Глава 5
Я слишком устал, чтобы ехать домой, поэтому заночевал на полу в своей старой комнате под крышей амбара. Еще до рассвета меня разбудил скрежет колес дядиного прицепа по гравию – звук, который был мне прекрасно знаком. Я слышал его, наверное, несколько тысяч раз. Вчера дядя весь день провел со мной, и теперь ему нужно было возвращаться к работе, чтобы наверстать упущенное. Большинство его клиентов жили в огороженных поселках от Поуни-айленда до Джексонвилла и вкладывали в содержание и разведение лошадей такие суммы, какие мне не могли даже присниться. Конечно, ковать лошадей нужно было далеко не каждый день, однако с началом выставочного сезона все менялось, и состоятельные коневладельцы впадали в настоящую истерику, если дядя вдруг не мог приехать и «переобуть» их любимых лошадок. Каждый выставочный конь стоил по четверть миллиона и больше, поэтому хозяева были твердо убеждены: если их любимцу требуются новые подковы, значит, дядя просто обязан выполнить свою работу по первому требованию, а все остальное не имеет значения.
Лежа на твердом полу, на который я настелил поверх ковра пару одеял, я прислушивался, как удаляются хруст гравия и негромкое урчание мотора. Когда они окончательно затихли вдали, я попробовал снова уснуть, но от лежания на жестком полу у меня уже бока болели. (Возможно, начинал сказываться возраст, хотя в двадцать восемь я отнюдь не считал себя стариком.) Лежать спокойно я мог только на спине, но заснуть в таком положении мне никогда не удавалось. Вот если бы раздобыть еще одно одеяло, тогда я, быть может, попробовал бы как-нибудь уснуть!.. Увы, запасное одеяло я уступил Томми, которая, сладко посапывая, свернулась на единственной кровати. Некоторое время я наблюдал, как она спит. Должно быть, ей что-то снилось, потому что я отчетливо видел, как за сомкнутыми веками мечутся, ворочаются ее глаза. Одну руку она подложила под раскрасневшуюся щеку, другая лежала поверх одеяла на грациозно изогнутом бедре. Одна ее ступня торчала из-под одеяла, и на ногтях пламенел яркий лак.
Нам необходимо было поговорить. Как минимум – поговорить, и я надеялся, что хотя бы против этого Томми возражать не станет.
Наконец я поднялся и, потирая ноющие бедра, спустился вниз. Там я привязал к багажнику «Викки» небольшой челнок и снова поднялся наверх, чтобы глотнуть апельсинового сока и одеться. Мне казалось, что холодильник я открыл совершенно бесшумно, но, обернувшись со стаканом в руке, я увидел, что Томми смотрит на меня.
– Отличные труселя, – заметила она, показывая на мои трусы.
– Угу, – отозвался я, натягивая первые попавшиеся под руку шорты. – В тюряге всем такие дают.
– И что ты натворил на этот раз?
– Попался.
– Ты хотя бы был виновен?
Я кивнул.
– Но не так сильно, как кое-кто другой.
Она улыбнулась.
– Неужели я тебя так ничему и не научила?
– По-видимому, нет. – Я достал из холодильника пакет с соком и налил ей в чистый стакан.
Томми отрицательно покачала головой и села, подтянув колени к груди и завернувшись в одеяло. Упираясь в колени подбородком, она спросила:
– Ты все еще надеешься раскопать ту историю о старом хранилище?
Я сдержанно улыбнулся в ответ и надел свою бейсболку с эмблемой «Краснокожих».
Томми посмотрела в окно, потянулась.
– Ты не там ищешь.
– Я в этом не уверен.
Она слезла с кровати и, продолжая кутаться в одеяло, подошла к столику и выпила сок, который я приготовил для нее. Налив себе еще, она взяла со стола сумочку, достала три упаковки с какими-то лекарствами и, вылущив из каждой по таблетке, проглотила их одним махом. Очистив банан, Томми не торопясь ела и смотрела на стоящую под окном «Викки» с притороченным к багажнику челноком. Наконец она улыбнулась, кивнула и повернулась ко мне.
– Я только быстренько приму душ, ладно?
– Я подожду тебя внизу.
Я все еще бродил по нижнему этажу амбара, разглядывая развешанные по стенам инструменты, когда из дома вышла тетя Лорна. Она приготовила кофе и несла мне. Протягивая мне кружку, тетя Лорна подняла голову и прислушалась к шуму воды в душевой кабине наверху.
– Будь с ней помягче, Чейз, ладно?
Держа кружку обеими руками, я подул на исходящий паром кофе.
– Хорошо.
Тетя вытерла руки о фартук и посмотрела сквозь распахнутые ворота на подъездную дорожку, на которой отчетливо виднелись следы дядиного прицепа.
– Ему пришлось съездить за ней, – сказала она.
– Как это? – не понял я.
– На прошлой неделе, как раз в тот день, когда тебя отправили в тюрьму, Лайаму кто-то позвонил. Через два часа он уже вылетел в Калифорнию, а когда вернулся, она была с ним.
– Дядя летал в Лос-Анджелес? – удивленно переспросил я.
Она кивнула.
Я машинально посмотрел в тот угол, где сливная труба душа спускалась по стене и уходила под пол. По трубе с шумом неслась мыльная вода.
– Не забудь, о чем я тебя просила, – сказала тетя, направляясь к выходу. – Не важно, что там она была почти звездой экрана и все такое прочее. За девять лет ничего не изменилось, и здесь она по-прежнему маленькая девочка… – Уже на ступеньках заднего крыльца тетя Лорна вновь обернулась. – Да, совсем забыла… Тебе только что звонил Ред. Он просил перезвонить ему во второй половине дня.
Вода наверху перестала течь, и я услышал, как скрипнула дверца душевой. Я сел за руль, запустил двигатель и, надев любимые очки «Коста дель маар», стал ждать.
Томми убрала волосы назад, надела футболку, свободные шорты и шлепанцы. Точно так же мы одевались в детстве. Кроссовки и туфли мы почти не носили, а если и носили, то только такие, которые можно было надеть или снять, не наклоняясь и не завязывая шнурки.
Благодаря Эллсуорту дорожная система в Суте была даже лучше, чем в иных городах, однако за прошедший год с небольшим грунтовое или бетонное покрытие большинства дорог серьезно повредили тяжелые грузовики, вывозившие лес. К счастью, в последнее время дождей было немного, поэтому луж и грязи почти не встречалось, зато было очень много мелкой пыли, которая облаком вилась за машиной, а потом долго не оседала. Как бы там ни было, я старался ехать не слишком быстро, и если бы не необходимость объезжать самые глубокие ямы, то мог бы вовсе отпустить руль, предоставив «Викки» возможность ехать самостоятельно: в Суте она бывала настолько часто, что вполне могла бы добраться туда сама.
Миновав пастбище, мы выехали к каналу. В свое время его постройка стала эллсуортовским последним ударом – своеобразным coup de grâce[27], увенчавшим его победу над топями Бычьего болота, той самой затычкой в ванне, которую он выдернул, чтобы окончательно осушить свои земли. Уровень воды в канале, разумеется, колебался с приливом и отливом, однако, имея ширину свыше тридцати футов и глубину футов десять, он был главной здешней транспортной артерией, делавшей Суту еще дороже.
Мы остановились на бетонном мосту через канал и стали смотреть на воду. Высунувшись из окна, Томми долго следила за течением, потом снова откинулась на спинку сиденья и покачала головой. Еще некоторое время она рассматривала высокие деревья и зияющие тоннели просек, проделанных лесорубами в сплошной стене великолепных сосен.
– Я вижу, Джек вывозит еще больше леса, чем раньше.
Настал мой черед качать головой. Смотреть на вырубленные участки мне было тяжело.
– Я не против того, чтобы рубить лес, но если ты ничего не сажаешь… Это все равно что брать и не отдавать.
Томми кивнула, но ее лицо осталось бесстрастным.
– Вполне в духе Джека.
Своего отца Томми стала называть Джеком еще в старшей школе. И тогда, и сейчас это резало мне слух, словно фальшивая нота в гармоничной симфонии.
– А как ваша с дядей апелляция?
– На днях Карман передал в суд очередной вариант. Мы настаиваем на статутном праве прохода по необходимости, но с точки зрения закона… – Я хмыкнул. – В общем, если бы нам грозил смертный приговор, судья вынес бы вердикт еще до полудня, и никакой губернатор не смягчил бы приговор.
– Все так плохо, да?
– Джек прекрасно подготовился.
– Дураком он никогда не был.
– Кстати, он знает, что ты вернулась?
Томми отрицательно качнула головой и снова надолго замолчала, задумавшись о чем-то своем. На берегу перебегали от одной илистой ямки к другой суетливые крабы, а у самой кромки воды сидел на задних лапах енот и полоскал в канале устричную раковину. Его передние лапки двигались с огромной скоростью, и раковина, которую он то и дело переворачивал, ярко сверкала на солнце.
– Если он пополощет эту несчастную устрицу еще минут десять, я съем ее сам, – сказал я наконец.
Томми рассмеялась и закинула ноги на приборную доску. Я отпустил тормоз, мы скатились с моста и, проехав мимо штабелей заготовленных бревен, свернули на остров Гибсона. Там я подъехал к причалу, спустил на воду челнок, и мы отплыли. Томми хотела грести, но я сказал, чтобы она села на носу и расслабилась. Мы немного поспорили, но я сумел настоять на своем. Томми пробралась на нос, я взялся за весло, и челнок заскользил по воде, огибая стволы огромных кипарисов.
– Интересно, когда он до них доберется? – задумчиво проговорила Томми, глядя вверх.
– Уже добрался, – сказал я.
Она удивленно повернулась ко мне.
– Джек начал вырубать Бычье болото?
Я кивнул.
– Где?
– На юге. Еще немного, и мы будем плавать в лодках над будущим полем для гольфа.
– Ты видел планы?
Я кивнул, провожая взглядом стайку уток, которые поднялись над каналом почти вертикально и, достигнув верхушек деревьев, стремительно понеслись прочь.
– На последнем заседании окружной комиссии по землеустройству, на котором я присутствовал, Джек демонстрировал планы, на которых было три поля для гольфа, два поселка с охраняемым въездом, летное поле, рассчитанное на частные «Гольфстримы», торговый центр и школа с полным циклом образования.
Томми рассмеялась и, упираясь руками в борта, откинулась назад, подставив лицо солнцу, пробивавшемуся сквозь листву. Наконец она тряхнула волосами и проговорила:
– Ему все мало… Когда же это закончится?!
Я не ответил. Мы подплыли к едва выступающим над водой мосткам, я привязал челнок и помог Томми выбраться на сушу. Там она взяла меня под руку, и мы побрели по усыпанному сосновыми иглами песчаному берегу к лесу. Там мы свернули на старую тропу – подзаросшую, но вполне проходимую. Молодые бамбуковые побеги, достававшие нам до бедер, слегка покачивались, словно тоже были рады возвращению Томми.
Через четверть часа мы были на месте.
Святилище представляло собой расположенный в самом сердце Суты островок нетронутого, девственного леса площадью около двухсот пятидесяти акров. Вокруг простиралось озеро, которое местные жители продолжали по старинке именовать Бычьим болотом. На картах это место называлось Холм Дюбиньона – в честь того парня, который продал остров Джекил «Клубу имен». Добраться сюда можно было только по воде. Холм сплошь порос высокими строевыми соснами и раскидистыми виргинскими дубами, ветки которых растут очень низко и почти параллельно земле, придавая дереву сходство с гигантским осьминогом. Самые большие нижние сучья бывают толщиной с бедро взрослого мужчины; порой они изгибаются вниз, а упершись в землю, снова начинают расти вверх. Кое-где между дубами виднелись кудрявые пальмы и заросли бамбука, который вырастал здесь всего на два-три фута, поскольку его нежными верхушками постоянно лакомились олени.
На дальнем от нас краю холма-острова, где вдоль песчаной гряды бежал глубокий ручей, росли посаженные в правильном порядке деревья, которые при взгляде с высоты птичьего полета напоминали огромный католический собор. Семьдесят лет назад эти деревья посадил сам Эллсуорт. Во время Первой мировой он и его рота целый месяц оборонялись в таком соборе. Немцы блокировали их внутри, но так и не смогли прорваться ни в собор, ни в его подвалы, поэтому, купив Суту, Эллсуорт в течение нескольких лет высаживал здесь деревья, стараясь по возможности воспроизвести размеры и архитектуру европейского чуда. Стены собора имитировали пальмы, высаженные в два параллельных ряда на расстоянии шести футов одна от другой. Расстояние между рядами равнялось тремстам футам. Сейчас пальмы вымахали футов на пятьдесят каждая, и их стволы действительно напоминали стройные колонны, которые в соборах поддерживают свод в конце каждого ряда скамей. Над пальмами, точно крыша, нависала плотная листва шестнадцати черных дубов, посаженных по восемь штук с каждой стороны. В отличие от своих раскидистых и не слишком высоких виргинских сородичей, эти дубы достигают высоты шестидесяти-семидесяти футов. Ветки у них растут только на самой вершине прямого, стройного ствола, что делает эти деревья отдаленно похожими на атомные грибы.
Передняя стена зеленого собора состояла из двенадцати японских магнолий и двенадцати елей Дрейка. Притвор был образован дюжиной апельсиновых деревьев, восемью лимонами и двумя кустами фортунеллы, обозначавшими входную дверь. Задняя стена, отстоявшая от передней на добрые четыре сотни футов, была обозначена десятком кипарисов, листва которых расширяется внизу, как юбки у делающей книксен женщины Викторианской эпохи. Амвон, с которого священники читают молитвы, символизировала гигантская магнолия, чьи массивные ветви протянулись сейчас далеко за «окна» собора, местами нависая над водой, окружающей остров.
Дядя часто рассказывал мне, что начал ходить сюда с отцом, когда был еще мальчишкой. И даже после того, как Эллсуорт умер, дядя продолжал бывать здесь достаточно регулярно. Судя по тому, что пальмы были аккуратно подстрижены, а под деревьями не видно было ни палой листвы, ни веток, он побывал в Святилище сравнительно недавно.
Томми огляделась.
– Не понимаю, почему Джеку здесь не нравится!
Ее отец никогда не интересовался Сутой. Точнее, его интересовало лишь то, что она могла дать лично ему, и мы оба это знали.
Я улыбнулся.
– Хорошо, что дяде удалось оставить это место за собой. На данный момент это единственное, что мешает твоему отцу развернуться по-настоящему.
– Что ты имеешь в виду?
– Святилище расположено в самом центре первоклассного строительного участка площадью двадцать шесть тысяч акров, – пояснил я. – И для Джека это все равно что чирей на известном месте. Дядя отказывается продавать землю, поэтому по закону твой отец обязан обеспечить ему доступ к его собственности. Именно это ему и мешает.
– Забавно.
– Что именно?
– Что Джеку очень хочется заполучить то, что никогда не было ему нужно.
– Ну и поделом ему.
Некоторое время назад дядя устроил в самом центре «собора» что-то вроде места для пикников. Два соприкасающихся концами бревна, уложенных в форме буквы Г, служили скамьями, между ними чернело обложенное камнями место для костра. Когда мы приехали, время близилось к полудню, поэтому я развел небольшой огонь, сварил кофе, испек несколько яиц и даже умудрился не сжечь несколько кусков хлеба, которые я подогревал, насадив на палочку.
Взяв у меня из рук кружку с кофе по-ковбойски, Томми слегка наклонилась и заглянула внутрь.
– Когда-нибудь ты станешь кому-то отличным мужем, – сказала она. – Я как раз мечтала о кофе.
– Это и называется «путешествовать с комфортом», – отшутился я.
Томми отпила глоток, потом стала чистить яйцо на бумажную тарелку.
– У тебя есть девушка? – неожиданно спросила она.
– Время от времени я встречаюсь с двумя или тремя.
Томми слегка приподняла бровь.
– Ну, увлечения у тебя были всегда. Я тебя не об этом спрашиваю.
– Откровенно говоря, в последнее время я слишком занят.
– Гм-м… – Она мне не поверила, я понял это по ее улыбке. Не переставая улыбаться, Томми посмотрела на часы, потом достала из кармана серебристую коробочку и приняла еще одну таблетку.
Я намазал кусок хлеба джемом и протянул ей. Томми сначала слизнула джем, стекавший с одного края, и только потом откусила большой кусок.
– Я там был, – сказал я, показывая на ее футболку, точнее – на надпись «Я люблю Лос-Анджелес». – Правда, только один раз.
– Вот как? А где именно?
– В Студио-Сити.
– А когда?
– Года три назад.
Она что-то быстро прикинула в уме.
– Почему же ты мне не позвонил?
– Я звонил.
– Странно. Моя соседка по квартире ничего мне не сказала.
– Я разговаривал не с твоей соседкой.
– А с кем же?
– С тобой. Какой-то парень взял трубку и поднес ее к твоему уху. Ты пробормотала несколько слов, которые я не сумел разобрать, и дала отбой.
Томми кивнула и снова уставилась в кружку с остатками кофе.
– Я не помню. Возможно, мне тогда нездоровилось…
– Из-за этого ты пьешь все эти таблетки? Из-за своего «нездоровья»? – задал я вопрос, который уже давно вертелся у меня на языке.
Томми пожала плечами. По-видимому, правда давалась ей нелегко.
– Сначала ты колешь не те наркотики и спишь не с теми людьми, а потом – вот это… – Она похлопала себя по карману, где лежала серебристая коробочка. – Это становится частью твоей жизни.
– Не хочешь рассказать поподробнее?
– Ты за этим меня сюда привез? Поговорить?
– Вроде того.
Она улыбнулась и попыталась разрядить обстановку:
– Давненько я не была с парнем, который хочет просто поговорить.
Томми легла на бревно, так что ноги оказались по обеим сторонам ствола, и продолжала, обращаясь к облакам в небе:
– Я сыграла несколько проходных ролей в кино, пару раз снялась в рекламе, пару раз появилась в мыльных операх для домохозяек… Ну а потом мне подвернулась эта… возможность. Тогда мне казалось – большого вреда от этого не будет. Мне казалось, что это просто черный ход, через который можно попасть в большое кино. Только потом я поняла, что на самом деле это была дорога в никуда.
Я затоптал почти прогоревший костер.
– Однажды вечером, года три назад, я ужинал в ресторане Пита… ну, в том, который на берегу, ты знаешь. Туда зашел один парень с приятелями – я его помню, он учился с нами в одной школе, только имя его забыл. Они сидели совсем рядом, за соседним столиком. Сначала они над чем-то смеялись, потом этот парень достал из сумки DVD-диск, вставил в ноутбук и развернул его так, чтобы его друзьям было видно экран. И чтобы мне было видно тоже… Сначала пошли титры, и я заметил твое имя, а потом на экране появился песчаный тропический пляж, по которому шел какой-то мужик в костюме Адама. Я знал, чтó будет дальше, но мне не хотелось этого видеть, не хотелось даже думать об этом, поэтому я просто оставил на столе деньги и ушел.
Томми сбросила шлепанцы и зарылась пальцами ног в рыхлую землю под бревнами.
– Дядя Уилли говорил тебе, что собирается ехать за мной?
Я покачал головой:
– Нет. Я узнал только сегодня утром – тетя Лорна сказала.
Томми села.
– Я должна кое-что тебе сказать.
Мне не хотелось слышать то, чтó она собиралась мне сообщить, поэтому я снова покачал головой.
– Мне вовсе не обязательно знать подробности.
– Позволь уж мне решать. И потом, я тебя знаю – ты ведь неплохой человек, так что…
– Иногда я могу и солгать.
– Это мне тоже известно. – Она встала и, подойдя ко мне, села рядом и, прижавшись, положила голову мне на плечо. – Я читала в Интернете все твои статьи… и это были хорошие статьи. Просто удивительно, как тебе до сих пор не предложили перейти в газету посолиднее.
– Мне предлагали.
Она кивнула.
– Дядя Уилли говорил мне в самолете. Он сказал – ты никуда не перейдешь, пока не доведешь дело до конца… пока не скажешь свое последнее слово.
Я кивнул. От потушенного костра поднялась тонкая струйка дыма и попала мне в глаз. Я моргнул.
– Ты по-прежнему не можешь успокоиться?
Я покачал головой:
– Нет.
– Не можешь или не хочешь? – настаивала она.
– Я должен. Хотя бы ради дяди Уилли.
Томми снова склонила голову мне на плечо и закрыла глаза.
– Ну а если то, что ты так хочешь узнать, тебе не понравится?
– По крайней мере, я буду знать правду.
– Иногда правда может убить.
После этого мы долго молчали, наконец я спросил:
– Так что ты хотела мне сказать?
– Это может подождать, – ответила Томми, не открывая глаз. Завозившись на бревне, она положила голову мне на колени, а я обнял ее за плечи, снял резинку, удерживавшую «конский хвост», и провел рукой по ее чуть влажным после душа волосам.
Вы когда-нибудь видели в цирке, как несколько безумцев носятся на мотоциклах внутри стального решетчатого шара? Обычно их бывает не меньше восьми, и каждую секунду они могут убить или покалечить друг друга.
Примерно то же самое творилось сейчас и у меня в голове.
Томми неожиданно села.
– Мне нужно кое-что сделать, – промолвила она и взяла меня за руку. – Поможешь?
– Нужно?
– Очень. И я хочу это сделать. – Свободной рукой она провела по костяшкам моих пальцев. Здесь, среди деревьев, ее глаза снова стали похожи на изумруды, и в их глубине, под туманом прошлого, сиял огонек, который напомнил мне прежнюю Томми.
– Ты поэтому вернулась?
Прошла, наверное, целая минута, прежде чем она ответила:
– В том числе…