Глава 2. Первое приближение
Сознание очень медленно возвращалось ко мне. Я понял, что лежу на спине на чём-то твёрдом. Лежу с закрытыми глазами и чувствую нестерпимый белый свет, который пробивается сквозь закрытые веки.
Я зажмурился сильнее, и глазам стало легче.
– Доктор, по-моему, он приходит в себя, – услышал я женский голос.
– Как не вовремя, – ответил мужчина. – Мы ещё не успели швы наложить.
– Владимир Михайлович, если вы меня слышите, – продолжил мужчина, – глаза лучше не открывать, операционные светильники пока выключить не могу. Нужно потерпеть, я ещё не закончил. Сейчас будет немного больно, я должен зашить рассечённую бровь и наложить два шва на вашем лбу. Если будете лежать неподвижно, швы получатся аккуратные и, когда всё заживёт, почти не будут заметны.
Я всё слышал, но отвечать не хотелось. Как страус, который прячет голову в песок, я скрывался в своей бессознательности. Я не хотел возвращаться. Почему? Я пока не мог этого объяснить, я был слаб, мне было трудно логически мыслить, но в то же время это понимание и не требовало объяснений, их можно было подобрать позднее. Находясь в пограничном состоянии, я мог взглянуть на свою жизнь со стороны.
Я ужаснулся.
Реальность безобразно топорщилась во все стороны, и в ней я чувствовал себя полным ничтожеством. Случай на парковке – жалкий эпизод, маленький фрагмент моего бестолкового движения по жизни. Это было закономерно, и этого не могло бы случиться, будь я другим, – я никогда не оказался бы в то время и на том месте…
Я лежал и не шевелился, мне казалось тогда, что достаточно так вот лежать, ничем не выдавая своего присутствия, и эта неприглядная реальность никогда не наступит.
– Лиза, – сказал мужской голос, – пристегни на всякий случай его руки и ноги и придержи его голову.
Эти голоса я слышал приглушённо, словно был от них очень далеко. Боль появилась, но была слабой, еле ощутимой, видимо, я ещё не до конца пришёл в себя.
Через некоторое время доктор, а мужской голос, скорее всего, принадлежал именно ему, сказал:
– Ну вот, швы наложены. У меня на этом пока всё, а вы, Лиза, поставьте ему бандаж на сломанный нос, после отвезите его в кабинет томографии, затем можете отправлять в палату. Там поставьте капельницу – витамины, укрепляющие. Будет жаловаться на боли, сделаете обезболивающий укол. Позже, когда он окончательно придёт в себя, дайте мне знать, я хочу осмотреть его ещё раз.
– Скоро всё будет хорошо, неделька – и будете как новенький, – сказал доктор и слегка похлопал меня по плечу.
Я лежал на спине, глаза были закрыты. Яркий свет по-прежнему не позволял мне их открыть, но если честно, я был этому даже рад. Там, за границей света, Лиза колдовала над моим лицом.
Я лежал неподвижно, зажмурившись, оттягивая неизбежное настолько, насколько это было возможно.
*
Операционные светильники погасли.
– Всё, больной, можно открывать глаза, но головой резких движений старайтесь не делать, – сказала Лиза, закончив свои манипуляции.
Я сделал так, как она сказала, и открыл глаза.
Реальность вновь ворвалась в моё сознание, заполнив его без остатка, и я, приходя в себя, снова стал её частью.
– Уф, – с облегчением вздохнул я, думая: ну наконец-то очнулся, а то лезет в голову всякая ерунда.
В операционной был мягкий свет, стройная девушка в белоснежном халате внимательно вглядывалась мне в глаза.
– Как вы себя чувствуете? – спросила она. – Голова не кружится?
– Пока лежу, вроде бы не кружится, только болит, – ответил я.
– Болит – это не страшно, значит, чувствительность сохранилась, и это уже хорошо. И тут ничего не поделаешь, придётся терпеть, удар-то ведь был нешуточный – с размаху головой о мраморный пол. Давайте сделаем вот что, – продолжала она, – сейчас я опущу операционный стол, на котором вы лежите, и вы с моей помощью попытаетесь сесть. При первых же признаках головокружения сразу сообщите мне.
– Давайте, – ответил я.
А сам подумал: как-то странно всё, не слишком ли много внимания моей персоне? Операционная – при пустяковой царапине, сам доктор накладывал швы, теперь эта девушка-медсестра, трепетно заботящаяся о моём здоровье…
Я, честно говоря, врачей не любил, обращался к ним очень редко и в больницах давно не был. Считал, что компетентных врачей почти нет, а врачей, которые с таким вниманием относятся к пациентам, вообще не существует. Предполагал, что в больницах сейчас творится черт знает что, но, оглядевшись вокруг, готов был пересмотреть своё мнение.
Всё сверкало стерильной чистотой, множество каких-то современных аппаратов располагалось по периметру этой операционной, мягкий свет не беспокоил глаза, тишина хранила покой – настоящая образцовая клиника.
Про учтивость медсестры и доктора я уже не говорю, они не подлежали сомнению. Об их компетентности можно было догадываться.
Что ж, поглядим, что будет дальше, думал я.
*
Палата, в которой я оказался, была рассчитана на одного человека. Удобная широкая кровать, которую можно было трансформировать во всех направлениях. У кровати пульт с многочисленными кнопками. Большое окно во всю стену, занавешенное шторами светлых тонов. На стене висел большой плоский телевизор. На прикроватной тумбочке стояли живые цветы.
Всё в этой палате выглядело новым и дорогим, словно её только вчера отремонтировали и наполнили новыми вещами и оборудованием. Это была палата для богатых пациентов.
Я не был богат, и меня это несколько насторожило.
Лиза отказалась давать объяснения.
– Потерпите немного, Владимир Михайлович, скоро придёт Эдуард Львович – так звали моего лечащего врача – и всё вам расскажет. А сейчас посмотрите вот сюда, – сказала она, показывая на пульт у кровати. – Эта кнопка – вызова медсестры, синяя кнопка – снизить температуру в комнате, красная, соответственно, повысить. Вот эти со стрелочками – приоткрыть, закрыть окно. Кнопки ниже красной линии регулируют положение кровати, но ими лучше самостоятельно не пользоваться, и мы в целях безопасности их отключили, оранжевые – открыть, закрыть шторы…
– Лиза, сжальтесь надо мной, – застонал я. – Вы же помните, у меня голова болит. Это мне сейчас всё равно не запомнить.
Она улыбнулась.
– Хорошо, Владимир Михайлович, – сказала она, – в любом случае, если что-то понадобится, жмите кнопку вызова, и я сейчас же к вам приду. Вы у нас особый пациент. И я ваша персональная медсестра. Если вам пока больше ничего не требуется, не буду вас беспокоить. Как только будут готовы результаты томографии, к вам придёт Эдуард Львович. Ужин в 20.00, меню с вариантами выбора блюд на прикроватной тумбочке, там же буклет с описанием услуг нашей клиники. Ваш сотовый телефон в ней же на нижней полке. Эдуард Львович не хотел разрешать вам им пользоваться, но я его уговорила. Вам же наверняка необходимо позвонить жене или что-то срочное по работе…. Извините, совсем заболталась…. Вызывайте в любой момент.
И она вышла.
Я посмотрел на стену перед собой. Там над плазменной панелью телевизора, висели часы. Они показывали 18.49.
Невероятно, – думал я, – ещё нет и семи, а событий столько, что на несколько дней хватит. Этот день, как резиновый, тянулся и никак не мог закончиться.
На глаза попался телефон.
Звонить никому не хотелось.
Жена сегодня вернётся поздно, и до десяти вечера беспокоиться не будет, рассказывать ей о случившемся пока не было желания. Детей тем более будоражить незачем, со мной ничего серьёзного, а у них своя жизнь.
Работа, думал я, тендер, заказ Игоря, даже не знаю, как теперь после этого мы будем взаимодействовать. Себя в этой ситуации я винить не мог, но, возможно, он будет чувствовать себя виноватым. По крайней мере, это событие заставит его чувствовать себя не комфортно в моём присутствии – всё это случилось на его территории, а тот тип, скорее всего, работает на него. Можно, правда, ничего ему не говорить. Но как быть с понедельником? Я к нему не попаду, из больницы меня ещё не выпустят, да с такой внешностью и не стоит перед ним показываться. С другой стороны, думал я, всё это мелочи, можно передоговориться о встрече по телефону, можно передать ему подготовленные документы через кого-то ещё. Возможности есть, нужно только решить, как лучше. Нет ничего невозможного. Мне эта работа нужна, и я должен в любом случае её получить.
Я взял телефон и набрал номер своего начальника ПТО.
– Антон, привет, – сказал я. – Извини, что звоню поздно, рабочий день уже закончился, но дело не терпит отлагательств. Мне пришлось уехать, возможно, на неделю. Ты остаёшься в конторе за старшего. Особых дел сейчас нет, кроме работы, которую мы с тобой просчитывали. И здесь всё срочно. Нужно сделать две вещи: Первое и самое главное – откорректировать коммерческое предложение. Конечная цифра должна быть не более 540, где-нибудь 539 восемьсот с чем-нибудь, раскидай это пропорционально объёмам. Исправленное коммерческое предложение обязательно должно попасть на стол заказчика в понедельник.
Второе, менее срочное, на это у нас есть вся следующая неделя – подготовить пакет документов для участия в тендере. На нашу почту от заказчика должно было прийти письмо с перечнем необходимой документации. Надеюсь, что к самому тендеру мне вернуться удастся. Ну как, справишься без меня?
На том конце провода повисло многозначительное молчание.
Естественно, Антон не в восторге от моего звонка, думал я, естественно, в выходные у него были свои планы, которые из-за меня придётся подвинуть, и потом, это я был владельцем конторы и по определению должен был работать днём и ночью в будни и выходные. Он же, являясь наёмным сотрудником, этого был не должен, с ним нужно было договариваться.
– Ну, так как, Антон? – повторил я свой вопрос.
– Володя… ты, что ли? Помехи на линии, ничего не слышу… – раздался голос в трубке.
Я задохнулся от злости, мгновенно переполнившей меня. Ещё немного, и я выдал бы всё, что думаю по этому поводу, но трубка снова ожила.
– Ладно, босс, пошутил, – сказал Антон. – Всё слышал, всё сделаю. Куда ты уезжаешь, не спрашиваю, не моего ума дело, вернёшься, захочешь – расскажешь, но твоя просьба разрушила все мои планы, и тебе это будет дорого стоить.
– Договорились, вернусь – обсудим, – сказал я хмуро. – И ещё, Антон, не шути так больше, у меня чуть мозг не взорвался, а ещё пара секунд – и твой бы взорвался тоже.
– Хорошо, Володя, не буду, – рассмеявшись, ответил он. – Отдыхай за нас обоих. Счастливого пути.
– Спасибо, – ответил я. – Если что – звони.
И отключил телефон.
Ну вот, думал я, одной проблемой меньше. Похоже, Антон решил, что я еду отдыхать. Разубеждать его не было ни сил, ни желания, интересно, что он подумает, когда я вернусь с разбитым носом.
Остаётся ещё разговор с Игорем, думал я. Нашу встречу пока никто не отменял, но ему я буду звонить ближе к понедельнику, и это не самый горящий вопрос, а вот разговор с женой намного важнее, и здесь всё непросто.
Нужно будет объяснить моё отсутствие, а правду говорить совершенно не хочется. Как-то язык не поворачивается рассказывать всю эту историю про стоянку, потерю сознания, больницу…
Кроме того, она совершенно точно бросит всё, примчится сюда и будет сидеть со мной до утра. Для меня это совсем неплохо, но ей нужно завтра на работу, она не выспится, и ей будет тяжело, тем более что в этом нет никакой необходимости.
Вдобавок ко всему я почему-то чувствовал, что здесь, в больнице, мне лучше оставаться одному.
Почему, думал я, странное ощущение…
Ладно, решил я, конец раздумьям, звонить жене буду позже, а к тому времени что-нибудь придумается.
Я снова взглянул на часы, стрелки показывали 19.10.
Такое ощущение, что время почти остановилось, снова подумал я.
Вставать с кровати было пока нельзя. Капельница, которую поставила Лиза, опустела только наполовину. Я устроился поудобнее и, видимо, уснул.
*
Лёгкий стук в дверь заставил меня проснуться.
Открыв глаза, я не увидел рядом с кроватью капельницу, видимо, пока я спал, Лиза её убрала. Зато я увидел доктора, который вошёл в мою палату.
– Как мы себя чувствуем? – спросил Эдуард Львович.
– Голова немного болит, но в целом значительно лучше, даже нос почти не беспокоит, – ответил я.
– Лиза, она почти волшебница, – ответил он. – Одним прикосновением лечит, плюс очень хорошая мазь, не буду забивать вам голову сложным названием. А ведь у меня для вас, Владимир Михайлович, хорошие новости, – продолжил он. – Получил результаты томографии, и, представьте, никаких отклонений не обнаружил. Я очень опасался, что потеря сознания вызвана серьёзным сотрясением мозга, но, к счастью, это не так. Видимо, причиной были потеря крови, тоже, честно говоря, незначительная, общее переутомление и стресс от случившегося, это бывает.
Так что отлёживайтесь, на завтра-послезавтра я назначу вам укрепляющие ванны, лечебный массаж, у нас очень хорошие специалисты, даже экстрасенс в штате имеется, по желанию можно поправить энергетику, пациенты его хвалят. А дальше смотрите сами, будете готовы – в понедельник можно и выписаться. Как говорится, у нас хорошо, а дома лучше.
– И кстати, у вас сегодня в 20.30 посетитель, – добавил доктор. – Обычно мы не разрешаем посещений после 20.00. У пациентов ужин, многие после него хотят отдохнуть, но тут случай особый, Марии Ивановне мы отказать не можем, она наш ангел-хранитель, да и вы должны быть ей благодарны, это ведь она вас к нам привезла.
Доктор меня изрядно заинтриговал, посетитель – незнакомая мне женщина. Хотя такое имя я вроде бы недавно слышал, но нет, сразу не вспомнить…
– Отдыхайте, набирайтесь сил, – продолжил он. – Скоро ужин, кстати, у вас нет никаких ограничений в выборе блюд, можете выбирать, что вашей душе угодно, естественно, в пределах нашего больничного меню, а здесь, как вы сами понимаете, питание диетическое.
– А скажите, доктор, Мария Ивановна… она имеет к этой клинике какое-то отношение? – спросил я его, пытаясь хоть что-то понять об этой женщине.
– Самое прямое, – ответил доктор. – Мария Ивановна, если разобраться, и есть эта клиника.
Увидев мой удивлённый взгляд, он тут же поправился.
– Я имею в виду, – сказал он, – что все эти прекрасные палаты, оборудование, да практически всё остальное, что мы здесь имеем, – это только благодаря ей. Она не единственный учредитель, есть и другие, но она всё равно здесь самая главная, главная по духу. С ней считаются все, с ней невозможно не считаться, и кроме того она просто замечательный человек, но вы об этом наверняка знаете сами.
Ничего я не знал, мало того, я окончательно запутался. У меня никогда не было знакомых женщин-медиков. А владельцы клиник – это вообще не мой уровень.
Мне стало немножко не по себе.
– Так вот, – продолжал доктор, – Мария Ивановна лично попросила, чтобы мы сделали для вас всё возможное, и я надеюсь, что с вашей точки зрения всё именно так и выглядит. Не хотелось бы огорчать эту женщину.
– Всё замечательно, доктор, – ответил я, – упрекнуть вас не в чем, для меня такое прекрасное обслуживание, мягко сказать, несколько необычно. Говорю это искренне и без всякой иронии. Непонятно даже, чем я такое заслужил…
– Об этом вам лучше спросить Марию Ивановну, и извините меня, но мне пора, – сухо закончил он и вышел из моей палаты.
Мне показалось, что он слегка обиделся, но копаться в причинах этого мне не хотелось. Я таких причин не видел, а врачи, с их узкой специализацией, видимо, воспринимают всё по-своему.
*
Когда доктор вышел, часы на стене показывали 19.55.
Подошло время ужина. Как только эта мысль сформировалась в моей голове, я понял, что жутко проголодался.
Встав с кровати, я почувствовал некоторую слабость, пришлось снова ненадолго присесть.
Ничего удивительного, думал я, слишком уж длинным оказался этот день. Но как бы там ни было, мне хотелось сходить в больничную столовую самостоятельно, нельзя же постоянно лежать, так можно и по-настоящему заболеть. Но для начала нужно было выяснить, есть ли тут вообще столовая в привычном понимании этого слова. Может быть в этой суперклинике еду готовили сугубо индивидуально для каждого пациента и подавали исключительно в постель?
Я вышел за дверь и сразу же наткнулся на удивлённый взгляд Лизы. Она сидела за маленьким столиком, на котором стояли лекарства и были разложены папки, похожие на медицинские карты.
– Вы куда? Владимир Михайлович, вам же нельзя выходить, – просительно сказала она.
– Не волнуйтесь, Лиза, – сказал я, – у меня совсем недавно был доктор, и он сказал, что я практически здоров. Некоторая слабость есть, но я потихонечку, вдоль стеночки. Чувствую, что пора начинать двигаться. Вы лучше, Лиза, расскажите, есть ли тут столовая, а если есть, как до неё добраться. Очень уж есть хочется.
Лиза подробно объяснила всё. Столовая была расположена на втором этаже. Пациенты, которым было разрешено двигаться вне палаты, и которым не было назначено индивидуальное питание, могли её посещать.
– Но вы точно нормально себя чувствуете? Вам точно не нужна помощь? – никак не могла успокоиться она. – Нет, я не имею права отпускать вас одного, я вас провожу.
Я не стал возражать, ведь это её работа. Как-никак персональная медсестра.
*
Столовая занимала половину второго этажа этого здания. Это не была столовая в привычном понимании. Не было ни окна раздачи, ни подносов, ни полок за стеклом, где были бы представлены варианты блюд.
Мы попали в огромный зал, в котором увидели столики под белоснежными скатертями, редко расставленные на начищенном до блеска паркете.
Мы с Лизой уселись за один из них. Практически мгновенно рядом с нами материализовался официант и положил передо мной и Лизой меню.
– С вашего позволения, могу порекомендовать, – приглушённым голосом начал он, – очень хорошее овощное рагу со сложным соусом, к нему паровые котлетки или говядина, но говядина несколько пресновата. Салаты в большом ассортименте, на выбор, всё великолепно приготовлено, то же касается и десертов. Напитки на выбор – чай, кофе, минеральная вода, соки.
Мы сделали свой заказ.
В отдалении за такими же столиками сидели другие пациенты, неторопливо ели и вели тихую непринуждённую беседу.
Какая же это столовая, думал я, это настоящий ресторан, причём не из дешёвых.
Сегодняшний день становился всё более и более насыщенным.
*
В больничном ресторане мы с Лизой провели довольно много времени – за ужином, за лёгкой беседой с милой девушкой оно пролетело для меня незаметно. Я совсем забыл, что меня ждёт посетитель, незнакомая мне женщина, о которой упоминал Эдуард Львович.
Когда мы вернулись, у двери в мою палату стояла она.
Безупречная фигура, дорогая элегантная одежда, подчёркивающая эту безупречность, длинные светлые волосы, уложенные в модную причёску, лёгкий макияж и, наконец, большие голубые глаза, в которых светились спокойная уверенность и сила.
Она была очень привлекательна, но настолько же и недоступна.
– Отсутствуете на рабочем месте, Лиза, – сказала она.
– Мария Ивановна, я же сейчас персональная медсестра и сопровождала пациента в столовую, – оправдываясь, ответила Лиза.
– А пациенту можно самостоятельно передвигаться? – спросила женщина.
Тут я решил, вмешаться.
– Не ругайте Лизу, Мария Ивановна, – сказал я, – Эдуард Львович сказал, что моему здоровью ничто не угрожает.
– Рада это слышать, – ответила она. – Не пригласите меня в палату? Нам нужно поговорить.
Я открыл дверь, и мы вошли.
*
Мы сели за стол у окна, и Мария Ивановна, внимательно оглядев меня, сказала:
– Досталось вам прилично.
– Доктор обещал, что через неделю я снова буду как новенький, – ответил я.
– Да, лечить они могут профессионально, – ответила она, – но тут как при ремонте новой машины, которую разбили. Можно всё исправить, ничего не будет видно, и не узнаешь, что был ремонт, только новой эта машина уже не станет никогда.
– Если продолжать аллегорию, – ответил я, – то тут скорее ремонт подержанной машины: поменяли детали, сделали профилактику, и теперь она стала как новая. Выглядит посвежее и бегает побыстрее.
Мария Ивановна улыбнулась.
– Но как бы там ни было, Владимир Михайлович, я очень виновата перед вами, – сказала она.
– Как? – удивился я. – Вы-то тут при чём?
– Тот серебристый «Мерседес» на стоянке, помните? Это была моя машина, – ответила она.
В самый первый момент я даже не нашёлся, что на это ответить.
Я смотрел на неё, и постепенно мозаика стала складываться в связную картинку.
Женщина за спиной того типа в лифте. Имя – Мария, такое же, как имя женщины Игоря, и такое же, как назвал тот охранник, совершая звонок. Изображение на фотографии – безусловно, это была она, хотя сейчас и выглядела намного привлекательней. Наконец, поставки медицинского оборудования в рассказе Игоря и здесь, в этой клинике.
Как же всё перепуталось!
Ничто в её облике не говорило об её истинной сущности. Солидная, привлекательная, интеллигентная женщина…. Неужели все бандиты из тех, что покруче, сегодня выглядят так, что сразу не догадаешься, кто они, думал я. Всё настолько перемешалось, что понять это можно только тогда, когда они начинают действовать.
Она смотрела на меня совершенно спокойно, не отводя взгляда, и, видимо, ждала вопросов с моей стороны. А я смотрел на неё. Смотрел и понимал, что если бы не тот случай на парковке, то я утонул бы в её глазах сияющих невероятной решимостью и силой, в их синей глубине. Если бы я не знал, кто она на самом деле, то наверняка поддался бы на её чары, ведь она, и я это чётко видел, была невероятная женщина.
Но я находился в больнице и я знал…
– Мария Ивановна, – сказал я, – вы, наверное, привыкли, что всё в этой жизни происходит так, как хочется вам. Всё получается легко и как бы само собой. А если что-то вдруг не так, всегда можно послать какого-нибудь мордоворота и он добудет для вас это недостающее.
Мне всегда было интересно понять, что думает человек, когда поступает так, как вы. Перегородили выезд, предупредили охрану, чтобы, не дай бог, эта серая мышка, которая попала на вашу запретную территорию, не ускользнула. Видимо, просто так отпустить нельзя, нужно наказать, чтоб неповадно было, да и неинтересно просто отпустить, а так какое-никакое, но развлечение.
Не выясняя ничего, не считаясь ни с чем, просто потому, что, на ваш взгляд, видимо, считаться и не с кем, и незачем. Эта серая масса людей, вас окружающая, не значит для вас вообще ничего. Но среди нас, в этой серой массе, тоже попадаются люди, и я даже не себя имею в виду, что я… Я сам в этой жизни растерял многое, эмоции почти на нуле, и я, возможно, к такому готов, но есть ведь и другие, те, кто после такой ситуации себя уважать перестанут…
Меня понесло, и я уже не мог остановиться, слова выскакивали из меня, складывались во фразы, и этот процесс я практически не контролировал.
Она же внимательно, не отводя глаз, не перебивая, слушала меня, оперев подбородок на скрещённые ладони.
– И, между прочим, Мария Ивановна, – продолжал я, – на этой парковке я оказался далеко не случайно. Я встречался с Игорем Петровичем. И именно он посоветовал мне поставить машину на это место, ссылаясь на то, что оно практически всегда свободно. Другое дело, что после переговоров мы перешли в бар, и спустя некоторое время, после бара, он уехал домой на такси, а я вернулся на парковку один. Вернулся и…
– Вы во многом ошибаетесь, – сказала она, останавливая мой словесный поток, – и это не удивительно. В вашем состоянии трудно разобраться в чём бы то ни было, у вас элементарный стресс. Вам нужно перестать прокручивать эту ситуацию. Нужно попытаться отвлечься от неё, забыть. Это не просто, и в этом, как я уже говорила, моя вина. А я ужасно не люблю чувствовать себя виноватой и хочу загладить свою вину, и, как вы удачно сумели заметить, я легко получаю то, что хочу.
С этими словами она встала, сбросила с себя своё платье и подошла ко мне.
От неожиданности у меня перехватило дыхание, и я чуть было снова не потерял сознание.
Слишком уж быстрым оказался переход в иную реальность…
*
Я лежал на постели один, в чём мать родила, и невидящим взглядом смотрел на часы. Время для меня остановилось окончательно.
То, что совсем недавно произошло, было невероятно.
И невероятно с нескольких точек зрения.
Во-первых, я никак не мог выйти из чудесно-блаженного состояния полной опустошённости, переживая снова и снова, то, что совсем недавно испытывал.
Ничего подобного со мной не было никогда – взрыв наслаждения, бешеный всплеск эмоций, полная потеря своего я. Мне практически ничего не пришлось для этого делать, она, понимая моё состояние, сделала всё сама, мне оставалось просто лежать на спине, отзываясь каждой своей клеткой на искусные движения её тела, и это было незабываемо.
Во-вторых, и это было странно, я не испытывал ни малейшего чувства вины. Я, давно женатый человек, любящий свою жену, не допускающий даже в мыслях возможность измены, мало того, не испытывающий в этом никакой потребности, изменив, считал, что это в порядке вещей.
При этом моё отношение к жене совершенно не изменилось, я любил её по-прежнему и в своей личной жизни ничего менять не собирался.
В то же время, я знал, знал на уровне подсознания, что был запущен некий параллельный процесс, имеющий не меньшее право на существование.
Она ли его запустила, или я сам позволил этому случиться – было неважно. Важно было другое: я раздвоился и теперь был обречён жить в этих двух состояниях, не имея возможности свести две совершенно разные, но при этом равнозначные реальности воедино.
Когда всё закончилось, Мария Ивановна встала и молча оделась.
Я не знал, чувствовала ли она то же, что чувствовал я. По её невозмутимому виду это было невозможно понять.
Одевшись, она снова подошла ко мне, поцеловала в щёку и заглянула в мои глаза.
– Ну вот, – сказала она, – теперь стало значительно лучше, сразу видно, дело идёт на поправку. С такой терапией никакие лекарства не нужны.
– Возможно, я навещу тебя снова, – добавила она и вышла из моей палаты.
*
Из оцепенения меня вывел телефонный звонок.
Я взглянул на экран дисплея – звонила жена. Я совсем забыл о ней и совершенно не был готов разговаривать с ней. Я не стал отвечать, и телефон, прозвонив восемь раз, замолчал.
Быстро ополоснувшись под душем, я оделся в свою пижаму и вновь взглянул на часы. Стрелки этого механизма показывали 22.20.
Со временем точно было не всё в порядке – то тянется, как резина, то стоит, то скачком перепрыгивает на полтора часа.
Что говорить жене, я совершенно не представлял, всё окончательно перепуталось.
Телефон зазвонил снова. Дальше тянуть было нельзя, пришло время ответить.
– Слушаю, – сказал я.
– Ты куда пропал? Не отвечаешь, не перезваниваешь, не иначе как любовницу себе завёл, – сказала она полушутя.
«Она не может знать, что тут произошло», – невольно мелькнула мысль.
Возможно, никогда и не узнает, думал я, уже более менее себя контролируя, в остальном же лучше говорить правду, врать в моём теперешнем состоянии бессмысленно, она сразу догадается, за 25 лет, прожитых вместе, мы неплохо изучили друг друга.
– Извини, Ира, что сразу не перезвонил. Дело в том, что я сейчас в больнице, – ответил я, – но ничего страшного не случилось. Было подозрение на сотрясение мозга, но оно не подтвердилось. Так что я практически здоров, только нос сломан.
– Ты что, в аварию попал? – волнуясь, спросила она.
– Нет, тут другая история, машина цела, можешь не беспокоиться, – ответил я.
– Да плевать я хотела на машину, я о тебе беспокоюсь, – чуть повышая голос, сказала она. – Говори адрес, я сейчас к тебе приеду.
– Ира, приезжать не обязательно, со мной действительно всё в порядке, к тому же посетителей после 20.00 сюда не пускают.
– Как-то очень уж настойчиво ты пытаешься меня отговорить, – ответила она. – И это очень подозрительно. Теперь я просто обязана увидеть, что с тобой.
Ничего не оставалось. Я взял буклет, на его последней странице нашёл адрес и продиктовал его ей.
– Всё, выезжаю, через полчаса буду, – сказала она.
Моя жена, когда требовалось, была очень решительной женщиной. Если она решала что-нибудь, остановить её было практически невозможно.
*
Я вышел в коридор. Можно было, конечно, нажать кнопку вызова, и Лиза пришла бы ко мне в палату, но моя просьба была несколько необычной, и я решил выйти сам.
Лиза дремала на своём месте. Подойдя, я тихонько побарабанил пальцем по крышке стола.
От неожиданности она вздрогнула и проснулась.
– Владимир Михайлович, – с виноватыми нотками в голосе сказала она, – вы уж меня простите, день выдался напряжённый, отключилась полностью, даже ваш вызов не услышала.
– Да не переживайте вы так, – сказал я, – всё это пустяки, никто не узнает. Лучше помогите…
*
– Не знаю даже, что тут можно сделать, – сказала она в ответ на мою просьбу. – В больнице очень строгие правила. Любое нарушение – это большой штраф, а для персонала, помогающего в этом нарушении, гарантированное увольнение.
– Лиза, – сказал я, – вы так говорите, потому что не знаете моей жены. Когда она сюда приедет, а случится это уже минут через 15, и её попытаются остановить, она всю больницу на ноги поднимет – и персонал, и пациентов, в итоге всё равно сюда попадёт, но будет скандал, а он, я думаю, никому не нужен. Что касается штрафа, то если такое случится, я беру его на себя, и в любом случае валите всё на меня, а я подтвержу, что это я вас заставил.
Лиза вздохнула, принимая неизбежное.
– Сегодня в приёмном покое, – обречённо сказала она, – под пандусом главного входа, там, где привозят больных машины скорой помощи, в ночную смену дежурит мой хороший знакомый из службы охраны. Я думаю, что сумею договориться. Опишите, как выглядит ваша жена.
– Брюнетка, стройная, симпатичная, примерно моего возраста, в чём будет одета, не знаю, – попытался подобрать описание я, – зовут Ирина Анатольевна, я думаю, вы её узнаете.
– Хорошо, сейчас я спущусь вниз, встречу вашу жену и провожу её сюда, – твёрдым голосом ответила Лиза, – но вы, Владимир Михайлович, должны мне пообещать, что после этого ни вы, ни ваша жена без крайней необходимости из палаты не выйдете, и будете вести себя тихо. Если вам что-то понадобится, просто нажмёте кнопку вызова.
*
Спустя некоторое время в мою палату вошла Ира. Окинув её внимательным взглядом, с бесстрастным выражением лица подошла к столу, за которым сидел я. В правой руке у неё была довольно объёмистая сумка.
Она поставила сумку на пол и, не говоря ни слова, изредка неодобрительно поглядывая на меня, стала вынимать из неё продукты и складывать их передо мной на стол.
Скоро на больничном столе почти не осталось свободного места. Продуктов было столько, что при желании, забаррикадировавшись, можно было продержаться в этой палате пару недель: Два литровых сока, две пластиковые бутылки с минеральной водой, килограмм апельсинов, столько же яблок, шесть штук спелых персиков, пластиковая коробка с черешней, два батона в нарезке, упаковка масла, вакуумные упаковки какого-то мяса и колбасы, плавленый сыр и пять банок с консервами – тунец, лосось, два типа паштетов и маринованные огурчики.
Интересная ситуация, думал я, похоже, она на что-то сердится. Понять бы на что. Но прямо так всё равно не спросишь, она ответит, что всё нормально, ничего не случилось, пустяки, не бери в голову, но замкнётся ещё больше, и я, не придумав ничего лучшего, задал довольно глупый вопрос:
– И когда ты успела всё это купить?
– Да что тут успевать, по дороге заехала в гипермаркет, в это время там почти никого нет, – ответила она.
– Но, Ира, зачем же столько, здесь есть столовая, и в ней неплохо кормят, – сказал я.
– Опять недоволен, – сказала она. – Что ни сделай – всё не так. Жена о тебе заботится, а ты только и умеешь ворчать. Я прекрасно знаю, какая в твоей больнице столовая. Если питаться только там, ты точно никогда не поправишься. Вот я и купила всякой разной еды, может быть, больше, чем нужно, но я же не знала, в каком ты состоянии и что в этом состоянии тебе захочется.
И она снова неодобрительно посмотрела на меня.
– Но я вижу, тебе и так хорошо, – продолжала она. – Может быть, ты даже не рад, что я к тебе приехала? Может быть, я зря после работы, уставшая, бросила всё, неслась, как ненормальная, через весь город на машине, думая, что тебе плохо, хотела тебе помочь? Что ты молчишь, Володя? Скажи, если всё это зря, то я прямо сейчас и уеду обратно.
Честно говоря, после таких её слов у меня мелькнула мысль сделать то, на что она напрашивается. Послать всё подальше, а там будь что будет, но вместо этого я ответил:
– Ну, о чём ты говоришь, Ира, я тебя ждал и…
Договорить она мне не дала и перебила на середине фразы.
– Не знаю, Володя, кого ты ждал, – сказала она. – Я приехала и вижу, что за столом сидит недовольный тип, вальяжно развалился, прикидывается больным, и это ему не то, и то не это, а у самого только пластырь на носу, и неясно есть ли под ним хотя бы царапина.
– На носу, Ира, у меня бандаж, – ответил я, – нос сломан, болит, и достаточно сильно. Голова раскалывается, а от твоих монологов вообще скоро лопнет.
– Я, между прочим, даже не ужинала, – продолжала она, совершенно меня не слыша, – думала, приеду, посидим, поговорим спокойно. А приехала как к чужому человеку, ни одного доброго слова.
И она заплакала.
Только этого не хватало, подумал я. Какая-то странная ситуация – слёзы, монолог Иры на грани истерики…. Наверно, она просто устала после работы, перенервничала после моего звонка. Торопилась ко мне, думая, что я при смерти, а я и в самом деле почти здоров. В итоге все её волнения и вылились в эти слёзы.
Я не мог видеть её слёз, и я должен был её успокоить.
– Ира, извини, я, и правда не очень хорошо себя чувствую, – начал я, – нос болит, эта больница, куча неприятностей, вот и веду себя как болван.
Я обнял её, поцеловал в мокрые от слёз глаза.
– Не плачь, малыш, прости, я тебя очень люблю, я скучал без тебя, и я очень рад, что ты приехала.
Она молчала, но я чувствовал, что лёд в наших отношениях стремительно тает. Когда он растаял окончательно, она тоже меня обняла.
– Ладно, что уж с тобой поделаешь, тебя всё равно не изменишь, – улыбаясь сквозь слёзы, сказала она. – Я тоже тебя люблю.
И она доверчиво прижалась ко мне.
Я чувствовал в своих объятиях её нежное, родное, знакомое до последней чёрточки тело, вдыхал его запах. Как же я любил так её обнимать, как же я любил эту женщину.
Удивительно: мы 25 лет вместе, а совершенно не надоели друг другу, думал я. Иногда мне кажется, что с годами мы становимся только ближе.
Мы стояли молча, не двигаясь, наслаждаясь этим мгновением, и во мне стало подниматься желание.
– Ого, – сказала она, почувствовав моё возбуждение. – Маленький мальчик, по-моему, что-то хочет?
Я ничего не сказал, просто плотнее прижал её к себе.
– А тебе можно, ты ведь у меня вроде бы больной? – шёпотом на ушко спросила она.
– Сегодня уже всё можно, – ответил я.
Она посмотрела на меня с некоторым удивлением, но нам было уже не до выяснений скрытого смысла моей неудачной фразы. Нам не терпелось поскорей оказаться в постели.
*
Хорошая всё же была эта больница с её отдельными палатами, с телевизором, включив который можно было заглушить почти любые звуки. Учтивый персонал, который не побеспокоит в самый неподходящий момент, и ещё я очень надеялся, что в этой больнице была хорошая звукоизоляция, должна быть хорошей, ведь это больница экстра-класса.
В отдельные моменты с некоторыми звуками телевизор мог и не справиться.
Встретившись здесь, в этой палате, спустя 12 часов после того, как расстались утром дома, мы просто потеряли голову, словно не виделись друг с другом очень много лет и будто все эти годы разлуки только и делали, что копили свою страсть.
А может быть, думал я, оно так и было.
Может быть, проблемы, заботы, каждодневная суета не давали нам возможности по-настоящему раскрыться друг для друга. Может быть, за долгие годы совместной жизни, наши отношения настолько устоялись, что мы забыли, как это делается.
Мы перестали искать в наших отношениях что-то новое, не ждали от них ничего необычного, и как оказалось – зря.
Уникальный случай – моя лёгкая травма, волнение по этому поводу, больница, не располагающая к проявлению нежных чувств, вывели нас из нашего привычного оцепенения и позволили открыть друг в друге новые уголки, до сих пор неизведанные.
Чудесное ощущение, делающее нас намного ближе друг другу.
Как же мне хорошо, думал я, обнимая свою любимую жену, задремавшую на моём плече. Так бы и лежал, не двигаясь, всю жизнь, боясь вспугнуть это ощущение счастья.
Ира открыла глаза. Улыбнулась мне. Придвинулась ближе.
– Знаешь, о чём мы с тобой забыли? – спросила она, возвращая меня к действительности.
– О чём? – в ответ спросил я.
– Когда мы поговорили по телефону, и я сорвалась к тебе, мы совершенно забыли о Томе, – ответила она. – С ним так никто и не погулял. Теперь он сидит там один, бедненький, и плачет.
Том – это на самом деле Томас, наша собака. Но я в который раз поразился женской логике. Забыла погулять с собакой – понятно. Голова была занята другим, переживала, не знала, что со мной, и считала, что нужно скорее добраться до больницы, – хорошо, это тоже объяснимо. Но зачем нужно обязательно перекладывать на меня часть своей ответственности, зачем в таких случаях добавлять это своё «мы».
– И что же теперь делать? – спросил я.
– А что тут сделаешь? Тебя туда не отправишь, ты всё-таки больной, придётся ехать мне, а так не хочется вылезать из твоей тёплой кроватки, – сказала она, прижимаясь ко мне.
– Нет, всё, надо возвращаться, – добавила она, отстраняясь, – а то я никогда не уйду.
Одевшись, она подошла ко мне, поцеловала в щёку, нежно шепнула:
– Мне было очень хорошо, так, как уже давно не было, лучше, наверное, вообще не бывает.
– Мне тоже, Ира, – сказал я в ответ. – Не хочется тебя отпускать. Как насчёт завтра? Приедешь навестить?
– Не знаю, не знаю, – сказала она, улыбаясь, – здесь же всё-таки больница, да и тебе покой нужен. Завтра созвонимся, а там видно будет. Всё, мне пора, а то Томка совсем с ума сойдёт.
– Выздоравливай поскорее, дома всё-таки лучше, – добавила она, поцеловала меня ещё раз и вышла из палаты.
Я снова остался один.
Второй раз за сегодняшний вечер женщины бросали меня здесь, в этой палате.
Похоже, это входит у них в привычку, подумал я.
Я снова взглянул на часы. Одновременно с моим взглядом обе стрелки встали вертикально вверх.
Этот странный и невероятно длинный день, наконец, закончился.
Вставать не хотелось, но на столе осталась лежать груда продуктов и за ночь некоторые из них могли испортиться.
Я встал, выпил соку и загрузил продукты в холодильник.
А говорила – не ужинала, посидим, поговорим, думал я, имея в виду свою жену, а сама, чуть повод появился, сразу уехала. Такое ощущение, что женщины меня только используют, а сам я, как личность, им и не нужен, и даже неинтересен.
Так, поймал я себя, невольно ухмыляясь, я уже начинаю думать о женщинах во множественном числе. Тревожный знак, пора возвращаться в исходное состояние.
И с этой мыслью я пошёл спать.
*
Я лежал на кровати, но мне было не до сна.
События, происшедшие совсем недавно, никак не желали меня отпускать.
Странное стечение обстоятельств и совершенно необъяснимое с точки зрения логики моё отрешённое отношение к случившемуся.
Оно не могло быть таким, думал я. Сколько себя помню, я всегда придерживался определённых правил, их у меня немного, но они есть. И одно из них, и возможно, самое главное – никаких посторонних женщин после женитьбы.
Это не связано с моим воспитанием, религией или ещё какими-либо ограничениями физического или морального плана. Я просто по-настоящему люблю свою жену, уверен, что именно она и есть моя вторая половинка, и очень дорожу нашими отношениями. Возможностей для лёгкой интрижки, без каких бы то ни было обязательств, за мою не очень короткую жизнь было более чем достаточно, но я не шёл на поводу у своих сиюминутных желаний, я всегда придерживался своего строгого правила.
Тогда, 25 лет тому назад, перед тем как сделать своей жене предложение, я задал себе вопрос: готов ли я к тому, что, кроме неё, у меня других женщин уже не будет? Тогда я без тени сомнения ответил себе: да. И с тех пор ни разу не пожалел об этом.
Всю свою жизнь я хранил верность одной-единственной женщине, и для меня это так же естественно, как дышать.
Я прокручивал свою жизнь, пытаясь найти подтверждение моим мыслям, и находил их на каждом шагу. Память неумолимо разматывала клубок ушедшего времени.
Я вспомнил лето. Наш загородный участок недалеко от Выборга.
Мы с женой очень любим это место. Участок крайний, за его границей сосновый лес, чуть дальше – озёра среди скал, среди почти нетронутой природы.
Под ногами гранит или хвойные иголки вперемешку с песком. И запах, удивительный запах, наполненный северной первозданной чистотой.
Несколько часов, проведённых там, снимают усталость. Отдохнув в этом месте, наполняешься энергией на неделю вперёд.
Мы ездим туда постоянно, всегда, как только появляется такая возможность.
Нередко мы приглашаем туда гостей.
А самый главный для нас день – это 20 августа, годовщина нашей свадьбы. Каждый год в этот день мы устраиваем там настоящий праздник. Приезжают родственники, друзья с детьми и собаками, все, кто нам дорог, и все, кто хотел бы увидеть нас.
В этот день мы накрываем столы в нашем маленьком саду.
В нём несколько яблонь, на которых бывает на удивление много спелых яблок, слива, но плодов на ней почти нет, видимо, наш северный климат не очень для неё подходит.
Две вишни – с ними, как правило, всё хорошо. Обычно к этому дню, они усыпаны гроздьями спелых красных ягод.
Маленький симпатичный сад, в котором к вечеру этого дня плодов будет значительно меньше. Мы специально стараемся сохранить его нетронутым до этого дня.
Приедут гости, будет много детей, и им разрешено в этот день рвать в нашем саду всё что угодно.
Бывает здорово.
К вечеру у гостей поднимается настроение, все становятся непринуждёнными, звучат шутки, тосты, оживлённая беседа, смех. Дети вперемешку с собаками носятся между деревьев, и им тоже весело.
Такая вот ежегодная мини-свадьба.
Потом наши гости заставляют нас целоваться.
Для них это шутка, традиция, но для нас с моей любимой женой всё всерьёз. Раз – и я обнимаю её, покрепче целую в нежные губы, два – мы закрываем глаза и ускользаем из этой вселенной, для нас двоих больше нет ничего вокруг…
Я вспоминал и улыбался, события плавно текли сквозь сознание, к несчастью, постепенно замедляясь, теряя свою чёткость, – видимо, я засыпал.
Я сконцентрировался, и это дало некий толчок, поток событий нашёл своё русло, но это было совсем другое направление.
В моём воображении всплыла удивительно отчётливая картинка, словно я смотрел кино в режиме высокой чёткости, я даже вздрогнул от неожиданности.
Именно кино, потому что просто воспоминанием это назвать было нельзя, словно старый сценарий пьяный режиссёр перекроил на новый лад.
Там, в воспоминаниях, я находился на своём загородном участке, рядом никого не было. Жена ушла в магазин.
Я сидел у мангала в шезлонге, отдыхал и посматривал за приготовлением шашлыков, ждал гостей, которые должны были скоро приехать. Потягивал пиво прямо из бутылки, а у моих ног сидела моя любимая собака – лабрадор по кличке Панда.
Я оглянулся и увидел дом – почти особняк 10 на 15, моя гордость, кирпичный, двухэтажный, пусть с минимальными, но удобствами, очень красивый снаружи, уютный и удобный внутри.
Из распахнутой входной двери раздался голос:
– Володя, не поможешь накрыть на стол?
Это подруга жены и моя любовница звала меня…
Всё, стоп, это невозможно… Я попытался прогнать это воспоминание, но это оказалось непросто. Сначала словно в тумане, а дальше всё более и более отчётливо картинка вернулась. И в этом моём воспоминании я встал, вошёл в дом, прошёл в гостиную.
У стола хозяйничала симпатичная молодая женщина.
– А может быть, ну его этот стол, Машенька, – сказал я, нежно обнимая её и целуя за ушком, – может быть лучше найдём занятие поинтересней?
– Ну, перестань, дурачок, – отозвалась она, – не приставай, потерпи, сейчас не время и не место. Наверняка очень скоро кто-то явится. Или гости приедут, или твоя жена вернётся.
Я отстранился, скорчил дурашливо-обиженную мину.
– Так всегда… задумаешь что-то хорошее, так тебя тут же развернут, пнут под зад, и свободен, – ответил я, посмотрев на Машу.
В ответ получил осуждающе-недовольный взгляд и тут же постарался исправить положение:
– Ладно, Маша, я и сам всё понимаю, извини, показывай, что и куда накрывать.
И тут всё закончилось.
Словно выключили кинопроектор.
Я сидел на кровати, совершенно ошарашенный этим своим воспоминанием, испытывающий нешуточное возбуждение от недавней, теперь уже воображаемой близости симпатичной женщины, той самой Марии Ивановны, что совсем недавно посещала меня в больнице, которая в моём воспоминании легко и непринуждённо оказалась моей любовницей и подругой жены.
Я терялся в догадках, я не мог понять, как такое возможно, ведь это не было просто воображением, всё было слишком реалистично, словно я каким-то непостижимым образом приоткрыл дверь в неведомый мне мир, где всё было именно так, как я видел.
Там, в этом мире, у меня была собака по кличке Панда, там у меня был большой дом.
В моём мире всё было по-другому, мою собаку звали иначе, а на дачном участке был небольшой аккуратный домик 6х6.
И ещё…, на самом деле, я совершенно не пил алкоголь, даже пиво, даже безалкогольное, и уже очень давно.
Сознание раздвоилось, и я впал в некоторую прострацию. С одной стороны, я понимал, что пережитое мною – не более чем иллюзия, не имеющая ко мне никакого отношения, ведь я прекрасно знал, что со мной такого никогда не было.
С другой же стороны, всё, что я видел и ощущал, было настолько реалистично, что почти не вызывало сомнений.
Мозг был готов взорваться от переизбытка противоречий, но тут, видимо, сработал защитный клапан – я снова выпал из реальности и незаметно для себя оказался на грани яви и сна, где наполнился новыми странными видениями.
*
Я находился в ярко освещённом цилиндрическом тоннеле диаметром приблизительно 10 метров.
Это был технический тоннель в составе межконтинентальной транспортной сети.
Я, во главе группы специалистов, шёл к 115-му ответвлению сектора G8. Там была подготовлена к пуску установка регенерации воздуха.
Мы повернули направо, в боковое ответвление – оно было меньше, всего 5 метров в диаметре, длиной 154 метра, заканчивающееся тупиком, где за огромными вентиляторами, скрытая от посторонних глаз, находилась сложнейшая система очистки и обогащения воздуха.
Рядом с вентиляторами, за тяжёлой бронированной дверью, располагались технические помещения, а в них пульт управления установкой.
Внутренние поверхности тоннеля были выполнены из специального сплава нержавеющей стали.
Освещение в 115-ом ответвлении было выполнено временное, организованное специально для нас на время приёмки.
Постоянное освещение в этом тоннеле предусмотрено не было, да и нецелесообразно делать светильники там, где после пуска установки скорость потока воздуха будет достигать 120 метров в секунду.
Всё это – структуру межконтинентальной транспортной сети северо-западного филиала, сооружения, механизмы, автоматику и многое другое там, в своём видении, я знал досконально. Это являлось частью моей работы в службе заказчика, где я занимал значительный пост.
Я остановился, внимательно разглядывая поверхность обшивки. Прошёл дальше, осмотрел вентиляторы. Честно говоря, мне всё нравилось, первое впечатление всегда правильное, а когда много лет профессионально занимаешься каким-либо делом, при первом визуальном осмотре несоответствия всегда бросаются в глаза.
– Вот, Владимир Михайлович, всё подготовлено, всё в проектных габаритах, в соответствии с нормами, можете сами проверить, – засуетился человек лет сорока пяти, видя мой озабоченный взгляд.
Я хорошо его знал, это был главный инженер компании «Экотрансстрой», и мы сотрудничали с ним уже довольно давно. Серьёзных нареканий к нему никогда не было – порядочный и очень ответственный человек, но всегда существует человеческий фактор. Что-то забыли, что-то пропустили, человеку свойственно ошибаться, поэтому я ни для кого и никогда не делал исключений.
– Выглядит неплохо, Игорь Петрович, – ответил я, – но проверим обязательно. Антон, – позвал я своего сотрудника, – возьмите себе кого-нибудь в помощь, запустите сканер – проверьте габариты, затем сделайте выборочный ультразвуковой контроль качества швов обшивки, а за обшивкой выборочно отсканируйте на предмет пустот.
– Владимир Михайлович, не доверяете, – возмутился главный инженер. – Ведь есть же подписанные акты. Всё проверено-перепроверено нашими и вашими сотрудниками. Независимая комиссия проводила экспертизу и давно выдала заключение. В заключении чёрным по белому прописано – отклонений нет, всё в норме….
– Да не волнуйтесь вы так, Игорь Петрович, – ответил я. – Много времени это не займёт, а подстраховаться и лишний раз проверить, никогда не помешает. Помните, что было в 2003 году… а пропустили-то всего ничего, 200 миллиметров шва обшивки поверхности, даже не в зоне замка, помните, что стало с ответвлением 34 сектора К58?
– Помню… – обречённо ответил главный инженер.
– Вот то-то, – сказал я, – про стоимость тех восстановительных работ даже вспоминать не хочется. Мы с вами, Игорь Петрович, находимся на глубине 2870 метров от уровня моря, а здесь любая, самая незначительная ошибка может очень дорого стоить. Пойдёмте лучше, пока мои ребята занимаются, посмотрим результаты тестирования установки регенерации.
– Машенька, – позвал я ещё одного своего сотрудника, – вы с нами, без вас мне будет не разобраться в их тарабарщине.
– Не скромничайте, Владимир Михайлович, – ответила она, – все знают, что лучше специалиста нет.
Надо сказать, что я терпеть не могу лести, но из уст этой женщины слышать такое было очень приятно.
– Да, хороша Маша, жаль, не наша, – очень тихо, так чтобы никто не слышал, почти шёпотом, сказал главный инженер.
Но я был рядом и невольно услышал его слова. Справиться с собой я просто не успел, мой красноречивый взгляд и недовольное выражение лица заставили его поперхнуться.
– Молчу, молчу, – с лёгкой улыбкой ответил он. – Может, до результатов тестирования по кофейку? Вы как, Мария Ивановна?
– Если Владимир Михайлович не против, я с удовольствием, – ответила Маша. – Ну как, Владимир Михайлович, – улыбаясь, добавила она, взяв меня под руку, – не угостите даму чашечкой кофе?
– Маша, мы же здесь не одни, кругом люди, – сказал я вполголоса ей на ухо, сам возбуждаясь от её прикосновения и сдерживаясь из последних сил. – Давай будем немного сдержаннее, мы же сейчас на работе.
Близость этой женщины доводила меня до умопомрачения. Маша это прекрасно знала, пользовалась этим при любом удобном и не очень удобном случае, да и сама испытывала нечто подобное. Нам с ней было очень хорошо, в чём-то мы идеально подходили друг другу, но это была тайная связь.
Я был давно и счастливо женат, она была одинока, и в это верилось с трудом, ведь она была очень красива, но не той броской, кукольной красотой, а мягкой, неявной, той, которую дарит сила большой души и огромного обаяния.
Несколько импульсивный характер в сочетании с неординарным умом и острым язычком, на мой взгляд, только добавляли ей очарования. Хотя мой взгляд вряд ли можно было считать объективным.
Маша мне очень нравилась.
И, тем не менее, я не мог объяснить её одиночество и её странную, на мой взгляд, симпатию ко мне, ведь я был значительно старше её.
Очень долго я пытался тормозить развитие наших отношений, хотелось во всём разобраться, но когда приходит торнадо – он всё сметает на своём пути.
Так и мы в какой-то момент оказались затянутыми неукротимым вихрем нашей страсти…
*
«Что это? – подумал я, стряхивая наваждение. – Откуда эти мысли? Как я могу так ярко представлять, то чего никогда не было… или было?»
Я окончательно запутался.
Прошлое, настоящее, странные видения перемешались, ставя под сомнение причинно-следственные связи событий.
Я застонал, схватившись за голову.
– Кто я? Где я? – чуть слышно прошептал я себе, теряя остатки сил, погружаясь в спасительную темноту, стараясь не уйти окончательно за границу здравого смысла.
Конец ознакомительного фрагмента.