Глава 15
Кушанья, которые они привезли из китайского ресторана, были, без сомнения, восхитительными, как и сказала Сьюзен. Марти тоже издала восхищенный возглас, но на самом деле пища показалась ей сегодня безвкусной, а «Циндао» – горьким.
И пища и пиво были в порядке. Неуправляемое беспокойство Марти хотя и отступило, все же лишало ее возможности получать удовольствие от чего-либо.
Она ела палочками и поначалу опасалась, что даже вид того, как Сьюзен пользуется вилкой, вызовет у нее очередной приступ паники. Но вид злобных зубцов не встревожил ее, как это было недавно. Она совершенно не опасалась вилки самой по себе, нет, она боялась того ущерба, который вилка могла бы причинить, оказавшись в ее собственной руке. В руках Сьюзен она воспринималась как простой безопасный элемент столового прибора.
Предчувствие того, что она, Марти, собственной персоной попала во власть некоей темной силы, грозящей заставить ее совершить какой-то отвратительный акт насилия, было настолько болезненным, что она запретила своим мыслям останавливаться на нем. Это было наиболее невероятное опасение, так как она была уверена, что и в ее памяти, и в сердце, и в душе никогда не было никаких признаков дикости. И все же она не доверяла себе, когда в руках у нее была открывалка для бутылок…
Исходя из того, насколько нервным было ее состояние и сколько сил она прилагала, чтобы не дать Сьюзен это заметить, она должна была проиграть в пинакль даже больше, чем обычно. Но вместо этого карты подбодрили ее, и она играла просто мастерски, полностью используя возможности каждого расклада. Вероятно, дело было в том, что игра помогла ей отвлечься от болезненных раздумий.
– Ты сегодня прямо чемпионка, – похвалила Сьюзен.
– Я надела свои счастливые носки.
– Твой долг стал меньше – уже не шестьсот тысяч, а пятьсот девяносто восемь.
– Заметно меньше. Может быть, теперь Дасти будет спокойно спать по ночам.
– Как дела у Дасти?
– Даже лучше, чем у Валета.
– Мужчина, который достался тебе, даже лучше, чем золотистый ретривер, – вздохнула Сьюзен, – а я вышла замуж за эгоистичную свинью.
– Раньше ты защищала Эрика.
– Он свинья.
– Это я так говорю.
– И я благодарна тебе за это.
Ветер снаружи завывал по-волчьи, скребся в окна, жалобно повизгивал в выступах карнизов.
– А с чего вдруг твое мнение так изменилось? – спросила Марти.
– Причины моей агорафобии могут крыться в накопившихся за несколько лет наших с Эриком проблемах, которые я всегда отрицала.
– Это тебе сказал доктор Ариман?
– Он не подталкивал меня прямо к таким мыслям. Он просто указал мне, как найти возможность… выразить их.
Марти зашла с дамы треф.
– Ты никогда не говорила о том, что у вас с Эриком были проблемы. Такие, что он не в состоянии был их перенести.
– Но я полагаю, что они у нас были.
Марти нахмурилась.
– Ты полагаешь?
– Ну, что ж, это совсем не предположение. У нас была проблема.
– Пинакль! – объявила Марти, забирая очередную взятку. – И какая это была проблема?
– Женщина.
Марти была поражена. Даже настоящие сестры не могли быть ближе, чем они со Сьюзен. Хотя у них обеих было слишком много чувства собственного достоинства для того, чтобы поверять друг дружке интимные подробности своей половой жизни, но они никогда не имели между собой серьезных секретов. И все же она ни разу не слышала от подруги о какой-нибудь женщине.
– Этот подонок обманывал тебя? – спросила Марти.
– После внезапного открытия такого рода чувствуешь себя настолько уязвимой. – Сьюзен произнесла эту фразу без всякой эмоциональной окраски, будто цитировала учебник по психологии. – И вот это и явилось причиной агорафобии.
– Ты никогда даже не намекала на это.
Сьюзен пожала плечами.
– Наверно, мне было слишком стыдно.
– Стыдно? Но чего было тебе стыдиться?
– О, я не знаю… – На лице Сьюзен появилось озадаченное выражение. – Но почему я должна была стыдиться этого? – продолжила она после недолгой паузы.
Марти, к ее несказанному удивлению, показалось, что Сьюзен задумалась надо всем этим впервые, только что, прямо здесь.
– Ну… Я думаю… Может быть, потому… Потому, что была нехороша, недостаточно хороша для него в постели.
Марти вытаращила на нее глаза.
– С кем это я говорю? Суз, ты прекрасна, ты эротична, у тебя здоровые сексуальные инстинкты…
– А может быть, я была при этом для него недостаточно эмоциональна, недостаточно доброжелательно относилась к нему?
– Я не верю своим ушам! – возмутилась Марти, отложив карты, не добирая оставшиеся взятки.
– Я же не идеальна, Марти. Далеко не идеальна. – Горе, тихое, но тяжкое и серое, как свинец, перехватило ей горло, и голос прозвучал тонко и сдавленно. Она опустила глаза, словно в замешательстве. – Так или иначе, но у меня с ним вышла какая-то большая промашка.
Ее сокрушенное раскаяние показалось Марти совершенно неуместным, а слова просто возмутили.
– Ты отдаешь ему все – свое тело, свои мысли, свое сердце, свою жизнь, – отдаешь все это без остатка, в присущем Сьюзен Джэггер страстном стиле – все или ничего. И после этого он обманывает тебя, а ты обвиняешь себя?
Сьюзен, нахмурившись, крутила в тонких руках пустую пивную бутылку, разглядывая ее со всех сторон, словно это был талисман, который мог бы, если его вертеть достаточно долго, позволить высказать и понять все до конца.
– Похоже, Марти, что ты только что дотронулась до того самого места, – сказала она наконец. – Возможно, стиль, присущий Сьюзен Джэггер, просто… душил его.
– Душил? Постой, постой!..
– Нет, может быть, так и получилось. Может быть…
– Ну и что из того, что «может быть, может быть»? – прервала ее Марти. – Почему ты все время придумываешь оправдание за оправданием для этой свиньи? А чем он оправдывался?
Тяжелые капли дождя играли немелодичную музыку на оконных стеклах, а издалека долетали зловещие ритмичные удары штормового прибоя, обрушивавшегося на берег.
– Так чем он оправдывался? – настаивала Марти.
Сьюзен перевернула бутылку медленнее, потом еще медленнее, потом бутылка вовсе замерла в ее руках. Ее лицо нахмурилось, выказывая очевидное замешательство.
– Сьюзен? Чем он все-таки оправдывался? – негромко, но твердо повторила Марти.
Отставив бутылку в сторону, Сьюзен, как примерная ученица, положила руки на стол и, пристально разглядывая их, сказала:
– Чем он оправдывался? Ну… Я не знаю.
– Мы все еще летим вниз по кроличьей норе и сидим за безумным чаепитием, – сердито заявила Марти. – Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что не знаешь? Милая моя, ты поймала его с поличным и не хочешь узнать, в чем дело?
Сьюзен тревожно заерзала на стуле.
– Мы, в общем-то, почти не говорили об этом.
– Ты серьезно? Подружка, это не ты. Ты вовсе не тряпка.
Сьюзен говорила медленнее, чем обычно, таким тонким голосом, будто только что проснулась и не успела прийти в себя:
– Ну, знаешь, мы немного касались этого, и это могло оказаться причиной моей агорафобии, но мы не затрагивали грязных деталей.
Беседа становилась настолько странной, что Марти ощутила в ней потаенную и опасную правду, неуловимое озарение, которое может разом объяснить проблемы этой безумно встревоженной женщины, если, конечно, она окажется в состоянии сделать нужный шаг.
Слова Сьюзен были одновременно и возмущенными, и уклончивыми. И эта уклончивость настораживала.
– Как звали эту женщину? – спросила Марти.
– Я не знаю.
– Помилуй бог! Эрик не сказал тебе?
Сьюзен наконец подняла голову. Но ее глаза смотрели не на Марти; она будто видела кого-то иного в другом месте и другом времени.
– Эрик?
Сьюзен произнесла это с таким надрывом, что Марти обернулась и взглянула назад, как будто ожидая увидеть там бесшумно вошедшего Эрика. Но его там не оказалось.
– Да, Суз, вспомни старину Эрика. Твой муженек. Ходо́к. Свинья.
– Я не…
– Что?
Теперь голос Сьюзен сменился чуть слышным шепотом, а с ее лица пугающим образом исчезло всякое выражение, оно сейчас казалось совершенно неодушевленным, как у куклы.
– Я узнала об этом не от Эрика.
– Тогда кто же тебе все рассказал?
Молчание.
Ветер немного утих и больше не ревел. Но его холодный шепот и хитрое бормотание сильнее действовали на нервы, чем его голос, завывающий во всю мочь.
– Суз! Кто тебе сказал, что Эрик шастает налево?
Прекрасная кожа Сьюзен больше не напоминала цветом персики и сливки; она стала такой же прозрачной и бледной, как снятое молоко. Из-под линии волос на лоб выползла капля пота.
Перегнувшись через стол, Марти подняла ладонь перед лицом подруги.
Но Сьюзен, очевидно, не заметила этого. Она смотрела куда-то сквозь руку.
– Кто? – продолжала мягко настаивать Марти.
Внезапно кожу над бровями Сьюзен усеяли многочисленные бусинки пота. Ее руки все так же были сложены на столе, но теперь они отчаянно стискивали одна другую, кожа на костяшках пальцев побелела от напряжения, ногти правой руки с силой врезались в левую.
Марти почувствовала, как на шее у нее зашевелились призрачные мурашки и поползли вниз вдоль позвоночника.
– Кто сказал тебе, что Эрик к кому-то ходит?
Все так же глядя куда-то в пространство, Сьюзен попыталась ответить, но не смогла выдавить из себя ни слова. Ее губы перекосились и задрожали, словно она вот-вот расплачется.
Казалось, что чья-то призрачная рука затыкала ей рот. Ощущение чужого присутствия в комнате было настолько сильным, что Марти хотелось еще раз повернуться и взглянуть назад. Но там никого не могло быть.
Она все так же держала руку перед лицом подруги, и та вдруг обхватила ладонью ее пальцы.
Потом Сьюзен вздрогнула и несколько раз моргнула. Перевела взгляд на карты, которые Марти отодвинула в сторону, и – поразительно – улыбнулась.
– Хорошо ты отхлестала меня по заднице. Хочешь еще пива?
За какой-то момент ее поведение совершенно переменилось.
– Ты не ответила на мой вопрос, – напомнила Марти.
– Какой вопрос?
– Кто сказал тебе о том, что Эрик принялся гулять.
– О Марти, это так скучно.
– Мне это вовсе не кажется скучным. Ты…
– Я не буду обсуждать это, – ответила Сьюзен. В ее голосе явственно ощущалось беззаботное облегчение, хотя казалось, что моменту больше соответствовали бы гнев или смущение. Она помахала рукой в воздухе, будто отгоняла надоедливую муху. – Извини, что я об этом заговорила.
– Боже мой, Суз. Нельзя же бросить такую бомбу, а потом просто…
– У меня прекрасное настроение, и я не хочу его портить. Давай болтать какой-нибудь вздор, сплетничать, нести похабщину. – Она совсем по-девчоночьи вскочила со стула и направилась в кухню, спросив с порога: – Так что ты решила насчет пива?
Это был один из тех дней, когда оставаться трезвым совсем не хочется, но Марти все же отказалась от второй бутылки «Циндао».
В кухне Сьюзен в классическом стиле Патти Ла Белла запела «Иное отношение». У нее был прекрасный голос, и пела она жизнерадостно и уверенно, особенно когда дошла до слов: «Собою я владею, печали я не знаю».
Если бы даже Марти ничего не знала о Сьюзен Джэггер, то все равно была бы уверена, что так или иначе уловит нотки деланости в этом явно веселом пении. Когда она думала о том, как Сьюзен выглядела всего лишь несколько минут тому назад, – о том напоминавшем транс состоянии, о внезапной немоте, о бледной, как посмертная маска, коже, о каплях пота, покрывавших лоб, о глазах, вглядывавшихся в какое-то отдаленное время или место, о руках, до боли впившихся одна в другую, – этот резкий переход от ступора к безудержному веселью казался ей жутким.
В кухне Сьюзен пела: «Мне хорошо от головы до пят».
С пятками, судя по всему, все было в порядке. Но с головой…