Глава 2. Дар Божий
После ухода мужчин в долине Мак-Ихе сразу стало тихо. Женщины привычно занимались хозяйством, но как-то вяло, словно им не хватало громких голосов мужчин, их споров, ругани и смеха, перекрикивания и кипучей энергии. И оставшиеся в селении женщины притихли, даже дети шумели меньше обычного.
На третий день женщины Мак-Ихе пришли к Хемишу с просьбой, чтобы он выделил им лошадей и взялся проводить к монастырю Святого Колумбана – они хотели помолиться за своих мужчин и заказать службу о благополучии их похода. Обычно в церковь женщин Мак-Ихе сопровождал Ангус, и они не сомневались, что и его сын поступит так же. Однако юноша ответил довольно резко:
– Отец не говорил, чтобы я давал вам его пони. Да и нет у меня желания тащиться к этим длиннополым святошам. Так что идите прочь. А ежели желаете нашим парням добра, отправляйтесь с подношениями в брох. Дух Ночи скорее поможет своим сынам, нежели церковники.
Однако женщины не унимались, вновь и вновь наседали на Хемиша, пока он просто не убежал от них по склону холма, как молодой олень.
Тогда они обратились к Еве:
– Повлияй на своего пасынка. Тебя он послушает.
Ева так не считала: Хемиш избалован отцом, да и ревниво к ней относится. Зато Ева была уверена, что если кто и повлияет на парня, то только мистрис Мойра – ее он почитает, видит в ней едва ли не высшее существо.
Однако в тот момент Мойры нигде поблизости не оказалось – еще с утра она отправилась на холмы, где местные жители установили свои ульи. Ева сама попросила гостью снять мед в сотах, заметив, что эту женщину как будто и пчелы не кусают – может, она и впрямь сродни маленькому народцу? Ведь известно, что пчелы не жалят тех, кто связан с эльфами и фейри.
Узнай об этих слухах Мойра, она бы осталась довольна. Ну а пчелы… Просто надо быть осторожнее, не снимать перчаток и не поднимать до срока тонкую ткань, какая покрывала ее лицо, свисая с широкополой соломенной шляпы. Но и покончив со сбором меда, она не спешила вернуться и устроилась на склоне, глядя на высившиеся вдали склоны гор. Она просидела так долго, словно прислушивалась к тому, что творилось в ее душе. Ибо уже поняла – с отбытием Хата на нее вдруг нахлынуло такое… нет, не успокоение, а какая-то вялость, равнодушие ко всему… тоска.
Мойра старалась разобраться, что ее томит. Она отдавала себе отчет, что попала под обаяние этого странного мужчины. Он был ее похитителем… но и спасителем, спутником, защитником. По сути он стал ей добрым другом. И все же она думала о нем куда больше, чем следовало бы. Она увлеклась им? Однако случалось, что Мойра и ранее увлекалась красивыми, сильными парнями. Насколько это было возможно, учитывая, что она была женщиной вождя Маккензи. Гектор Рой был ревнив, и, если его Мойра на ком-то задерживала взгляд или с кем-то более приветливо общалась, он мрачнел и усылал неугодного под каким-нибудь предлогом. Мойру его ревность лишь забавляла. Разве посмеет она обмануть человека, которому обязана, под защитой которого живет? А эти мимолетные увлечения… Так, немного волнения в крови, вспышка неподотчетного веселья и игривости, и только. Теперь же Гектора Роя рядом не было. Мойра, как и раньше, рассчитывала, что однажды вернется к нему, однако заметила, что постепенно это желание стало каким-то блеклым, неясным. К тому же она была задета тем, что влюбленный вождь Маккензи не смог разыскать ее и вернуть. Конечно, Дэвид хитер и все продумал, когда выкрал ее. Но за время, что прошло с тех пор, она ни от кого не слышала, что могущественный барон Кинтайла Гектор Рой Маккензи разослал повсюду клансменов, дабы разыскать свою фейри. Зато известно, что он примирился с Манро, готовится к войне и даже с Церковью наладил отношения, получив от нее благословение. Раньше церковники предвзято относились к живущему с двумя женами Гектору, а теперь… Мойра неожиданно поняла, что вождю Маккензи нынче выгодно ее исчезновение и, возможно, он смирился с ним. Или решил, что она сама сбежала от него. Это может озлобить его и отвратить от Мойры. А может, она не так уж дорога Гектору Рою, как надеялась?
Но мысли о Маккензи как приходили, так и исчезали. Сейчас молодую женщину куда больше интересовал Хат. Загадочный, полный обаяния и дерзости хитрец, чувства которого по отношению к ней Мойра не могла понять. Некогда Хат сказал, что желает ее, хочет с ней близости, да и за проведенное вместе время он неоднократно мог взять ее силой, как обычно поступают похищавшие женщин горцы. Но Хат так не поступил. И Мойра решила, что его увлечение ею было лишь сиюминутной прихотью самца, которого потом отвлекли иные заботы и желания. Это даже разочаровало Мойру, она привыкла к тому, что легко покоряет мужчин. Но как покорить такого, как Хат? Да и стоит ли? Она ведь уже поняла, кто он. Чужак, иноземец, выдающий себя за клансмена Маклейнов.
Вздохнув, женщина подняла корзину с сотами и отправилась в долину Мак-Ихе. Но едва приблизилась к селению, как ее тут же окружили местные женщины, наперебой стали уговаривать повлиять на Хемиша, заставить его проводить их в церковь. Мойра понимала желание женщин, однако вынуждена была их разочаровать, пояснив, что сегодня уже поздно отправляться в дальний путь, даже если Хемиш даст им лошадей. Завтра же… Кто знает, что будет завтра? Но женщины продолжали настаивать на своем, и она все-таки решила поговорить с парнем. Не столько даже ради них, сколько ради него самого.
Солнце уже садилось, когда она обнаружила Хемиша за домом: парень вернулся с пустошей и теперь поправлял изгородь в загоне для коз. Хмуро посмотрев на усевшуюся неподалеку молодую женщину, он продолжал вбивать деревянной киянкой колья, на которых держался плетень. Но через время, чувствуя на себе взгляд Мойры, резко повернулся:
– Чего уставилась? Можешь не просить. Чтобы я послушался этих куриц и сам пошел на поклон к попам из обители…
– Но дело ведь не в поклонении францисканцам, не так ли, Хемиш? Ты ведь крещеный, и твой отец служит преподобному отцу Гилберту, так что можешь не рассказывать мне, что ты язычник, признающий только духов из полой башни. И ты отказался от поездки, потому что знаешь – ты настолько грязен и неухожен, что францисканцы просто не допустят тебя в храм Божий. И тебе из-за этого станет стыдно.
Юноша хотел что-то сказать, но едва не задохнулся от возмущения.
Мойра же продолжила: она понимает смущение парня, однако он и впрямь запустил себя и от него так несет хлевом, что даже сам Ангус подозревает, что его сын сходится с козами. К тому же он переживает, что Хемиша трудно будет женить, ибо ни одна женщина не подпустит к себе такого грязного, как подземный гном, парня. Более того, наверное, и дух Ночи из полой башни никогда не явится к похожему на козлоподобное существо мужчине, каким стал сын главы рода Сынов Ночи.
Мойра специально дразнила Хемиша и, даже когда тот стал потрясать своей киянкой, говорила с ним мягко и спокойно. Ева, наблюдавшая за ними со стороны, видела, как юноша в конце концов отбросил свое орудие и сел, обхватив колени и опустив голову. Мойра села рядом, они о чем-то разговаривали, потом она поднялась и пошла к Еве.
– Приготовь мыла, Ева. Хемиш согласился помыться. И надо еще как следует обработать ему голову щелочью – парень весь завшивел.
Ева была поражена: она не единожды говорила мужу, что его сын ужасно выглядит, но тот лишь отмахивался: дескать, когда придет время, Хемиш сам поймет, что с ним не так. И вот Мойре удалось за какие-то полчаса принудить злобного мальчишку к повиновению. И Ева подумала, что гостья, наверное, и впрямь фейри, которой не смеют отказать обычные смертные.
Не только Ева, но и другие женщины Мак-Ихе были удивлены, узнав, что злобный Хемиш дал свое согласие. Когда он вымылся в ручье, а позже позволил обработать голову и даже выстричь колтуны, то неожиданно оказалось, что парень довольно хорош собою. Обласканный и размякший от всеобщего расположения и похвал, Хемиш вышел к вечернему костру, и даже пожилые члены клана выразили ему свое одобрение, позволив сидеть рядом с ними.
Тем вечером Мойра рассказывала Мак-Ихе историю о рыцаре Тристане и его женщинах – Изольде Белокурой и Изольде Белорукой[14]. История любви рыцаря к прекрасной белокурой Изольде, жене короля Марка, взволновала слушателей, но они решили, что эта любовь была греховной. Тристан сам повинен в своих бедах, раз не оценил такую женщину, как его жена, нежная и преданная Изольда Белорукая. Когда же они спросили у Мойры, откуда она знает это сказание, то были удивлены, узнав, что мистрис прочитала историю в книге. О, они слышали о книгах, но считали, что разобраться в том, что там написано, могут только ученые монахи. А тут сидящая рядом с ними чужачка уверяет, что обучена этой науке. По сути колдовству, как они полагали, пусть и освященному Церковью, раз уж в обителях так почитают грамотность. Один старик даже сказал Мойре:
– Слышал я, что вы собираетесь принять постриг в женском монастыре в Элгине. Выходит, вы важная особа, мистрис Мойра, если решили посвятить себя Господу и Деве Марии. Ибо тот, кто уходит от мира ради подобного служения, достоин всяческого уважения. А вы еще такая… Не пить мне вересковой медовухи, если вы не станете в обители Элгина матушкой настоятельницей!
Мойра улыбнулась: это было бы достойно для нее, ибо настоятельница не только значимая особа, но и к тому же ни от кого не зависящая.
Но тут сидевшая неподалеку Ева расхохоталась и заявила, что вряд ли гостья решит покинуть этот мир и стать одной из невест Христовых.
Мойра холодно посмотрела на нее. А та, словно не замечая недовольства в ее взгляде, уверенно повторила, что вряд ли мистрис Мойра готова к постригу. И даже хитро подмигнула ей, как какой-то простушке.
В ту ночь Мойра плохо спала: ее постоянно будило хныканье малышки Донады, у которой резались зубки. Ева то и дело начинала петь ей колыбельную – дикую и печальную, в которой слышалось завывание морского ветра и шелест засохшего вереска. Именно такие гэльские колыбельные поют матери на Оркнейских островах своим детям. Может, поэтому Мойра спала урывками и в ее тревожном сне к ней вновь приходила ее мать, Нора, которая все время повторяла: «Не позволяй себе полюбить! Любовь губительна для женщины! Влюбленная женщина становится зависимой и может разрушить свою жизнь, если отдаст сердце мужчине!»
Утром Мойра поднялась позже обычного. В жилище никого не было, и она просто уселась у порога, переступив через корзину с торфом и отодвинув бочонок с соленьями. Правда, бочонок она тут же придвинула обратно: в нем хранились засоленные с травами грузди, от которых шел такой упоительный аромат, что женщина не удержалась и достала пару грибов. Выдержанные в самую меру, они имели просто изумительный вкус!
Вокруг было тихо. День стоял удивительно ясный, половина перевала за долиной Мак-Ихе была залита солнечным светом, вторая пребывала в глубокой тени. Зеленые склоны поросли высокой, упругой травой, которая волновалась на ветру. В ярко-синем небе легкие облака казались тончайшей, развеянной ветром мукой, неподалеку по воздуху медленно плыла какая-то неведомая птица, а единственным звуком было журчание ручья, протекавшего рядом с домом.
Вскоре послышался голос Евы. Молодая мать шла от сарайчика, где хранилось молоко, ее дитя было привязано у женщины за спиной при помощи пледа, а в руках она несла крынку со свежевзбитой сметаной.
– Я не стала будить тебя раньше срока, мистрис, – сказала Ева, усаживаясь рядом на крылечке. – Негодница Донада устроила нам беспокойную ночку, но сегодня она как солнышко. Правда, она у нас красавица?
Последнее было не столько вопросом, сколько утверждением. Мойра ответила лишь легким кивком – она не испытывала особой тяги к детям. Вот и сейчас она уклонилась от предложения молодой матери принять у нее малышку, зато взяла крынку и, зачерпнув большой ложкой сметану, начала осторожно есть. А потом достала еще грибов – их острый вкус словно оттенял нежность сметаны.
– Не могу удержаться, чтобы не съесть еще грибочек, – пояснила она Еве.
– Да, я заметила, – отозвалась та, улыбнувшись. – Признаться, когда я носила под сердцем дитя, то тоже не могла удержаться, чтобы не попробовать солений. Уж так хотелось, так хотелось!..
Мойра сперва никак не отреагировала на ее слова, но Ева хитро подмигнула и добавила:
– Потому я вчера и сказала, что не верю, что ты примешь постриг. Ведь беременных женщин не берут в монахини.
Мойра повернулась к ней. Она залилась краской, затем побледнела, а от страха и стыда, охвативших ее, к горлу подступила тошнота.
– На что ты намекаешь, Ева? – Голос Мойры был хриплым, словно у нее пересохло во рту. Но все же она смогла произнести: – Нет, это невозможно. Это было бы чудо… как у Девы Марии!..
Ева стала серьезной:
– Не кощунствуй, мистрис. Мне-то лгать незачем. – И добавила с улыбкой: – Говорила же вчера, что матушкой настоятельницей тебе не быть. Просто матушкой – да. Этого не избежать, когда носишь дитя под сердцем.
Мойра ничего не ответила, резко поднялась и пошла прочь. Хотя сама не понимала, куда идет…
Опомнилась она, когда забрела в соседнюю долину. Вокруг были дикие места, Мак-Ихе приходили сюда порой поохотиться, да и сейчас на склоне то и дело мелькали среди папоротника темные спинки кроликов, а совсем рядом вспорхнула цесарка. Но Мойра их не видела, она не видела ничего. Опустившись на землю, молодая женщина сжалась, стараясь изо всех сил преодолеть отдышку, вызванную испугом. Ей надо все продумать и понять. Но как же это страшно!..
Поначалу Мойра пыталась убедить себя, что Ева сказала глупость. О, эти женщины! Им лишь бы болтать о чем-то, не особо задумываясь! Она, Мойра, не могла быть в положении! Она имела близость только с Гектором Роем, но вождь Маккензи давно стал калекой. Да, они спали вместе, однако между ними не было ничего, что привело бы к зачатию. А больше она ни с кем… Ни с кем?.. И опять в памяти женщины всплыло мокрое от пота лицо Дэвида, который, склонившись, нежно смотрел на нее. Но это было как сновидение! Она не помнит, чтобы отдавалась ему. Однако все ли она помнит?
Ответ напрашивался сам собой: она была в беспамятстве, когда болела у Макдональдов во время пребывания на Скае. Именно там Дэвид объявил, что похищенная им женщина является его супругой. Правда, когда он попытался возлечь с Мойрой, она разгневалась и прогнала его, и он сразу же отстал. Да и вообще, Мойра считала, что каков бы ни был хитрец этот Хат, он все же достаточно благороден, чтобы взять женщину против ее воли или когда она без сознания. Но не ошибается ли она в нем?
Мойра стала вспоминать, когда у нее были последние месячные. По сути больше двух месяцев назад, еще до охоты, во время которой ее похитили. Однако позже, когда они плыли с Дэвидом на ладье по проливу Минч, ей одно время казалось, что она кровит. Тогда Мойра очень волновалась, понимая, что попала в неудобное положение, пребывая на одном судне с чужим мужчиной. И она даже обрадовалась, когда поняла, что ошиблась. А ведь ей стоило насторожиться, коль все прошло так скоро… если вообще что-то было. И кроме того, ей нужно было обратить внимание на то, как у нее порой ноет и наливается грудь, как ее мутит по утрам от запаха пищи. А теперь эти моченые грузди, какие она поедала с таким аппетитом, словно в жизни не пробовала более вкусного лакомства. Женщины говорят, что так и бывает, когда ты в положении. Мать Мойры тоже ела одну соленую треску, когда носила очередное дитя. И сама Мойра, как только приехала жить к Маккензи, всякий раз задумывалась об этом, ведь Гектор, будучи тогда полным сил мужчиной, каждый день покрывал ее на ложе. Мойре их соития не нравились, вождь был тяжелым, торопливым, его грубоватые прикосновения раздражали ее, и она лишь терпела их. Поэтому, когда он получил ранение и вынужден был признаться, что уже не сделает ей ребенка, она – да простит ее Пречистая Дева! – даже почувствовала облегчение. К тому же влюбленный в нее вождь, потеряв мужскую силу, больше внимания стал уделять ласкам, и она неожиданно стала получать удовольствие от того, что он с ней делал. Гектора это радовало. Он говорил, что будет ласкать ее как угодно, только бы она оставалась ему верна. И она была ему верна. Ее даже радовало, что теперь она точно не забеременеет. Мойра оставалась такой же по-девичьи стройной, ее красота доставляла ей удовольствие, а если кто-то говорил, что фейри бесплодна, она не придавала этому значения.
И вот теперь…
– Это всего лишь ошибка. Глупая Ева придумала невесть что. Но если все же это так…
Почему-то сейчас Мойра отчетливо вспомнила, как Бригитт с острова Скай скабрезно подшучивала над ней, когда она была больна. Что она говорила? «Морочишь голову своему мужу: то любви требуешь, то гонишь его от себя. Нечего сказать, славную жену украл для себя такой славный парень, как Хат!»
Тогда Мойра думала, что это пустая болтовня недалекой островитянки. Но теперь она поняла, что женщина Макдональдов знала, что произошло той ночью, когда Хат принес свою пленницу. И лицо Дэвида над ней… оно оттуда, из той ночи. Но как он посмел воспользоваться ее слабостью?! А потом все намекал, что не прочь сойтись с ней. Он взял ее слабой и беспомощной, но позже, когда она воспротивилась его желаниям, просто изображал из себя достойного мужчину. О да, она считала его достойным, она научилась его уважать, верила ему…
Но если она беременна… Мойра понимала, что такой она уже не сможет вернуться к Гектору Рою, гордому вождю Маккензи. А этот Дэвид Хат вряд ли позаботится о ней. Ведь даже намекая, что она мила ему, он ни разу не заикнулся, что готов связать с ней свою жизнь. Нет, он то и дело прикидывал, куда ее можно пристроить: передать Эхину Манро, отвезти в монастырь… Все это теперь не имело никакого смысла. Обесчещенная одинокая женщина, беременная невесть от кого нагулянным ребенком, никому не нужна!
О, этот зеленоглазый, похотливый Хат должен ответить за все! За ее разрушенную жизнь! За то, что сделал с ней!
Мойра застонала, глухо и болезненно. Она снова сжалась, ее мутило. Это состояние было отвратительным.
– Будь ты проклят, мерзавец! – прошипела она сквозь зубы.
Хуже всего была неизвестность. Появление в ее судьбе Дэвида превратило ее жизнь в непрерывную цепь непредсказуемых событий, порождавших в ней неуверенность и боязнь будущего. А ведь раньше Мойре казалось, что она сама в силах принимать решения и даже заставлять других подчиняться ее воле. Теперь же… Все, что ей оставалось, – это ждать своего погубителя…
Мужчины Мак-Ихе вернулись через пару дней. Выглядели они довольными: им не только удалось вернуть угнанный скот, но и присовокупить к нему полдюжины коров своих соседей Мак-Мэтисонов и крупного быка-производителя с крутыми завитками на мощных рогах.
– Правда, трое из нас ранены, – подытожил Ангус перед собравшимися. – Но, клянусь нашим духом-прародителем, потерь было бы больше, если бы не наш Хат. Ох, как же он умеет сражаться, видели бы вы! Эй, а где сам зеленоглазый?
Ева сказала, что тот уже отправился разыскивать мистрис Мойру. В последнее время эта женщина словно сама не своя, сторонится всех, уходит невесть куда.
– Сдается мне, что эта белокурая фейри… – И Ева склонилась к мужу, чтобы негромко закончить фразу.
– Ммфм… – привычно фыркнул тот. – Ну, с женщинами такое бывает, – кивнул он.
И больше не думал об этом: главе рода надо было раздать коров своим сородичам, позаботиться о раненых, а еще устроить пир в честь благополучного исхода хэшипа. А еще следовало выставить стражей на холмах: Сыны Медведя наверняка возмутятся, что соседи угнали их живность, и могут нагрянуть с ответным визитом.
Дэвид тем временем устроился за ракитовой рощей у ручья: он уже смыл с себя кровь, грязь и пот, выстирал одежду и теперь в ожидании, пока она подсохнет, занимался обработкой пореза над коленом. Ничего серьезного, рана была чистой и ровной, похоже, скоро заживет.
В этот момент он услышал, как кто-то идет через рощу, и прикрылся еще влажным пледом. Только увидев, что это Хемиш, он вновь разложил ткань на нагретых солнцем камнях и стал наблюдать за приближающимся юношей.
Надо же, после того, как его отмыли, Хемиш казался даже красавчиком. И волосы его были не черными, а мягкого каштанового отлива. Челка ровно подрезана над бровями, у висков волосы заплетены в две аккуратные косицы, более длинные, чем остальные пряди, укороченные сзади до плеч. Дэвид уже слышал, что это Мойра постаралась привести его в надлежащий вид, как слышал и то, что этот дикий парень с охотой слушается ее.
Хемиш уселся неподалеку и стал разглядывать Дэвида, его жилистое тело, квадратики мышц на животе, покрытые темной порослью пластины груди, длинные мускулистые ноги. Сквозь легкий загар на теле Дэвида то там, то тут виднелись светлые полоски шрамов.
– Ох, какой же вы! Клянусь духом Ночи, вы наверняка не в одной сече проявили себя. Как вспомню, что посмел напасть на вас, а вы так легко меня обыграли!.. Да и отец божится, что в бою вам нет равных.
Дэвид стал накладывать повязку поверх пореза на ноге.
– Что тебе надо, парень?
Хемиш вдруг сказал:
– Ева говорит, что вы женитесь на мистрис Мойре. Дескать, все эти разговоры о ее пострижении лишь отговорки. Вот я и думаю, каково это – взять себе в жены фейри? Боязно, наверное. Или вы думаете, что если предстать с ней перед алтарем, то все нечеловеческое из нее будет изгнано святым духом?
– Думаю, ты мелешь вздор, Хемиш.
Юноша умолк, однако не уходил, по-прежнему сидел в сторонке, а когда Дэвид стал облачаться в уже просохший плед, даже учтиво помог ему расправить складки. Ишь как его Мойра вымуштровала, чисто паж при рыцаре.
Когда Дэвид был уже готов, Хемиш опять как-то заискивающе посмотрел на Хата.
– Я вот что хотел сказать. Если вы с ней не сговоритесь… Ну, с Мойрой. Отец твердит, что мне пора жениться. Так вот, я бы взял ее за себя. Даже в церковь к алтарю с ней пошел бы.
Дэвид закусил губу, чтобы не расхохотаться. У парня было такое умоляющее лицо. Ну и Мойра хороша! Очаровала паренька в два счета.
– Пойду я, Хемиш. Надо же мне обсудить все с Мойрой. Где она может быть, не знаешь?
И опять услышал, что в последние дни она какая-то странная. Всех сторонится, от работы уходит. Но Ева ее сильно и не заставляет. Говорит, что, видать, у мистрис Мойры такое время сейчас. Женщины, они ведь странные и хорошо друг друга понимают.
Женщины – может быть, а вот Дэвид никак не мог понять свою спутницу. Еще недавно она была такая милая. И как она произнесла его имя при прощании! Дэвид все прошедшие дни вспоминал, какой у нее тогда был голос, взгляд… Он думал о ней, когда лежал в зарослях вереска в засаде и когда отдыхал после перехода со скотом по чужим землям, и всякий раз душа его начинала ныть от сладкой тоски по ней. И он надеялся… Да на что, собственно, он надеялся? Просто вдруг понял, что без нее ему тоскливо и безрадостно. Околдовала его чертова девка, волшебная фейри. А может, просто привык он к ней.
Но о том ли ему сейчас думать? Он вспомнил, что говорил пленный клансмен Мак-Мэтисонов, которого они связали, дабы тот не поднял шум, когда Мак-Ихе перегоняли через границы клана скотину: дескать, чем вы удумали заниматься, когда сейчас в Хайленде замирье и все готовы выступить на войну за короля? Разве не грешно в такое время воевать с собратьями? Тогда Дэвид осознал, что мешкать больше не имеет смысла, надо возвращаться. Но сначала он все же обязан пристроить Мойру. О, сколько раз он уже об этом думал! Может, и впрямь отдать ее Хемишу? Последняя мысль была ему отвратительна до дрожи.
Дэвид пребывал в некоем замешательстве, когда бродил по окрестным холмам и звал ее. И отчего-то сердце его сжималось. Он желал и побаивался этой встречи. А еще по пути он стал собирать попадавшиеся по дороге цветы – маргаритки, фиалки. Дэвид помнил, что этой женщине нравилось, когда он делал ей такие маленькие подношения.
– Мойра! – снова звал Дэвид, пока не увидел ее.
Она не откликнулась, хотя наверняка услышала его. Сидит себе среди зарослей вереска, гордо вскинув голову, словно королевна, и молча смотрит на него. Он залюбовался, глядя на ее лицо, красиво обрамленное светлыми волнистыми прядями, но потом заметил, что темные брови женщины нахмурены, а в глазах колючий блеск. Нет, совсем другой она была, когда прощалась с ним. Теперь же… Начинается! Ох, и не любил же надменных строптивиц Дэвид! На одной из таких он был женат. И даже уехал от нее за сотни миль, лишь бы не носить это гнетущее раздражение в душе.
Чуть прихрамывая, он поднялся к Мойре по склону и остановился неподалеку.
– Я вернулся. Со мной ничего не случилось, как ты и хотела. Твои молитвы были услышаны.
Мойра никак не отреагировала на его улыбку, просто смотрела – холодно и строго. Ее погубитель. Уверенный в себе, спокойный… и привлекательный. В каждом его движении кошачья мягкость и ленивая грация, густые темно-каштановые волосы гладкими прядями лежат на голове и слегка завиваются надо лбом и у крепкой загорелой шеи. Проклятье, он все еще вызывает волнение в ее душе. Но что он решит?
– Это тебе, – сказал Дэвид, протягивая ей цветы.
Она и не взглянула на них. Спросила ровным голосом:
– Ты ранен?
– А, это… – Он посмотрел на повязку, выглядывающую из-под килта. – Ничего серьезного, царапина. На мне все заживает легко. Ты же знаешь, – попробовал он ввести в разговор нечто объединявшее их совсем недавно.
Однако Мойра не попалась на уловку. Просто сидела и смотрела на него.
Дэвид опустился рядом среди вереска, подобрал один из упавших цветов из принесенного букета, стал вертеть его в руках. Молчание затягивалось. Ох уж эта непонятная фейри Мойра с ее потаенными думами! И чтобы избавиться от возникшего между ними напряжения, Дэвид стал рассказывать, как сложилось у них в походе. Сказал, что теперь у Ангуса могут быть неприятности: они не успели настичь бешеных пастухов, и пришлось отбивать скот уже у Мак-Мэтисонов. Вступив в схватку с охранявшими стадо клансменами, парочку даже убили, одного ранили и связали. Мойра должна понимать, что после хэшима может последовать ответный набег. Но это при условии, если Сыны Медведя захотят вступать в стычку с Сынами Ночи из-за нескольких угнанных коров… Ведь Мак-Ихе все же септ, который находится под защитой Маккеев, а Маккеи нынче в силе.
Мойра слушала его, глядя куда-то в сторону, и у Дэвида сложилось впечатление, что ее не интересует его рассказ. Тогда он просто спросил:
– Что тебя гнетет, женщина?
Мойра ответила не сразу. Она слышала сильные ровные удары собственного сердца. Но какие-то путы упали… И она коротко ответила:
– Я беременна.
– Что? – Дэвиду показалось, что он ослышался.
Мойра расхохоталась, громко и зло.
– Тебя это удивляет, Хат? А я думаю, ты мог бы кое о чем догадаться. Или скажешь, что не делал ничего такого, отчего я могла зачать?
Дэвид молчал. Он сильно побледнел, но молчал. Даже сам не ожидал, что так испугается этой вести. Как он понимал, этот ребенок не от вождя Маккензи, а от него, Дэвида Майсгрейва, английского лазутчика, которому надо оставить эту женщину как можно скорее. Но он ведь выкрал ее и… Ему даже показалось, что сердце его оледенело и покрылось инеем. Что же теперь с ней делать?
Внешне он казался спокойным. И все так же вертел в руках цветок, будто ничего другого его не интересовало.
Тогда Мойра ударила его кулаком по плечу – сильно, даже болезненно.
– Ты словно коварный драки[15], Хат! Ты выкрал меня, а потом, когда я была в беспамятстве, воспользовался моей слабостью! Я для тебя была всего лишь добычей, которой ты не преминул полакомиться!
– Ты сама молила меня об этом! – резко перебил ее Дэвид.
– Не смей так говорить, лжец!
Но он уже не мог остановиться:
– Да, ты сама просила меня, Мойра! О, как ты просила!.. Я лежал подле тебя, а ты, пылающая и шальная, изгибалась подо мной, обнимала и умоляла… А я все же живой человек, я мужчина… который лежал рядом с ласкающейся к нему жаркой красавицей! Тут и святой бы не сдержался. Знаешь, о чем ты просила? Я сразу понял, какие игры были у тебя со стариной Гектором… Поцелуй меня там, раскрой мой цветок…
– Замолчи! – вспыхнула Мойра и отшатнулась.
Они оба умолкли. Дэвид сидел, опустив голову, а Мойра дрожала от негодования.
Лишь через время Дэвид глухо произнес:
– Бедная моя Мойра! Что же мне теперь с тобой делать?
Его слова будто хлестнули ее кнутом:
– Что делать? А я ведь почти уверилась, что ты лучше всех на свете! А ты… ты змей! Ты чудовище!
Она разрыдалась. Дэвид хотел ее успокоить, но она ударила его по протянутой руке.
– Ненавижу тебя! Ты прошел по моей жизни как проказа! Кому я теперь нужна? Как с этим можно жить? О, лучше бы ты и впрямь отдал меня тем заразным на острове. Это было бы честнее, чем добиться моего доверия, моей привязанности… и отшвырнуть прочь!..
Ее плечи вздрагивали, она опустила голову, и упавшие на лицо волосы закрыли заплаканные глаза. Дэвид почувствовал невероятное желание приголубить ее, обнять… А еще ему хотелось целовать ее, сильно и ненасытно, хотелось придавить к земле и брать, уходя в нее, как в вечность… Дэвид чувствовал, что изнемогает. Это было сильнее него, сильнее любых разумных доводов. Он вздохнул, чувствуя, как его переполняет оглушающее желание взять эту женщину. Женщину, которая носит его ребенка… так уж получилось.
И он сказал каким-то странно мягким голосом:
– Не ожидал, что мое семя столь быстро зародит в тебе дитя. Но так ведь бывает, когда мужчина и женщина охвачены пылом страсти. А знаешь, это ведь даже чудесно! Чудесно, что у нас сразу получилось зачать новую жизнь. Это же знак, это дар Божий! Я хочу, чтобы у нас был сын! Я очень этого хочу… Мойра моя… Это же счастье!
Мойра сквозь всхлипывания слышала его слова, но, казалось, опасалась в них верить. Однако, когда Дэвид обнял ее и притянул к себе, она не стала сопротивляться. Она вдруг сразу ослабела, перестала всхлипывать и лишь прерывисто дышала.
Он обнимал ее нежно и мягко, но она слышала его дыхание – тяжелое, глубокое. Ей внезапно стало так хорошо в его руках! Если он и впрямь любит ее, если рад тому, что у них будет ребенок… Ее сердце дрогнуло и затрепетало, как осиновый лист. А кожа даже в тепле его рук вдруг покрылась мурашками.
Все еще не поворачиваясь, она прошептала:
– Не играй мною, Дэвид. Я так беззащитна перед тобой…
– Успокойся, милая, – прошептал он ей в волосы. – И ты не беззащитна. Ты даже не знаешь, какая у тебя власть надо мной. Я думаю о тебе днем и ночью. Порой мне кажется, что я ни о чем другом не могу думать, кроме как о тебе. И я стану твоим защитником, моя фейри! Клянусь в том тебе своей христианской верой и Господом нашим Иисусом! О, ничего я так сильно не желаю, как оберегать тебя… тебя и наше дитя. Ты моя женщина, Мойра. Теперь только моя!
Она почувствовала, как он легко коснулся ее шеи, там, где ее не закрывали заколотые на затылке волосы. Сначала Мойра решила, что он касается ее кончиками пальцев, гладкими и неторопливыми. Но потом она ощутила его дыхание – точно ветерок холодил кожу. И поняла, что он приник к ней губами, нежно, мягко. Мойра только и могла, что сидеть неподвижно, полная ощущений, которые волновали ее до самого сердца. А сердце, еще недавно сжимавшееся от душевной боли, сейчас словно начало плавиться. Когда же Дэвид ласково взял в руки ее грудь… Мойре показалось, что он саму ее душу держал в ладонях.
Доверившись его рукам, она уже будто бы и не принадлежала себе и, покачиваясь, позволяла Дэвиду ласкать ее. О, она не хотела, чтобы что-нибудь из того, что он делал, прекратилось! Ей нравилось ощущать, как от его прикосновений к ее груди и бедрам откуда-то из глубин ее естества поднялось сладкое томление, какое расслабило и согрело ее, а потом даже опалило, когда кровь заструилась по жилам, словно огонь. Мойра узнавала это пробуждающееся волнение… Когда-то с Гектором Роем, когда вождь стал нетороплив и ласков с ней… Но к дьяволу Гектора Роя! Она не желала вспоминать его! Она была в объятиях того мужчины, к которому ее так тянуло, который забыл ради нее все… Который был готов любить и оберегать ее!
Его упоительные ласки, прикосновения, нежное поглаживание в самых потаенных местах. Она не сопротивлялась, а он был таким нежным, что у Мойры закружилась голова. Задыхаясь и пылая, она повернулась к нему и была оглушена силой и жадностью его поцелуя. Она покорилась полностью, она сама хотела его. И когда он мягко стал опрокидывать ее, лишь прошептала:
– Я хочу быть только твоей…
Она отдавалась ему легко и с удовольствием. Еще недавно она его ненавидела… теперь же принадлежала ему с пьянящим ощущением радости. Как он сумел так быстро покорить и приручить ее? А может, она уже давно была к этому готова?
Ее прошлый опыт соития с мужчинами не вызывал в ней удовольствия, теперь же, чувствуя в себе плоть Дэвида, Мойра была полна ощущений, о существовании которых и не подозревала. Ее веки отяжелели, она плыла в волнах наслаждения, обнимая его за плечи… такие крепкие и надежные плечи! О, переполнявшее ее счастье было настолько сильным, что хотелось кричать.
И она вскрикнула, когда уже не могла сдерживаться. Он же задвигался быстрее и ритмичнее, целовал ее и задыхался, а потом замер и, приподнявшись на локтях, застонал сквозь стиснутые зубы.
Все. Они исчезли, чтобы снова прийти в себя на зеленом склоне, под лучами солнца, среди ароматов вереска и гудения пчел.
Дэвид шептал Мойре ласковые слова, говорил, как хотел ее, как она мила ему, какая она чудесная и желанная. Говорил, что с ума сходил по ней. Как же сладко было слушать его!
– А я опасалась тебя, – тихо ответила Мойра, пряча лицо у него на груди. – Я никогда никого не боялась… Но ты…
– Этого страха больше не будет, Мойра. Ты под защитой.
И она ему верила. Это было такое счастье – лежать в его объятиях и наслаждаться ощущением покоя и защищенности в его сильных руках. Ее зеленоглазый Хат… Ее Дэвид.