклопиль боялся людей, он испытывал неловкость и начинал заметно нервничать каждый раз, когда разговоры переходили в личную, доверительную плоскость. Он легко мог провести ночь с проституткой или немного пьяной и веселой девушкой, но никогда не мог пережить испытания первым свиданием. Раз все-таки кто-то переборол этот его страх, можно только порадоваться за человека. Захочет как-нибудь рассказать – хорошо, ну а если нет, так и выпытывать не стоит, какой в этом смысл?

Конец ознакомительного фрагмента.