Три личные драмы Василия Чапаева
Отталкиваясь от мифов
Василий Иванович Чапаев стал любимым народным героем многих поколений, а потому он прочно вошел в народную мифологию, только чудом не став сказочным персонажем. Еще в 1923 году Дмитрий Фурманов, служивший у Чапаева комиссаром, написал о нем роман, который так и назвал: «Чапаев». Этот роман переиздавался более чем 400 раз многомиллионными тиражами. Через одиннадцать лет, в 1934 году, по материалам этой книги режиссеры, братья Васильевы, поставили одноименный фильм, завоевавший в Советском Союзе, да и за его пределами, огромную популярность. Даже через десятилетия он не сходит с телеэкранов.
Более того, в начале Великой Отечественной войны режиссером В. Петровым был снят короткий агитационный фильм «Чапаев с нами», в сущности, ожививший народных героев. В этом фильме все тот же актерский состав, но на этот раз легендарный герой благополучно доплывает до другого берега Урала. Василий Иванович не погибает. Его ординарец Петька накидывает ему бурку на плечи и подводит белого коня. И все для того, чтобы Чапаев обратился к красноармейцам на всех фронтах как народный герой той родины, за которую они идут на смерть. Однако стоит отметить, что в условиях советского общества народный фольклор развивался во многом наперекор официальной пропаганде, именно поэтому Чапаев, его ординарец Петька, комиссар Фурманов и Анка-пулеметчица очень скоро оказались в числе самых популярных героев анекдотов.
Правнучка великого начдива, Евгения Чапаева, на вопрос журналиста Ю. Беликова: «Насколько книга Дмитрия Фурманова и фильм “Чапаев” соответствуют действительности?» отвечает так: «Ты, наверное, помнишь, как в фильме спрашивают: “Василий Иванович, ты за кого? За большевиков али за коммунистов?” Вообще-то, Чапаев “Манифест Коммунистической партии” знал на зубок. Он в партию большевиков вступил в сентябре 1917-го, а революция совершилась, как известно, в октябре. В фурмановских дневниках можно прочесть: “…мне Чапаев и говорит: “На такой-то странице “Манифеста…” сказано то-то, то-то и то-то”. Чапаев знал, за кого он воюет, – за мужика. Потому что на своей шкуре испытал, как народу живется. Фурманов в книжке пишет, что мой прадед произошел от бродячего цыгана и какой-то там княжеской дочки. То есть я хочу сказать, что как роман, так и фильм были сделаны с отстранением от действующих лиц и реальных событий”».
Кстати сказать, именно единственная дочка Чапаева, Клавдия Васильевна, собрала архив достоверных сведений об отце. А когда она ушла из жизни, ее сын Артур, отец Евгении Чапаевой и родной внук Василия Ивановича, сообщил дочери о своем твердом намерении продать архив одной из западных компаний. И дочери ничего не оставалось делать, как спрятать этот архив в надежном месте, а потом написать интересную книгу, на основе бабушкиных рассказов и архивных документов, «Мой неизвестный Чапаев», вышедшую в 2005 году.
Вот что поведала Евгения Чапаева в книге о своей бабушке и ее многолетней работе: «…дочь Василия Ивановича, Клавдия, после гибели отца практически оказалась выброшенной на улицу. Братья жили с мачехой Пелагеей Камишкерцевой в другом городе. И после смерти родителей Чапаева она осталась сиротой. Жила с ворами в трущобах, была дистрофиком, а потом после очередной облавы стала воспитанницей детского приюта. И только много позже, в 25-м году, ее оттуда забрала мачеха и то лишь для того, чтобы с ней поехать к Фурманову в Москву для оформления пенсиона.
В 17 лет Клавдия уехала из Пугачева от Камишкерцевой в Самару. Там она вышла замуж, родила сына и поступила в строительный институт. Проучившись в нем около трех лет, была послана на прием к наркому пищевой промышленности Анастасу Ивановичу Микояну. Ее обязали выхлопотать у него разрешение на присвоение учебному заведению его имени и, разумеется, попросить под это замечательное событие денег. Поездка в Москву оказалась очень удачной и судьбоносной. Микоян ее принял и в течение 4 (!) часов разговаривал, все расспрашивая об отце, о военном времени, о детских воспоминаниях… Имя институту дал. Денег тоже. Но прорабом тонюсенькую Клавдию представить никак не смог. Поэтому в добровольно-принудительном порядке перевел Чапаеву с третьего курса Самарского строительного на первый курс Московского пищевого…
Так Клавдия стала пищевиком. Во время Великой Отечественной войны работала в саратовском обкоме партии, зав. отделом. После войны стала народным заседателем. Ушла на пенсию по болезни. Лежать в постели не хотела, поэтому обратилась в правительство с просьбой получить разрешение для работы в закрытых и открытых архивах.
Решение поработать над документами пришло не сразу. Клавдии всегда хотелось знать все о своем отце: каким он был на фронте, каким на отдыхе, как складывались его взаимоотношения с руководством и многое другое… Поэтому ее собственные детские впечатления казались лишь малой толикой.
Вначале она постоянно расспрашивала оставшихся в живых чапаевцев. Но понять что-либо так и не смогла: то ли от времени, то ли по каким-то другим причинам чапаевцы описывали одно и то же событие абсолютно по-разному. Более того, если в воспоминаниях принимали участие несколько человек, дело могло завершиться крупной ссорой, взаимными обвинениями или чем-нибудь похуже.
Итак, архивы – самое правильное. Проработала в них Клавдия много-много лет. Около двадцати. В открытых архивах документы копировала легально. В закрытых… Опись, дело и лист читались нарочито медленно. Затем она выходила в дамскую комнату, доставала спрятанную ручку и на коленях писала то, что запоминала с фотографической точностью. Именно таким образом Клавдия Васильевна собрала много тысяч документов. Теперь этот драгоценный архив хранится в моей семье».
В советское время было целых семь музеев Чапаева: в Лбищенске, на реке Белой, в Уральске, в Уфе, в Балаково, в Пугачеве и Чебоксарах. В России сейчас действуют три музея Чапаева: чебоксарский, балаковский и пугачевский.
Не правда ли, интересно!? А как подают образ Василия Ивановича сегодня?
«Его подают как реальное лицо – ничего не приукрашивая, – рассказывает Евгения Чапаева. – Как-то посетила музей делегация чеченцев. Цокают языками: “Хороший был кунак!” Потом китайцы приезжали. И вдруг директор музея слышит: “Спасибо вам за сохранение памяти о нашем национальном герое!” Директор выпала в осадок: “Как это?! Это – наш национальный герой!” – “Нет, – ответили китайцы, – это наш национальный герой. Мы в Китае очень любим Чапаева”. Надо сказать, что чапаевская дивизия была настолько интернациональной, что там воевал даже негр! Обычный негр вот с такими губами, на голове – фуражка со звездой, и звали его Джаник. И китайцы у Чапаева были, и Ярослав Гашек. Своего Швейка он писал с чапаевской дивизии. Гашек год служил у Чапаева, бегал по психушкам, собирал справки, чтоб в самые ответственные бои его не брали».
И все же военная судьба Василия Ивановича Чапаева – судьба звездная. Ведь сам он – феномен, над которым еще долгие и долгие годы будут ломать головы историки.
Прекрасный организатор, командир и начальник, не знавший поражений вплоть до своей гибели. При этом самоучка с природным умом, цепкой памятью, богатейшим жизненным и военным опытом, жадно тянущийся к знаниям, храбрый, мужественный самородок.
Не потому ли его имя носят наши города и улицы, о нем до сих пор слагают песни и пишут книги? А еще он самый популярный персонаж современного фольклора.
Кроме всего прочего, по данным «Экспресс-газеты», в столице живут пять Василиев Чапаевых, а еще 88 мужчин и 96 женщин носят эту фамилию.
Трудно забыть…
Парадокс заключается лишь в том, что личные любовные драмы Василия Ивановича привели его к трагедии всей жизни. А самая последняя стала одной из важнейших причин жизненного чапаевского мифа.
Драма первая – о том, как Василий отца не послушал
Василий Иванович Чапаев родился 28 января (9 февраля) 1887 года в деревне Будайке Чебоксарского уезда Казанской губернии семимесячным, то есть недоношенным и безнадежным. В семье крестьянина Ивана Чапаева маленький Вася стал шестым ребенком и, как гласит семейная легенда, родители согревали его в остывающей печке в специально сшитой рукавичке, а купали в деревянной кружке. И Вася выжил… О происхождении фамилии «Чепаев», а именно так она писалась правильно до выхода романа «Чапаев» Фурманова, и сегодня говорить сложно: вполне возможно, она произошла от чувашского мужского имени «Чапай», а по другой версии – от русского диалекта «чепать» – «хватать, грести».
Будайка считалась одной из самых бедных деревень, где семью не прокормишь из-за скудной земли да скверных урожаев. Оттого и боялись родители за новорожденного.
Иван Степанович, отец Василия, для того чтоб прокормить свою семью, всегда брал дополнительную работу. Как правило, это были заказы на плотницкие работы: кому баню построить, кому наличник на окно срубить, подправить или заново смастерить забор.
Но несколько неурожайных лет сказались на заготовках, а голод вытеснял все и всех…
Заказов становилось все меньше, и тогда родители Василия, прожив в Чебоксарах почти до 1897 года, переехали в село Балаково Николаевского уезда Самарской губернии.
Здесь с горем пополам вопрос с работой как-то решился. Отец семейства снова вернулся к плотницкой работе. Старший брат Василия, Михаил, устроился на завод местного промышленника, сестра Анна вышивала, вязала и плела кружева на дому. Брат Андрей пошел на поденную работу. Одни только младшие братья, Вася и Гриша, помогали матери присматривать за скотиной и огородом.
Но очень скоро Василию улыбнулось, что называется, счастье. Священник отец Владимир (дальний родственник по линии сестры Ивана Степановича) предложил отдать Василия в четырехгодичную церковноприходскую школу, обнаружив у него вполне пригодный голос для церковного хора. После долгих раздумий хозяин семейства согласился, и как оказалось, зря.
Рассказывает Евгения Чапаева:
«Однажды Василий в чем-то провинился. Начальство не сочло нужным наказать его обычными методами. О провинности доложили отцу Владимиру, и тот отдал распоряжение посадить воспитанника Чапаева в карцер. Карцером называлась старая пожарная каланча. Она была такой древней, что временами было видно, как она раскачивается от сильного ветра. Щели в ее стенах были настолько очевидны, что в хороший солнечный вечер можно было наблюдать заход через стены. Само отделение карцера находилось на самом верху башни.
Василия раздели до исподнего белья и абсолютно босым отправили на самый верх пожарки. Если бы это было летом или, на худой конец, поздняя осень! Но нет, это был месяц январь. Очень лютый, с сильными ветрами и промозглой погодой. Мороз зашкаливал ниже тридцати… Через час Васятка понял, что пришла пора расставаться с жизнью. Ног он не чувствовал, руки как-то скрючились и совсем не хотели распрямляться. Начал одолевать странный липкий сон.
От отца он слышал, что именно это состояние называется смертельным сном и если дать себе заснуть, то уже никогда не проснешься… Он собрал всю свою детскую волю в кулак и разогнался. Сразу выбить стекло не получилось. Тогда он попробовал еще раз. Но на этот раз рама со скрипом треснула, стекло разбилось, а на плече появилась рваная рана. Только боли Вася не почувствовал. Он встал на подоконник и посмотрел вниз. Голова закружилась. Внизу было не меньше тринадцати метров. Но раздумывать было некогда. Либо смерть от замерзания, либо прыжок, а там как Бог даст. Глядишь, и выживет.
Василий зажмурился… и прыгнул. Спасло его только то, что накануне прошел обильный снегопад. Под небольшим сугробиком был старый наст. И если бы снега не было, он разбился бы насмерть.
Кое-как Василий поднялся и, превозмогая сильную боль в колене, пошел на дорогу. Народ дико озирался на окровавленного полуголого мальчика. Кто-то пожалел и накинул ему на плечи свой зипун. В таком виде Вася прошел почти через все огромное село, прежде чем оказаться около своего дома».
Василий долго потом болел до весны. Навсегда были разорваны отношения с родственниками. Зато несостоявшаяся «карьера» певчего помогла Василию освоить плотницкое и столярное ремесло, чтобы потом всей семейной артелью строить коровники, бани, дома и даже церкви.
Уже в пятнадцать Василий пошел работать в профессиональную мастерскую балаковского кустаря Лопатина, где первую зиму работал почти бесплатно. Еще через два года он перешел к известному в то время балаковскому мастеру столярного дела, Зудину.
Еще через два года вместе с отцом и братьями работал по найму в Сызрани.
«При строительстве церкви в селе Клинцовка, что недалеко от города Николаевска (ныне Пугачев), Василию поручили поставить крест на куполе, – продолжает свой рассказ правнучка В. И. Чапаева. – Церковь почти была готова, оставалось лишь воздвигнуть крест, и Вася сам вызвался поднять его наверх. Все проходило хорошо. Он благополучно его затащил на самый купол, установил, стал снимать крепления. И вдруг что-то подтолкнуло простереть руки вверх и один на один поговорить с Богом… Родственники снизу видели, как Василий вскинул руки и что-то прокричал в небо. Они ничего не успели понять, как тот вдруг сорвался с купола и стал падать.
Отец стоял, словно в параличе. Ни двинуться навстречу сыну, ни крикнуть на помощь сил не было. Василий летел как в замедленном ритме. Словно парил. Словно кто-то поддерживал его в полете, чтобы при приземлении он не разбился. Ни одного перелома, ни одного ушиба, ни одной царапины. Фантастика! Из-за этого случая товарищи и родные прозвали его Ермаком». Словом, остался невредим, не считая крохотного шрама над верхней губой, который прикрыл, отрастив знаменитые чапаевские усы.
В 1908 году Василия Чапаева призвали в армию. В декабре он с командой призывников отправился в Киев, а через пять месяцев вернулся. Известно, что на досрочную мобилизацию повлияла казнь через повешение брата Андрея в Русско-японскую войну, а его «подстрекательство против царя» стало причиной неблагонадежности младшего брата. Правда, было еще и бельмо на глазу, но его ровно за три дня заговорила старая бабка-лекарка. Но как ни радовалась мать такому раннему возвращению Василия из армии, счастье было недолгим. В один из дней сын пришел и сказал, что собирается жениться на Пелагее Метлиной. Больше всех разгневался отец. Для него женитьба крестьянского сына на поповской дочке была просто невозможна. Были и другие причины. На селе поговаривали, что сам поп помог своей жене убраться на тот свет раньше времени.
Шестнадцатилетняя Пелагея работала на самарской кондитерской фабрике. Поговаривают, что ее коса не просто была длинной, а прямо в пол упиралась. А уж блестящие глаза-вишенки, ямочки на щечках, кудрявые шелковистые волосы, озорная улыбка и звонкий голос притягивали многих парней в округе. В общем, симпатичная деваха, веселая да еще и плясунья. В нее-то и влюбился по уши Василий Чапаев.
Да вот отец его никак не хотел уступать. Долго они ссорились, долго не разговаривали, пока Василий не объявил: если не дадут жениться на любимой, жизни себя лишит. Сказал, как отрезал.
«Пелагеин отец хоть и расстрижен был из священнослужителей, но на жизнь промышлял иконописью, – пишет в своей книге Е. Чапаева. – Богомазом его прозвали. Старые иконы чистил, реставрировал, а где подпортят – там и новые напишет. Приданое жены давно пропил, прокутил. Жену заморил, просто поедом извел. Да и помог в действительности на тот свет уйти. Чего скрывать. Давно отделаться хотел. А двух дочек на что-то содержать надо. Старшая, Елена, та замуж недавно вышла за станочного врача. А младшая, Пелагеюшка, в самый смак, в самую пору вошла. От женихов отбою нет. И ведь, бестолковая, уперлась – только за какого-то Василия Чапаева хочет пойти. Прямо никакого сладу нет. Кто он, этот Чапаев? Из босяков. И впрямь, зачем он ей?…
Каким образом уговорили родителей, неизвестно. Только жарким июньским днем 1909 года Василий и Пелагея повенчались. Обе семьи были категорически против их брака, но не перечили. Ждали, что он когда-нибудь сам распадется. Очень уж любовь сильная.
Через год, в августе 1910 года, у молодоженов родился первенец. Сын Александр. Жили они у родителей Василия в маленьком домике. Перспектив на отделение или строительство своего дома пока не было. Заработки в Балакове заметно снизились. Трижды был неурожай, многие оставались без куска хлеба. Вернуться в родительский дом жены не представлялось возможным, так как Никанор Метлин уже женился и принять дочь с мужем не хотел. К тому же сам Василий никогда бы не пошел к нему жить. Ото всего этого у Пелагеи портилось настроение и особенно отношения со свекром. Василий знал о проблемах в отношениях между родителями и женой. Но поделать так ничего и не мог. Родители плохо принимали избалованную Полю, а он безумно ее любил и всегда вставал на защиту, оправдывая любой Пелагеин поступок.
Заработка не хватало. Это было уже не прежнее село, процветавшее хлебной торговлей. Строительство железной дороги мимо него изменило поток грузов. Приходилось искать работу на стороне.
После рождения дочери Клавдии в марте 1912 года с семейными доходами стало совсем худо. Тогда-то Пелагея и предложила взять ссуду у сестры и открыть свою мастерскую по починке инвентаря. Василий подумал-подумал и согласился. Отец нервничал, боялся, что сын, взяв в долг, не сможет его вовремя отдать. Но Василий в первую очередь с небольшой прибыли выплатил взятую ссуду и долг погасил. Только вот дальше не пошло. Денег на новый сельхозинвентарь у народа не было, а ремонтировать старый каждый старался сам. Поэтому Чапаев скоро прогорел, и ему пришлось распродать и раздать тот инструмент, который остался в мастерской. Жена была вне себя. Но он так решил и поступил. Обманывать своего же соседа он не мог, а без обмана – нет навара. Значит, не коммерсант…»
Тогда расстроенная Пелагея попросила своего отца взять Василия на иконы. И хоть это был не очень большой доход, других вариантов не было. Под напором дочери тесть согласился. А когда зять освоил реставрацию, то сам перестал писать и реставрировать иконы, повесив все на него. Но было одно «но». Теперь работал Василий, а деньги делили пополам. Только вот однажды как-то в церковь пришла старушка и попросила Чапаева отреставрировать икону Николая-угодника. После долгих уговоров Василий взялся за дело и около недели работал над ней. Когда пришла заказчица, то чуть не упала в обморок. На нее смотрел Николай-угодник, но только в папахе, с усами и саблей.
Под угрозой бабки сесть за «богохульство» молодой семье пришлось спешно покидать родные места. Сначала они переехали в Симбирск, затем в Мелекесс, а с началом Первой мировой войны в 1914-м – обратно в Балаково.
«Возвращение в Балаково для обоих было нерадостным. По дороге они часто молчали и просто смотрели на пробегающие волны. Каждый думал о своем. Пелагее казалось, что ее личная жизнь так и не сложилась, что красота почти отцвела, так и не принесла ей удачи. Теперь у нее на руках уже трое малышей, и совсем не понятно, как она сможет ужиться с родственниками мужа после такой разлуки?
Василия тоже страшила разлука. С каждым годом он привязывался к своей черноокой жене все крепче и крепче. Кажется, что чувства, которые он испытывал в период жениховства, не только не угасли, а напротив, разрослись с новой и неведомой силой. А еще страшила разлука с детишками», – восстанавливает картину возвращения Е. Чапаева.
Призвали Василия Ивановича Чапаева в сентябре месяце и сразу же направили в 159-й запасной полк в город Аткарск. На фронт он прибыл в декабре 1914-го и в январе следующего года был зачислен рядовым в 1-ю роту 326-го Белгорайского полка 82-й пехотной дивизии 9-й армии Юго-Западного фронта. В июле 1915-го он закончил учебную команду и получил чин младшего унтер-офицера, в октябре – старшего унтер-офицера. Закончил войну в чине фельдфебеля. За проявленную храбрость в боях был награжден Георгиевской медалью 4-й степени и тремя Георгиевскими крестами (4-й степени, 3-й степени и 2-й степени). Воевал охотником, то есть разведчиком. Был неоднократно ранен.
Так в одном из боев Чапаев был ранен, но не отошел на вторую позицию как все, а уткнувшись головой в бруствер окопа, притворился мертвым. И ждал целых восемь часов, пока австрийцы выставят свой пост и пока все трое на том посту не уснут. Только затем он, оглушив одного из них и обезоружив остальных, взял австрийцев в плен и привел в расположение своих.
В другом бою 1-я рота и часть 2-й роты под командованием прапорщика Павлова и фельдфебеля Чапаева под прикрытием своего пулеметного огня штыковым ударом пробилась через австрийские цепи. Сохранив свои пулеметы, рота заняла оборону. Остальная же часть батальона, не приняв боя, ушла в глубь обороны противника и только через сутки вышла к своим.
Еще один раз свою находчивость и смекалку Чапаев проявил в разведке, когда установил приближение религиозного праздника у противника. В этот день немцы не воевали. Уточнив свои предположения, Василий Иванович со своими солдатами прошел ночью прямо через лагерь врага, предусмотрительно обмотав лошадям копыта. И хотя риск был очень велик, крепко уснувшие от выпитого шнапса немцы совершенно не заметили, как у них под носом прошло русское подразделение. На утро завязался бой, и атака с тыла решила его исход.
И все складывалось хорошо, если бы не жена, которая, пока он воевал, стала в открытую путаться с соседом.
«Однажды на фронт Василию пришло письмо из дома. Писал отец. То, что узнал Чапаев, пронзило самое сердце. Мир, за который он боролся, – рухнул в одно мгновение. Его любимая, его Поленька… Она ушла к другому. Тот, другой, ради нее бросил семерых детей и очень больную жену. Она же ради него бросила троих детей, младший Аркашенька еще ходить-то не умел как следует. Только ползал. Много ранений пережил Василий, но такого еще не было. Такой боли не приходилось испытывать. Он почти не разделял день и ночь, все время стремился броситься под самые пули. Но смерть почему-то обходила стороной. Будто бы смеялась над ним: «Помучайся, помучийся еще!» И он мучился. Получив легкое ранение, недолго лечился в госпитале и попросил дать ему краткосрочный отпуск. Отпуск предоставили.
Приехав домой, Василий Иванович решил простить неразумную Поленьку. Он приехал в новый дом, который снимал для нее любовник. Встреча была такой нежной, что Пелагея без раздумий вернулась к своему мужу, к своему любимому, к Васеньке.
Потом она ему объясняла, что ушла не от него, от той жизни, что сложилась с его родителями. Постоянное непонимание друг друга, физические наказания, все это было не для нее, не для такой жизни она выходила замуж.
Василий понимал, что длительное отсутствие дома накаляет обстановку. Но изменить практически ничего не мог. Нужно было возвращаться на эту никому не нужную войну.
Хуже настроения у него еще не было в жизни. Внутренне он чувствовал, что жена снова уйдет, и на сей раз от него самого, а не от той жизни, которую ей создали родители…
Перед самым отъездом он с Полей сфотографировался. Это была их последняя фотографическая карточка. Все! Больше они никогда не возьмут друг друга за руки. Впереди лишь боль утраты, боль непонимания и предательства. Впереди смерть…»
Когда отпуск закончился, Чапаев уехал на фронт. В его кармане у самого сердца лежала новенькая фотокарточка, где он, георгиевский кавалер, стоит рядом со своей любимой, красавицей Пелагеей, в дни примирения и короткого свидания. Но все быстро закончилось и вернулось на круги своя. Жена Чапаева взялась за старое, а вскоре и совсем ушла к любовнику, бросив детей. Говорят, с тех пор Василий Иванович видел свою неверную жену только однажды. Он ехал в бричке, а она шла по дороге навстречу. Чапаев слез с козел, догнал Пелагею, схватил за руку и попросил вернуться. Но возвращаться она не захотела. Судьба же Пелагеи сложилась трагически. После гибели Василия Ивановича она решила забрать к себе детей. Пошла через Волгу к свекру, но провалилась в полынью, простудилась, родила прежде времени и умерла. От сожителя – вагоновожатого – у нее родилась дочь Валентина.
Сын Чапаевых Александр окончил аграрный техникум и Военную академию. Воевал в годы войны. Генерал-майором вышел в отставку и умер в 1985 году.
Про дочь Клавдию мы упоминали. А вот сын Чапаевых Аркадий стал летчиком. Летал вместе с Валерием Чкаловым. В личной жизни ему не повезло, как и отцу. Перед своим последним полетом он уходил из дома от ревнивой и склочной жены во взвинченном состоянии. Разбился, когда ему было всего двадцать семь лет.
Драма вторая – о том, как Чапаев позаботился о семье друга
На фронте, как это обычно бывает, у Василия Ивановича был друг – Петр Камишкерцев. Они вместе прошли с боями самые трудные годы войны. И вот под самый ее конец в Карпатах Камишкерцева ранило в живот. Ранение оказалось смертельным. Несмотря на это Чапаев на себе вынес друга с поля боя и находился с ним до последнего вздоха. Камишкерцев в агонии бредил, то приходя в сознание, то снова теряя его. В какое-то последнее мгновение жизни он открыл глаза, улыбнулся и, еле слышно прощаясь с Чапаевым, попросил помочь его маленьким детям – дочерям Олимпиаде и Вере. Про жену лишь сказал: сама пусть решает, как ей жить дальше.
У Василия Ивановича подкатил ком к горлу и выступили слезы. Ему до безумия стало жалко фронтового друга, и он поклялся до самой смерти опекать двух его дочерей. И Камишкерцев умер…
О том, что было дальше, рассказывает Евгения Чапаева:
«Чапаев похоронил его по всем законам и обратился к начальству дивизии с просьбой не сообщать семье погибшего, что тот умер. Более того, надо, чтобы аттестат или жалованье, которое теперь получает он, Чапаев, пересылали семье Камишкерцева. Якобы от имени самого Петра Камишкерцева. Руководство ответило не сразу. Уж очень странной показалась просьба Василия Ивановича. Но учитывая его заслуги перед отечеством и личное к нему уважение, в конце концов, согласилось. Так и поступили. Теперь все свое жалованье, за исключением малых надобностей, Чапаев переводил в село Березово, где проживала камишкерцевская вдова по имени… Пелагея. Получая приличные по тем временам деньги, она была страсть как довольна: повезло – и мужик цел, и деньги хорошие шлют. Живи и радуйся! Вот ежели б и сам он скоро вернулся, и войне б конец – то счастью не было б предела!
Своему отцу Василий написал покаянное письмо: “Прости меня, тятя! Не могу более высылать вам деньги на жизнь. Перевожу их семье погибшего друга. Вот так-то… Не сердись, пойми – поклялся перед умирающим, понимаю – тяжко будет… Простите… Низко кланяюсь вам с мамой в пояс… Целуйте и обнимайте моих деток. Сладкого таракашку – Аркашку, лапушку-раскрасавицу Клавдию и Саньку”.
Вскоре пришел ответ. Отец не ругался. Даже похвалил, сказав, ежели обещал – выполни, а уж поклялся – умри, но сделай. Так у них в роду Чапаевых заведено. И негоже ему, Василию, от это отступать. Об них пусть и не беспокоится… Пока живы, руки-ноги целы – детей прокормим. А там Бог пошлет. Неизвестно, мол, скоро война кончится, тогда и сам приедешь. Легче на душе у Василия после того письма стало. Понял его тятя, не осудил, значит, правильное дело сделал».
Так и получала вдова Пелагея Ефимовна Камишкерцева денежный аттестат от «мужа», искренне радуясь, что живой, а сама и знать не знала, как все было на самом деле. Лишь после Февральской революции Чапаев разыскал ее в селе Березово и рассказал всю горькую правду. Как погиб ее муж, как он поклялся помогать его детям и как договорился об этом с начальниками. При этом четко заявил, что бросать семью не собирается. Двух дочерей друга он забирает, а она сама пусть поступает, как ей заблагорассудится.
Восстанавливая этот эпизод, Евгения Чапаева пишет:
«Пелагея тогда быстро узлов накрутила и свое нехитрое барахлишко по корзинам распихала. Василий сильно удивился и спросил:
– А ты куда собралась?
– Как куда? – еще сильнее удивилась Пелагея. – К тебе, куда же еще?
Чапаев постоял, покусал свой пшеничный ус и снова спросил, как-то с хрипотцой:
– И в качестве кого?
– А все едино – твоей жены, разумеется… – ответила Поля не мигая, заливаясь краской по рябому лицу.
– Но мне не нужна еще одна жена. Я свою Пелагею имею, – сказал он и замолчал, стиснув зубы.
– Ну, не знаю, не знаю, какая у тебя Пелагея есть, только мне маманя вчерась говорила, что она от тебя сбегла. Так что, выходит, нет у тебя жены, нет Пелагеи.
Василий вспыхнул и ответил:
– Нет и не надо, а только ты мне тоже не нужна. Мне, кроме моей венчанной жены, вообще никто не нужен!
– Ах не нужен? – вспылила та. – Не нужен, говоришь? А раз не нужен, так и детей своих не дам. А детей не дам – не выполнишь волю умирающего, а не выполнишь волю умирающего Петра – большой грех на душу возьмешь! Так-то, выбирай, Вася!».
Ох, как не нравилась Василию Ивановичу эта Пелагея! Уже далеко не молодая, ширококостная, страшная на лицо. Одним словом, старая жаба, да и только. Но ведь как присосалась – не оторвать. И пришлось Чапаеву взять ее с собой вместе с детьми к родителям. Но только в роли хозяйки, не более. Ни о какой любви не было и речи.
Но чтобы завершить эту драму, немного отвлечемся… В 1917-м Чапаев был избран командиром 138-го запасного пехотного полка в Николаевске. В декабре уездным съездом Советов его избрали военным комиссаром всего Николаевского уезда. Там он руководит разгоном уездного земства и организует Красную гвардию из 14 отрядов. Под Царицыном участвует в походе против генерала Каледина.
А весной 1918-го – в походе Особой армии на Уральск. В конце мая по инициативе Чапаева принимается решение о реорганизации отрядов Красной гвардии в два полка (имени Степана Разина и имени Пугачева) Красной армии, объединенных в Пугачевскую бригаду. Он лично берет ее под свое командование и участвует в боях с чехословаками, и Народной армией, у которых отбивает Николаевск, переименованный в честь бригады в Пугачевск. 19 сентября 1918 года. Василий Иванович назначается командиром 2-й Николаевской дивизии. Именно там, под Николаевском, Чапаев, как всегда, проявил военную хитрость. Белочехи захватили единственную переправу через реку, заставив отступить один из чапаевских полков на левый берег. Позже захватили и сам город, заняв позиции на правом берегу. Ситуация складывалась критическая. Вновь назначенный начальником дивизии вместо Чапаева Захаров приказал оставить село на левом берегу и брать Николаевск в лоб. Но «зараженный манией самовластия и не выполняющий боевых приказов штаба в точности» Василий Иванович отменяет приказ военспеца Захарова как ошибочный и отдает свой: одному полку отбить переправу через реку, другому – обойти противника с тыла. Атаку белочехов в лоб он организовал по-своему. По приказу Чапаева из близлежащих деревень согнали весь крупнорогатый скот и подвели к мосту. Впереди стада пошла цепь из бойцов. Жара стояла страшная, и поход во втором эшелоне коров сопровождался пылью и соответствующим шумом. Белочехи, разглядев огромные полчища наступающих с шумом красных, не на шутку перепугались и все свои главные силы стянули на мост. А в это время полк Кутякова обошел их с фланга и зашел в тыл. У противника началась невероятная паника, которую завершили окружение и разгром.
В другой раз Василий Иванович построил на площади отошедший и понесший большие потери полк, который собирал по пути, стоя в тачанке. И только теперь он обратил внимание на то, что многие стоят без винтовок.
– А где же ваше оружие? – спросил он.
Красноармейцы, потупив головы, молчали.
– В реке? Позор! Оружие достать немедленно!
О том, как они выполняли приказ Чапаева, ныряя в воду и доставая свои винтовки, очень хорошо рассказано в фильме «Чапаев».
Василий Иванович всегда лично руководил боем. Очевидцы тех событий неоднократно наблюдали, как он появлялся то на одном участке наступающих частей, то на другом. Словно заговоренный, он вселял веру в непобедимость. Не зря его бойцы говорили, что их «Чапая» ни штык не берет, ни пуля, ни сабля, ни снаряд. Хоть с самим Суворовым сравнивай, если б не масштаб…
Один из командиров чапаевских полков И. Н. Патрикеев вспоминал: «Когда кончилось совещание по плану предстоящего боя, Чапаев задержал меня и, положив руку на плечо, сказал:
– Ты вот что, командир, учти, что у неприятеля хорошие, почти неприступные позиции. Взять его с фронта нелегко. Да ты особо и не торопись брать. Твое дело – отвлечь на себя внимание противника. А мы его тем временем главными силами ударим с фланга и с тыла. В общем, зажмем в кольцо… И не выпустим. Понятно?
– Понятно, Василий Иванович!
– И вот что, ты береги людей! Помни, что за каждого человека будешь в ответе».
Но как ни старался Чапаев, как ни воевал, все одно на него обижались и его ненавидели. А все потому, что воевал не числом, а уменьем…
Когда ему не давали боеприпасов – он воевал захваченными у врага. Когда не подсобили с подкреплениями, для выхода из окружения – он вырвался самостоятельно. Когда отобрали дивизию – он за несколько дней сформировал новую. Одним словом, непотопляемый и удачливый, и опытный. Тогда неугодного командира решили убрать в Академию Генштаба. Пусть, мол, поучится, может, притихнет.
И вот он прибыл в Москву в черной бурке, с картонным чемоданчиком в руках. Устроился в гостинице со старинным названием «Княжий двор». А потом начались вступительные экзамены, которые принимали военспецы из бывших генералов и штаб-офицеров.
Известно, что на первые вопросы по тактике Василий Иванович отвечал грамотно и четко. Но как только перешли к военно-географическому обзору театров войны, то тут произошел конфуз.
– Через какой город и в какой стране протекает река Сена? – спросил экзаменатор.
– Не знаю, и такой реки не встречал, – прямолинейно ответил абитуриент Чапаев.
– В какое море впадает река Висла? – задают ему следующий вопрос.
– Не знаю, – снова звучит твердый ответ Василия Ивановича.
И тут же, проявляя свою излюбленную смекалку, задает встречный вопрос экзаменатору:
– А скажите, где протекает река Соленка?
Члены комиссии переглядываются между собой, и один из них вдруг говорит:
– Что-то я в географии нигде такой реки не встречал.
На что Чапаев возмутился:
– Как – не встречали? А ведь река Соленка протекает около села Ивановки Николаевского уезда Самарской губернии. Она имеет очень важное стратегическое значение. Мы там бились с белоказаками и много потопили этих гадов в реке. Вот видите, вы не знаете, где протекает такая важная река, как Соленка. А как же знать, где протекает какая-то река Сена? Я этому раньше не учился. Вот сейчас приехал в академию учиться и уже здесь, наверное, узнаю, где протекают разные реки.
И действительно, учился он весьма старательно. Живо интересовался топографией, инженерным делом, тактикой и историей. Отличался сообразительностью и меткими суждениями. Бывало и дерзил военспецам. Так однажды на лекции по стратегии, которую читал знаменитый А. А. Свечин, он назвал римлян слепыми котятами.
– Вероятно, товарищ Чапаев, если бы римской конницей командовали вы, то предмет сегодняшней лекции назывался бы «Разгром Ганнибалла римлянами», – съязвил военспец.
– Мы уже доказали таким, как вы, генералам, как надо воевать! – не смог промолчать Василий Иванович. Через два месяца он все же добивается приема у Надежды Константиновны Крупской с просьбой откомандировать его на фронт. Та рассказывает об этом Ленину и тот дает добро. «Таким, как Чапаев, сейчас место на фронте, а не в академии», – будто бы сказал Владимир Ильич.
После ухода из академии Чапаев назначен на должность комиссара внутренних дел Николаевского уезда. Но эта работа не для него. Ему нужна только боевая, только на фронте. В мае 1919-го ему дают такую возможность, назначив командиром Особой Александрово-Гайской бригады, а в июне – начальником 25-й стрелковой дивизии, принимавшей участие в Бугульминской и Белебеевской операциях против армии Колчака.
Будучи начальником дивизии, Чапаев вновь продолжал заботиться о детях своих и приемных. По возможности навещал их и привозил подарки. Они всегда находились под его опекой и под неусыпным оком.
Новый комиссар дивизии, о котором речь впереди, Д. Фурманов запишет по этому поводу в своем дневнике: «По пути мы заезжали к нему в семью, которая живет в деревне Вязовка, Пугачевского уезда, верстах в пятидесяти от Пугачева. У него там старик со старухой, трое ребят (два мальчугана и девчурка) и еще женщина-вдова со своими двумя ребятами. Там у него полное хозяйство, есть живность, есть и пашня».
Казалось бы, все замечательно, все хорошо. Но так в жизни, увы, не бывает.
«Став комдивом, – пишет Ирина Лыкова в статье о Чапаеве, – Василий Иванович поселил жену и пятерых детей (троих своих, двоих приемных) в деревне Клинцовке, при артскладе дивизии. Раз в три-четыре недели приезжал к ним на побывку с фронта, словно с плотницкой шабашки. И каждый раз вперед себя посылал телеграмму начальнику артсклада – Георгию Живоложинову. Мол, предуведоми Пелагею, пусть пироги печет, избу моет, детей причесывает. А однажды телеграф засбоил, и Чапаев нагрянул домой сюрпризом. Дверь в спальню оказалась запертой. Василий Иванович подергал-подергал, позвал: «Поля, это я!»… Он даже не успел ничего понять, как из-за двери начали стрелять. Оказалось – Живоложинов, давно уже тайно хаживавший к чапаевской жене. Василий Иванович плюнул да уехал. А Живоложинов с перепугу сбежал из дивизии в банду Серова. С тех пор Чапаев словно искал смерти. Ездил без охраны, гулял во весь рост по окопам, а главное, стал дерзок с начальством».
Такая вот драма, но не вся. Потому что Чапаев тогда не плюнул, дав возможность своему пулеметчику Михаилу Живаеву выбить окно и открыть огонь из пулемета поверх кровати с любовниками. Говорят, Пелагея тогда сразу же прикрылась младшим сыном Чапаева. А когда Василий Иванович уехал, на следующий же день, как ни в чем не бывало, взяла его младшего сына, Аркадия, и поехала к нему мириться. Но сына к отцу пропустили, а неверную жену – нет. Возникла женская обида, переросшая в месть. Месть по-бабьи.
Как утверждают родственники Чапаева, Пелагея разозлилась на Василия Ивановича и на обратной дороге сообщила белым все, что знала, про штаб Чапаева. Это будто бы и стало одной из причин его гибели. Позднее она все свои моральные и физические силы бросила на то, чтобы уберечь от репрессий своего любовника. А его, как известно, неоднократно арестовывали. И всякий раз Пелагея Ефимовна вела сыновей Чапаева к следователю и те подтверждали, что их воспитывает и кормит «дядя Георгий». Живоложинов, продолжая жить с Пелагеей, действительно взял всех детей (и ее, и Чапаева) на попечение в качестве опекуна. Но, проживая с ними, почему-то взял за правило несколько раз в день (за завтраком, за обедом или ужином) отстреливать родным детям Чапаева кончики волос, чтобы те непременно попали в тарелку с едой. Родных детей своей сожительницы он не трогал. По одним данным, он со временем бросил престарелую Пелагею, и от этого она тронулась умом. По другим, в 1929 году Живоложинова выслали в Караганду, и тогда Пелагея сошла с ума. Однако, несмотря на периодическое посещение психиатрической больницы, прожила она достаточно долго, до 1961 года.
Ее дочери, или приемные дочери Чапаева, обе окончили литературный институт и обе проживали в Ленинграде. Как свидетельствует Евгения Чапаева, в жизни вели себя не слишком скромно и выдержанно. Иногда очень компрометировали имя В. И. Чапаева, используя его в неблаговидных делах. Умерли они вслед за матерью в 1960-е.
И еще. Несчастливый в любви Василий Иванович по роду своей командирской деятельности занимался вопросами брака. Женитьба, развод, сватовство. Однажды в его практике произошел интересный случай, который говорит сам за себя:
«…пришла к Василию Ивановичу беременная молодая женщина. И рассказала ему о том, что один боец из его дивизии не хочет на ней жениться. Вот обещал, соблазнил и бросил… Василий Иванович попросил своего ординарца позвать этого красноармейца. После того как тот явился, Чапаев его спросил, его ли “рук” дело? Боец утвердительно кивнул и покраснел.
– Тогда почему же не женишься? – строго спросил начдив.
– Вот, – мямлил красноармеец, переминаясь с ноги на ногу, – любил, а теперь разлюбил.
– Разлюбил, говоришь? – сдвинул брови Чапаев. – А может, струсил? Так вот, даю тебе два часа, нет, даже час, на решение этого вопроса. Если через час ты не обещаешь девушке райской жизни, не женишься на ней, то и из дивизии – вон! Мне предатели на фронте не нужны. Ежели ты бабу предал, меня – подавно сможешь! А Красной армии такие на дух не нужны. Понял?
Через пятнадцать минут боец и его суженая подошли к Василию Ивановичу и объявили о своей свадьбе. Тот очень обрадовался, велел тому же ординарцу “слетать” в сельсовет и принести печать. И уже через полчаса на листе белой бумаги было написано рукой Чапаева, что такого-то числа, такого-то месяца и такого-то года красноармеец такой-то сочетается законным браком с девицей такой-то… И подпись, и печать, все как положено: начальник 2-й Николаевской дивизии Чапаев и сельсоветовская печать. Брак законный, как и полагается…» Собственно, именно таким и был наш всенародный герой!
Драма третья – о том, как Чапаев попал в любовный треугольник
Утверждают, будто бы слабостью начальника дивизии Чапаева были автомобили. Например, «Имелся у него алый “стевер”, конфискованный в пользу революции у какого-то буржуя, синий “паккард”, отбитый у Колчака, и желтый роскошный скоростной “форд”, – сообщает нам Ирина Лыкова. – Это чудо американской автомобильной промышленности развивало немыслимую по тем временам скорость – 50 километров в час! И было оснащено на манер тачанки – пулемет выглядывал сквозь отверстие, вырезанное в заднем стекле. В салон вместе с комдивом набивалось с полдесятка красноармейцев, и не раз шальной чапаевский “форд”, опередив не только основные силы дивизии, но и авангард и даже высланную вперед разведку, в одиночку врывался в какую-нибудь, белоказачью станицу и открывал отчаянную стрельбу. Бывало, что Василий Иванович со своей горсткой бойцов уже пил чай в наскоро обустроенной под штаб хате, когда к освобожденной станице подтягивалась его мощная, но тихоходная дивизия – к слову, пехотная, а вовсе не кавалерийская, как в фильме “Чапаев”».
Кстати сказать, Василий Иванович называл свой «фордик» не иначе, как «драндулетом». Но это так, к слову.
Красный командир Чапаев, закончивший империалистическую войну в чине фельдфебеля, любил, что немудрено, военную форму. Судя по всему, ему не было безразлично, как он выглядит. Ведь командир (начальник) один, а смотрят на него все. И дело здесь вовсе не о каком-то желании произвести впечатление. Просто щеголеватость, подчеркнутость боевого командира была необходима на войне.
«Сам Василий Иванович следил за собой, всегда был подтянут, одет в военную форму – гимнастерку или френч защитного цвета (хаки), темно-синие галифе, сапоги со шпорами, – пишет правнучка В. И. Чапаева. – Носил фуражку или черную барашковую папаху с красной тульей. Шашка, револьвер системы “наган”, бинокль, полевая сумка и хорошо пригнанное кожаное снаряжение завершал его внешний вид. Вольности в одежде не допускал».
В один из дней, когда на фронте было затишье, Чапаев вызвал командиров и комиссаров. На этот раз, как бывало часто, никто не знал, о чем пойдет речь. Когда же все собрались, он во всеуслышание сказал:
– Значит, собрались все старшие командиры, а ряженых я сюда не вызывал.
Пока все непонимающе переглядывались, Чапаев, обращаясь к одному из них, спросил:
– Вы кто?
– Комбат из Балашовского! – четко ответил командир батальона Порошин. – Аль не узнали, Василь Иваныч?
– Как не признать, беляками меченный! Из Балашовского, говоришь? Таких комбатов там не видывал. Боевых командиров очень уважаю, но только не в такой одежонке. Чего напялил на себя?
А напялил на себя комбат пестрые шаровары, жокейский пиджак и шляпу. Все то, что добыл после боя на хуторе Бенардак из реквизита помещичьего театра, заменив износившиеся и расползавшиеся по швам брюки-клеши, матроску и бушлат. Говорят, форма дисциплинирует, вот и Чапаев провел совещание именно с этой целью. Сделав замечания другим командирам, на том и закончил».
По поводу дисциплины в частях Чапаева существуют разные мнения. Видимо, все зависит от того, кто что хочет показать. Поэтому они, безусловно, разнятся.
Например, Ирина Лыкова остановилась на таком эпизоде:
«Нравы в дивизии царили патриархальные. “За мародерство и грабеж бить плетьми, а после гнать взашей. Офицеров за игру в орлянку на деньги разжаловать в рядовые. За уход из расположения части на блуд в соседнюю деревню – арест на трое суток”, – гласил приказ Василия Ивановича. Увы! К последней мере приходилось прибегать частенько. Ведь чего катастрофически не хватало в маленьком чапаевском государстве, так это женщин! Поначалу бойцы и командиры возили за собой своих жен, но те быстро устроили свару на тему “чей муж главнее”. И комдив постановил выслать всех баб в тыл.
И все равно раздоры из-за женщин в дивизии не прекращались. Офицеры из кожи вон лезли, чтобы пристроить своих жен на должности при штабе и таким образом спасти их от “депортации”. В итоге штат машинисток, стенографисток и телеграфисток был так раздут, что белые острили: “Очевидно, большевики много пишут”.
Сам же Василий Иванович жил бобылем. Не из аскетизма – просто ему катастрофически не везло в личном».
Однако немного подправим автора этой интересной статьи. В той самой дивизии у Чапаева был роман с дочерью врага – казачьего полковника. Звали ее Татьяной. Очень сильное было увлечение, которое продолжалось не одну неделю на глазах у всего соединения. Ведь, как мы говорили, командир всегда на виду. Но вскоре Василий Иванович понял, что нужно выбирать: или дивизия, или Татьяна. Он выбрал дивизию.
Об этом спустя годы написал в книге «Земля Чапаева» его друг и товарищ, командир одного из полков, небезызвестный Кутяков, который после смерти Чапаева возглавил дивизию. Его репрессировали и расстреляли в 1930-е. Потом была еще одна – телеграфистка, которую называли «пичужкой». Имя ее неизвестно. Расстался Чапаев и с ней ради настоящей любви. О чем позже.
Но вернемся к дисциплине. В своей библиотеке Андрей Ганин приводит по этому поводу такой довод: «Он был отличным командиром дивизионного уровня, хотя далеко не все у него обстояло благополучно, особенно по части дисциплины. Достаточно отметить «безграничное пьянство, безобразия с посторонними людьми – это показывает совсем не на командира, а на хулигана». Командиры конфликтовали с комиссарами, имели место даже случаи побоев. Тем не менее даже белые выделяли Чапаева среди красных командиров и отмечали его организаторские способности». Но не будем сильно протестовать, потому что есть факты и есть свидетельства, которые бережно собирала и записывала его дочь. Например, приезжает в дивизию к Чапаеву сам наркомвоенмор Троцкий.
Об этом рассказывает Евгения Чапаева:
«Троцкий запланировал посмотреть парад войск. К тому же он прибыл “выжечь огнем партизанщину” и наконец-то “навести порядок”. Чапаев все предусмотрел. Он отозвал с фронта некоторые части и устроил-таки наркомвоенмору и его окружению грандиозное зрелище. Хотя его очень поразило то, что утром по приезде Троцкий не вышел сразу на перрон, как предполагалось, а долго, часа два-три находился в поезде. К тому же все орудия, размещенные на бронепоездах, были развернуты в сторону площади, где должен был проходить смотр. Это был знак. Это был вызов Чапаеву как бандиту, а не герою, без которого не было бы побед в целом ряде городов и уездов…
Лев Давидович действительно не торопился выйти из вагона. Они с Хвесиным и прочим окружением долго завтракали и ждали доклада об обстановке в городе. Последним на доклад пришел Василий Иванович. Лев Давидович пристально вглядывался в лицо Чапаева. Плотно сжатые губы, колкие васильковые глаза, усы пышные и очень ухоженные. Говорит на «о». Строен. Подтянут. Аккуратен. Нет, не таким представлял его себе Троцкий. Совсем не таким. Воображение рисовало разухабистого и нагловатого бандита-выскочку. А здесь – собранный, проницательный. От такого, пожалуй, и ждать чего хочешь можно. К тому же за ним, за Чапаевым, солдаты вслепую идут. Есть, есть гипноз. Вот и сам чуть поддался…
Троцкий был в растерянности. Он-то ехал с твердым убеждением снять этого Чапаева с должности, предать суду за невыполнение приказов свыше, и если повезет, обязательно его расстрелять по законам революционного времени. А тут на тебе – такой прием и такой парад! Его голыми руками не возьмешь! Да и войска у него одно к одному. Муштра во всем видна. Умение. Что же делать? Судя по всему, не расстреливать сейчас надо, а награждать. Лев Давидович нащупал в боковом кармане френча большие экспроприированные золотые часы. Вот это как раз! Кстати, если можно так выразиться…
По окончании парада Троцкий обратился к Чапаеву:
– Василий Иванович! Все, что я сейчас увидел, – чрезвычайно меня порадовало. Хочу выразить вам свою благодарность и наградить Вас золотыми часами. Это очень точные и дорогие часы. Швейцарские. А дружное войско крикнет по этому поводу троекратное “Ура!”».
Но будет награда и поважней: «Приказ Реввоенсовета Республики о награждении В. И. Чапаева орденом Красного Знамени за умелое руководство войсками и личную храбрость № 137, г. Москва, 14 июля 1919 года.
Награждается орденом Красного Знамени начальник 25-й стрелковой дивизии Василий Иванович Чапаев за нижеследующие отличия:
Организовав по революционному почину отряд, в течение мая, июня, июля, августа и сентября 1918 года, упорно оборонял Саратовско-Николаевский район сначала от нападения уральских казаков, а потом и чехословаков. 6 и 7 октября 1918 года, руководя отрядом /Николаевской дивизией/ на подступах к Самаре, занятой чехославаками, одним из первых переправился через р. Самарка, воодушевляя тем свои и соседние части, что способствовало быстрой переправе частей и занятию Самары. Всегда предводительствуя своими частями, он храбро и самоотверженно сражался и в передовых цепях, неоднократно был ранен и контужен, но всегда оставался в строю. Благодаря его умелым маневрам Александрово-Гайской бригадой были разбиты казачьи банды генерала Толстова, что дало возможность овладеть Уральской областью. Назначенный начальником 25-й стрелковой дивизии в дни катастрофического положения Самары, когда противник отстоял от нее в двух переходах, он с дивизией был выдвинут в центр наступающих сил противника под Бугуруслан. Настойчивыми стремительными ударами и искусными маневрами он остановил наступление противника и в течение полутора месяцев овладел городами Бугурусланом, Белебеем и Уфой, чем спас Среднее Поволжье и возвратил Уфимско-Самарский хлебный район.
В боях под Уфой /8 июня сего года/ при форсировании р. Белая лично руководил операцией и был ранен в голову, но, несмотря на это, не оставил строя и провел операцию, закончившуюся взятием г. Уфа.
За Председателя РВС Республики /Э. Склянский/
Главнокомандующий всеми Вооруженными Силами Республики /С. Каменев/
Член РВС Республики /С. Гусев/».
Думается, что этот документ говорит о многом. Я уже не говорю о статусе ордена Красного Знамени в те времена, когда его кавалерами становились единицы!
А теперь перейдем к любовному треугольнику, то есть к самой драме.
А начиналось все очень просто, с комиссара. Да, да, все было именно так. В марте 1919 года у Чапаева появляется новый комиссар Дмитрий Фурманов, который утром 9-го числа добросовестно заносит в свой дневник следующие впечатления от знакомства и первого общения:
«Часов в 7 я увидел впервые Чапаева. Передо мной предстал типичный фельдфебель, с длинными усами, с прилипшими ко лбу волосами, глаза иссяня-голубые, понимающие, взгляд решительный. Росту он среднего, одет по-комиссарски, френч и синие брюки, на ногах прекрасные оленьи сапоги. Перетолковав обо всем и напившись чаю, отправились в штаб. Там он дал Андросову много ценных указаний и детально доразработал план завтрашнего выступления. То ли у него быстрая мысль, то ли навык имеет хороший, но он ориентируется весьма быстро и соображает моментально. Все время водит циркулем по карте, вымеривает, взвешивает, на слово не верит. Говорит уверенно, перебивая, останавливая, всегда договаривая свою мысль до конца. Противоречия не терпит. Обращение простое, а с красноармейцами даже грубоватое».
Была у комиссара жена, которая тоже оставила о Чапаеве свое первое впечатление:
«Дней через пять-шесть на рассвете – стук в дверь, и, не дожидаясь ответа, настежь открывается дверь и вваливается целая ватага крепких, рослых, краснощеких людей. Среди них человек невысокого роста. Вошел, сбросил бурку, остался во френче защитного цвета, в оленьих сапогах.
– Здравствуйте. Я – Чапаев.
Я осталась лежать в кровати, а Фурманов вскочил, кое-как натянул на себя одежду. Я же из-под одеяла наблюдала за Чапаевым. Быстрые движения, походка немного лисья, быстрый взгляд. Он подозрительно посмотрел на меня, словно взглядом говорил: “А что это за баба?”
– Жена? – спросил Чапаев.
– Да, – ответил Фурманов.
Я еще глубже юркнула под одеяло.
– Зачем?
– Она политпросветом будет заведовать.
– А, культуру, значит, садить будет…
На этом разговор закончился». Звали жену комиссара Анна Стешенко.
Дмитрий Андреевич Фурманов (Фурман) родился в 1891 году. Был крещеным евреем. В юности учился в Кинешемском реальном училище. После его окончания в 1912 году поступил в Московский университет на филологический факультет. В 1915-м ушел на фронт в качестве брата милосердия. В чине прапорщика в Тифлисе, в санитарном поезде познакомился со своей будущей женой, Анной Никитичной Стешенко, которая также была сестрой милосердия. Она родилась в 1897 году. В годы Первой мировой войны училась на курсах медсестер. После войны поступила в Московский университет, однако новая война – Гражданская, вновь ее призвала на фронт, но уже в качестве заведующей культпросветом. Фурманов последовательно участвовал в организациях социалистов-революционеров-максималистов и анархистов. В 1918-м вступил в партию РКП(б). В составе Ивано-Вознесенского полка убыл на фронт Гражданской войны. Поженились они после революции и вместо венчания в духе времени подписали документ с любопытным названием «Проект любовно-вольно-супружеских отношений». Тем не менее влюбленный Фурманов был без ума от своей избранницы, которую нежно называл Голубая Ная.
Как утверждает Ирина Лыкова, женоненавистник Чапаев приказал отослать ее вон в 24 часа. В частности, она пишет: «Так началось противоборство между начдивом и политкомиссаром, позже описанное Фурмановым исключительно как политическое. Дмитрий Андреевич слал начальству свои телеграммы, Василий Иванович – свои. И оба требовали прислать комиссию. Пока шел обмен посланиями, Анна Никитична даром времени не теряла – устроила в дивизии окопный театр.
Труппа, состоящая в основном из самой Наи (к ней время от времени присоединялись случайные актеры или кто-то из красноармейцев), разъезжала по бригадам. Зрители размещались амфитеатром: первый ряд лежа, второй сидя на скамьях, третий стоя, а четвертый верхом. С некоторых пор на почетном, сидячем ряду стали частенько видеть Василия Ивановича…
Он уже не так страстно добивался, чтобы Наю удалили из боевого расположения дивизии… Что поделать? Влюбился! Просто таких, как Анна Никитична: волооких, стриженых, на каблучках, – словом, столичных дамочек, – Чапаев на своем веку еще не встречал. Она же с ним кокетничала, играла и вряд ли сама знала точно, как далеко готова зайти. Фурманов сходил с ума от ревности».
А ведь у Чапаева с Фурмановым изначально сложились вполне прекрасные отношения, пока не приехала жена комиссара, с которой они расстались на почве ревности некоторое время назад. Ная как человек решительный приехала сама, даже не поставив в известность своего мужа. Вот почему Чапаев сильно удивился ее приезду. Вскоре после этого взаимоотношения комиссара и начдива стали развиваться по законам любовного жанра – любовного треугольника. Но пока еще Фурманов писал только хорошее: «Его личность поглотила мое внимании. Я все время к нему присматриваюсь, слушаю внимательно, что и как он говорит, что и как делает. Мне очень хочется понять его до дна окончательно».
Или вот еще:
«Чапаю изумляюсь, он неутомим. Он всю душу вложил в это дело и отдается ему весь без остатка. Он живет. Чем больше тревоги и опасности, тем он веселее, тем прекраснее. Я любуюсь Чапаем, когда он командует. У него все просто и ясно, он без обиняков всегда режет с плеча: что говорит за глаза, то повторяет и при свидании. Он свежий, сильный духом человек. Удивительная у него память: каждую мелочь, каждый-то случай – все помнит.
Мне часто бывает неудобно перед ним; спросишь что-нибудь, он:
– Да ты ведь подписывал.
– Когда?
– А помнишь… – И он припомнит какую-нибудь бумажонку, которую где-то и когда-то я подписывал, про которую совершенно забыл. Мы с Чапаем сдружились, привыкли, прониклись взаимной симпатией. Мы неразлучны: дни и ночи все вместе, все вместе. Вырабатываем ли приказ, обсуждаем ли что-нибудь, данное сверху, замышляем ли что новое – все вместе, все пополам. Такой цельной и сильной натуры я еще не встречал».
Пройдет не очень много времени, прежде чем в июне 1919 года комиссар не без волнения отметит:
«Несколько дней назад… я стал замечать, что Чапай слишком нежно настроен к Нае. Я молчал, никому и ничего не говорил, все наблюдал, следил за переменою его к ней отношения. Он стал искать уединения с нею, гулял иногда вечером, ехал возле ее повозки, смотрел ей нежно в глаза, ловил взгляды и улыбки, брал за руку, любовался ею. Ко мне сделался холодней в отношениях.
Для меня уже несомненно теперь, что он любит Наю. Он не может пробыть, не увидев ее, самое короткое время… Он хотел моей смерти, чтобы Ная досталась ему… Он может быть решительным не только на благородные, но и на подлые поступки».
Позже появится запись объяснения с Чапаевым, где Василий Иванович говорит ему: «Вот, товарищ Фурманов, ты мне все говорил, что мои отношения к вам испортились. Это неправда. А ваши отношения ко мне действительно испортились. Конечно, тут Анна Никитична: У вас разные там мысли насчет меня. А я вам однажды сказал, что на жену своего товарища никогда не посягну. Мало ли что у меня в душе, любить никто не может мне воспретить».
Таким образом, начдив сам признается комиссару в любви к его жене. Невольно, все его мысли сводятся к одной: «Так ведь я что, если бы Анна Никитична сама не хотела, так я ведь и не стал бы».
Масла в огонь добавляет вот это письмо, написанное Чапаевым Стешенко-Фурмановой в июне 1919 года:
«Анна Никитишна
Жду вашего последнего слова. Я больше не могу с такими идиотами работать, ему быть не комиссаром, а кучером, и я много говорил с ним о вас, и затем у нас произошла ссора, подробности, если желаете, я передам лично, только не берите ево сторожем, я не могу смотреть, когда он таскается за вами, если желаете последний раз сказать мне несколько слов, то дайте ответ, я чувствую, что мы скоро розтанимся навсегда. Жду Л…й вас Чепаев».
Происходит конфликт.
В дневнике Фурманов записывает:
«Мне противны были ваши грязные ухаживания за моей женой. Я все знаю, у меня документы имеются на руках, где вы изливаете свою любовь и хамскую нежность… Он растерялся. Он был совершенно убежден, что я ничего не знаю о его письме Нае и ее к нему ответе».
А потом отвечает огромным, потрясающим, по своей сути, письмом (27 июня 1919 г.):
«Вы предположили, что все произошло из-за личных счетов, вы пытались все объяснить какой-то нелепой ревностью из-за Анны Никитичны. Но подумайте сами, ведь это очень смешно и глупо, если бы я на самом деле вздумал ревновать ее к вам. Такие соперники не опасны, она мне показывала ваше последнее письмо, где написано “любящий вас Чапаев”. Она действительно возмущалась вашей низостью и наглостью, и в своей записке, кажется, достаточно ярко выразила вам свое презрение. Эти все документы у меня в руках и при случае я покажу их кому следует, чтобы раскрыть вашу гнусную игру. К низкому человеку ревновать нельзя, и я, разумеется, ее не ревновал, а был глубоко возмущен тем наглым ухаживанием и постоянным приставанием, которое было очевидно и о котором Анна Никитична неоднократно мне говорила. Значит, была не ревность, а возмущение вашим поведением и презрение к вам за подлые и низкие приемы».
«Сколько раз вы издевались и глумились над комиссарами, как вы ненавидите политические отделы, только вспомните. Так какой же вы коммунист, раз издеваетесь над тем, что создал ЦК! Ведь за эти злые насмешки и за хамское отношение к комиссарам таких молодцов из партии выгоняют и передают чрезвычайке, – пишет в заключение Фурманов. – Кстати, еще помните, что у меня в руках есть документы, факты и свидетели». В переписке комиссара с начдивом есть и такие строки:
«Вы посылали меня в цепь к Кутякову, зная, что никогда и не от чего я не отказываюсь. Вы полагали, что Анна Никитична останется с вами, когда же вы узнали, что и она едет со мною, вы почему-то переменили решение».
«Мне рассказывали, что некогда вы были храбрым воином. Но теперь, ни на минуту не отставая от вас в боях, я убедился, что храбрости в вас больше нет, а ваша осторожность за свою многоценную жизнь очень похожа на трусость. Да это и вполне понятно. Вы однажды сказали мне: “Когда я был плотником, я жизни совершенно не жалел. Я был смел. А теперь, когда я стал жить получше, я понял новую жизнь. Теперь уж я не тот, и жизни мне жалко”. Помните эти слова?»
Из письма Чапаева – Фурманову. Уфа, июнь 1919 года:
«Товарищ Фурман!
Если нуждаетесь барышней, то приходи, ко мне придут 2 за бригадой, – одну уступлю.
ЧЕПАЕВ».
Из письма Чапаева – Фурманову. Уфа, июнь 1919 года:
«Товарищ Фурман
Прошу обратить внимание на мою к Вам записку, я очень огорчен Вашим таким уходом, что Вы приняли мое выражение на свой счет, о чем ставлю Вас в известность, что Вы еще не успели мне принести никакого зла, а если я такой откровенный и немного горяч, нисколько не стесняясь Вашим присутствием, и говорю все, что на мысли против некоторых личностей, на что Вы обиделись, но чтобы не было между нами личных счетов, я вынужден написать рапорт об устранении меня от должности, чем быть в несогласии с ближайшим своим сотрудником, о чем извещаю Вас как друга.
Чепаев».
В августе все того же года Фурманов зафиксирует в своем дневнике случай, рассказанный второй женой Чапаева, Пелагеей: «Чапай ее однажды бил немилосердно за то, что она ходила с подругой будить одного знакомого на сеновал. Дело длилось всего 3–4 минуты; тут были и свидетели; сомнений, кажется, не должно бы остаться никаких. И все-таки он колотил ее жестоко за мнимую “измену”».
25 июня комиссар пишет рапорт Фрунзе на своего начальника, Чапаева, с полным перечислением всех его прегрешений, но почему-то без хоть малейшего упоминания истинной причины конфликта, особенно подчеркнув, что не доверяет начдиву и требует его замены, так как Чапаев опасен.
Как считает Ирина Лыкова, «Тем временем дела Василия Ивановича с Анной понемногу продвигались. Великий тактик – он надумал шантажировать ее, грозясь жениться на телеграфистке, и Анна Никитична чуть было не дрогнула. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы наконец в штаб дивизии ни прибыла долгожданная комиссия. Ее возглавлял Валериан Куйбышев, он признал Фурманова виновником конфликта и отослал из дивизии вон – увы! – вместе с “окопным театром”. Раздосадованный Василий Иванович поклялся любыми путями, правдами и неправдами вернуть Наю в дивизию, но не успел – ведь жить ему оставалось всего полтора месяца…»
Примечательно, что Фурманов впоследствии считал, что именно его отзыв из 25-й дивизии спас ему жизнь, и он не погиб вместе с Чапаевым в бою 5 сентября 1919 года.
В Туркестан комиссара дивизии отправили на повышение – начальником политического управления Туркестанского фронта. Затем он был уполномоченным РВСР в Семиречье, комиссаром десантного отряда Е. И. Ковтюха на Кубани, начальником политического управления 9-й Кубанской армии. При ликвидации Улагаевского десанта в 1920 году был сильно контужен, а в 1922-м за командование этим десантом награжден орденом Красного Знамени. В 1924 году получил высшее образование и с этого же года по 1925-й работал секретарем Московской ассоциации пролетарских писателей (МАПП).
Автор четырех произведений: «Красный десант» (1922), «Чапаев» (1923), «В восемнадцатом году» (1923), «Мятеж» (1925). В 1926 году умер от менингита. Похоронен на Новодевичьем кладбище.
И все же несколько месяцев спустя после своего отъезда в Туркестан этот человек признается самому себе, записав в дневнике черным по белому:
«А ведь тот грандиозный конфликт создался не без участия Наи. Она была в том деле, пожалуй что, центральной фигурой». И далее: «Как ни отмахивайся, как ни подыскивай серьезных оснований, по которым я пытался все время обвинить Чапая, но вижу, что подзадоривала, поджигала меня все время ревность… И сама Ная, увидев и поняв, как драматически может обернуться все дело, оставила заигрывания с Чапаем, лучше сказать, перестала потакать заигрываниям самого Чапая. Да этих заигрываний, в сущности, и не стало».
Словом, ищите женщину!
Анна Никитична Стешенко после войны работала в издательстве «Советский писатель», была директором Московского драмтеатра, затем – ГИТИСа. После смерти Фурманова в 1926 году познакомилась с Лайошом (Людвигом) Гавро – национальным героем Венгрии или «венгерским Чапаевым». В 1934 году у них родился сын Дмитрий, который очень похож на Дмитрия Андреевича Фурманова. Дмитрий Людвигович получил прекрасное образование – закончил Нахимовское училище, Московский энергетический техникум, Московский институт кинематографии, Московский инженерно-строительный институт. Был собственным корреспондентом «Московского комсомольца», «Вечерней Москвы», «Известий», «Московской правды». А его мать, Анна Никитична, или Ная, скончалась в 1941 году в кремлевской больнице. Похоронили ее рядом с первым мужем на Новодевичьем кладбище.
После смерти Фурманова Ная стала полновластной хозяйкой его литературного наследия. Вполне естественно, ее пригласили консультантом на съемки фильма «Чапаев». Именно с подачи Анны Никитичны в фильме «Чапаев» на свет появилась Анка-пулеметчица. Для мифотворчества того времени не были нужны реальные любовные драмы. В общем, Анка – это и Анна Стешенко, и Мария Андреевна Попова, которая служила в дивизии Чапаева санитаркой и однажды во время боя ей действительно приказали стрелять из пулемета. После окончания Гражданской войны она училась на специальных курсах. Затем работала вместе с А. И. Коллонтай в Швеции. Долго находилась в Германии. В конце 1940 года была репрессирована и умерла в 1981 году.
Как следствие последней драмы
После отъезда из дивизии комиссара с женой Василий Иванович получил страшный удар, от которого вряд ли уже смог оправиться. Это была вторая половина августа, то есть до его гибели, 5 сентября 1919 года, оставалось меньше трех недель. Его жизнь померкла. Он потерял к ней всякое влечение. Вполне возможно, что эта личная драма сыграла свою роковую роль в последние дни его жизни, когда он впервые проиграл свое последнее сражение.
5 сентября в результате глубокого рейда казаков было совершено внезапное нападение на г. Лбищенск, где находился штаб 25-й дивизии. Штаб Чапаева оказался изолированным от своих полков. Они были разбросаны друг от друга на десятки верст. «Катастрофа может случиться со дня на день», – предупреждал Василий Иванович штаб армии за день до трагедии. Узнав, что поблизости появились разъезды белых, он отдал приказ о приведении в полную боевую готовность всех имеющихся при своем штабе сил. Но трагедии избежать не удалось.
Красноармеец Ф. Богданов, участник и очевидец тех событий позже расскажет:
«…В Лбищенске казаками были взяты все списки: и командный состав, а также коммунисты. Были вызваны по спискам в количестве 400 человек и на р. Урал расстреляны, немногим пришлось убежать, спасаясь вплавь через реку. Во время паники красноармейцы метались по улицам, а в это время их рубили казаки беспощадно. С горстью красноармейцев Чапаев было сгруппировался около р. Урал, будучи ранен и окружен казаками, бросился в р. Урал».
А в 1962 году дочь Василия Ивановича, Клавдия, получила из Венгрии письмо. Ей писали бывшие чапаевцы, которые проживали в Будапеште. В нем говорилось: «…Когда Василия Ивановича ранило, комиссар Батурин приказал нам (двум венграм) и еще двум русским из ворот и забора сделать плот и всеми правдами-неправдами суметь переправить Чапаева на другой берег Урала. Мы сделали плот, но уже сами тоже истекали кровью. И на тот берег Василия Ивановича все-таки переправили. Когда гребли, он был жив, стонал… А как к берегу доплыли – его не стало. И чтобы над его телом не издевались, мы закопали его в прибрежном песке. Закопали и забросали камышами. Потом сами потеряли сознание от потери крови…»
Петр Семенович Исаев – Петька – у Чапаева занимался вопросами связи. Был начальником связи бригады, командиром батальона связи, помощником начальника связи дивизии. Через год после смерти своего командира он застрелился. Его красивая жена не смогла пережить позора после выхода фильма «Чапаев», где киношный Петька «крутит» роман с пулеметчицей. Несмотря на уговоры близких, она повесилась. Их дочь не смогла оправиться после смерти матери и тоже вскоре умерла. Их сын до самой своей смерти ненавидел все, что было связано с именем Чапаева.
P.S. Только так и рушатся устоявшиеся десятилетиями мифы. И только после этого, вглядываясь в прошлое, мы начинаем понимать, что и там были люди точно такие же, как и сейчас. Просто за годы изменились лица, одежда, но, увы, не сам человек.