Ложкой по туману. Inna. Nussmann (Alexandra Metaphor)

Микко очень любил дождливую погоду. Особенно нравилась ему легкая морось. Она обдавала лицо прохладой и делала воздух свежим. Словно небеса еще не были готовы разразиться ливнем и обрушить гнев или горечь на землю, а только тихо плакали. Небо было серым: создавалось впечатление, что на небесном холсте кто-то смешал слишком много черных и белых красок. Всю возможную серость вобрал в себя этот день. Это означало для Микко одно – сегодня к нему придет вдохновение.

Микко не музыкант, не художник, не режиссер. Он писатель.

Из его окна открывается самый банальный и традиционный вид, присущий многим мистическим фильмам. Новый дом Микко – в провинции бескрайней Финляндии, вдали от его родного города Хельсинки. Вдали от посторонних глаз, вдали от суеты. Перед собой он видит лишь огромное пустое поле с выцветшей, потерявшей все соки, смятой травой. А также одинокое, исполинское дерево слева. На улице осень и деревья в это время еще не полностью теряют свое убранство. Но дерево, что видит Микко из окна, абсолютно лишено листьев. Оно кажется памятником. Дерево, по всей видимости, горело в прошлом и его ветви были сухими и голыми. Но что-то все же поддерживало жизнь в этом старом дереве, иначе оно бы рассыпалось.

Этот пейзаж Микко видел уже несколько раз после покупки этого дома. Они с женой и двумя детьми купили дом недавно. Семье пришлось жить вдали от шумного и подвижного мира. Их отцу – известному писателю предстояло написать очередной роман, который сулил хороший доход. Микко вдруг срочно понадобились покой, умиротворение и уединение для творчества. Что же может быть лучше дома с таким характерным пейзажем? С несколькими домами по соседству (ближайший за полкилометра отсюда), с изредка проезжавшими туристами. Они иногда сбивались с пути или же просто мечтали переночевать после долгой дороги в единственном доме в окраине. Глушь, тишина и скрип веток обуглившегося дерева… Именно это и нужно было Микко, чтобы спокойно работать. К тому же, что-то изменилось в настроении писателя, когда он стоял у окна, созерцая свои новые владения. Его охватило странное чувство. Может, это просто печаль, а может, вдохновение садится на плечи, подогретое непонятно откуда взявшимся любопытством. Микко пришла в голову мысль, что на улице практически не было ветра, – в поле его особенно легко заметить. Но сегодня трава не шевелилась на ветру, да и дерево не двигалось, хотя вполне нормально бы было увидеть покачивание ветвей. Пейзаж за окном был неподвижен, словно Микко смотрел на картину. Но тут он увидел движение в ветвях черного дерева, и что более всего поразило писателя, так это то, что ветви задвигались так, словно дерево было живым организмом, а ветви были руками с настоящими сокращающимися мышцами. Одна «рука» выгнулась вправо и вверх, другая волной двинулась влево, и все дерево слегка встрепенулось, похожее на только что проснувшееся существо, которому необходимо сладко потянуться и размять тело. Микко закрыл глаза и снова открыл их, чтобы отогнать наваждение и еще раз проверил отсутствие ветра. Но дерево двигалось, даже мельчайшие веточки двигались на больших «руках», словно скрюченные «пальцы». Микко мысленно одернул себя, обвинил в разыгравшемся воображении, поругал себя, назвав «ленивой задницей» и решил прогуляться к дереву. Оно было так же частью его усадьбы, как и дом и примыкающие к нему земли.

Микко [битая ссылка] Матикайнен очень обязательный человек: он дал себе слово, что будет работать как минимум три часа в день, чтобы закончить свой новый роман в срок. Он надел плащ, взял свой блокнот и вышел на улицу. Его отвлекал шум посудомоечной машины и телевизора. Его жена Айно занималась домашними делами и всегда громко включала телевизор, слушая сериалы или музыкальный канал. Ей не нравилась тишина старого дома, и она пыталась ее заглушить. Дети бегали друг за другом что-то громко крича на выдуманном ими кодовом языке. Забавная игра, которая здорово отвлекала отца от работы.

Микко нужно было побыть одному, и он решил разделить свое одиночество со старым деревом. У деревьев есть душа. Микко верил в это и частенько мысленно разговаривал с деревьями. И они словно ему «отвечали». Айно смеялась и подшучивала над мужем, потому что была человеком, чрезвычайно приземленным, и не верила ни во что, кроме того, что могла потрогать руками. Как хорошо, что сейчас он один и может дать чувствам и мыслям волю выплеснуться на бумагу. Ему, тонко чувствующему писателю, нужно было освободить то, что делало его известным.

У дерева была каменная скамья, ее ножки почти наполовину вросли в землю, как и корни дерева. Такие скамьи обычно можно увидеть в фамильных склепах или на кладбищах. Такие скамьи нужны, чтобы предаться воспоминаниям, тихим разговорам внутри черепной коробки и ностальгии. Микко тихо говорил с мертвым деревом, голые ветви которого поскрипывали на ветру. Все это даже создавало мрачную мелодию в голове Микко, хотя он не композитор и не музыкант.

Но мелодия почему-то отчетливо слышалась в его голове, будто кто-то лениво перебирал струны, а может это просто ветер поигрывал ветвями дерева. Микко сидел на скамье с блокнотом и шариковой ручкой в руках, смотрел прямо вверх, в самую крону дерева. Ветки смотрелись мрачно на фоне чемпионски серого неба, ведь ничто больше не могло сравниться с его серостью. Ветки шевелились, изменяя узор и разрезая небо на мелкие лоскуты. Изредка капли дождя падали на щеки Микко, отчего он в блаженстве прикрывал глаза. Но он был немного зол на дождь, ведь он орошал и бумагу в блокноте.

Микко огляделся. Вокруг поле с пожухлой травой, его новый дом неподалеку. Он был реставрирован, после смерти предыдущего хозяина – так ему сказал риэлтор. Поэтому дом был продан ему так дешево. Должно быть, мало кому хотелось купить дом, в котором ранее умирали хозяева. Хотя Микко по праву считал, что любой дом хранит скелеты в шкафу в прямом смысле этого слова. В любом доме мог умереть человек. Обычное дело. Где есть жизнь, там есть и смерть. Так что Микко ничуть не напугала история этого дома. К тому же риэлтор ничего толком не рассказывал, и Микко были неизвестны подробности из прошлого этого Богом забытого дома. Его душа была на месте. Никакого беспокойства. Лишь умиротворение для творчества. Пустота, спокойствие, осень.

Микко был уверен, что на том месте, где он сидит, ранее мог быть другой дом, или если быть точным – сад, от которого остались только дерево и скамья. У подножия дерева на земле было возвышение.

«Наверное, корни в том месте слишком близко подходят к поверхности земли», – подумал Микко. Мысли писателя были сбивчивыми, но ему нравилось находиться здесь и он, отвлекшись от наблюдений за пейзажем начал что-то черкать в своём блокноте, изредка растирая редкие капли дождя по страницам.

Внезапно порыв ветра чуть не заставил Микко выронить ручку. Но писатель только поёжился и продолжил работу. Микко откинулся на холодную спинку скамьи, и запрокинул голову назад, словно прислушиваясь. У него никогда не было видений, но он услышал голос в своей голове. Это был чужой голос. Не тот голос, каким обычно говорит собственная совесть или внутренний голос, нет. Голос был чужим, явно мужским. Он физически почувствовал его в своей голове. Обычно именно так в фильмах изображают процесс телепатии. Микко показалось, будто он слышит чьи-то мысли. Голос этот был неспокоен, что-то шептал, даже порой срываясь на крик. Микко заметил, что его рука пишет что-то в блокноте, и она подчинялась не писателю, но кому?

Он разглядел надпись в блокноте.

«Она стоила того, чтобы умереть ради нее».

Микко не мог поверить своим глазам: написанное было графическим отображением того, что шептал голос в его голове. Что это было? Он подчинялся кому-то, кто диктовал ему и заставлял писать слово за словом. Никогда еще в жизни Микко не случалось таких вещей. Но с каждой секундой Микко начинал понимать, что он все дальше от реального мира, поле закачалось у него перед глазами, голова сильно закружилась, а рука еще яростнее царапала что-то в блокноте. Кто завладел ему разумом, кто??! Ему начало казаться, словно он находится под наркозом и начинает медленно отключаться. Разум все еще подбрасывал ему воспоминания об алкогольном опьянении, или наркотическом угаре, и даже о гипнозе. Все, что он чувствовал, напоминало моменты, когда сознание становится неконтролируемым. Все окружающее перестало его интересовать. Пейзаж изменился, и перед его взором начала обрисовываться совсем другая картинка. Ощущение было таким, будто в мозг писателю кто-то ввел микрочип с воспоминаниями, и он невольно оценивал презентацию, слайд за слайдом, перед глазами менялись объекты, цветовая гамма, звуковая дорожка.

«Она стоила того, чтобы умереть ради нее», – снова повторил голос в голове. Сознание говорящего стало сознанием Микко, и он снова услышал мелодию, она была жутковатой и мрачной, но почему-то манящей. Звуки были похожи на гитарный перебор, призрачно отдающийся эхом в ушах, будто преобразованный эффектом дилэя1. Но мелодия эта лишь напоминала настоящую музыку. Она была создана в сознании, завладевшем Микко, она звучала в мыслях говорящего, диктующего, властного голоса. Мелодия была воспоминанием, музыкальным произведением внутри мозга, так и не ставшим реальным. Она напоминала саундтрек чей-то жизни, по какой-то нелепой случайности открывавшейся Микко. Он уже не видел, что пишет в своем блокноте, он полностью погрузился в видео-клип, крутившийся в его голове.

«Я всего лишь дух, поющий в ветвях старого дерева. О, как же мне нужна чья-то душа, как мне нужен чей-то живой голос…»

«Она стоила того, чтобы умереть ради нее, я оплакиваю ее, мою единственную боль».

Теперь Микко видел дерево, стоящее перед ним, другим: оно было не обугленным, как сейчас, крона была богата сочной листвой и колыхалась на ветру. Лил дождь, как и сейчас, а серое небо было затянуто тучами. Крупные капли дождя похлопывали по листовым пластинам, похожим за изумрудно-зеленые сердечки и скатывались вниз, разбиваясь о землю. Он видел мужчину, склонившегося над возвышением у корней дерева. Мужчина сидел на коленях, прямо на земле и, сложив руки в молитвенном жесте, покачивался взад-вперед, как умалишенный. По его щекам текли скупые слезы, мгновенно превращавшиеся в дождь. Он не отрывал взгляда от возвышения. Холодок пробежал по спине Микко: возвышение было могилой. Эта картина превратилась в зацикленное видео, а мелодия набирала душераздирающий накал. И вдруг Микко почувствовал сильный удар в плечо, а затем его затрясло.

Он очнулся и мгновенно вышел из транса: он почувствовал себя птенцом, выпавшим из гнезда. Голова кружилась, как от похмелья, но через несколько секунд его взгляд сфокусировался, и он увидел перед собой пожилого мужчину, который держал его за плечи и усиленно тряс. Взгляд Микко был еще не четким, но по морщинистому лицу он узнал садовника, с которым виделся в первый день, когда их семья поселилась в доме посреди поля. Садовник сообщил, что работал здесь еще при жизни предыдущих хозяев, предложил свои услуги, и Микко не стал отказываться от них. Садовник был отнюдь не бесплатным приложением к дому, но неплохим бонусом, ведь такая большая усадьба требовала качественного ухода.

«Хэрра2 Матикайнен! Хэрра Матикайнен! Прошу вас, очнитесь!» – причитал старик.

«Что? Что случилось?» – спросил Микко, сузив глаза и поглядывая на старика с видом человека, которого без его желания разбудили после долгого и сладкого сна.

И тут Микко осознал, что серые небеса наконец-то разразились ливнем, а его блокнот намокал с непростительной быстротой, а капли дождя уже стекали по лицу с его волос.

«Возвращайтесь в дом! Скорее! Вы совсем промокните!» – прохрипел старик.

«Ах, да, вы правы. Я, кажется, заработался!»

Он бросил взгляд на дерево. Ветер рвал на нем плащ и только что сорвал шапку с головы старика-садовника, но ни единая веточка на дереве не шевелилась, порывов ветра оно, казалось, и не чувствовало. Микко содрогнулся, поблагодарил старика и набросил на голову капюшон. Садовник с подозрением и благоговейным страхом смотрел на писателя, а затем промолвил:

«Держитесь подальше отсюда, работайте в доме. Особенно в дождь. Вас так и молнией убить может. Нашли, тоже мне, пристанище под деревом в поле. Это была бы глупая смерть, согласитесь! – а затем он развернулся и зашагал прочь.

Глаза Айно Матикайнен бегали по строчкам, жадно читая рукопись мужа:

«….Здравствуй, человек! Ты снова здесь. Кажется, я обрел с тобой голос… Ты ведь хочешь узнать, что произошло. Я расскажу тебе. А ты напишешь обо мне, ведь так? Да, напишешь. Ты снова пришел послушать мои вопли….Что ж… слушай. Ее глаза были бледны и безжизненны, как сполох рассвета. Она стояла под деревом, под тем самым деревом, где мы впервые встретились. ….Под деревом, где я сделал ей предложение. О, нет! Нет. Моя жестокая беспощадная боль… Как я ее любил. Как я ее любил… Тогда под кроной этого дерева, я увидел в ее бесцветных глазах страх и что-то еще. Что-то гноилось внутри нее… Но она была по-прежнему прекрасна. Болезнь. Она была больна. Она говорила так просто, пожимая плечами, говорила, что умирает. Говорила, что любит меня. Я был непреклонен. Я умер уже тогда, когда осознал, что опухоль заберет ее у меня. Навсегда. Но я был непреклонен, черт возьми. Я настаивал на браке. И она почему-то согласилась. Она увядала, как болотная лилия, в моих руках. День за днем. Секунда за секундой. Но я уже был мертв. Потому что она стоила того, чтобы умереть за нее. И я умер. Я усох. Я словно лишился души. По этой земле бродило тело… Мое тело.

….Снежной ночью, когда белые кристаллы касались земли, она стояла у дерева. Слезы начертили две дорожки на ее щеках, превращаясь в лед. Они сверкали в лунном свете. Я стоял сзади, когда ее ноги подкосились. Она умирала в снегу. Ее бледные, как предрассветная мгла, глаза остались открытыми. Я похоронил ее у дерева… У дерева, под кроной которого мы впервые встретились. ….Под деревом, где я сделал ей предложение.

В холодные зимние ночи, не обнаружив ее в нашей постели, я вставал и рыдал над ее могилой. Холодные снежные ночи, я проводил у ее могилы. Она не возвращалась. Она никогда не возвращалась. Она покинула, покинула меня. За что? Холода сменились весенними дождями, цветением деревьев и зеленью травы, а когда настало сухое лето… Я больше не мог это терпеть. Она стоила того, чтобы умереть ради нее. А мне ничего не стоило плеснуть бензином на ствол этого чертова дерева. Секунды… Бензин стекает по моей одежде. Я прислонился спиной к дереву и опустился на траву. Спичка коротко чиркнула, и все вокруг утонуло в пламени….

Я всего лишь старый дух, воющий в ветвях дерева. Это дерево, единственное живое существо в том пожарище, приняло мою загубленную душу. Они впитало меня, как губка. О, Господне наказание! О, Господи, за что??!! Я ее так любил. Но даже сейчас, мне приходится оплакивать ее. Мою единственную боль.

…Не уходи. Я жду. Я остался здесь навсегда. Слушай мой плач, слушай мой вой, слушай мой крик. Я буду кричать вечно. Я старый призрак, застрявший в ветвях… Я подожду еще….Я еще подожду…».

«Мне нужно серьёзно с тобой поговорить!» – сказала Айно взвинченным тоном и швырнула стопку рукописей на стол прямо перед носом Микко.

Обычно такой фразой начинают не совсем приятный разговор. Поэтому Микко тяжело вздохнул, отхлебнул кофе из кружки, причмокнул и, наконец, ответил:

«Зачем ты читала сырые рукописи? Это еще просто наброски».

«Дело не только в рукописях! Дело в тебе! И выслушай меня, пожалуйста! Молча! – Айно сорвалась на крик. – Я уже не раз пыталась поговорить с тобой об этом. Но ты меня даже не слушаешь. На этот раз, Микко Матикайнен, ты меня выслушаешь. И ты не будешь меня перебивать».

Когда жена называла его полным именем, это означало то, что она была, по меньшей мере, в ярости. Айно продолжала:

«Согласен ты или не согласен, меня это не волнует! Ты будешь просто кивать, чтобы дать мне понять, что ты меня услышал».

Микко кивнул, и с тоской выглянул в окно.

«Смотри на меня! – Айно снова повысила голос. – Мне не нравится здесь. Мне не нравится этот дом, мне не нравится то, что ты пишешь, то, как ты себя ведешь весь этот месяц!

«Мы уже месяц здесь?» – спросил Микко с искренним удивлением.

«Естественно, ты не заметил! Да, прошел гребаный месяц с тех пор, как мы в этом Богом забытом месте. А ты беспечен, как ребенок, Микко. Я прочла это. – Она указала на рукописи. – Это не ты пишешь. Ты не мог это написать. Это не твое».

«Это мое!»

«Молчи! – Айно властным жестом заставила мужа закрыть рот. – Раньше ты никогда такого не писал. Это похоже на записки из желтого дома. Не знаю, как тебе в голову пришло такое писать! Такое впечатление, что это стенографирование мыслей нездорового человека. Да, мне кажется, что ты не здоров! Может, ты не заметил, но ты сбросил килограмм десять. Ты же толком ничего не ешь!»

Микко оторвался от стула и тремя большими шагами пересек комнату. Оказавшись, у зеркала он критически себя оглядел, отметил, что жена не ошиблась, но, не придав этому большого значения, просто кивнул, как послушный малый.

«Ты постоянно ходишь к этому проклятому дереву и сидишь там, как дурак, хотя у тебя есть свой кабинет. Слава богу, ты туда компьютер не перетащил! По ночам не спишь. Ты не разговариваешь со мной, с детьми. Да, черт возьми, за восемь лет нашей совместной жизни, ты никогда не был так холоден со мной, как в последний месяц! Что происходит? У тебя есть семья, твоя любимая работа и деньги, у нас есть наш дом в Хельсинки. Черт, у нас никогда не было проблем с сексом. Но нет, тебе нужно было забраться в эту дыру. Как же ты писал раньше? Разве тебе так нужно было уединение? Что изменилось?»

Микко кивнул, не отвечая на вопрос.

«Знаешь, я говорила с нашим садовником. Еще один псих. Так вот он рассказал мне множество забавных историй».

«Может, старикан за тобой приударить решил, раз тебе секса не хватает? Может, он что-то такое почувствовал», – съязвил Микко. Айно бросила уничижительный взгляд на мужа.

«Он сказал мне, что не раз видел тебя, сидящим под деревом. Он сказал, чтобы я приглядывала за тобой, предостерегал. Говорил, что ты находишься в трансе, сидишь на скамье с искаженным от ужаса лицом и невидящими глазами смотришь в небо. И при этом твоя рука, ни на секунду не останавливаясь, выводит строчку за строчкой в твоем блокноте. Нормальные люди так себя не ведут, Микко. Я тоже никогда раньше за тобой такого не замечала, пока сама не увидела. Если бы так вел себя восемь лет назад, я бы не вышла за тебя замуж».

Микко кивнул, внимательно слушая жену. Так ли внимательно, как должен был, или нет?

«А еще садовник посоветовал мне быть осторожной, и иметь в виду, что ты в опасности, потому что – цитирую: он (это старик так это чертово дерево назвал), наконец-то, нашел себе душу, голос, он нашел рупор, чтобы заявить о себе миру. Кто „он“, черт возьми? Ну, у старика то явно маразм. Все в этих местах странные. Все, кого я встречала здесь. И ты, Микко, им уподобляешься».

«А ты уже познакомилась с соседями?» – спросил Микко и понял, что попал в «яблочко». Еще один подобный вопрос и Айно лопнет от негодования.

«Если пересечь поле, пройти вдоль лесополосы и свернуть за холмом, можно увидеть дом, где живет этот наш садовник с женой. С другой стороны поля, за трассой еще одна семья. Но все они не дружелюбные, уж поверь мне, – вопреки ожиданиям Микко голос Айно смягчился, – я хотя бы прогуляться иногда выхожу с детьми. Не то, что ты! Сидишь все время у дерева, прирос ты к нему что ли?»

Микко молчал. Айно прохаживалась по комнате. Немного помолчав, она продолжила:

«Хочешь ты этого или нет, но я позвонила в Хельсинки подруге, и договорилась с ее знакомым психиатром. Он приедет сюда на прием».

Вот тут то Микко взорвался!

«То есть ты меня уже в психи записала, даже не посоветовавшись со мной! Да, как тебе в такое в голову пришло?»

«Ты бы стал сопротивляться. Или не стал бы меня слушать. Хэрра Хейккинен приедет сюда завтра. И не надо драм. Он просто задаст тебе несколько стандартных вопросов и пропишет лекарства. Может, у тебя хотя бы сон нормализуется, – Айно хмыкнула и добавила, – более того, я слышала, что творческим людям часто требуется такого рода помощь. Возможно, и тебе не помешает».

Супруги долго пререкались, но настойчивости Айно было не занимать, и она взяла верх. Писатель сдался и согласился на беседу с психиатром, но сказал напоследок, что отправил несколько глав редактору, и тот заявил, что Микко непременно должен продолжать писать этот роман, и при том добавил, что ему вполне понравился новый стиль, в котором работал Матикайнен, названный «потоком сознания». Айно лишь пожала плечами. А Микко не преминул наведаться к дереву перед сном.

За полгода плодотворной работы над романом, Микко не только сильно похудел, он стал депрессивным и подозрительным. Жена и дети разговаривали с ним предельно аккуратно и предпочитали верить психиатру, который не ограничился одним визитом. Он исправно привозил новые препараты, беседовал с писателем. Следует отметить, что беседы становились все короче. «Болезнь» Микко усугублялась и, по словам Хэрра Хейккинена, писателю была необходима госпитализация. Желательно в Хельсинки. Айно была во всем согласна со доктором Хейккиненом, она была абсолютно уверена в невменяемости мужа, называя поведение Микко – «это у него профессиональное». Микко же не стал бы посвящать жену в то, что ему открылось, ведь, как повелось, Айно была человеком чрезвычайно приземленным, верящим только в то, что можно потрогать руками. Она все чаще покидала Микко и отправлялась с детьми в Хельсинки. Никакие уговоры не сдвинули его с места. Он оставался в своем новом доме, а стопка рукописей на его столе росла и росла. Микко потянуло на винтаж, и он пожелал писать весь свой роман от руки. На его столе стоял компьютер, а он предпочел рукописи. Еще он «подружился» с Ксанаксом и Хлоралгидратом. Чудные белоснежные таблеточки, похожие на летний град, уносили в мир спокойствия и хорошего сна. У него были и другие препараты. Они помогали на время забыть о том, что манило Микко в поле. Всего лишь на время. Летний град помогал Микко не слышать той жуткой, но притягательной мелодии, которая час от часу видоизменялась в его голове. Казалось, знал бы Микко нотную грамоту, он бы мог написать эту музыку. Но он не музыкант, не композитор. Он писатель. И его роман был готов.

После последней ссоры с мужем, Айно долго находилась в Хельсинки. Ей не хотелось возвращаться обратно в дом со скрипучим деревом неподалеку. Не хотелось постоянно уговаривать мужа одуматься. Иногда ей казалось, что кто-то или что-то притянуло Микко за уши и заставило купить тот дом под предлогом того, что писателю необходимо уединение. Но эти мысли быстро сворачивались под прессом приговора доктора Хейккинена: Микко болен. Айно часто звонила Микко и спрашивала о его состоянии. Обычно разговоры длились менее пяти минут. Но однажды Микко сам позвонил жене. По крайней мере сначала ей так показалось. Но трубка заговорила не голосом ее мужа. Звонил садовник. Айно получила предупреждение: «Ваш муж, кажется, в опасности. Его состояние меня беспокоит. Приезжайте сегодня же». Айно видела лишь размытую трассу под колесами ее автомобиля – она очень спешила. От мужа ее отделяли пять часов езды.

К сожалению, на все оставшуюся жизнь Микко запомнился жене таким, каким она видела его в последний раз: мертвым. Ее встретил трясущийся садовник, который заикался от волнения и дрожал всем телом. Он указал на дерево. Айно прошла по тропинке вверх на холм, и крик застыл у нее в горле. Микко сидел под деревом, прислонившись спиной к стволу, голова его поникла на грудь. Он не был похож на старого доброго Микко. Скорее он напоминал изможденного старикана. На нем все еще была пижама, он не удосужился даже переодеться. Из карманов пижамных штанов белым градом на черную землю высыпались таблетки. Его новый «друг» Ксанакс. Ветер раздувал его волосы. А над ним возвышалось дерево, на котором не шевелилась даже самая мелкая веточка.

«Роува3 Матикайнен, возьмите рукописи. Опубликуйте этот роман, – садовник протянул убитой горем Айно рукописи, – это прекрасный роман. Опубликуйте его в память о вашем муже».

Темная вуаль скрывала взгляд Айно от садовника. Она кивнула и забрала рукописи.

«Я похороню его в Хельсинки», – сказала она.

«Решать вам, конечно, роува! Решать вам, где будет покоиться тело. А Господь пусть решит, куда пристроить душу».

«Да уж», – ответила Айно и поспешила к автомобилю.

Хэрра Корхонен, многие годы выполнявший садовые работы в доме у дерева, тот самый садовник, прилагавшийся к дому, словно неотъемлемая его часть, стоял на холме и созерцал привычный для его взгляда пейзаж. Казавшееся бескрайним поле, одинокое дерево с возвышением у корней и каменная скамья. Пейзажу не хватало только мертвого писателя под исполинским деревом. Ветра не было. Все стихло. Но дерево шевелилось. У него словно была душа. Или души. У него было сознание. «Ветви-руки» тянулись в разные стороны, склоняя дерево то в одну, то в другую сторону. Со стороны могло показаться, что растение вдруг рассорилось с самим собой. Оно было похоже на живое разумное существо с раздвоением личности.

«Сынок! Обещаю, она опубликует роман. Твой голос не будет потерян. Я тебе обещаю, – сказал садовник Корхонен и, помолчав, добавил, – Хэрра Микко Матикайнен, я верю, вас услышат. Ваш роман будет прочитан посмертно. И вы станете еще более известным», – старик откланялся дереву и зашагал прочь.

Авторские права на материалы, использованные в рассказе, принадлежат музыкальной группе Swallow the sun, а именно фрагменты текста песни Out of this gloomy light, в литературном переводе автора.

Я просто не могу не рассказать эту историю. Во-первых, потому что я блоггер. Мои читатели знают меня под ником Tiamat_666. Я давно веду свой блог, но ничего более захватывающего, чем эта история со мной не случалось. Соответственно, думаю, все истории в блоге после этой потеряют всякое очарование. Во-вторых, молчать об этом тоже сложно. Рано или поздно я кому-то проболтаюсь, но люди не поверят, скажут, что я выдумываю. Хотя, есть еще Стивен и Адам, тоже ставшие частью этой истории, – свидетели того, что произошло. Сказать по правде, только мы втроем выжили на том концерте. И только мы можем рассказать, что там на самом деле произошло.

Стивен и Адам знают, что я собираюсь написать об этом. Мы стали, словно, каким-то тайным обществом. Надеюсь, мне удастся донести самое главное до моих читателей. А выбор будет уже за ними. Моя задача предупредить их об опасности.

В дверь позвонили, и я лениво отбросив «Kerrang!»4, который спокойно листала до этого, пошла открывать. Моя подруга Люси с ошалевшими глазами влетела в квартиру, едва не сбив меня с ног.

– Боже, ты что привидение увидела? – протянула я.

– Нет! Не поверишь, я тут познакомилась с парнем на «точке»…

– Начинается, – я закатила глаза. Я уже представила, как Люси начнет рассказывать об очередном милом, симпатичном музыканте, которыми она увлекалась, скажем, даже слишком часто. У меня есть такой же грешок, но обычно, присмотревшись к одному, я долго нахожусь под впечатлением. Возможно, даже чересчур долго. Но для Люси увлечься новым красавчиком, как два пальца… Ну, вы поняли.

– Люси, мы знаем на «точке» всех! Какой еще парень?

«Точка» – это место встречи всех музыкантов и их друзей в Блэк Роке. На самом деле, это просто бар, который в народе называется «Точка». Город у нас небольшой, есть несколько более менее успешных групп, несколько талантливых музыкантов, ну и конечно, их поклонники, которые тоже вошли в разряд друзей. Так вот, я о том, что каждый раз, когда заходишь на «Точку», ты знаешь каждую морду в этой дыре. Да, наши приводят друзей, что-то вроде свежей крови. Кто-то задерживается на время, кто-то исчезает после первого визита, а кто-то остается навсегда. Я и Люси из тех, кто там навсегда. Хотя, не стоит быть настолько уверенной.

Люси переполняли эмоции:

– В том то и дело! Мы его не встречали. Он там первый раз. Сказал, что будет заходить еще. Какой-то друг привел его на «точку».

– Что за друг? – жестко спросила я, словно я заведовала базой данных ФБР, а не болтала с подругой о новом парне на «точке».

– Боже, ты зануда! Я не помню уже. Короче, он вокалист группы Ectoplasm5. Брайан Белл. Остальных музыкантов с ним не было. Группа из Огайо. Он сказал, что они сейчас вроде как в туре. Дают концерт в нашем Блэк Роке. И знаешь, что у меня есть? – Люси радостно подпрыгнула.

– Удиви!

– Два бесплатных билета на концерт! Он сказал, что это будет закрытая вечеринка. Только для избранных, – с достоинством сказала Люси. – Он сказал, что такая девушка, как я, обязательно должна получить бесплатный билет, и что он будет рад меня видеть. С подругой, – она подмигнула мне.

– Ну да, в твоем стиле, постреляла глазками и вот: у тебя уже бесплатные билеты. Наверное, он тебе и выпивку купил? – съязвила я.

– Откуда ты узнала? Хотя, да. Он купил мне коктейль. Сам, правда, ничего не выпил. Спешил. Кстати, он скинул мне песню на телефон. Я послушала по дороге к тебе. Это бомба! Тебе понравится! Ну же, ты же пойдешь со мной на гиг6? Будет супер!

– Для начала я послушаю, что там за песня такая. Как называется?

Люси начала листать плейер в телефоне, файл за файлом. Потом остановившись на одном из них, она сказала:

– Без названия. Подписан как Трек №8.

– Ладно, скинь мне. Потом послушаю.

Люси осталась у меня с ночевкой, потому что когда она ко мне пришла, было уже поздно. Мы смотрели сериал до полуночи, заказали пиццу, выпили по бутылочке пива. И все это время Люси не переставала рассказывать про парня, которого встретила. Я слушала ее, в основном молча. Я все никак не могла понять, откуда в ней столько воодушевления. Что же там был за парень? Что за Бред Питт такой? Или кого там все любят? РайанаГослинга? Я послушала ее рассказ несколько раз и от истории меня уже подташнивало, но было и кое-что еще. Почему-то мне не хотелось идти на этот гиг. Ни в какую не хотелось. Весь вечер меня преследовало тревожное чувство. Правда, я все никак не могла понять, в чем было дело.

Люси заснула раньше меня, а я сидела на кухне, в темноте и смотрела в окно. Я люблю смотреть на огни ночного города. Это меня успокаивает. Но тогда мне по-прежнему было тревожно. Я вспомнила, что еще не послушала песню, которую скинула мне Люси. Трек №8. Я нашла трек в телефоне и начала слушать его в наушниках.

Жанр было определить не сложно: это был металкор7, или что-то в этом роде. Экстрим вокал перемежался с чистым вокалом, текст песни несли волны острых гитарных ходов. По законам жанра, ближе к апогею песни, начался мощный брейкдаун8. Песня мне сразу же понравилась. Казалось, в ней была сконцентрирована вся агрессия музыкантов. Как в тексте, так и в музыке. Возможно, это и была самая агрессивная их песня. Такая песня, под которую мош9превращался в настоящий ад. Возможно даже, именно под эту песню фанаты делали «стену смерти»10. У таких групп обязательно была песня, под которую они давали фанатам знак: пора делить зал на две части, и в переломный момент бежать навстречу друг другу, ломая челюсти. Парень, с которым познакомилась Люси был экстрим-вокалистом, и я не могла не отметить, что его голос «рвал на части», в хорошем смысле. Конечно, обычные люди назвали бы это ревом медведя в брачный период. Но я то знаю, что это круто. Особенно если это качественно звучит. У Ectoplasm все звучало качественно. И агрессивно, и страшно местами, и грустно, так что аж в груди начинает болеть. В общем, в одном Люси была права. Это именно то, что нам с ней всегда нравилось. Отличная группа. Отличная музыка. Бесплатные билеты. К тому же, давно мы не выбирались на концерты такого типа. Я имею в виду такие концерты, на которых можно выбросить весь негатив, выкричаться, до сорванного голоса. Натолкаться до боли в ребрах и руках. После таких концертов шея и спина болит еще пару дней, но ощущение эйфории после гига – незабываемо. И пусть говорят, что это зло, что такие концерты опасны для жизни, пусть говорят. И будут правы. Но у тех, кто умеет оценить их по праву, есть свое мнение. Ты приходишь на концерт злым, уставшим, с невысказанными проблемами, со своими внутренними демонами. Но на гиге ты убегаешь от жизни, которая тебя не жалует. Кричишь от боли изо всех сил. Остальные кричат также, и никто не скажет, что ты пришибленный дебил, потому что точно такие же пришибленные дебилы вокруг тебя. Зато у этих дебилов есть место, где они хотя бы на время расстанутся с грязью внутри, и выйдут оттуда опустошенными, но счастливыми. От эйфории, от музыки, от единства, от того, что увидели любимых исполнителей.

Все эти мысли немного успокоили меня. Я представила концерт, представила, как будет круто. Я легла возле Люси с телефоном и наушниками и переслушала песню еще пару раз. В конце концов я тоже уснула.

За этим последовали несколько дней, а Ectoplasm все никак не хотели меня отпускать. Мне понравилась группа, как и Люси, но что-то продолжало меня тяготить. Я решила раскопать как можно больше об этих музыкантах. Google в помощь, так сказать. И от того, что я узнала, у меня волосы стали дыбом. Я так нервничала, что сразу же позвонила Люси и сказала, что нам нужно встретиться. Через час мы уже сидели у барной стойки на «Точке». Не самое подходящее место для такого разговора. Было глупо с нашей стороны сидеть там и обсуждать такие вещи. Услышав нас, люди решили бы, что мы чокнутые. Но я была так взволнована, что мне было не до здравого смысла.

– Ну, не томи, говори, что ты там уже вычитала, зануда! – проговорила Люси, закатывая глаза, и смакуя «Зеленую фею».

– Заткнись! Может, я и зануда. Но я такое узнала, – ответила я. – В общем слушай. Группы Ectoplasm не существует.

– Подруга, ты совсем того?

– Да нет, слушай. Они распались.

– Давай я тебя разочарую. Underoath тоже распались. Но они были настолько круты, что я до сих пор их слушаю. Да и ты тоже. Так что, извини, на сенсацию не тянет.

– Дура ты! Underoath распались и не дают концертов, если ты не заметила. А Ectoplasm почему-то пригласили тебя на концерт. Каким образом? Группы этой больше нет. И знаешь почему они распались? Ты будешь в шоке. Их вокалист Брайан Белл умер. И группа перестала играть навсегда.

– Что? Да нет. Быть этого не может.

– Гугл и многочисленные фанаты на форумах не врут. Ты уверена, что парня, который тебя пригласил зовут Брайан Белл?

– Уверена. Да нет, все это бред. Наверное, это какая-то утка в интернете. А ты прочитала и веришь. Может, это такой пиар ход.

– Пиар-ход? Статьи о его смерти… Я много перечитала. Он умер примерно три года назад. А ты говоришь пиар-ход? С какой стати они в туре? Как это возможно?

– Значит, они нашли нового вокалиста. Может, он решил представиться Брайаном, чтобы, так сказать, показать себя в лучшем свете? Он ведь в тени славы настоящего Брайана.

– Если это так, то это показывает его разве что в дурацком свете. Вот что! Но Люси. Брайана нет. И группы нет. На официальном сайте их гитарист писал, что после смерти Брайана, группа распадается, и что не будет больше ни туров, ни альбомов, ни концертов. Ни-че-го! А знаешь, что самое страшное? То, как умер Белл, – последнее я произнесла чуть ли не шепотом.

– Ну, и как же? – Люси начинала раздражать эта тема. Она не хотела верить мне. Отчаянно не хотела.

– Он любил стейдж-дайвинг11. И на одном из концертов, он, как обычно, прыгнул в толпу, и его забили до смерти его же фанаты. На форумах об этом ходят целые легенды. Правдивы они или нет, кто знает? Но, Люси, это был последний и самый агрессивный гиг этой группы. На них собралось огромное количество людей. На форумах говорят, что впечатлительным не стоит слушать их музыку, потому что она подталкивает к беспорядкам и насилию. Особенно, – я сделала паузу, потому что собиралась сказать то, что должно было шокировать Люси, – Трек №8.

Конец ознакомительного фрагмента.