Глава 2
Как и договаривались, через семь дней Хацкель пришел в лавку Винокурова. Он аккуратно разложил пять удилищ на прилавке и, хитро щурясь, отошел в сторонку, давая купцу возможность спокойно рассмотреть товар. Артемий Григорьевич спешно надел пенсне и склонился над рыболовными снастями.
– Ты смотри-кась, как он ловко узор закрутил! Вроде бы ножичком самую малость пошкрябал, а оттенок у дерева уже другой, и смотрится богаче. А в эту даже другие кусочки дерева умудрился вставить. И подогнал-то как ловко! Это уже инкрустацией называется. Мастак твой сын, скажу я, уважаемый папаша. Хороша работа! Будь по-твоему, наброшу по копеечке за каждую!
Пока Хацкель подсчитывал в уме прибыль, Винокуров унес товар в подсобку и вернулся оттуда с деньгами. Хацкель остался сделкой весьма доволен, впрочем, как и купец. Уже на следующий день он покрыл удилища лаком и выставил их на продажу на порядок дороже от закупочной цены.
Фимина слава не заставила себя долго ждать. Она, как рыбка, клюнула на красивую, мастерски выполненную удочку и тут же попалась. Благодаря таланту юного гения и его необыкновенной остроте зрения к тринадцати годам его уже знали за пределами местечка. Cам помещик Добровольский пожелал отгравировать у него столовое серебро. Ради такого случая Фима не пожалел фантазии и украсил овальное блюдо сценой охоты на кабана. К назначенному сроку Петр Евстафьевич лично приехал оценить работу. Он взял блюдо в руки и, подойдя к окну, принялся его скрупулезно рассматривать. В дубовом лесу собаки рвут подраненного зверя, свирепо, до последнего вздоха сражающегося за свою жизнь. Лохматая борзая, поддетая клыками, летит в сторону. Она изгибается от боли, из лапы льется кровь, но это лишь раззадоривает других псов. Только одна собака неизвестной породы наблюдает за сценой издалека, трусливо прижавшись к ноге хозяина.
– Не ожидал! Не ожидал увидеть нечто подобное! – похвалил помещик Фиму. – Уважил так уважил. Какой накал страстей! Прям настоящая жизнь! Сам много раз на кабана ходил, не одну собаку покалечил, стравливая с клыкастой зверюгой. А ты где все это мог видеть? В книжке или на охоте доводилось быть? Хотя, что я спрашиваю, жидам свинину есть нельзя. Так? Или вы уже другого закона придерживаетесь?
– Так, – робко ответил Фима. – Талмуд запрещает есть мясо животных с раздвоенными копытами.
– И правильно делает, что запрещает. Вы не ешьте, а мы уж решим, что с ним делать. Так сколько ты хотел за свою работу?
– Договаривались о пяти рублях.
– Всего-то! Вот тебе твои пять, и за старание рупь сверху накидываю.
Фима вежливо поблагодарил и забрал только причитающуюся ему сумму. Он знал, что благосклонность помещика Добровольского стоит намного дороже рубля, поэтому, несмотря на нужду в деньгах, отказался от вознаграждения.
– Ты смотри-кась, гордый какой! Уважаю. Ладно, будь по-твоему. Но если захочешь поехать учиться ювелирному делу, помогу с рекомендательным письмом. У меня в Киеве кое-какие связи имеются. На других бы не стал свое расположение расходовать, а на тебя не жалко. Талант налицо, а таким завсегда поддержка нужна. Искусству с наукой без меценатов нельзя. Нет им жизни без наших денежек, как ни крути.
Свой первый серьезный заработок Фима тут же вложил в книгу, три штихеля и напильники. Все это ему помогла выписать из Польши старшая сестра. Получив профессиональный инструмент, он заказал знакомому токарю деревянные рукоятки для печатей, а кузнецу круглые формочки. Штемпельное дело Фима поставил в городе на высокий уровень, чем начал вызывать зависть у старых граверов и нешуточную озабоченность у родственников.
– Фимка, хоть бы из-за твоего таланта нам дом не спалили, – сетовала мать. – Сегодня шла на рынок и нечаянно заглянула в окно гравера Пельмана. И шо ви себе думаете! Он сделал вид, как будто со мной не очень знаком, и отвернулся смотреть в другую сторону. Сынок, я волнуюсь. Может быть, ты будешь работать немножечко хуже других?
– Что такое говорит эта глупая женщина! – заступился за сына отец. – Не слушай мать и сразу же забудь ее слова. Фима, работай еще лучше и копи деньги. Ты обязательно уедешь из штетла [4] в большой город. Слава Господу, времена изменились, и евреям разрешили учиться. Вот увидишь, образование сделает тебя богатым.
– Хацкель, ты хочешь отдать сына в русскую казенную школу? Они же там обернут его в свою веру! Раньше через армию пытались отобрать нашего Бога, а теперь со стороны училищ заходят, – запричитала бабушка.
– Мама Фрейда, не тревожьте свое сердце. Уже несколько лет как император отменил закон о насильственном крещении евреев.
– Это хорошо. Теперь у меня есть надежда. Пускай он будет русским, но только с Моисеевым вероисповеданием.
На слова родственников Фима слегка улыбнулся и молча продолжил флахштихелем снимать излишки металла с поверхности будущей печати.
Как-то раз, вернувшись домой, он застал бабушку Фрейду за привычным ей занятием – распариванием потрескавшихся огрубевших пяток. С этой процедурой внук был знаком с детства, но на сей раз его удивили беспорядочно разбросанные новые напильники вокруг посудины.
– Фимка, до чего же хороший инструмент тебе прислали из Варшавы! – качая головой, восхищалась бабуля. – Сразу видно – заграничные вещи. Ручка удобная, прям под мою ладошку сделана. Вот этим, грубым, прошлась несколько раз… и порядок. Круглый с треугольным сильно хорошо подходят для порепанных пяток. Наждаком с мелкой полосочкой все начисто зашлифовала, и кожа сделалась как у малютки.
– Бабушка Фрейда, я очень рад за ваши порепанные пятки, но это же граверный инструмент!
– Бестолковое дитя, кто тебе сказал, шо мои ноги, на которых я толкусь для вас день и ночь по кухне, хуже и дешевле серебра? Фима, ты говоришь бабушке обидные слова! Не переживай, ничегошеньки не будет твоему инструменту. Он же железный, не гнется.
– Ах, делайте что хочите, лишь бы вам было приятно, – махнул рукой Фима, усаживаясь за начатый утром эскиз.
Он заострил карандашный грифель напильником и погрузился в раздумья.
– И правильно, шо молчишь. Никогда не надо перечить женщине. Или ты уже не здесь? Подойди, говорю, бабушка тебя поцелует, а ты ей жиром ноги смажешь и иди, иди себе дальше шкрябать все, шо зародится в твоей умной голове.
Фима нехотя отложил листок в сторону и послушно встал.
– И вот шо еще хотела тебе сказать. Мастерство и талант – нужные вещи для жизни, а бумагу об образовании получать надо. Ехай, Ефим, отсюдова в большой город учиться, тем более что сам Петр Евстафьевич за тебя обещал поручиться. Бабушка Фрейда не против. Бабушка тебе даже рубель для этого дела припасла. Как поедешь, отдам.
– Обязательно поеду, но только немного позже. Сейчас мне никак нельзя. Я должен Винокурову два охотничьих ружья отгравировать. Он обещал хорошие деньги заплатить, если я ему к осени заказ успею выполнить. Он дочь замуж отдает и решил будущего тестя подарком порадовать.
– Так он два дарить будет?
– Одно. Второе для продажи. С гравировкой стоит дороже. Как только у него его купят, он сразу же мне за работу заплатит.
– Вот жмот! Это у него-то нет денег! Фимка, дурак ты доверчивый! Тебя же будут использовать все кому не лень! Прям расстроил бабушку. Поцелуй еще раз и иди работать, а я за тебя сейчас молиться буду. Может быть, Господь смилостивится и даст моему внуку хоть капельку практичности. А еще надо попросить у него для тебя хорошую жену.
– Бабушка, я не хочу рано жениться.
Бабушка Фрейда оценивающе посмотрела на внука. Невысокого роста, худощавый, с длинными руками и тонкими чувственными пальцами, какие бывают разве что у музыкантов и аристократов. Острые плечи торчат под синей хлопковой рубахой в черный горошек. А широкие коротковатые штаны из домотканого сукна со шнурком на поясе еще больше подчеркивают нескладность фигуры и кривизну ног. И лишь густые волнистые волосы – настоящее украшение взрослеющего юноши, лоб и щеки которого усеяны красновато-синюшными прыщами.
– Фима, пока ты не красавец, но когда повзрослеешь и захочешь, может быть уже поздно. Хороших невест разбирают быстро, а плохая пускай на тебя не рассчитывает. У нас есть терпение, и мы подождем. Кто найдет добродетельную жену, цена ее выше жемчугов. Уверенно в ней будет сердце мужа ее, и… – сделала паузу Фрейда.
– …и он не останется без прибытка, – продолжил Фима.
– Умница, не зря столько лет учился в хедере. Деточка, все благословения в еврейских семьях приходят через жену. Ничего страшного, если мы заранее побеспокоим Бога помочь подыскать наш счастливый случай. Брачуются один раз и на всю жизнь, поэтому мы хотим быть уверены, только и всего. Ну хватит, заболтал меня. Иди, работай и ни о чем не думай. Я попрошу уважаемую Браху позаботиться о шидухе [5].
– Бабушка, но она же берет много денег за услуги.
– Фимочка, запомни: расходы на шидух – это самый кошерный способ избавиться от денег.