Личная
Мария Анфилофьева
Рассказ занял третье место на конкурсе «Любовь»
в номинации «Самая интересная идея».
Что может быть хуже фанатика обыкновенного? Фанатик от писательства.
Почему? Ну-у-у.
Когда это начинаешь понимать? Когда на твои сто сорок квадратных метров уже переехала Чижова со всеми своими тараканами. Воешь потихоньку, только поздно.
Нет, я не придираюсь. Просто в чем дело… Обманутые ожидания, понимаете? Я думал – просто милая девочка, не дура, готовит вкусно. Красивая. Секс прекрасный. Со странностями, конечно, но кто без них. И съехаться-то предложил без задних мыслей. Если кидаться громкими словами… можно даже сказать, что люблю. Что-то вроде.
(Она меня, разумеется, нет. Но это временно.)
В общем, мне казалось там всего вот столечко чего-то не того, что придется терпеть. На самом деле я просто видел все в профиль.
Ты – спрашивал, – кем работаешь? Она юлила, выкручивалась, но в итоге сошлись на каких-то текстах и фрилансерстве. Я решил, что копирайтер и особенно не вдавался – никто же не любит про работу. Я, появляясь в конторе, пашу как проклятый, если кто-то вне офиса произносит «йогурт», то хочется убивать. Никогда не открывайте собственный бизнес, дети. Вышью на знамени, оставлю будущему сыну.
Это, как бы, первое. Она писатель. Нет, даже ОНА – ПИСАТЕЛЬ. Я считаю, что это не профессия, а что-то типа душевной болезни. У кого-то мания величия, кому-то так.
На вопрос «А что же ты пишешь?» неизменно следует один ответ: «Плохую фантастику». С просьбой дать почитать меня сразу отправляют в далекий пеший поход, а если я неприлично близко подхожу к столу, когда она двумя пальцами набирает свои тексты – то монитор чаще всего падает. Стася ведь кидается спасать его от меня, закрывает экран грудью, безумно верещит что-то про личное пространство. Удивляюсь, как еще не разбила.
Потом начинается: ты меня с мысли сбил, дурак! Не смей меня трогать! Терпеть не могу!
И опять к клавиатуре. Помучается, помечется с час, потом поймет, что несолидно играть в шарики, прикрываясь поиском вдохновения. Приходит мириться, блинчики какие-нибудь печет.
Вроде и ничего, да?
Когда я возмущаюсь, Чижова мрачно отвечает: ну и что, я тоже в твою работу не вникаю. Да пожалуйста, заявляю я, приходи, копайся в бумагах, в телефоне, что мне скрывать ужасного! Тим, ну, я же не копаюсь, отвечает она.
И все. Непробиваемо. «Мама сказала – деньги в бидо-оне».
Деньги у нее, кстати, водятся.
В состоянии «пишется» она не замечает ничего. Уползает к себе в кабинет, отныне для нее на ближайшие сутки-двое все умерли. Уговаривать спать бесполезно, стоит иногда подсовывать что-нибудь съедобное, раз в день намекать про душ. Если она не гонит меня взашей сразу же, то последующее общение происходит по типичной схеме:
Стасечка.
Угу.
Сегодня выходной вообще-то.
Мммм.
Не хочешь сходить куда-нибудь?
Хммм.
Мы с тобой сто лет уже не выбирались.
Ага.
Может, хочешь на море слетать? Я отпуск возьму. С одной стороны, становится значительно проще и безопаснее говорить вообще о чем угодно, даже нелюбимых авторов обсуждает вполне спокойно («И „Ярмарка тщеславия“ исключительно хороша.» – «Угу» – «Правда, он гений?» – «Мммм»). С другой – для такой жизни можно было завести хомяка, в конце концов. Тоскливо.
После запойного нажимания кнопок она спит буквально пару часов, потом на нее находит раскаяние и режим электровеника. Что-то гладит, что-то стирает, балкон разобрала, там даже курить теперь возможно, переклеила обои в коридоре. Выползает из безразмерных футболок в платья, сооружает прически и красит ресницы.
Господи, – говорю я, – неужели ты внял моим молитвам и выделили мне настоящую женщину вместо той бездушной трески? Спасибо, господи!
Получаю подзатыльник и искренне радуюсь.
Первое, в общем, тем и плохо: она пишет. Там еще много чего, но это, хотя бы, можно объяснить.
Со вторым сложнее.
Казалось бы, если человек взаправду сочиняет что-то фантастическое, то он должен быть если не ярым скептиком, то хотя бы реалистом. Вроде как сложно при этом страдать суеверностью и прочими глупостями.
Не сложно.
И зачем это? – спросил я, впервые наступив на кухне в блюдце с молоком. Стася отмахнулась. На тот момент мы жили вместе уже больше месяца.
Нет, ну зачем? – не успокаивался я ближайшие четверть часа.
Ты не поймешь.
Чижова!
Хорошо. Хорошо, пообещай, что никуда его не переставишь.
Йогуртами клянусь.
Это для Мураша.
Сомнения закрадывались уже давно, причем разные.
Пожалуйста, скажи, что это твой любовник. – Попросил я.
Это домовой.
Я выругался.
Наверное, надо было начать всерьез что-то подозревать раньше. Например, когда она, только переехав, исписала все дверные косяки значками «на случай чего» (дизайнерские двери. были).
Что за деревенские глупости? Стась, что происходит?
Сам ты глупости.
Ладно, допустим, у меня тут действительно живет домовой. Почему я его раньше никогда не видел?
Потому что ты вообще невнимательный, Тимофей. Я вот покрасилась на днях, так даже не заметил.
Я всмотрелся в Стаськину копну. Вроде, как были черные кудряшки, так и остались.
Ну конечно заметил! Тебе, между прочим, очень идет.
Вот видишь. А я не красилась.
Иногда ее хочется задушить подушкой.
Милая, тебе же не двенадцать лет, может пора как-нибудь отодвинуть сказки подальше?
Может мне вообще съехать?
Я задумался.
В этом есть что-то здравое. И шампунь у меня останется один, как у нормальных людей. А домового этого ты с собой заберешь?
Она вышла из комнаты, не отвечая на глупые вопросы. Ну ты и скотина, Тихомиров, подумалось мне. Мало того, что постоянно мешаешь жить любимой женщине, так еще и издеваешься.
Пусть уж сказки, чем бы ни тешилась.
Блюдце осталось на том же месте.
Стася в приличном настроении периодически хуже Стаси в унынии.
Поймите меня правильно: я хочу, чтобы ей было хорошо, меня раздражают некоторые моменты, но я честно терплю.
Например, постель. Все прекрасно, все отлично. Только она буквально через десять минут опять начинает невзначай меня поглаживать и покусывать за ухо.
Нет, – мужественно отвечаю я.
Да-а-а, – тянет она. И начинает давить на всякие там «мой герой» и «неужели тебе не нравится». Героем-то, разумеется, выглядеть хочется.
Но еще через полчаса я уже непокобелим. Нет, не лезь, я устал, хватит, это ты можешь до полудня валяться, а мне вставать в семь. Нет, нет, я сказал! Ну что же ты делаешь-то, ох…
Слушай, может ты будешь энергию девать куда-нибудь в мирных целях, а? – почти традиционно спрашиваю я после.
Как скажешь, – послушно отвечает она, – Завтра же потолки перекрашу.
Никогда с этой женщиной не поймешь: шутит или всерьез. С нее ведь станется.
В паре всегда один маленький и глупый, а второй отвечает на вопросы. Это несправедливо. Мне хочется снисходительно разъяснять, а раз за разом совпадает наоборот.
Признайся, откуда у тебя свои деньги? Помимо того, что приношу я?
Ну… Меня же все-таки печатают.
Каждую неделю? Быть не может.
Тогда я спекулирую приворотным зельем, так лучше?
Правда? – наивно повелся я.
Она поманила меня в кухню, где что-то остывало на плите в кастрюльке. Я сунул нос – розоватая густая бурда, запах приторный такой…
Да ну, ты врешь. Это просто кисель.
Как скажешь. Помоги, пожалуйста, по пузырькам разлить, а то кастрюля тяжелая.
Я ухватился за ручки.
Приворотные зелья никто уже почти не делает, – продолжила она – трудоемко и срок действия короткий.
Отвечать явно было лишним.
К тому же, там после процедура глупая: и заговаривать надо, и волосы добавлять, потом еще размешать в кислом, чтобы не чувствовалось. Варварство какое-то.
Не то слово.
Заговор нашелся в интернете – тра-та-та, чтобы сердце твое горело, да в глазах тоска, все дороги ко мне, все пути к любви нежданной, что-то там еще.
Вот и все. – пробормотал я сам себе, разглядывая утащенную розоватую бутылочку. – Тимофей Сергеич, давно ли вы чувствовали себя идиотом? А сожительниц своих когда привораживали?
Через пару дней Стася отпихнула предлагаемый стакан с апельсиновым соком и жалостливо взглянула на меня.
Тим, это же был просто кисель. Тебе лет сколько, двенадцать?
Кажется, я ей уже не верю.
«Доктор, моя женщина от меня сбегает. Помогите.
Мало того, что она мне не доверяет, так теперь пытается еще и пропадать. Это у нее легко выходит – да, я погуляю просто вечером, ужин в холодильнике, а приходит в пять утра, улыбается, молчит. Я только к маме съезжу, говорит, а мама в ее отсутствие звонит и спрашивает, когда же мы приедем на новоселье.
Она умеет сбегать даже не сходя с места – достаточно отвлечься на пару минут, отвернуться в магазине или в ресторане отойти помыть руки – а ее уже нет. Смотрит стеклянными глазами куда-то вдаль, хмурится, думает. На все вопросы будет тоскливо кривиться и мечтать сбежать подальше. Иногда начинает косо выводить буквы на салфетке, явно жалея об отсутствии компьютера. Она говорит – это вдохновение, а я уверен, что клиника.
Понимаете? Вроде и рядом – а вроде и пустое место. Оболочка с грустным видом.
Вариант с чемоданами я бы еще пережил – а от таких уходов мне неуютно.
Что делать, доктор?»
Приписка:
«Позволить женщине думать в свое удовольствие, а еще убирать личные бумаги с кухонного стола.
Подпись: доктор».
Психанул еще через месяц. Потому что, ну сколько можно-то. Я не хочу столько оригинальности, не хочу, я, может, лучше фильм посмотрю с ней, дома, под одеялом, кофе попью, все как-нибудь тихо и по-домашнему. А она звонит и радостно сообщает, что находится в яме под люком на улице такой-то, хорошо, что не канализационной, очень надеется, что я ее заберу. Как ты туда свалилась? – в ужасе вздыхаю я. А я не свалилась, радостно заявляет ненаглядная, я туда специально спрыгнула. Проверяла, можно ли вылезти самостоятельно, в тексте надо было уточнить момент. Нельзя, в общем. Вытащишь меня?
Залила ненавистных соседей сверху, я не знаю как. Точно она, больше некому. Через этаж квартира пустая.
Предложила родить мне девочку, при условии, что назовем ее Маракуйей.
Хватит! – рявкнул я, – Это уже ни в какие ворота. Я… я требую от тебя чего-нибудь адекватного!
Ну, это только называется – рявкнул. На деле я еще до этого с полчаса рычал и перечислял все ее прегрешения.
Могу огуречного варенья сделать.
Или ты немедленно показываешь мне, что ты там пишешь, и рассказываешь, и вообще…
Тим. Да не кипятись ты. – Стася поерзала.
Чем ты зарабатываешь? Ну чем? Рабы? Наркотики? Транспортировка наркотиков в рабах?
Психологическими консультациями.
Я расхохотался от неожиданности.
Смейся, смейся, – продолжила Чижова, – Беседы удаленно, через день сеансы в офисе, редко больше двух. Я предпочитаю из дома.
И как мне этому верить?
Тебе решать.
А твои постоянные выбрыки?
Извини. В стрессовых ситуациях, считается, к человеку быстрее привязываешься и лучше относишься. Это своеобразное… ммм… «ты мне нравишься».
Вот как с такой?…
Рассказать было сложно, что ли? Фантастику она пишет, как же.
Она поморщилась.
Будем считать, у меня комплексы.
Что еще я о тебе не знаю? – вырвалось невзначай.
У меня другая фамилия и тюремное прошлое.
Правда?
Нет.
Я притянул к себе тощую Стаську, уткнулся носом куда-то в район шеи и неуверенно спросил:
Я тебе точно нравлюсь?
Точно.
И книжки ты не пишешь?
Не пишу.
И ты обещаешь себя вести хоть немного человечнее?
Может быть.
В принципе, можно было и удержаться от вопроса, но мы же не ищем легких путей.
Слушай… А вот зелья эти… и духи всякие… и домовой. Ты ведь этой фигней тоже… чтобы меня позлить?
Тишина простояла, наверное, секунд десять.
Придурок! – наконец откликнулась Стаська, скидывая меня с плеча. – Свинья эгоистичная! – хлопнула дверь кабинета.
Мне даже показалось, что я смог разобрать что-то про «личное пространство».