ГЛАВА ВТОРАЯ
Наутро, как только сморк разлепил глазки, то сразу же заспешил в дорогу. И как только лугры ни уговаривали его остаться, он всё равно был непреклонен и настойчиво заявил, что ещё хочет жить, а стало быть, надо идти на север. На это пожилые лугры озадаченно почесали затылки и констатировали:
– Да-а. Эко его загнуло.
Потом ему собрали провианту в котомку, а именно, бутылку желудёвого морса, каравай ещё тёплого ромашкового хлеба, десяток сваренных в крутую яиц крылобоков, да пучка два зелёного лукропа. В общем, проводили как полагается.
Сморк долго раскланивался в пояс, потом ещё долго махал рукой, постоянно оборачиваясь. Когда же он скрылся в лесной чаще, жизнь в деревне вновь пошла своим чередом, будто сморка совсем и не было. Лугры разбрелись по своим делам-заботам. Кто ушёл на охоту, кто – в поле. Мирек же с отцом совершали таинство огня и металла.
Неказистый домик, который все называли кузницей, в действительности же был великим храмом труда. Здесь силой мускулов приводились в движение тяжёлые кузнечные меха, а они раздували жар в печи, в котором лугры переплавляли руду, что выгрызали мотыгами из недр земли где-то на краю мира трудовые руки сморков. Здесь поднимался громадный молот, высекая искры. Здесь лугры закаляли металл, а труд закалял лугров.
– Отец, готово, – сказал Мирек.
Он достал щипцами раскалённую заготовку из печи и положил её на наковальню.
– Вот и хорошо, – произнёс Дорофей и надел перчатки.
Металлический обруч стягивал его длинные волосы, а грубый кожаный фартук покрывал измазанный сажей торс. Кузнец расправил могучие плечи, взял молот, размахнулся и ударил по заготовке так, что в стороны полетели искры. Мирек же старался удержать щипцы. По кузне разносился звон металла, тяжёлое дыхание кузнеца, шипение печи.
– А ты что всё один ходишь? – между ударами спросил Дорофей.
– А что мне? – Мирек смутился и пожал плечами.
– Олесу что, не видишь? – кузнец ударил по наковальне, – какая она красавица выросла.
– Она такая красавица, что даже и подойти неловко, – ответил Мирек.
– Смотри, уведут. Вот тогда будет неловко.
– Понимаю, но всё же не могу.
Кузнец был высок и силён, а лицо его, местами измазанное в копоти, освещали языки пламени – и он казался всемогущим богом огня. Он опустил молот и посмотрел на сына.
– Нет такого слова «не могу»! Лугр всё может. Должен всё мочь, – сказал кузнец и продолжил высекать искры.
Через некоторое время он вновь опустил молот.
– Я всё могу, – сказал он уже более спокойным тоном.
И тогда он уже был похож на ремесленника, хорошо знающего своё дело.
– Могу вот из куска железа сотворить инструмент. И он будет служить луграм и хруллям всю жизнь. Могу из грубого материала сделать изящную вещицу, которое будет украшать принцессу. Могу, наконец, на этой вот наковальне сделать меч, который будет достоин лучшего воина на свете. А ты – мой сын! И боишься к девчонке подойти!
– Но я же всего этого не могу, – оправдывался Мирек.
– Ничего, будешь, – сказал кузнец и ударил молотом по наковальне.
– Отец, – вскоре проговорил Мирек, – я всё думаю о словах этого сморка.
– А что о них думать? – не понял Дорофей.
– Что если он прав?
– Выкинь из головы! Он повредился умом от нападения клыкозубов. А может и до этого был не в себе.
– Он сказал, что бежит от колдовства.
– Мало ли что он там наболтал! – отмахнулся кузнец.– В конце концов, нельзя же верить каждому проходимцу!
Но Мирека его слова не успокоили, и Дорофей заметил это. Он на минуту призадумался, а потом сказал:
– Решено! Сейчас доделаем подковы и начнём делать меч.
– Зачем? – удивился Мирек.
– Если у тебя будет меч, – сказал Дорофей, – тогда ты всегда сможешь защитить себя. Ни один колдун не сможет противостоять острию клинка!
Мирек подумал о том, что меч будет лежать без дела, потому что им дров не наколоть и землю не вспахать.
– Я ведь всё равно не умею им владеть, – сказал он.
– Научишься.
– Но я не хочу учиться воевать.
– Надо уметь защищать себя и своих близких. А воевать никто не хочет, – сказал кузнец.
– Если никто не хочет, тогда почему воюют? – удивился молодой лугр.
– Наверно, потому что кому-то всегда чего-то не хватает, – предположил Дорофей.
– И чего же?
Кузнец задумался, а потом сказал:
– Наверно, еды и тепла.
– Тогда почему бы вместо меча не выковать топор? – спросил Мирек.– И тогда дров и тепла хватит на всех. Или сделать плуг и вспахать землю, чтобы всем хватило еды.
Когда подковы были готовы, Мирек опустил щипцы в деревянную бочку. Вода зашипела, и кузницу наполнил густой пар. Молодой лугр снял перчатки и фартук.
– Я схожу на реку, искупаюсь, – сказал он.
– Сходи, остынь, – отозвался Дорофей.– Да не задерживайся. Нам ещё до вечера нужно выковать клинок.
Мирек вышел на свежий воздух, прищурился от солнца и улыбнулся.
По свежескошенной траве ступали краснолапые гуси, гордо поглядывая по сторонам. Между ними кудахтали расторопные крылобоки. В траве стрекотали кузнечики, жужжали пчёлы и слепни. Вдалеке паслась кобыла.
Возле колодца он увидел Олесу. Когда он подошёл, она взглянула на него так, как могут смотреть только прекрасные лугрянки. И ему стало радостно на душе от её взгляда и от её улыбки. В её зелёных глазах сиял дух священного леса. А волосы, словно древесная река, спускались волнами – и заплетались в косу, словно корни.
– Здравствуй, Мирек, – сказала она.
– Здравствуй, – ответил он.
Олеса жила в доме по соседству, и сколько Мирек себя помнил, она всегда была рядом. Каждый день он слышал её нежный голос и не мог наслушаться. Каждый день он заглядывал в её глаза и не мог насмотреться. И чем больше он заглядывал в глубину её глаз, тем сильнее в его груди разливалось счастье.
Олеса опустила ведро в колодец. Оно, ударяясь о каменную кладку, глухо пропело, и предстало перед глазами наполненное до краёв искрящейся на солнце водой.
– Может, попить хочешь? – спросила лугрянка.
Она зачерпнула воду ковшиком и подала его Миреку. Он взял его, поднёс к губам – и на лице заиграли солнечные зайчики. Вода потекла по щекам и шее. Лугр утолил жажду, выдохнул, вытерся и проговорил:
– Аж, зубы ломит.
Он отдал Олесе ковшик и улыбнулся.
– Спасибо, – сказал он и поспешил к реке.
– Привет, Мирек! – крикнул ему лугр из соседнего двора, что на грядке протирал васильковым соком капустные кочаны, чтобы те росли крепкими и пышными.
– И вам день добрый дядя Иштван, – ответил Мирек.
– Что, отец мастерит? – спросил тот таким тоном, по которому было понятно, что ответ он знает, а спрашивает так, для порядка.
– Мастерит, – ответил молодой лугр.
– Ну, и молодец!
Мирек прошёл по лугу, касаясь ладонями высокой травы, будто бы гладил поле. Он уже предвкушал, как в этот жаркий и приятный день искупается в реке. На душе у него разливалось счастье, потому что самая красивая и заботливая лугрянка на всём белом свете живёт по соседству именно с ним.
«Либо это везение, либо я уж очень любим лесом! Что, в общем-то, одно и то же!» – думал он.
Мирек шёл по лесной тропинке и глядел под ноги, чтобы не раздавить слизней, которые беззаботно выползали из-под лопухов. А потом он вышел на поросший травой берег реки.
Речушка была не глубока, а течение её было медленно. Так что водную гладь рассекали водомерки, а у илистого дна были видны пузатые окуни, серебристые краснопёрки и многочисленные стаи мальков. Иногда можно было заметить, как в воду занырнёт юркая выдра. Или проплывёт, извиваясь, жёлтоухий уж. Да мало ли кого можно было увидеть в лесной реке!
Мирек уселся на большой камень, достал деревянную трубочку с проделанными в ней отверстиями, поднёс её к губам – и родилась мелодия, на удивление красивая и нежная. Мирек знал, что это поёт душа предка, которая живёт в дереве, из которой была вырезана дудочка. Каждый день он приходил сюда, садился на камень, и мелодия разливалась по берегам речушки. И тогда, казалось, будто река и лес преображались. Речка текла быстрее и радостней, а лес протягивал к Миреку свои ветви.
– Добрый день, – вдруг раздался холодный голос.
Мелодия оборвалась. Мирек оглянулся и увидел на тропинке шмельфа. Серое одеяние полностью скрывало его фигуру. Капюшон, покрывающий голову, позволял увидеть только худое лицо, серое словно камень, и красные, налитые кровью, глаза. По спине Мирека пробежал холодок. Он много слышал рассказов о шмельфах, но ему ещё никогда не приходилось видеть их. Шмельфы вообще редко захаживали в земли лугров. Тем более с такими серыми лицами и красными глазами.
– И вам день добрый, – поздоровался Мирек, стараясь отбросить дурные мысли.
– Неподалёку деревня? – спросил серый незнакомец.
– Недалеко, – ответил Мирек.
– Большая?
Лугр пожал плечами.
– Обычная. А что?
– Очень хорошо.
Серый шмельф достал флягу из тряпичного мешочка, что висел на поясе. Чёрная кожа обтягивала её тонкими лентами, создавая причудливый узор.
– Жарко, – сказал он.– Не хотите глотнуть?
Мирек пить не хотел, тем более из чужой фляги.
– Вообще-то нет, – ответил он.
– Ладно, значит деревня там?
– Там.
Серый шмельф улыбнулся недоброй улыбкой и пошёл по тропинке. А Мирек, сбитый с толку, смотрел ему вслед, пока тот не скрылся из виду.
А потом молодой лугр встал, снял грубую рубаху, развязал верёвку на поясе и скинул штаны. И, распугав мальков, нырнул в реку. Холодная вода окутала его – и усталость от работы, и мысли о незнакомце вмиг покинули его. Он проплыл несколько метров под водой и вынырнул. Потом он вылез на берег и подставил голое тело под тёплые лучи солнца. Деревья склоняли над ним ветви, шумели листвой, словно приветствовали его, а в синем небе неспешно плыли белоснежные облака. Мысли Мирека устремились за ними, он замечтался и уснул.
Проснулся он, когда ветви уже отбрасывали на лицо тень. Дуб раскачивал ветвями и шумел листвой так, словно хотел разбудить его или сообщить о какой-то опасности. Но Мирек не придал этому значения. Он оделся и поспешил домой.
Дорофей сидел на скамеечке возле кузницы.
– Извини, отец, я опоздал, – сказал Мирек, когда вошёл во двор.– Пойдём работать?
Он взял со скамейки фартук.
– Зачем? – произнёс кузнец, глядя перед собой, словно в пустоту.
– Что, значит, «зачем»? – удивился Мирек.
– Не вижу в этом смысла, – проговорил кузнец.
– Мы же меч хотели делать.
– К чему всё это?
– Ты же сам говорил, что нужно уметь защищаться.
– Мечи, подковы. А зачем?
– Да что ты заладил, зачем да зачем?! – рассердился Мирек и взглянул на отца.
Фартук из его рук выпал. Только сейчас он заметил, что глаза отца были безразличны и пусты, словно в них и не было жизни.
– Ну, починим соху, будем землю пахать, – проговорил кузнец, – а лошади будут с новыми подковами. Потом ещё что-нибудь сломается. Опять починим. К чему всё это? Возимся, как мыши.
– Да какие мыши?! О чём ты говоришь? – испуганно проговорил Мирек.
– Я уже столько прожил и ни насколько не сдвинулся. Как родился в этой деревни, так и живу здесь, – проговорил кузнец.
– И хорошо, – вставил Мирек.
– Как взял в детстве молот, так до сих пор им и стучу.
– А что в этом плохого? Ты делаешь полезные и красивые вещи, тебя уважают во всей округе. Ты же сам говорил!
– А что дальше? – спросил кузнец.
– А ничего! Мы же уже живём!
– Вот и я говорю, возимся, как мыши, – отрешённо повторил Дорофей.
– Да сдались тебе эти мыши! – проговорил Мирек в недоумении.
Он оставил отца и пошёл в избу, надеясь, что мать объяснит, что произошло.
– Мама, с отцом что-то стряслось, – взволновано сказал Мирек.
– Ну и что? – отрешённо произнесла мать.
И холод ужаса окатил Мирека с головы до ног. Глаза матери были так же пусты и были словно неживые.
– Рано или поздно всему придёт конец. Так зачем же вообще что-то делать? – как бы сама себе проговорила мать.
Мирек выскочил на улицу и побежал так, словно в доме был пожар. Он хотел кричать и звать на помощь, но в округе царили тишина и безразличие. Деревня была околдована.