Глава восьмая,
в которой мистер Форбиден проявляет неожиданные таланты
– О, Ребекка, я так рада за тебя! – восторженно щебетала Эмили Лестер, сестра Джона. – Ты и Том!..
Я кивнула, стараясь удержать на лице маску счастливой невесты, искренне благодарной окружающим за поздравления.
Бал, к моему удовольствию, медленно приближался к концу. Свечи, ярко озарявшие просторный зал, играли отблесками на лепнине бежевых стен. Цветы в вазах, приправлявшие окружающую духоту раздражающей сладостью, трепетали на сквозняке, веявшем из открытого окна. Контрдансы, кадрили, польки и мазурки сменяли друг друга, пары сходились и расходились, сплетая переходами дурманящую танцевальную паутину. Лёгкие шали струйками пёстрого тумана летели за своими хозяйками, кружившимися в изысканных па под звуки флейты и скрипок; от разноцветья фраков и блеска платьев рябило в глазах, узкие рукава жали, корсет, затянутый туже обычного, мешал дышать.
Я танцевала лишь два первых танца – с Томом, – после чего с облегчением позволила ему проводить меня до стула, на котором я и намеревалась провести остаток бала. Слава богам, Том прекрасно помнил о моём равнодушии к танцам, а потому не докучал мне приглашениями, к пущей радости других дам: мой жених был прекрасным партнёром. Остальные мужчины, как всегда, не рвались меня ангажировать, и я могла бы надеяться на относительный покой, если б матушка не поспешила по секрету поведать всем о счастливом событии, приключившемся с её дурнушкой-наследницей. Теперь время от времени мне приходилось принимать поздравления, из которых искренними были совсем немногие.
Сейчас я старательно улыбалась подругам Бланш, которых сестра подвела ко мне. И если Эмили, кажется, действительно радовалась за меня, то вот Элизабет Гринхауз – дочь других наших соседей, некогда тщетно пытавшаяся заинтересовать Тома своей скромной персоной, – явно скрывала за фальшивым восторгом не самые добрые чувства.
– Я всегда говорила, что они будут прекрасной парой, – заявила Бланш.
– Конечно, прекрасной. Лорд Томас столь завидный жених, что своими достоинствами способен скрасить недостатки любой невесты, – промурлыкала Элизабет. – Поздравляю, Бекки.
Её взгляд истекал завистью, точно кислотой.
Я ненавидела это. Ядовитые уколы, жалившие тонким лезвием, облитым мёдом учтивости и прикрытым кружевами приличий. Ненавидела и презирала. Бланш никогда не замечала подобного – по глупости, наивности и доброте, – но я замечала; и я была слишком злым человеком, чтобы игнорировать или прощать подобное. Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем сбросить свою маску и прямо сказать этой маленькой гадюке всё, что я о ней думаю, однако я не могла этого сделать. Мне не страшно было бы подставить под удар себя – но не репутацию семьи.
Мне претила необходимость унижаться до того, чтобы использовать то же подлое оружие, которым били меня мои оппоненты. Однако все мы жили в мире, навязывающем нам свои правила, и этот мир не прощал ошибок.
– Благодарю, дорогая Лиззи, – чопорно ответила я. – Искренне желаю тебе в скором времени испытать то же счастье, что выпало мне. Благо, тебе будет куда проще подыскать достойную пару… ведь твои достоинства настолько ослепительны, что тебе прекрасно подойдёт человек, который своей невзрачностью будет оттенять их, но не затмевать твоё сияние.
Элизабет, не стирая с губ дежурной улыбки, сузила глаза, но Бланш искренне и звонко рассмеялась:
– О, Бекки, не переживай! Я уверена, нашей очаровательной Лиззи недолго осталось быть незамужней! Она и правда слишком хороша для этого. – Сестра надула губки. – Но ты опять совсем не танцуешь! Бекки, это последний раз, когда мы празднуем мой день рождения под этой крышей, так сделай мне подарок!
– Бланш, ты прекрасно знаешь, что я весьма посредственная…
– Ерунда! Ты прекрасно танцуешь!
– Не думаю, что созерцание моего танца доставит тебе такое уж удовольствие.
– Но я хочу видеть тебя весёлой! Хочу, чтобы у тебя кружилась голова, хочу, чтобы ты улыбалась и смеялась, а не сидела здесь букой! – сестра порывисто взяла меня за руки. – Бекки, ну пожалуйста!
– Бланш…
– Дамы! – Том, подоспевший к месту разговора с двумя товарищами, заставил девушек дружно повернуться к ним. Мой жених одарил меня понимающей улыбкой; глубокий изумрудный цвет его фрака изумительно оттенял зелень глаз. – Понимаю ваше желание поговорить с подругой, но бал предназначен для танцев. Наговориться успеем за ужином. – Он галантно поклонился Элизабет. – Мисс Гринхауз, не подарите ли мне следующий танец?
Та, мигом забыв обо мне, благосклонно протянула ему руку, приятели Тома ангажировали Бланш и Эмили – и, напоследок кинув на меня взгляд, полный заговорщицкой хитрецы, Том увёл надоедливых собеседниц прочь.
Я надеялась, что он различил благодарность, которой был исполнен мой ответный взгляд.
Нет, всё-таки из всех мужчин, что я знала, Том был для меня самой подходящей парой. Действительно, что ещё мне нужно? Он прекрасно понимает и угадывает мои желания, он учтив, нежен и внимателен (тот единственный срыв – не в счёт). Он – жених, о котором большинство юных леди могут только мечтать, и будет таким мужем, который заставит многих завидовать мне. И лорд Чейнз прав: вероятность встретить кого-то, кого я искренне и страстно полюблю и с кем мне не помешают обручиться сословные рамки или другие препятствия, ничтожно мала. Я скользнула взглядом по пёстрой бальной толпе, со странной досадой осознавая, что ищу один неизменно чёрный силуэт.
Из всех мужчин, что я знала…
– Вы не чувствуете себя чудовищем, случайно заявившимся на бал простых смертных, мисс Лочестер?
Голос того, кого я искала, раздался над самым моим ухом, но я не вздрогнула и не обернулась.
– Вы скрываете свой истинный лик под маской, однако стоит вашей маске упасть, и все с криком ужаса побегут от вас, а праздник будет безнадёжно испорчен, – негромко продолжил мистер Форбиден. Я отчётливо представила, как он стоит за спинкой моего стула, скучающе глядя на пары, кружившиеся перед нами, не обращая никакого внимания на гостей вокруг. – Но вы не позволяете ей упасть, притворяясь обычным человеком, таким же, как все вокруг… а в глубине души только и мечтаете о том моменте, когда бал окончится, позволив вам вернуться в своё уютное логово.
Любопытное сравнение. Я бы даже сказала, весьма любопытное.
И весьма многозначительное.
– Если это и так, я здесь не единственное чудовище, – заметила я, чуть повернув голову, глядя на него снизу вверх. – Это немного утешает.
Его улыбка была такой тонкой, что её легко можно было принять за игру света.
Даже на бал он пришёл в чёрном. Впрочем, это был праздничный чёрный: не аскетичный невыразительный цвет, в который облачались жрецы и Инквизиторы, а чёрный цвет аристократов – бархат и шёлк, отливающий блеском воронова крыла. И в этом чёрном хозяин Хепберн-парка смотрелся изящнее и богаче многих почтенных джентльменов, которые предпочли сапфирную синеву или рубиновый багрянец, дополненные золотом и серебром.
За вечер я уже заметила не один заинтересованный или возмущённый взгляд, который устремляли на мистера Форбидена местные дамы. Возмущённый – тех, кто верил слухам и кого приводил в негодование тот факт, что за весь вечер «корсар» так и не удостоил никого хотя бы одним танцем. Заинтересованный – тех, кого такое поведение лишь больше интриговало.
И для кого немаленькое состояние нового соседа вкупе с его неоспоримыми достоинствами явно затмило все видимые и мнимые недостатки.
– Вижу, вы действительно не танцуете, мистер Форбиден. Вняли моему совету?
– Как я и говорил, из всего этого собрания я желал бы пригласить лишь одну даму. Но она не изъявляет особого желания танцевать с кем-либо, а мне претит насилие над прекрасными созданиями.
Я усмехнулась, почему-то вспомнив свою изгрызенную и исцарапанную дверь.
– Уверяю вас, – сказала я вслух, – вы немногое потеряли.
– Позвольте мне самому судить об этом. – Мистер Форбиден бесстрастно склонил голову набок. – Принимаете поздравления, я погляжу. Ваша матушка просто сама не своя от счастья. Быть может, и вас всеобщее восхищение и зависть заставят переменить мнение о грядущем браке.
Он говорил предельно тихо, так, чтобы за бальным шумом его могла расслышать я одна.
– Ни чужое восхищение, ни тем более чья-то зависть меня не прельщают, – так же тихо откликнулась я.
– Жаль. Сомневаюсь, что теперь у вас есть иной выход, кроме выхода к алтарю под руку с лордом Томасом, а при таком раскладе куда приятнее для вас было бы находить в этом удовольствие. Хотя если вам доставляет удовольствие ощущать себя мученицей…
– Я могу разорвать помолвку в любой момент.
– Охотно верю. – Он даже не старался скрыть насмешку в голосе. – В конце концов, нет ни малейшего основания полагать, что ваш благородный жених не сдержит своих клятв.
– Даже если Том нарушит своё слово, мне будет уже всё равно, – упрямо произнесла я. – После разрыва помолвки матушка в любом случае не даст мне спокойной жизни. Если я пойму, что не хочу быть женой Тома, а он не отпустит меня, я сбегу.
– И что будете делать?
– Работать. Я получила хорошее образование. Смогу стать гувернанткой, думаю.
Ответом мне был скептичный смех:
– Недавно прочли книгу мистера Белла, я полагаю?
Я вдруг взглянула на себя его глазами – и, увидев романтичную наивную девочку, не имеющую ни малейшего понятия о реальной жизни и трудностях вольного плавания, судящую о мире лишь по книгам, львиная доля которых посвящалась любовным перипетиям, промолчала.
– Если вы надеетесь, что, став гувернанткой, немедля встретите своего мистера Рочестера, вынужден вас разочаровать. Книга мистера Белла – мрачная сказка о Золушке, что неудивительно, учитывая личность автора. Сказка невесёлая, вдоволь сдобренная жестокой реальностью, ибо боги не расщедрились для героини на добрую фею; но юности, опьянённой любовью, свойственно её не замечать. Лично для меня это сказка в первую очередь благодаря обилию сказочных совпадений… но, как бы там ни было, в действительности из тысячи Золушек дай боги одна получает свой счастливый конец, и лучше не думать о цене, которую она обычно за это платит. В сравнении с этим бедняжка Джейн ещё легко отделалась. – Мистер Форбиден качнул головой. – Если подумать, лорд Томас не так плох. Глядя на него сейчас… Он действительно любит вас. Я готов поверить, что без вас он не мыслит своей жизни, готов поверить, что ради вас он способен отречься от светских условностей и обязанностей, обеспечив вам свободу, без которой вы зачахнете. – Он сощурился. – Но вот его отец… он меня настораживает.
Я посмотрела на лорда Чейнза. Тот, как всегда холодный, внимательно слушал Бланш, уже закончившую танцевать и теперь оживлённо что-то ему объяснявшую.
– Чем же?
– Тем, как он смотрит на вас. Это не взгляд свёкра на любимую невестку.
– Лорд Чейнз не может быть в восторге от этого брака, – безо всякого удивления и сожаления заметила я. – Моё положение и происхождение явно не пристало невесте единственного сына графа Кэрноу.
– Тогда почему он проявляет такую заинтересованность в том, чтобы вы стали будущей леди Чейнз?
Я растерянно провела ладонью по своей юбке, разглаживая несуществующие складки.
Я могла бы сказать, что лорд Чейнз радеет за счастье сына, во имя которого он готов даже смириться с мезальянсом… но сама понимала, насколько глупым будет это утверждение, если дело касается такого человека, как он.
– Вы сами чувствуете подвох, мисс Лочестер. – Мой собеседник, как всегда, безошибочно угадал течение моих мыслей. – Поверьте, я неплохо читаю людей, и тут дело не в предубеждении. Чувства лорда Чейнза к вам явно…
– Ребекка!
Краем глаза уловив движение справа от нас, я повернула голову – и впервые за вечер улыбнулась вполне сердечно:
– Мистер Хэтчер!
Старший офицер хэйлской стражи деликатно пожал мои протянутые руки.
– Ты сегодня обворожительна, – учтиво проговорил он. – Слышал о счастливом событии. Поздравляю.
Мистер Генри Хэтчер был начальником всей стражи Хэйла и нашим дальним родственником. По этой причине он являлся частым и желанным гостем в нашем доме. Я считала его дядюшкой, которого у нас с Бланш не было – братья мамы и отца умерли ещё до нашего рождения. Строгий с виду, мистер Генри был добрейшей души человеком. Ради бала он облачился в синий парадный мундир; эполеты золотились на его широких плечах, благородное лицо пушилось рыжими бакенбардами.
– Мистер Хэтчер, это…
– Мистер Форбиден. Нас уже познакомили. – Взгляд, которым мистер Хэтчер удостоил моего собеседника, был вполне тёплым. – Слышал, вы намедни выручили Ребекку из затруднительного положения. Позвольте поблагодарить вас.
– Что вы, не стоит. – В голосе «корсара» пробилось веселье, понятное только нам двоим. – Согласитесь, было бы фоморски жаль, если б она подхватила простуду и не украсила сегодняшний вечер своим присутствием. Я не мог допустить подобного.
– Ребекка часто увлекается во время своих прогулок. Замечтается и забредает туда, где гуляют одни только фейри, ветер да она со своим конём. Знали бы вы, как часто её родители сетовали мне на это! – мистер Хэтчер с отеческой нежностью коснулся моего плеча. Вдруг посерьёзнел. – К слову, о прогулках. Ребекка, прошу, будь осторожнее. Нам сообщили о беглых каторжниках. В последний раз их видели на дороге неподалёку от Хэйла, они направлялись сюда. Я бы на твоём месте повременил гулять, пока их не поймают.
– Я буду осторожна, – уклончиво ответила я.
Нет уж. Никакие каторжники не заставят меня отказаться от одной из немногих радостей моей жизни. Если кто и захочет на меня напасть, пускай сначала попробует догнать Ветра.
Покосившись на мистера Форбидена, я как бы невзначай спросила:
– Вы знаете, мистер Хэтчер, сегодня я видела в Хэйле служителя Инквизиции. Это вы вызвали его?
Лицо «корсара» осталось совершенно невозмутимым. Он даже не моргнул.
Памятуя о дневном происшествии, мне оставалось лишь восхититься его выдержкой.
– Служитель Инквизиции? – мистер Хэтчер нахмурился. – Впервые об этом слышу.
– Быть может, он прибыл сюда тайно, чтобы расследовать что-то? Кого-то найти… за кем-то проследить?
Взгляд, который я устремила на мистера Форбидена при этих словах, был весьма красноречив – но тот снова никак не отреагировал, а мистер Хэтчер лишь коротко рассмеялся:
– Поверь, Ребекка, если бы он хотел сохранить инкогнито, об этом знал бы я, но не ты. Думаю, он просто был тут проездом, и…
Хрустальный звон заставил нас прервать беседу, чтобы посмотреть в центр зала. Там стояла Бланш, торжественно стучавшая по бокалу серебряной ложечкой, привлекая внимание. За её спиной, к моему удивлению, ждал чего-то лорд Чейнз, со снисходительной усмешкой помешивая колоду карт.
– Дамы и господа! – изрекла Бланш, когда шум разговоров стих, а все взгляды устремились на неё. – Следующий танец – вальс, и я, как именинница, взяла на себя смелость сделать его совершенно особенным. Полагаю, сегодня я имею право на маленькие капризы. – Сестра улыбнулась: очаровательно, как и всё, что она делала. – Этот вальс будут танцевать только четыре девушки: я и три мои дорогие подруги… и пары нам составят четверо самых метких джентльменов из присутствующих в зале.
Я с непониманием следила, как сестра отступает в сторону, а лорд Чейнз, вскинув руку, заставляет четыре карты из колоды взмыть в воздух, зависнув в дальнем конца зала, у самого окна.
Впрочем, следующие слова сестры заставили моё непонимание смениться ужасом.
– Лиззи, Эмили, Бекки, – тон Бланш не терпел возражений, – подойдите ко мне.
О, нет. Нет, нет, нет!
– Я? Вальс? – я беспомощно оглянулась на окружающих. – Нет, право, я…
– Ребекка, негоже отказывать сестре в такой день, да к тому же в подобной приятной мелочи, – укоризненно заметил мистер Хэтчер, подавая мне руку. – Иди.
Мистер Форбиден, глядя на меня, лишь улыбнулся. Странной, непроницаемой, какой-то предвкушающей улыбкой. И, осознав, что поддержки ждать не от кого, а сопротивление бесполезно, я покорно приняла помощь мистера Хэтчера, чтобы встать и проследовать туда, где рядом с Бланш уже ждала счастливая Эмили и надменно вздёрнувшая нос Элизабет. Мать наблюдала за происходящим умилённо, отец – с одобрительным интересом. Сестра явно затеяла это не без их ведома.
– Итак! – когда я приблизилась, торжествующе проговорила Бланш, взяв меня под руку. – Наш дорогой лорд Чейнз милостиво согласился помочь мне устроить это маленькое состязание. У нас есть три прелестные девушки в качестве награды… и я, – скромно добавила Бланш. – У нас есть четыре туза в качестве мишеней. – Она указала на карты – маленькие, наверное, в половину моей ладони. Через ползала, да ещё в неверном свете свечей я едва различала символы мастей, украшавшие их центр: те были не больше моего ногтя, и отсюда я видела лишь разноцветные точки. Кроме этих одиноких значков, на картах не нарисовали больше ничего. – И у нас есть револьвер, который поможет нам определить, кто же удостоится чести ангажировать нас на вальс.
Как раз в этот момент лакей – я и не заметила, как он отлучился – вернулся в зал, неся деревянную шкатулку с папиным револьвером.
– Всё предельно просто, – продолжала Бланш, пока лорд Чейнз, откинув тёмную лакированную крышку, заряжал оружие. – Один туз – одна девушка. Тот, чей выстрел пробьёт центр карты или окажется наиболее близок к нему, выходит победителем. Стрелять могут все желающие, и если вам не улыбнулась удача с одной партнёршей и одной картой, можете испытать её снова со следующей. Прошу не воспринимать поражение серьёзно; в конце концов, это всего лишь игра. Ах, да, и чтобы ничто и никто не пострадал от случайных промахов… милорд?
Лорд Чейнз безо всякого энтузиазма шевельнул рукой.
В воздухе прозрачным маревом задрожал вытянутый купол защитного барьера, обезопасив любопытствующих гостей и стены зала от шальных пуль, отделив их от пустого пространства в центре зала.
– Что ж, стреляем по тузу червей за право танцевать с мисс Гринхауз, – закончила Бланш. – Прошу, джентльмены!
Затея пришлась гостям по душе: полагаю, не столько из-за пламенного желания вальсировать с нами, сколько благодаря возможности продемонстрировать или испытать свою меткость. Один за другим мужчины подходили к указанной точке, чтобы через весь зал попробовать попасть в заветный туз. За возможность танцевать с Элизабет в итоге стреляли пятнадцать человек; впрочем, из них лишь один попал даже не в знак масти, а рядом с ним. Некоторые пробили туз или зацепили его край, остальные же безнадёжно мазали. Уж больно маленькой была мишень, да и далеко не все, в отличие от моего отца, имели большой опыт стрельбы из револьвера. Некоторые не имели его вовсе, так что папа вынужден был встать рядом со стрелками и объяснять, как правильно держать оружие, чтобы не заклинило барабан, а руки не обожгло пороховыми газами.
Револьвер переходил из рук в руки, зал наполнили смешки и отзвуки азартных переговоров, а цветочную духоту сменил приятный по контрасту запах дыма. Те, кто не участвовал, следили за разворачивающимся действом с горячим интересом – кроме мистера Форбидена, скучающе прислонившегося к камину, и лорда Чейнза, который смотрел на стрелков с таким снисхождением, точно перед ним копошились в песочнице дети. Попадая в защитный барьер, пули не отскакивали от магической стены, а тут же со звоном опадали вниз, на паркет. Если же кто-то случайно попадал по соседней карте, та оставалась целёхонькой, лишь окутываясь багровым сиянием. Видимо, лорд Чейнз сотворил защиту и для карт тоже.
Приближения своей очереди я ждала с самыми мрачными чувствами. Мне достался туз пик, последний, и я знала, что немногие будут претендовать на право стрелять в него, а имена этих немногих я могла перечислить прямо сейчас. Кроме того, меня несколько тревожил взгляд тёмных глаз лорда Чейнза, который я периодически ловила на себе.
Возможно, то были лишь мои фантазии, порождённые словами мистера Форбидена, но почему-то в этом взгляде мне отчётливо виделось: «Веселись, девочка, пока можешь».
– Теперь туз пик! – наконец провозгласила Бланш, когда Джон Лестер, донельзя довольный собой, оказался победителем в стрельбе по бубнам, завоевав право танцевать со своей невестой.
Отец, перезарядив оружие, ожидаемо вручил револьвер Тому:
– Не промахнись, – подмигнул он, занимая очередь за моим женихом. – Шанс вальсировать с нашей милой Ребеккой выпадает нечасто.
Взводя курок, Том понимающе усмехнулся в ответ.
К моему удивлению, очередь заняли не только отец да мистер Хэтчер, но и многие другие. Впрочем, я не обманывалась – остальные претенденты не горели желанием вальсировать со мной, просто хотели получить возможность исправить предыдущие промахи.
Но, глядя на мистера Форбидена, снова оставшегося в стороне, наблюдавшего за состязанием так же равнодушно и скучающе, как и до того, я почему-то ощутила глупую обиду.
Отвернувшись, я уставилась в стену, наблюдая, как искажает её магическое марево барьера. В самом деле, с чего я решила, что «корсар» захочет стрелять в этот злосчастный туз? Его слова ровным счётом ничего не значат. Да и, возможно, под единственной дамой, с которой он хотел бы танцевать, подразумевалась совсем не я… а чужой невесте непозволительно желание вальсировать с человеком, в котором она подозревает кровавого убийцу, скрывающегося от Инквизиции.
Том действительно не промахнулся. Его выстрел – первый же – попал почти в самый центр, не пробив знак пик, зато снеся ему хвостик. Отец с мистером Хэтчером проявили поразительное косоглазие, попав в карту, но довольно близко к краю; впрочем, по их добродушным ухмылкам я понимала: оба просто не хотят лишать счастливого жениха возможности вальсировать с невестой, которую иначе было не заставить. Кто-то повторил их успех, кто-то оказался чуть точнее, но не более.
– Превосходно! – когда последний желающий, досадливо разведя руками, вернул револьвер отцу, Бланш счастливо захлопала в ладоши. – Стало быть, победитель…
– Полагаю, рано объявлять победителя, пока счастья не попытал последний претендент.
Слова, которых я ждала – к своему смущению и стыду, – заставили Бланш осечься.
Под взглядами присутствующих, разом притихших, мистер Форбиден неторопливо прошёл через весь зал. Шагнул сквозь барьер, расступившийся перед ним, точно водная завеса: он не пропускал пули, но не людей.
Я сама не понимала, почему по мере приближения «корсара» моё сердце всё сильнее сбивается с ритма.
– Позволите, мистер Лочестер? – осведомился мистер Форбиден, протягивая руку моему отцу.
Тот, помедлив, вложил в неё револьвер, и хозяин Хепберн-парка откинул барабан скупым жестом опытного стрелка. Вытащив пустые гильзы, зачем-то взял ещё два патрона вдобавок к тем, что должны были остаться. Перезарядив оружие, окинул взглядом карты, так и висевшие в воздухе: все – изрешечённые, и все – с целыми, в лучшем случае лишь слегка задетыми символами мастей.
– Милорд, – негромко проговорил мистер Форбиден, – защита уже снята со всех карт, если я не ошибаюсь?
Вокруг зашушукались, но отец Тома молча и бесстрастно кивнул.
Прищурив один глаз, мистер Форбиден взвёл курок.
Всё произошло быстро. Никто не успел опомниться или возразить. Его движения были так стремительны, уверенны и размеренны, что под выстрелы и щелчки взводимого курка, звучавшие в своём собственном чётком ритме, можно было танцевать. И, когда мистер Форбиден опустил револьвер, никто бы теперь не смог ответить, какой масти была любая из четырёх пробитых им карт – с них исчезли и красные, и чёрные знаки.
Все четыре были прострелены точно в центре.
Торжество, которое я испытала в этот момент, вряд ли могло бы напугать кого-то больше, чем меня саму.
Под звон воцарившейся в зале тишины, особенно оглушительной после недавних выстрелов, мистер Форбиден повернулся к ошеломлённому отцу. С лёгким поклоном вернув револьвер хозяину, взглянул на Тома: тот стоял рядом, наблюдая за его действиями почти заворожённо.
– Видимо, вам всё же придётся уступить мне вашу невесту, – небрежно заметил хозяин Хепберн-парка. – Не возражаете, лорд Томас?
Первой, конечно, опомнилась Бланш. Восторженно подпрыгнув на месте, она звонко зааплодировала.
– Браво! – воскликнула сестра; глаза её так и светились тёплыми чувствами, и трудно было поверить, что лишь пару дней назад она отзывалась о мистере Форбидене с недовольством и страхом. – У нас есть абсолютный чемпион!
К бурным аплодисментам, огласившим зал, хозяин Хепберн-парка остался восхитительно равнодушен. Он неотрывно смотрел на Тома, ожидая ответа.
– Что вы, мистер Форбиден, – сдержанно проговорил мой жених. – Позвольте выразить моё восхищение. Вы честно заработали этот танец… единственный.
В ответе сквозил весьма недвусмысленный намёк, но «корсар» только улыбнулся. Более не обращая на Тома никакого внимания, подошёл ко мне и, поклонившись, молча подал руку.
Приняв её, я проследовала за ним к центру зала.
– А я уже думала, вы так и останетесь в стороне, – как можно равнодушнее заметила я, ступая по блестящему паркету.
– О, нет, мисс Лочестер. Разве мог я позволить кому-то отобрать у меня единственный вальс, что вы будете танцевать?
Барьер дрогнул и исчез. Гильзы на полу, подчиняясь мановению руки лорда Чейнза, взмыли в воздух и собрались в урну, уже приготовленную лакеем. Я снова заметила пристальный взгляд потенциального свёкра, устремлённый в мою сторону, но на сей раз трудно было понять, на кого он смотрит – на меня или на моего партнёра.
Следом я заметила поджатые губы матери, озадаченное лицо отца и хмурое – Тома, и предпочла отвернуться.
– Приятно будет знать, что я танцую с тем, кто не любит танцы в той же мере, – заметила я. – Неудобно чувствовать, что не разделяешь чужое удовольствие.
Заложив одну руку за спину, другой мистер Форбиден коснулся моей талии.
– Кто знает, мисс Лочестер. Вдруг и мы с вами наконец поймём, что находят в этом бестолковом занятии все вокруг?
Его разноцветные глаза были ближе, чем когда-либо, его пальцы придерживали меня едва-едва, но при этом – удивительно цепко. И почему-то мне казалось, что это, а вовсе не сквозняк, является причиной моей внезапной дрожи.
Скрипки деликатно и нежно вывели первые аккорды. На шесть восьмых, складывая вальсовый ритм.
Мой партнёр повёл меня вперёд.
Первые фигуры были чинными и неторопливыми. Мы делали шаги и повороты, даже не соприкасаясь руками.
– Жаль, что нас прервали на кладбище, – произнёс мистер Форбиден. Скрипки приглушали его голос для всех, кроме меня. – Полагаю, поговорить с вами о Шекспире было бы весьма любопытно.
– Не думаю, что вы услышали бы из моих уст нечто новое для вас.
– Порой приятно услышать из чужих уст нечто хорошо тебе известное. Особенно если это нечто, близкое тебе самому. Вносит некое разнообразие в привычное одиночество.
– Ощущаете себя одиноким?
– Только не вздумайте меня жалеть, мисс Лочестер. Моё одиночество – верный и приятный товарищ, с которым я давно уже решил связать свою жизнь, о чём ничуть не жалею. Однако иногда приятно побыть и в другой компании.
Сердце как-то неприятно кольнуло.
– Так вы презираете всех женщин?
– Не всех. И ни одной из них не пожелаю пару вроде меня.
Удивительно, но эти недобрые слова заставили исчезнуть призрак подступившей было тоскливой обиды.
Голоса скрипок сливались в трепетную мелодию, мажорную, светлую в своей пронзительности. Мы вскинули руки, делая круг, подняв ладони, но ещё не соединяя их, лишь приблизив друг к другу. Я не чувствовала ни малейшего неудобства – наверное, потому что впервые в жизни думала в танце не о ногах и не о правильности или плавности движений, а только о том, кто легко и уверенно вёл меня по залу, не отрывая взгляда от моего лица.
Я отвечала ему тем же.
– Где вы научились так стрелять, мистер Форбиден?
– Долгая история.
– И страшная, полагаю.
Наши пальцы наконец соединились. Мы сошлись и разошлись, снова и снова, выполняя фигуры следующих четырёх тактов. Меня закружили под рукой, и отдельные огоньки далёких свечей слились в единое сияющее марево; потом, не разнимая ладоней, мы сделали по шагу в разные стороны, развернувшись прочь друг от друга, – лишь для того, чтобы в новом такте сблизиться опять.
Я знала, что где-то рядом танцуют другие пары, знала, что вокруг стоят, глядя на нас, другие гости, но в этот миг не слышала и не замечала больше никого.
– Вас привлекают страшные истории, мисс Лочестер. И страшные люди, – проговорил мистер Форбиден, снова кружа меня под рукой, пока я шла вперёд вальсовым шагом, а мыски моих туфель выплетали по паркету изящные вензеля. – Я понимаю, чем они влекут девочек вроде вас, но, поверьте, эта тропинка опасна.
– А вы страшный человек, мистер Форбиден?
– Со стороны обычно виднее, а мне такого не говорили.
– Ибо те, кто мог бы сказать, смолкали навеки прежде, чем получали такую возможность?
Когда он привлёк меня к себе, чтобы мы наконец полетели по залу в обычном вальсовом повороте, на его губах расцвела широкая улыбка, а в разноцветном взгляде плескался смех.
– Ах, Ребекка. Ребекка, Ребекка. – Хозяин Хепберн-парка неотрывно смотрел в мои глаза, кружа меня так стремительно и легко, что я почти не ощущала паркета под ногами. Я не понимала, что больше туманит мне голову: пьяняще быстрые повороты или прикосновение его пальцев, державших меня уже крепко, почти собственнически. – Да, я страшный человек. Тем более страшный, что вижу дорожку, по которой вы хотите идти сейчас, и не имею ни малейшего желания вас останавливать. Пока вы не зайдёте по ней слишком далеко, по крайней мере. – Он помолчал, точно слушая крещендо скрипок, плавно подводящих музыку к кульминации перед самым завершением. – Но будем считать, этот мир задолжал мне достаточно, чтобы я тоже имел право на маленькие капризы.
Финальные такты и последняя фигура не позволили мне вдаваться в расспросы. Я положила обе руки ему на плечи, обе его ладони сжали мою талию, и он легко, как пушинку, приподнял меня, чуть оторвав от земли, закружив над паркетом. На один томительный миг наши лица оказались недозволенно близко, – и, когда мистер Форбиден опустил меня, позволив вновь коснуться ногами пола, я осознала: впервые за все сегодняшние танцы у меня сбилось дыхание, и вовсе не от усталости.
Те мгновения, что в зале затихало тремоло последнего аккорда, мы смотрели друг на друга. Не спеша отступать, не спеша отпустить.
Когда звуки музыки сменили аплодисменты – всё же расступились, дабы обменяться последними любезностями. Поклоном от него, реверансом от меня.
Что ж, хозяин Хепберн-парка оказался прав. Снова.
Мне действительно впервые в жизни искренне понравилось танцевать.
Я вновь приняла его руку, дабы позволить отвести себя к родителям и Тому. И если матушка казалась странно удивлённой, а отец – странно горделивым, то лицо моего жениха окрашивала не менее странная задумчивость.
– Мисс Лочестер, я понимаю, что моя просьба абсолютно неприлична, однако мне всё же хотелось бы продолжить нашу беседу о пьесах старины Уильяма, – вдруг проговорил мистер Форбиден. Тихо и быстро, явно стараясь успеть высказать желаемое до того, как мы достигнем цели. – Однако в этой блестящей компании вам придётся следить за каждым словом, а мне хотелось бы снова посмотреть на вас в естественной обстановке. Посему предлагаю встретиться на нейтральной территории.
– Где же? – спросила я прежде, чем до меня дошёл весь смысл его слов.
– В поле. Отправляйтесь завтра на конную прогулку по дороге к Хепберн-парку. Я буду ждать вас на ближайшем к нему перекрёстке, в два часа пополудни, и считайте, что на этом ваш долг мне будет окончательно и бесповоротно уплачен. – Его распоряжения были стремительными, сухими и почти безразличными. – Впрочем, если вы наконец надумаете стать благоразумной и благовоспитанной девушкой и откажетесь от моего предложения, я пойму и уважу ваше решение. В конце концов, для благоразумной и благовоспитанной девушки отказ в данном случае – единственно верный ответ.
На раздумье мне остались всего несколько шагов, отделявшие нас от родителей, Тома и Бланш, которую Джон уже подвёл к ним.
Время, за которое мы делали эти несколько шагов, показалось мне безумно долгим и одновременно безумно коротким.
Это действительно была абсолютно неприличная просьба. Родители никогда не дали бы согласия на уединённую прогулку с посторонним мужчиной, особенно когда меня уже объявили чужой невестой… но сбежать на эту прогулку тайно было бы почти грехом. С точки зрения матушки – почти преступлением. И зачем это хозяину Хепберн-парка? Неужели действительно так интересно поговорить со мной о Шекспире?
Если я соглашусь и кто-нибудь прознает об этом… Или, хуже того, никто и никогда не прознает, ибо эта прогулка станет для меня последней.
Однако слабые доводы разума, твердившего мне, что это безумие, уже заглушил знакомый азарт, замешанный на интересе к загадке под названием «мистер Форбиден», бунте против опостылевших мне правил и немножко – предвкушении при мысли, что нас ждёт почти что тайное свидание, которые в книжках всегда казались мне ужасно романтичными.
За последнюю причину мне было стыдно, ибо она являлась донельзя девичьей и глупой, – но уж какая есть.
– Я буду там, – молвила я, прежде чем сделать последний шаг.
Я сказала это, почти не размыкая губ.
Однако, судя по улыбке, с которой мой партнёр наконец подвёл меня к моему жениху, мистер Форбиден меня услышал.
– Возвращаю вашу суженую, милорд Томас, – проговорил он, с поклоном отпустив мою руку.
Тот сдержанно кивнул.
– Тебе понравилось, Бекки! – торжествующе воскликнула Бланш. – Я вижу, я знала!
– А ведь вечно говорит, что не хочет и не умеет вальсировать, – проговорил отец, глядя на меня с гордостью и умилением. – Это было прекрасно, Ребекка.
– Верно, – протянула матушка, смерив моего партнёра взглядом, в сравнении со всеми предыдущими заметно потеплевшим. Я подозревала, что не последнюю роль в этом внезапном повышении температуры сыграли мамины подруги, стоявшие поодаль и созерцавшие меня с некоторым удивлением: признанный гадкий утёнок внезапно продемонстрировал лебединые крылья.
Будем считать, ещё один повод потешить матушкину гордость немного скрасит то, что я собираюсь сделать завтра.
– А вы весьма разносторонне одарены, как я погляжу, мистер Форбиден, – бесстрастно проговорил лорд Чейнз, подступая к нам прежде, чем хозяин Хепберн-парка успел удалиться. – Ваше имя Гэбриэл, я правильно помню?
Тот кивнул в ответ – и пусть лицо «корсара» не изменилось, но в движении мне почудилась некая насторожённость.
– Я не сразу сообразил, когда нас представляли друг другу, но… кажется, я уже слышал об одном Гэбриэле Форбидене. – Лорд Чейнз смотрел на него в упор. Прямым, тяжёлым взглядом. – Читал в газетах. С ним была связана одна тёмная история.
Я посмотрела на хозяина Хепберн-парка с изумлением – как и все вокруг, – но тот лишь рассмеялся.
– Полагаю, я знаю, о ком вы говорите, – ответил он небрежно. – Меня часто принимают за того человека, однако он не имеет со мной ничего общего.
– Тёзка и однофамилец, значит? – лорд Чейнз не улыбнулся в ответ. – Что ж, и правда. Вряд ли того Гэбриэла Форбидена заинтересовало бы подобное тихое местечко.
– Судя по тому, что о нём писали, точно нет. – Мистер Форбиден слегка поклонился, даже не взглянув на меня. – Разрешите?
Пока он удалялся прочь из зала, наше семейство дружно провожало его взглядами.
– Что за тёмная история, милорд? – осторожно промурлыкала матушка затем, заинтересованно посмотрев на будущего свата.
– О, ничего особо интересного на самом деле. Это было давно, лет семь назад, в Ландэне. Тот человек обвинялся в неприятных вещах… впрочем, суд его оправдал. Да и вряд ли он действительно может иметь какое-либо отношение к контрабандисту, купившему поместье в глуши. – Казалось, лорд Чейнз рассуждает вслух. – Пустое. Не стоит портить ненужными грязными подробностями праздник нашей очаровательной имениннице. – Под его взглядом Бланш поёжилась. – И не будем больше об этом.
Однако я думала над его словами даже тогда, когда Том повёл меня туда, где на накрытых столах ждали пироги с рыбой и устрицами, белый суп с миндалём, говядина с карри, бараньи отбивные и другие блюда, наполнявшие зал аппетитными ароматами мяса и пряностей. Особенно когда, сев за стол, я нашла взглядом мистера Форбидена, непринуждённо беседовавшего о чём-то с соседями по месту.
Кто же ты, «корсар»? Чего хочешь от меня? И почему рядом с тобой я чувствую то, чего никогда не ощущала прежде?..
Качнув головой, я опустила взгляд в свою тарелку, тщетно стараясь вникнуть в трескотню Эмили и Бланш, хихикавших о чём-то рядом со мной.
Ох, надеюсь, я не зря решилась на это завтрашнее безумство.
Впрочем, если на нашей прогулке мой спутник вдруг возжелает не только разговоров о Шекспире, ему придётся учесть, что я не просто так назвала своего коня Ветром.