Глава 6
Скит неудержимо бежал вниз по крутой крыше к краю, стремясь попасть в точку, откуда он наверняка свалится на тротуар, о который можно раскроить череп, а не на матрасы. Он скакал по выпуклым оранжево-коричневым плиткам, напоминая при этом ребенка, который торопится по мощеной площадке к продавцу мороженого, а Дасти мрачно трусил за ним.
Тем, кто наблюдал за ними снизу, должно было показаться, что на крыше находятся два одинаково ненормальных человека, которые договорились вместе совершить самоубийство.
Уже преодолев полпути к краю крыши, Дасти нагнал Скита, вцепился в него, сворачивая с выбранной тем траектории, и уже вместе с ним стал спускаться по совсем другой диагонали. Несколько черепиц сдвинулось под ногами, и крошки известкового раствора с грохотом посыпались в водосточный желоб. Из-за этих перекатывавшихся под ногами мелких обломков передвигаться по крыше было еще труднее, чем ходить по отполированной мраморной плите, – а помимо крошек раствора удерживаться на крыше мешал ежесекундно усиливавшийся дождь, склизкий лишайник и энергичный Скит, который радостно сопротивлялся, размахивая руками, пихаясь локтями и непрерывно хихикая по-детски. Незримая партнерша Скита по танцу, Смерть, казалось, наделила его сверхъестественной грацией и чувством равновесия, но вскоре Дасти упал, увлек Скита вниз за собой, и они, переплетясь, прокатились последние десять футов, возможно, к матрасам, а возможно, и нет – Дасти потерял ориентировку, – а потом перевалились через медный желоб, который издал густой звук, подобно натянутой басовой струне.
Пролетая в воздухе, как свинцовое грузило, выпустив из своих объятий Скита, Дасти успел подумать о Марти, о запахе чистоты, исходившем от ее черных шелковистых волос, об озорном изгибе ее улыбки, ее честном взгляде.
Тридцать два фута – это небольшая высота, всего-навсего три этажа, но ее вполне достаточно для того, чтобы расколоть любую самую упрямую голову, чтобы сломать спинной хребет с такой же легкостью, с какой ребенок ломает хрустящую сладкую соломку… Поэтому, когда Дасти почувствовал спиной мягкое прикосновение заблаговременно постеленных матрасов и подскочил на них, то возблагодарил бога. А потом он понял, что во время падения, когда каждая промелькнувшая с быстротой молнии мысль могла стать для него последней, его сознание было заполнено образом Марти, а бог пришел ему на ум уже потом.
Соренсоны покупали первоклассные матрасы: после падения на них у Дасти даже не перехватило дыхание.
Скит тоже рухнул в подготовленную усилиями Мазервелла огромную подушку. Теперь он лежал в том же положении, как и приземлился, уткнувшись лицом в пеструю атласную обшивку, сложив руки на затылке, словно был настолько хрупок, что даже падение на многослойную подстилку из мягкого хлопкового ватина, каучуковой пены и пышного до воздушности пуха раздробило его кости как яичную скорлупу.
Верхний матрас быстро намокал, и Дасти встал на четвереньки, подполз к Скиту и перевернул его на спину.
На левой щеке у мальчишки была ссадина, а в ямочке на подбородке – небольшой порез. Обе царапины были получены, вероятно, пока он катился по черепицам крыши; заметного кровотечения не было.
– Где я? – негромко спросил Скит.
– Совсем не там, где рассчитывал очутиться.
В бронзовых глазах мальчишки стал заметен темный налет страдания, которого Дасти не видел в течение тех безумных минут, проведенных на крыше.
– Это небеса?
– Они покажутся тебе хуже ада, подонок! – заявил Мазервелл. Наклонившись над Скитом, он схватил его за свитер и вздернул на ноги. Если бы в этот момент в небе сверкнула ослепительная молния и раздался гулкий удар грома, то Мазервелл вполне сошел бы за Тора, скандинавского бога бури. – Прочь из моей бригады, не желаю больше тебя видеть, безнадежный наркоман!
– Полегче, полегче, – вмешался Дасти. Он поднялся на ноги и сошел с матраса.
Мазервелл, держа Скита примерно в футе над землей, уставился на Дасти.
– Босс, я говорю серьезно: или он уйдет, останется только как память, или же я не смогу больше работать с вами.
– Что ж, ладно. Но пока что поставь его на землю, Нед.
Однако Мазервелл, вместо того чтобы выпустить Скита, потряс его и, брызгая слюной, которой хватило бы для того, чтобы украсить рождественскую елку, крикнул ему в лицо:
– Почти весь наш заработок уйдет на то, чтобы купить новые матрасы, три новых дорогих матраса! Ты, кусок дерьма, хоть это можешь понять?!
Скит, обвисший в руках Мазервелла, даже не пытался сопротивляться. Он заявил:
– Я не просил тебя подкладывать матрасы.
– Я не собирался спасать тебя, говнюк.
– Ты всегда обзываешь меня, – обиженно сказал Скит. – Я ведь тебя никогда не обзываю.
– Ты – ходячий гнойник!
Мазервелл, как и все стрейт-эджеры, ограничивал себя во многом, но только не в проявлениях возмущения. Дасти восхищался теми усилиями, которые они прилагали, чтобы вести чистую жизнь в грязном мире, унаследованном ими, и он понимал их гнев, несмотря на то что порой уставал от него.
– Дружище, я люблю тебя, – сказал Скит Мазервеллу. – Я хотел бы, чтобы ты мог полюбить меня.
– Ты прыщ на заднице человечества, – прогремел Мазервелл, отбрасывая Скита в сторону, как мешок с мусором.
Скит чуть не врезался в проходившего мимо Фостера Ньютона. Когда парень шлепнулся на дорожку, Пустяк приостановился, поглядел на Дасти, сказал: «Увидимся утром, если не будет дождя», – переступил через Скита и направился к своему автомобилю, стоявшему у обочины. Он все так же с отсутствующим видом продолжал слушать через наушники какую-то радиопередачу, словно ему каждый день на работе приходилось видеть, как люди прыгают с крыш.
– Какой беспорядок, – сообщил Нед Мазервелл, хмуро глядя на промокшие матрасы.
– Я должен проследить за тем, чтобы он пришел в себя, – сказал Дасти Мазервеллу, помогая Скиту подняться на ноги.
– Я здесь все сделаю, – заверил его Мазервелл, – только убери с моих глаз эту чертову поганую мразную вонючку.
Пока они шли по омытой дождем огибавшей дом дорожке до улицы, Скит все сильнее опирался на Дасти. Недавняя лихорадочная энергия, порожденная то ли наркотиками, то ли перспективой успешного самоуничтожения, покинула его, и он был теперь разбитым от усталости и чуть не засыпал на ходу.
Когда они подошли к белому «Форду»-фургону Дасти, позади них возник охранник.
– Я должен буду подать рапорт обо всем этом.
– Да? И кому?
– Исполнительному правлению ассоциации домовладельцев. И копию – в компанию по управлению собственностью.
– Надеюсь, они не станут расстреливать мне коленные чашечки из дробовика, – предположил Дасти, подталкивая Скита к фургону.
– Нет, они никогда не следуют моим советам, – в тон ему откликнулся охранник, и Дасти был вынужден пересмотреть свою оценку этого человека.
Скит вдруг вышел из ступора и предупредил:
– Дасти, они захотят вынуть из тебя душу. Я знаю этих ублюдков.
Охранник сказал из-под водяной вуали, свисавшей с козырька его форменной фуражки:
– Они могут внести тебя в список тех нежелательных подрядчиков, с которыми они не хотели бы больше иметь дела в своем районе. Но, вероятнее всего, они ограничатся тем, что потребуют, чтобы ты никогда больше не вводил в их ворота этого парня. Кстати, как его полное имя?
– Брюс Уэйн, – сообщил Дасти, распахивая пассажирскую дверцу фургона.
– А мне показалось, что-то вроде «Скит».
– Это всего-навсего прозвище, – пояснил Дасти, подсаживая Скита в фургон; это была правда, но тем не менее не полная.
– Мне нужно будет посмотреть его удостоверение личности.
– Я привезу его позже, – пообещал Дасти, захлопывая дверь, – а сейчас я должен доставить его к доктору.
– Он получил травмы? – спросил охранник; он вслед за Дасти прошел вокруг фургона к водительской двери.
– С ним случилась авария, – ответил Дасти, устраиваясь за рулем, и закрыл дверь.
Охранник постучал в окно.
Держа правой рукой ключ зажигания, Дасти левой опустил окно и спросил:
– Ну, что?
– Вы, конечно, не можете называться «ударный отряд», но и «команда» для вас не подходит. Лучше назови все это «цирк» или «тарарам».
– А ведь верно, – согласился Дасти. – Ты мне нравишься.
Охранник улыбнулся и прикоснулся кончиками пальцев к козырьку своей промокшей фуражки.
Дасти поднял стекло в окне, включил «дворники» и покатил прочь от дома Соренсонов.