16
– Откройте, пожалуйста, дверь, – спокойно попросил Андрей.
Он стоял на лестничной клетке старой двухэтажки вместе с десятью ребятами, пошедшими за ним.
Парни в ту ночь разделились на три группы. Большая часть, человек 15—20, повалила за Беловым. Шесть парней отправились вслед за Олегом Данилиным.
– Зачем? – ответил старушечий шепот из-за двери.
– Хочу спирт купить.
Дверь, взвыв несмазанными петлями, приоткрылась. Изборожденное морщинами лицо с седыми всклоченными волосами показалось в дверном проеме.
– Давайте деньги, – устало крякнула старуха.
Дима Пакерман подставил ногу между косяком и дверью. Злобно улыбнувшись, сказал:
– Все, старушенция, – отторговала свое. Залетай, пацаны!
Глазам ввалившихся предстал убогий коридор. Обшарпанный, давно не беленый потолок с коричневыми пятнами из-за постоянного протекания от верхних соседей казался крышей тюрьмы. Со стен струпьями свисали клочки обоев. Смрадный запах нечистот и сгоревших семечек наполнял дом. Казалось, что с невыносимой вонью здесь поневоле давно сдружился каждый сантиметр квартиры.
– Где спирт? – спросил Спасский, но ответа на вопрос не последовало. – Все обыскать, раз хозяева молчат.
Ребята разбрелись по комнатам и с бешеным восторгом безнаказанности подняли дом верх дном.
Андрей прошел на кухню. Лицом к входу, вцепившись руками в волосы, сидел на табурете дед. Старуха спрятала свое лицо у него на плече, и по непрестанно вздрагивающему телу можно было определить, что она плачет. Дед поднял голову и увидел Андрея. Глаза старика покраснели и наполнились слезами.
– Простите нас, но так надо, – твердо сказал Спасский, но тут же отвернул голову, не в силах наблюдать страшную сцену.
– Так, по-вашему, надо?.. Изверги, нелюди вы! Будьте вы прокляты!.. А кто-нибудь из вас знает, какая у нас с дедом пенсия на двоих?! Знает, что на нашей шее сидит сын алкаш?! Жена его бросила, а дите нам оставила. И дите нам поднимать, ведь до него никому из вас нет дела! Будьте вы прокляты! – истошно завопила старуха и, как полоумная, заметалась по кухне.
– На чужом горе своего счастья не построишь, – сказал Спасский, развернулся и направился в комнату.
Спирт к этому времени уже нашли, вылили его в туалет, а теперь разбрасывали вещи, ломали стулья, матерясь и дико хохоча. Андрей не решался остановить подростков, сейчас это было уже бесполезно. И вдруг в дальнем углу комнаты что-то закопошилось. Спасский увидел маленького мальчика приблизительно четырех лет. Тот не плакал, не кричал, даже не закрывал лицо руками. Он молча наблюдал за погромом, сжавшись в комок, и что-то лепетал на детском наречии. У Андрея закололо в сердце, он не различал полуголого тельца, видел только огромные испуганные детские глаза, в которых мелькали страх и непонимание.
– Боже, что я натворил, – пробуравила мозг мысль.
Андрей подскочил к ребенку, опустился перед ним на колени, обнял и прикрыл его.
– Не смотри, мальчик, – шептал он в крохотное ушко, – ради всего святого не смотри. И прости меня, но так надо для всех. Да, чтобы ты и твои дети жили лучше… Я молю тебя об одном: все, что увидел сегодня – забудь, сотри из памяти.
Слезы самопроизвольно потекли по лицу Андрея и стали падать на спинку Кирюшки.