О свободе с любовью
Александр Шорин
Рассказ победил на конкурсе «Любовь» в феврале 2013 года. Всего в конкурсе принимало участие 23 автора с 36 рассказами.
Этот рассказ был подвергнут цензуре и изменен автором в соответствии с требованиями Роскомнадзора. Оригинальную версию вы можете найти на сайте конкурса «Квазар» по адресу http://www.kvazar-fant.ru/story/125/text или по ссылкам с главной страницы.
Машинка была мерзкая, китайского производства. Да к тому же еще и б/у. Макс рассматривал ее с сомнением.
Продавец, типчик, вероятно посадивший горло еще в конце прошлого века, когда работал «золото-доллары», смотрел с не меньшим сомнением на покупателя: худой блондинчик с кадыком на длинной шее вызывал у него, судя по всему, какие-то не совсем приятные воспоминания…
Впрочем, Макс молчал, экономя силы.
– Точно будет работать? – в его голосе что-то хрустнуло и надломилось: он не хуже продавца знал, что лох, но это знание ему ничего, кроме досады на самого себя, не приносило.
– Бери или проваливай! – сипло прошипел продавец, терпение которого начинало подходить к концу.
Он знал, что продает кота в мешке.
Макс тоже знал это. Но он еще знал и то, что ему пришлось ради этого дрянного аппарата продать за бесценок почти все свои вещи и залезть в долги, из которых не выбраться вовек.
И оба они знали, что продажа этой машинки карается законом более строго, чем убийство, фальшивомонетничество или продажа тяжелых наркотиков.
– Беру, – выдавил Макс, и полез, наконец, в карман линялых джинсов за толстой пачкой купюр, перетянутых резинкой.
…Лера встретила Макса грустной улыбкой.
Он не снял обувь, даже не расстегнул плащ: просто устало рухнул в угол дивана, на котором она лежала. Лицо его с прикрытыми глазами выражало полную безнадежность.
Она несколько секунд вглядывалась в это лицо, стараясь усмотреть в нем хоть какой-то признак надежды. Не усмотрела, и хотела было уже бессильно откинуться обратно на подушку, как один из его глаз вдруг приоткрылся и глянул в ее сторону. Глаз был веселым и хмельным. Впервые за много дней он отливал перламутром.
Через мгновенье открылся другой глаз, и взгляд его словно высветил и изменил до неузнаваемости всю фигуру.
– Работает!!!
Макс с криком подпрыгнул и начал пританцовывать, выписывая по комнате хитрые пируэты.
– Заяц, она работает! Работает!!!
Лера покрутила у виска и сказала слабым голосом:
– Ты всегда был сумасшедшим.
– А ты как думала? Муж я или кто?!!
Она улыбнулась.
Впервые, с тех пор как врачи поставили ей безнадежный диагноз, на ее лице заиграла светлая улыбка, в которой угадывалась надежда.
…Виталик почесал волосатой рукой, усеянной феньками, немытую босую ступню и продолжал задумчивым голосом:
– В момент наступления смерти нужно нажать кнопочку «Start», и тогда сущность умершего тихо и мирно перетечет вот сюда, – он показал на пластиковый прозрачный корпус заветной машинки. – Если все сделать правильно, цвет жидкости должен измениться. Все просто!
– А каким должен стать цвет? – спросил Макс, прихлебывая пиво из банки.
– Не знаю точно, – ответил Виталик. – Обычно варьируется от бледно – голубого до багрового. Есть теория, что…
– Да погоди ты с теориями! – буркнул Макс. – Дальше-то что?
– Дальше? – голая ступня с хрустом описала в воздухе полукруг. – Дальше ничего.
– Как ничего?
– Аккуратно подзаряжать батареи и копить миллион евро на новое тело.
– А если батареи сядут?
– Значит сядут.
– И что тогда?
– Что тогда? Хм… что тогда…, – он в задумчивости потянулся к початой пачке «Голуаза». – Тогда все, чел, иди и заказывай панихиду.
Из пачки «Голуаза» была вынута не сигарета, как можно было бы ожидать, а папироса «Беломор», туго набитая зеленой смесью. В синем пламени зажигалки она загорелась малиновым, а затем пыхнула сладким тяжелым дымком. Виталик почти скрылся в этом дыму, и губы его почти беззвучно добавили:
– Так сказать за упокой души.
– …Сама я ее нажать не смогу ни при каких обстоятельствах, правильно? – Глаза Леры светились малюсенькими зелеными огоньками, отражаясь от копны черных волос, которые даже сейчас могли бы стать предметом зависти любой модницы.
– Твоя логика как всегда безупречна, заяц, – Макс сосредоточенно дососал сигарету и добавил в дикобраза пепельницы еще одну окурковую иглу. – То есть ты предлагаешь…
– Да, предлагаю. Или ты хочешь сидеть возле меня 24 часа в сутки?
– Но можно позвать Машу…
– Машу нельзя! И Галю нельзя! И даже Сашу!!! Я ревнива, ты забыл?
Он криво усмехнулся. Подумал: чувство юмора умирает последним.
– И?
– И ты убьешь меня!
– НЕТ! НИ-КОГ-ДА! – голос его был тверд.
… – Тогда остается только определить способ. Как там бишь, твоя курсовая называлась, милый? «Апология суицида»?
– «Апология самоубийства».
– Ну вот и тащи ее сюда. Выберем что-нибудь забавное.
Макс подумал: еще недавно с таким же рвением она требовала кулинарную книгу. Он давно не видел ее такой увлеченной.
– «Имейте в виду, если вы попросите друга, ему могут пришить убийство…». Понял, да? Пришьют тебе убийство!
– Угу, – хмыкнул Макс. – Я тебя придушу!
– Придушить? А что это? Любопытно! – она перелистнула несколько страниц. Ага… Вот! «С этого стопроцентного газа вы весело отъедете…». Писал человек с чувством юмора!
– Вот сейчас огрею чем-нибудь по голове! – Макс сделал зверское лицо. – И отъедешь… С чувством юмора!
…задумчивость с оттенком раздражения.
– Тебе все не то и все не это!
Он (бледный) продолжал гнуть свое:
– Ну, сама послушай: при смерти от удушья мучения могут длиться до десяти минут, при этом человек находится в сознании. Особенно часто это происходит при небольшом весе человека.
– Ладно, дальше.
– Так-так… Утопление. Тоже неблагородный вид смерти. Недаром на Руси считалось, что даже утонувший не по собственной воле в рай не попадет. Обычно такой покойник имеет синий цвет… Прыгнуть с высоты? Это нам вообще не походит… может харакири, а?
– Молчи, паскуда! Дальше ищи.
– Слушаюсь! Отравление… этот способ может считаться приемлемым для женщин… Каково, а? Но! Человек, серьезно желающий окончить свою жизнь, подобными способами не пользуется… Откачают!
– Меня не откачают! Ладно, отложим пока. Что там еще?
– Сильная доза вещества Н. Считается сладкой смертью.
– Уже лучше. Еще?
– Вскрытие вен. Поезд, электричка, автомобиль… Нет, это не годится… Вот еще. Бр-р-р! Далее: огнестрельное оружие. Здравствуй Хэм: голый палец ноги на курок длинностволки… И я собираю мозги по всей комнате. Годится?
– Дальше читай (Максу показалось, что у нее скрипнули зубы).
– Хм… Отравление газом. Было, да? Холодное оружие. Как там у классиков: «О, жадный Ромео…».
– Нож я тебе не дам – поранишься еще… Граната, взрывчатка. Змея (привет Клеопатре). Выпить сжиженный Ф… Электричество. Отказ от пищи, наконец…
Вдруг он, почти не делая паузы, зарыдал.
Потом завыл.
– Маленький, мы что… Это серьезно?
– Есть еще один способ, – отозвалась она, глаза ее были сухи и холодны. – Думаю, никто еще не умирал таким образом.
Он посмотрел на нее сквозь ливневую пелену.
– Я ложусь на кровать и ничего не делаю. Я просто хочу умереть, и смерть наступает.
…Самоубийца умер после третьего нажатия курка. Негромкий хлопок, и все застыло. Через долю секунды сидящий человек откинул голову набок и замер. Камера снимала уже мертвеца. Прошло секунд десять, и из раны в виске медленно вытек мозг. Он полился с хлюпанием, как компот из банки. Камера крутилась еще несколько десятков минут.
Лера нажала «Reset» и все повторилось. Потом еще раз.
Еще.
И еще.
– Прекрати! – голос Макса сорвался на визг.
От бессонницы его мутило.
…Бормочет:
– Олеандр. Принято считать, что один лист должен убивать взрослого человека. Это неправда.
Парацетамол. Тайленол. Ацетаминофен. Фатальны в конечном счете, но агония мучительной смерти от разрушения печени может продолжаться несколько дней или недель…
Антидепрессанты. Хм. Стали бы прописывать депрессующим личностям медикаменты, которые могли бы быть использованы для суицида?
Снотворное… Практически невозможно убить себя передозировкой таблеток, которые продаются свободно.
Резать вены… Очень неэффективно.
…Бормочет:
– Тошнота, рвота, бледность кожных покровов, цианоз, озноб, расширение зрачков, нечеткость зрения, тремор, судороги, затруднение дыхания, кома.
Тошнота, рвота, тенезмы, боль в животе, понос. В тяжелых случаях кровавый стул, гематурия, острая сердечно-сосудистая недостаточность.
Саливация, тошнота, рвота, боль в животе, озноб, сонливость, тремор, тонические судороги, кома, угнетение дыхания.
Шум в ушах, тошнота, рвота, общая слабость, снижение температуры, одышка, сердцебиение.
Резкая слабость, головокружение, сухость во рту, тошнота. Возможно появление судорог, потеря сознания. Коматозное состояние.
Цианоз губ, ушей, лица, конечностей вследствие острой метгемоглобинемии.
Сонливость, мышечная слабость, снижение температуры тела. Кома.
Сухость во рту и глотке, расстройство речи и глотания, нарушение ближнего видения, диплопия, светобоязнь, сердцебиение, одышка, головная боль…
Она не заметила, как он бледной тенью встал рядом.
Подняла глаза, гортанно крикнула:
– Изыди!
И захлебнулась истерикой.
…
– Лера, ты не видела мой трубочный табак?
… – Никотин. Психотропное (возбуждающее), нейротоксическое (холинолитическое, судорожное) действие. Токсическая концентрация в крови – 5 мл/л, смертельная доза – 10–22 мг/л. Быстро всасывается слизистыми оболочками, в организме быстро метаболизируется…
… – Дави… свою… машинку.
Холодный пот побежал со лба вниз. Потом потекла ниточка слюны. Ее вырвало. Тело начало биться в судорогах.
Макс рванул к ней, положил на колени ее голову. Заглянул в глаза. Увидел суженные в острые иголочки зрачки.
– Нет. Не-е-е-т!!! Постой, маленький! Что ты делаешь?
…Опомнился. Рванул за машинкой, давя дрожащими пальцами на кнопку. Она оставалась мертва.
Впрочем, как и Лера.
– УУУУУУУУУУУУУУУУ!!!!!!!!
Продолжая выть, он с хрустом сжал мерзкую машинку в руке, и со всей мочи швырнул об шкаф.
Вдребезги.
…И не заметил, как бледно-голубая жидкость начала ме-е-е-дленно вытекать из пластикового корпуса адской машинки.
Как раз в эту минуту откуда-то снизу начали отчаянно колотить по батарее рассерженные соседи.
* * *
…В гробу я её поцеловал. В лоб. И испытал шок. И это всё решило, внутренне, до содрогания. Здесь, в гробу, её не было – то, что я поцеловал, к человеческому телу не имело ни малейшего отношения: словно я поцеловал камень. Или холодную землю. Нет, наверное, в них жизни больше.
И я испытал то же самое чувство конечности (или кончености?), о котором столько раз читал и слушал, как о пережитках прошлого тысячелетия.
Слёзы. Наш век превратил в гнуснейший фарс даже самое святое – её величество смерть.
Смерть. Мы с Лерой о ней частенько говорили часами. Наряду с Шопенгауэром, по которому нужно сдавать доклад. Наряду с новой войной на Балканах. Наряду с пришельцами и вчерашними снами.
Ещё бы – возможность реинкарнации, подаренная людям французскими биологами, на деле вызвала больше бед и волнений, чем это можно было себе представить. Деньги, и до этого значившие слишком много, стали мерилом всего, даже жизни. Прослойке богатых они теперь дарили вечную молодость и здоровье, а вместе с ними – вседозволенность и скуку. От безделья богачи порождали бесстрашных солдат и террористов-камикадзе, поклонников де Сада, убийц и самоубийц.
У бедных такое положение вещей порождало злобу и ненависть, у иных – стимул к необычному воплощению своих фантазий. И у всех нас – мерзкое чувство фальши на похоронах любимых.
И закрадывается в душу пакостное: лучше бы уж навсегда! Лучше бы конечно!
Как бы не так! Кому, как не мне, знать, что где-то сейчас в этом долбаном Париже, как водится – в офисе, что возле Эйфелевой башни (столько раз мы его видели в новостях!) тому, что ещё вчера на самом деле было моей девушкой, добросовестные служащие придают персональный код. И шлется запрос на реинкарнацию, и проверяются банковские счета. Да откуда им взяться у русской студентки? Или у её родственников? Впрочем, если бы у них и были – волчье правило: каждый за себя. Вот пролить слезы над гробом – другое дело!
Дальше процедура проста. То, что древние называли «душой», будет законсервировано. Ровно на три года. Потом – или отпускают «на небеса» или продают частным лицам.
Лера, господи! Можно ли законсервировать разлёт твоих чёрных волос? А твои губы? Твои сны? Твой доклад по Шопенгауэру? Старик Мэйсон бы в гробу перевернулся, если бы знал, что его могут подвергнуть такой консервации.
Что у тебя сейчас есть, Лера? И можно ли это «что-то» назвать жизнью?
Впрочем, у тебя есть я, в прошлом – вечный студент, а ныне неудачник.
Впрочем, об этом говорить не принято. Как закон: накопил нужную сумму – получи новую жизнь. Не накопил – значит, не повезло. О трёхгодовой консервации все молчат.
Говорят даже, что это лишь рекламный трюк. Ещё говорят – это для науки. На самом деле – деньги и тут всё решают. Мало ли какие случаи бывают: есть люди, вся ценность которых познаётся лишь после ухода из жизни. Мало ли благотворительных фондов?
А объявления типа «верните мне сына (брата, мужа)»? Может, кто и насобирал по нитке…
А нашумевший скандал о воскрешённых и проданных в рабство, о котором до сих пор спорят в судах? А преднамеренные убийства? А скидка на ошибку в реинкарнации, в конце-то концов!
Для нас всё это – где-то там. Кому мы нужны – и при жизни и после неё?
Кому ты нужна, Лерочка?
Кому?
Как кому? А МНЕ?
Чувствовать себя бедным – плохо. А подлецом – совсем никуда. Как жить?
* * *
– Ты идиот!
Мой друг Юрка всегда прагматичен и прямолинеен. Думаю, эти качества сделают его со временем большим учёным, как он и мечтает. Наверное, и реинкарнацию заслужит. Лет через пятьдесят. К его словесной порке я готов, даже получаю удовольствие – и он и я знаем, что поступлю я всё равно по-своему.
– Это фикция, понимаешь? Ты в свои двадцать с хвостиком не то что на квартиру, на приличные ботинки не смог заработать. Забудь и живи дальше. Много ты знаешь реинкарнированных?
Он прав. Прав настолько, что даже спорить не о чём. В среде наших знакомых реинкарнированных не больше, чем высаживавшихся на Марсе.
– Принимаю. Но должен же я попробовать хоть что-то сделать?
– Забудь. Нереально. Ты хоть знаешь, сколько это стоит?
– Знаю, конечно. Миллион евро. Это все знают.
– Вот именно. Один! Миллион! Евро!!!
– Юр, это всего лишь деньги.
– Ну да, а у тебя есть всего лишь жизнь. Ты что решил – банк ограбить?
– Да нет. Но ты не одобришь.
Про меня говорят, что в критические минуты я умею собраться. Сам я, правда, в этом не уверен, но всё же пустым слезам предпочитаю действия. Хоть какие-нибудь.
Умение подчинить все свои действия единой цели часто позволяло мне выкручиваться из самых плохих ситуаций. Даже тогда, когда у всех прочих опускались руки.
– Ты лентяй! – обычно говорила Лера, прекрасно зная об этом моём качестве. – Ты начинаешь что-то делать только тогда, когда тебя припёрли к стенке! И думать ты тоже начинаешь только…
– Неправда, думаю я всегда! – отвечал я.
– Ну да! О том, в каком бы ещё месте заняться со мной сексом! Или о том, у какой из твоих однокурсниц красивее задница!
– Не только об этом!
В такие моменты я обычно сгребал её в охапку и пытался поцеловать, а она очень активно уворачивалась.
И нам было хорошо вместе: моего упорства, несмотря на склонность к лени, вполне хватало на то, чтобы оплачивать сначала отдельную комнату студенческого общежития, а потом и квартиру. А заработка – на еду, сигареты и нехитрые развлечения типа кинотеатров.
Конечно же – залез в Интернет. Первым делом меня заинтересовала формальная процедура. Она оказалась предельно проста: для реинкарнации нужно перечислить на счёт сумму-стандарт в любой свободно конвертируемой валюте плюс стандарт-анкета личности, которую требуется «оживить». Идентификация – за счёт фирмы. Как они её проводят – их личный секрет.
На всякий случай просмотрел бланк стандарт-анкеты. Ничего особенного – даже время смерти можно указывать приблизительно. Как они со всем этим разбираются? Будь у меня личный счёт с нужной суммой, я мог бы отправить такую анкету прямо сейчас.
Так что вопрос действительно упирался в деньги.
Потратив ещё несколько часов, я убедился, что возможностей не так уж и много.
Можно подать международную заявку о том, что данная личность является «значимой для человечества». Можно просить денег у всех и вся, по типу «люди добрые…». Можно… ну действительно попытаться банк ограбить – чистой воды самоубийство, если делать это без должной проработки.
Что ещё?
В поисках лазейки я бродил по «поисковикам» бесконечными лабиринтами час за часом. Когда из банки кофе были вытрясены последние граммы, а пепельница укоризненно ощерилась на меня окурками, мелькнул слабый отблеск надежды.
Франция – держава, у которой эксклюзивные права на реинкарнацию – предоставляла всем своим солдатам право на вторую жизнь, если было признано, что смерть наступала при несении военной службы. И тут же рядом – душещипательная история рядового Джонни Уэйна (солдата иностранного легиона, англичанина по рождению), который отказался от этого права в пользу безвременно ушедшей супруги.
Вот оно! Живут же люди! Помимо Франции армии всех стран мира делали «бессмертными» только лучшие, самые элитные отряды. А тут – рядовой. Вот что значит страна-монополист! Кажется, я нащупал шанс.
Ещё через несколько минут я уже читал русскую версию сайта французского Иностранного легиона. Прогребаясь сквозь века истории и девизов, я нашёл то, что нужно: легионер имеет право на «оживление», если погибает, находясь на службе, а через три года службы получает гражданство Франции и право на «однократное оживление», которое можно передать другому лицу. Такое право будет действовать, даже если легионер покинет службу.
Лихорадочно я пролистал требования к будущему легионеру: физическая подготовка на среднем уровне, психологическое и интеллектуальное тестирование. Возрастной ценз (до 35 лет включительно). Всё. Даже знание языка было необязательным.
Это всё решило…
* * *
– Макс – это ты, мне не мерещится?
– А что, не похож?
Он потеребил пальцами свою бородку, изрядно поседевшую.
– Да так… Слегка постарел… Объясни мне, что за хрень со мной происходит?
Видел я его странно, словно через видеокамеру.
– А сам не догадался? – улыбнулся тот. – Ты сейчас в системе компьютера, в тестовом режиме. Ладно, сделаем чуть удобнее.
Он протянул руку куда-то в сторону и навалилась тьма.
… – Так немного лучше? – Он улыбался, сидя на диване и прихлебывая что-то из кружки. – Извини, тебе не предлагаю.
Я не сразу понял, что со мной произошло. А когда до меня дошло, слов было много, но в основном матерные: вместо рук у меня были металлические трубы с щупами, а ног не было вообще: вместо них – колёсики.
Макс ждал, улыбаясь.
– Слушай, друг, – сказал я, всё ещё приходя в себя. – А не боишься, что я тебя вот этим щупом (я поднял свою так называемую руку вверх) тресну по башке за такие шуточки?
– Неа, не боюсь, – засмеялся он и щёлкнул пальцами.
Я почувствовал, что не могу пошевелиться.
– Всё просто, – продолжил он и вновь щёлкнул пальцами. – Ты совершенно безопасен. Собственно это даже не ты, это мой домашний робот, его зовут Кеша. Я просто отключил его ненадолго, чтоб нам удобнее было поговорить.
– Понятно, – буркнул я, хотя мне было ничего непонятно. И только сейчас заметил, что говорю не своим обычным голосом, а каким-то незнакомым баритоном. Но это уже были мелочи по сравнению со всем остальным…
– Ты не в курсе, но мы не виделись восемь лет, – сказал он медленно. – За это время кое-что поменялось. Ты теперь не человек, а флешка, точнее – биофлешка. Ну что, поговорим?
– А у меня есть выбор?
– Выбор есть всегда. Даже когда его нет, – ответил он наконец серьёзно.
…Я умер впервые в конце ХХV века, он – тридцатью годами позже, но в иностранном легионе, куда нас с ним занесла судьба, мы не просто сработались, мы подружились и не раз спасали друг другу жизни – если, конечно, можно считать ценностью жизнь, когда регулярно умираешь и так же регулярно получаешь новое тело, постепенно забывая, как же ты выглядел, когда был в своём первом и настоящем обличье. Мы оба были пионерами в освоении бессмертия, я – благодаря случайности, он – несчастной любви…
Мы учились умирать и оживать. Умирать, доверяя напарнику, и оставаться в живых, расставляя ловушки душ для других…
А потом времена изменились…
– Раньше всегда казалось, что можно уйти хотя бы с помощью самоубийства. – Макс всегда был склонен немного пофилософствовать. – Теперь этого выбора нет.
– Глобальные гиперловушки? – догадался я.
– Ага, – сказал он. – Наши старые добрые ловушки, которые мы носили у пояса, которые стали так популярными благодаря телешоу «Любовь к смерти», теперь вне закона.
Я поморщился. Новая эра человечества – эра бессмертия – началась, как и любая новая эра, с беспредела: сначала богачи развлекались убийствами, расплачиваясь с жертвами новыми телами в качестве компенсации, а потом смерть в прямом эфире взяли на вооружение телевизионщики…
– Но эти ловушки ещё в ходу? Я ведь здесь…
– Нет, они уже в прошлом. Им (он выразительно показал пальцем вверх) удалось запустить всемирную гиперловушку душ такой мощности, что все старые ловушки перестали работать. Так сказать, насильственный контроль всемирного государства…
– А как же…
– Как же ты здесь? – Он снова улыбнулся. – А это не ты, это биофлешка.
– Черт, да что это такое! Объясни.
– Новая технология. – Он порылся в кармане и достал небольшую пластину, действительно напоминающую по форме древнюю флешку. – Душа закачивается туда под большим давлением. Разово. Разрушить её можно, но смысла в этом нет: в этом случае ты вновь попадёшь в глобальную гиперловушку. И снова попадёшь в такую же биофлешку, только получишь другой номер – и всех делов…
– Так ты…
– Ага. Я просто тебя купил.
– Твою мать, – вырвалось у меня.
– Это новая политика по облагодетельствованию всего человечества, – Макс вновь улыбнулся, но на этот раз – невесело. Направленная на то, чтобы прекратить весь тот хаос, который начался с приходом Эры бессмертия.
– Не понял. Как эта политика может что-то изменить?
– Может. Когда ты был ещё жив в последнем из своих тел, какой был главный стимул жизни большинства людей?
– Понятно какой: «Накопи миллион евро и купи себе новую жизнь».
– Во-от! А теперь всё по-другому. Теперь политика такая: «Живи полной жизнью сегодня, на новую жизнь заработаешь завтра».
– Это… как?
– Да всё очень просто. Заявили о том, что на всех желающих не хватает биоматериала и резко подняли цены с миллиона евро сразу до 50 миллионов. А в качестве компенсации создали спецкомиссии по бесплатному оживлению «интеллектуальной элиты человечества» и ещё… разрешили работать мёртвым.
Если б у меня была челюсть, она б отвисла.
– Работать… мёртвым?
– Ага. Ты, например, можешь водить машину, если я подключу тебя к системе автовождения, можешь быть моим домашним роботом. Ну или самое популярное: можешь быть менеджером по продажам в Интернете. Компаниям это очень удобно: тебе не нужна квартира, еда, одежда… Тебе даже жена не нужна: идеальный работник, который нуждается только в перечислениях на его счёт.
– Но это же…
– Ага, правильно. Это рабство. Только это всех устраивает, потому что господа-то – все живые, а рабы – мёртвые, и за свои права постоять не могут.
– Но… подожди… А как же все те, что копили заветную сумму в миллион евро на новое тело? Они… разве они не возмущаются?
– Они (он снова указал пальцем вверх) решили и эту проблему: одно тело – бесплатно. Для всех сразу после смерти. Но только один раз. Второе – 50 миллионов. И думаю, цена будет расти. Против могут быть только мёртвые. Которые становятся рабами… Возвращаемся к тому, что протестовать они не могут.
– Гениально по-своему, – признал я. – Так я… Я – твой раб?
– Ага, – засмеялся он.
– Но тут же снова посерьёзнел и добавил:
– Формально – так. Но ещё ты мой друг. И мы оба знаем, что значит умирать и оживать. Поэтому я решил подарить тебе положенное мне по закону бесплатное тело. Имею право.
– И почему ты выбрал… Почему меня?
– Потому что ненавижу рабство.
… – И это решит проблему?
– Мы с тобой сами были… рабами. Всю жизнь… Вернее все наши жизни. Разве не так?
– Но что даст разрушение гиперловушки?
– Все умершие обретут свободу, они имеют на это право.
– Но… люди не перестанут умирать. А ловушку построят новую.
– Правильно, но те, кто сейчас не имеют выбора, получат свободу.
Я задумался над его словами. А потом до меня дошло, почему он это делает.
– Твоя… девушка… Лера…
– Моя жена, – поправил он.
– Твоя… жена. Её не оказалось в числе тех, кого ты мог… Мог купить, как меня? Так? А иначе я бы сейчас здесь не сидел, так?
– Угадал, – ответил он. – Она ушла. Ушла навсегда. И если я не сделаю то, что хочу сейчас сделать…
– То вы уже не встретитесь никогда. Там, далеко, где настоящая смерть, так?
– Так. Снова угадал. Бинго! Так ты со мной?
– А у меня есть выбор?
– Выбор есть всегда. Твой выбор или помочь мне… покончить с собой, либо стать рабом.
– Такой выбор – считай что его нет… Я тоже против рабства, так что по рукам.
Я протянул ему клешню, по которой он звонко ударил.
Идея Макса была бредовой, но что-то в ней было настоящее. Или даже не так – что-то стоящее. Что-то такое, за что мне, старику, стоило умереть. В конце концов не в первый раз…