Глава 5
Фима снова извлек из мешочка камни и разложил на столе в виде дуги. «Нельзя делать один цветок. Будет выглядеть тяжело, да и ничего особенного. Их должно быть семь, а может, даже и больше, если получится. От серебра лучше отказаться: холодно и колюче. Кость подойдет как нельзя лучше. Маленькие незабудки по ажурной спинке гребня будут чудно смотреться, да и материалы прекрасно дополнят друг друга. Голубая бирюза на белом. Что может быть нежнее! Мне кажется, Мэри – девушка с утонченным вкусом, она оценит».
– Фима! Четвертый раз зову к завтраку, а тебя, как и раньше, нету, – сетовала Фрейда на внука. – Утром не будила, ждала, когда сам проснешься. Щас отгадаю: до зари не спал? Бабушка на тебя не ругается. Бабушка все понимает и хочет, шобы ты до своей невесты ехал красивый и здоровый. Иди уже за стол!
– Минуточку!
– Можно подумать, у нас на стене висят часы, шобы мине знать эту минуточку! Это снова надолго? Посмотри, какую рассыпчатую кашу я сегодня сварила и маслицем сдобрила. Тебе молока теплого или из погреба?
– Из погреба! Мама дома?
– На базар пошла за куриным жиром. Хочет к празднику гефильте гезеле [11] сделать. Представляю, какие там сегодня цены! Эти продавцы-крохоборы своего не упустят. Хоть бы деньги у нее не украли. Говорят, цыган много понаехало. Вот народ, нигде им не живется, нигде им пристанища нет! Хотя что про цыган говорить, нас тоже не сильно где любят. На прошлой неделе такой гвалт на рынке стоял. Говорят, снова крестьяне с евреями дрались.
– И кто победил в драке?
– Ненависть, деточка. К сожалению, она всегда одерживает верх в таких случаях. Хоть бы ты уже пожил в спокойное время.
За завтраком Фима сидел задумчивый, ел торопливо, не чувствуя ни запаха пищи, ни ее вкуса. Опустошив тарелку каши, он спешно встал из-за стола, вместо «спасибо» мотнул головой и ушел.
– Вот и как с ним жена будет жить? Он же ничего не слышит, что ему говорят! Все думает и думает о своем. А зачем я сама себе ставлю такой вопрос, если наперед ответ знаю? Можно подумать, кому-то такой муж не нужен! Слова грубого против не скажет, со всем соглашается, лишь бы его с мысли не сбивали. Конечно, Мэри будет с ним счастлива, а значит, и я.
Фима повертел в руках первый камень. После внимательного осмотра на предмет мелких включений и бороздок, которые доставляют немало хлопот мастерам, он сделал пару легких срезов для определения направления минерального слоя. Лишь после всех необходимых процедур с помощью тонкого мелка камень был разделен на пять частей по количеству будущих лепестков. Грубую работу Фима выполнил штихелями, то и дело меняя их в зависимости от выполнения задачи. Плоский уступал место боковому, боковой – клиновидному, и так до того момента, пока не понадобились надфили. Постепенно сформировался цветочный венчик, и с этого момента началась основная работа. Медленно, от периферии к центру убиралось лишнее. Лепестки пока еще толстые, без изящных изгибов, но это всего лишь дело времени.
Полукруглым напильничком Фима сформировал необходимой ширины отгибы и слегка зауженные края листочков. Чтобы придать камню максимальную схожесть с незабудкой, он немного «приподнимал» кончики некоторых лепестков или же приспускал всего лишь один край, от чего цветок становился естественным, оживал.
К своим годам мастер накопил немалый опыт и прекрасно знал, что не бывает идеально правильных форм. Иногда камень начинал сопротивляться и самовольно изменять форму будущего цветка. В таких случаях Фима приостанавливал работу и давал отдых уставшим глазам. Во время паузы он делал новый набросок и чаще всего соглашался с природой. Слой за слоем снимались излишки, обнажая легкие прожилки цветоложа и стебелек, на котором будет крепиться в гребне готовый цветок. С костью больших проблем не было. Материал благодарный, податливый. Еще до начала работы с бирюзой Фима почти три часа вываривал заготовку в растворе кальцинированной соды до полного обезжиривания, потом тщательно промыл и, чтобы придать ей белизну, закопал на сутки в гашеную известь, которая всегда имелась в доме на случай подбелки печи. Сушка материала требовала несколько дней, поэтому Фима совершенно спокойно занялся цветами. С рисунком на гребне не пришлось долго мучиться. Было решено украсить спинку ажурной резьбой из тонких веточек и травы, среди которой он и разбросает маленькие незабудки.
Несколько часов Фима выпиливал лобзиком одиннадцать зубьев. Два крайних и средний он решил оставить пошире, чтобы по ним спустить извилистые веточки со спинки гребня. Когда все было готово, он просверлил дырочки в местах вырезки и аккуратно с помощью втиральника начал выбирать материал, оставляя на поверхности кости лишь задуманный выпуклый узор. Все получилось наилучшим образом. Когда гребень был готов, Фима отполировал его волосяной щеткой с меловым раствором, а напоследок прошелся пару раз хлопчатобумажной тряпкой. Цветы так органично вписались в ажурный рисунок, что восхищениям родственников не было предела.
– Сынок, до чего же ты у нас рукастый! – восхищалась Белла, рассматривая подарок. – Мэри в нем будет такой красавицей!
– Вот это и страшно, – вставила свое веское слово Фрейда. – Она будет красавица, а Фима волнуйся себе всю жизнь!
– Мама, она будет его любить, вот увидите!
– Конечно, как можно такое не любить! Оно же сидит все дни, режет и выпиливает красоту, за которую платят хорошие деньги. Ты бы, Белла, не любила такого мужа?
– Если бы Хацкель умел делать, как Фима, я бы его уважала еще больше.
– Нет, вы посмотрите на эту женщину! Хацкель, ты столько лет прожил с женой и только сейчас узнал, что тебе недодали!
– Вы о чем, мама?
– Я, сыночка, за любов сейчас говорила, но тебе оно было не надо.
– Мама, вы сами-то поняли, что хотели нам сказать? – спросил Хацкель.
– Мама поняла, и у нее от таких слов уже отказали сердце и поясница. Фима, уколи меня чем-нибудь острым в бок.
Фима послушно взял со стола треугольный надфиль и мягко ткнул бабушке в спину.
– Вот, даже ничего не почувствовала от расстройства! Подай мине твой чудный гребень. Бабушка сейчас посмотрит на красоту и сразу же успокоится. Надо же так изощряться! Прям как твои родители, когда хотят меня обидеть. А ты, Фимочка, не обращай внимание на папу с мамой и послушай, что я тебе скажу. Даденный Богом талант никак нельзя профукать, поэтому, когда поедем свататься, не спеши-таки говорить «да». Если она тебя не будет любить, настроенья твоя вся упадет и ты забудешь, как делать красивые вещи. Это что у тебя за штуковина лежит?
– Давчик.
– Так и подумала. А для чего он нужен?
– Зажимать что-нибудь, когда нужно отпилить или сточить.
– Так вот, деточка, и я про то. Если любви не будет, зажмет тебя Мэри, как этот давчик, и будет всю жизнь пилить, пилить. Фим, может, не поедем на нее смотреть? А вдруг она поганая какая?
– Мама, вы шо такое говорите! – возмутилась Белла. – Для вас уже мое зрение ничего не значит?! Я сама вот этими глазами видела, какая она хорошая девушка. Нашему сыну очень повезло с невестой.
– Вот! Это я и хотела услышать перед сном. Теперь мине стало лучше, и можно спокойно уйти на покой. Давай я тебя поцелую, золотко мое необработанное. Запомни, никто о тебе не позаботится лучше, чем твоя родная бабушка или мама, на худой конец! Им же все равно, на ком ты будешь жениться! Скорее бы уже к этим Блюменфельдам съездить и самой все рассмотреть, – сказала напоследок Фрейда и ушла спать.