Глава 2. Графиня разбитых сердец
– А сокровище, значит, вас не заинтересовало… – недоверчиво-вкрадчиво протянул колонель. – Показалось незначительным по сравнению с грядущими алиментами?
– Показалось непорядочным его искать, имея бракоразводные планы, – спокойно проговорила Анна, но легкий румянец, вспыхнувший на щеках, выдал возмущение. – А что до алиментов, у нас матримониальный контракт. В случае развода мне положена весьма скромная сумма, и ни на какое движимое и недвижимое имущество я претендовать не вправе.
Колонель склонил набок свою породистую голову. Теперь немигающие глаза смотрели искоса и, казалось, считывали информацию, как рентген.
– У вас практически нет акцента. Давно в Италии?
– Спасибо. Сразу после свадьбы приехала. Пять лет.
– И отчего же после пяти лет разводиться надумали? Разный менталитет? – сказано это было таким насмешливым тоном, будто менталитет не являлся причиной номер один разводов в межнациональных браках, а неким приличным прикрытием настоящих резонов.
По поводу же резонов, было очевидно, следователь не сомневался. А что еще можно подумать при наличии мужа – гражданина Западной Европы, к тому же владельца заводов-газет-пароходов, к тому же, можно сказать, преклонного возраста, и жены – молодой и, будем считать, нестрашной, родом из Восточной Европы?
Предположения рисовались живо, и все – нелицеприятные. Но даже они были лучше настоящей причины, которую открывать следователю было никак нельзя. Решит еще, что обвиняемая надумала от суда по причине психической нестабильности откосить. Хотя мысль неплохая, если, конечно, справедливость не восторжествует раньше.
А правда была такова: пришла, наконец, пора исправлять ошибку, допущенную на бизнес-митинге пять с небольшим лет назад. На деловых встречах вообще часто совершаются ошибки и перекраиваются судьбы, но эта катастрофа была несколько другого свойства. Анна потерла веки, словно это могло прогнать воспоминание, но миланский офис Роберто никуда не делся. То, что больше всего хочешь забыть, по закону подлости вплавляется в память навсегда.
Это было последнее запланированное мероприятие, до выходных оставались минуты, а самолет назад, в Москву, – только послезавтра. В свежевымытые окна зала совещаний стучалась весна. Небо было синим, как море, и белоснежные яхты-габианы грациозно парили на невидимых волнах. Сосредоточиться на поставках и ценах не получалось, несмотря на третий эспрессо. Глаза, вместо того чтобы изучать контракт, уставились на председательствующего Роберто. Почему-то ужасно захотелось узнать, появляются ли ямочки на его щеках, когда он улыбается. От ямочек воображение поскакало куда не надо – Анна представила и как он целуется, и каков он без своего костюма с торчащим из кармана платком, и что он любит на завтрак. И все. Синьор Морацци поднял на нее непонимающие глаза и улыбнулся. Первая мысль была – ямочек нет. Вторая – не уследила! Не остановилась вовремя, и теперь этот мужчина у нее в сетях. Очередная жертва странной Аниной способности влюблять в себя представителей противоположного пола. Правда, сама Аня этот свой дар считала проклятием и как могла пыталась противостоять. Техники для концентрации внимания изучала, осваивала приемы для контроля мыслей – все, чтобы обуздать свою избирательную гипнотическую телепатию. Такое она подобрала проклятию научное определение.
Свойство это, по-видимому, имелось у нее всегда, только поначалу подозрений не вызывало. Ни в детском саду, где чувство было индуцировано в первый раз (потерпевшего потом в другой садик перевели), ни в школе: десять лет неразлучно с Сашкой Андреевым – и за партой, и вне ее. Их учителя так и отмечали на уроках: «Андреев-Ясинская здесь?» Все были уверены, что они с последнего звонка прямиком в загс отправятся, да только вот проклятие помешало.
Или помогло? Ведь могла бы никогда и не узнать про свою телепатию, так и жила бы до старости с Сашкой. Стали бы художниками, как и собирались, детей бы завели и были бы счастливы, наверное. Встречаются же такие пары – на всю жизнь. Но Ясинскую счастье, которое в неведении, не привлекало. Это как ходить пешком, не зная, что умеешь летать, думала она. Вот если б полетал, а потом сознательно землю выбрал, тогда да. Даже если каждую ночь небо будет сниться – все равно. Анна предпочитала знание, независимо от последствий.
И последствия не заставили себя долго ждать. Проклятие заявило о себе прямо на выпускном. Галка (лучшая подруга) докладывала про первый интим – в душещипательных подробностях, а потрясенная рассказом Анюта представляла эти самые подробности, глядя на Галкиного кавалера – он, на свою беду, танцевал в пределах видимости. Кавалер был коротконог, длинноволос и не обременен интеллектом – на трезвый рассудок Ане бы в голову не пришло такое представлять. Сорокапроцентным помутителем ума объясняла она и внезапное чувство, нагрянувшее на гориллу, – да так внезапно и ослепительно, что объект желаний был вынужден спасаться бегством. А чем еще было объяснить? Любовь по собственному желанию отпадала – не столько из-за Галки, сколько по причине Сашкиных кулаков. И только когда среди несладких слов подруги (уже бывшей) прозвучало: «Ведьма!», Аня наконец связала свои алкогольные фантазии с нерациональным гориллиным поведением. И ужаснулась. Не из-за гориллы, конечно, а из-за Сашки: выходит, все у них было не по-настоящему? А что же это тогда? Приворот? Сумасшествие?
Когда происходящее становится похожим на безумие, главное – решить, куда податься: на крышу, к священнику или в науку. Но сначала следует убедиться, на самом ли деле – дар? Не примерещилось ли?
И Аня отправилась убеждаться. Через неделю после выпускного приехала в ночи на вокзал – с учетом аспекта безопасности. Поездов после десяти было немного, и в первом составе материала для экзамена не нашлось – проводницы не годились. Зато из полуночного нижнетагильского вывалился ноги размять целый взвод – выбирай кого хочешь! Аня почувствовала себя Гингемой из Голубой страны. Пока выбирала солдатика, думала: что, если колдуньи на самом деле существовали? Вдруг инквизиция не просто так косила женщин? И еще – был ли выбор у бедных волшебниц? Если они уже такими родились…
Остановилась на пареньке, что стоял спиной, – для чистоты эксперимента. Вздохнула глубоко – и принялась представлять самое нескромное кино, на которое была тогда способна, с собой и неизвестным солдатом в главных ролях. И хотя особых знаний в постельной сфере пока не имелось, солдату хватило – он развернулся и направился точно к кустам, где находилась Гингемская засада. Повезло еще, что сослуживцы успели с полпути отловить и обратно в вагон засунуть – поезд трогался уже. И пока состав набирал ход, из открытого окошка неслось что-то отчаянное про незнакомку, адрес и первую любовь.
Доказательство было получено. Колдунья вылезла из убежища и поползла через душную июльскую ночь на Молитовский мост. Стояла у перил до рассвета, пока вчера не осталось позади, а впереди не взошла другая, новая жизнь. Там, на мосту, и было принято два судьбоносных решения: поступать на биологический (а именно на кафедру физиологии человека), чтобы изучить проклятое свойство, и больше страдания никому не приносить. Хватит ей Галки и Сашки (солдат с гориллой и несовершеннолетний детсадовец не в счет).
После этого и появился браслет с кубиками – чтобы быть всегда начеку. Следить за каждым своим взглядом, за каждой мыслью. И первые нанизанные буквы до сих пор были на месте: ТВОЗТКП – «Ты в ответе за тех, кого приручил»6. Чтобы не приручать кого попало.
И Анна старалась не приручать: не разрешала себе увлекаться никем даже на минуточку. А когда не удержалась – с Роберто, сразу решилась на свадьбу. Потому что, во-первых, раз влюбила – следовало сделать его счастливым, а во-вторых, если честно, у самой сил больше не было шагать по жизни одной.
Одного только не учла хозяйка необыкновенного дара – что любовь, даже самая феноменальная, проходит. По крайней мере у Роберто прошла. А значит, на его дальнейшую жизнь Анна права не имеет. И так вон сколько украла! Самозванка. Графиня разбитых сердец.
Но колонелю всего этого знать не полагалось, правду следовало подать ему в адаптированном к реальности виде.
Ясинская положила обе руки на стол – ей, мол, скрывать нечего – и сообщила:
– Причиной нашего брака была любовь. Если ее больше нет, быть вместе не имеет смысла.
А что, вполне убедительная точка зрения. Многие так думают, наверное. Но, видимо, не колонель. На его лице каруселью промелькнуло удивление, насмешка и жалость.
– То есть, кроме исчезнувшей любви, проблем никаких больше не было? – Он смотрел на нее с выражением, с каким смотрят на проштрафившихся детей.
Анна молчала, пальцы искали отсутствующие кубики. Пусть любовь у Роберто была искусственная, зато проблемы у Анны были настоящими.
Что ему, весь список озвучивать? Пункт первый: отсутствие общих интересов. Пункт второй: отсутствие коммуникации. И так до сто тридцать пятого – тяжело сложа руки сидеть.
Роберто ни о каких густонаселенных мужчинами офисах и учебных заведениях даже слышать не хотел. Еле на частного учителя по изобразительному искусству согласился! (Рафаэле, слава богу, был и швец, и жнец в одном флаконе – Анне и живопись, и скульптуру, и историю искусств преподавал.)
– Это имеет отношение к делу? – безнадежно протянула она.
– У нас тут убийство, синьора Ясинская, – напомнил колонель. – Все имеет отношение.
Анна поразмышляла, какой пункт будет наименее личным, и решила начать с последнего:
– Когда мы познакомились, я работала. Была старшим менеджером в фармакологической фирме (все равно же узнает). Собственно, поэтому мы и встретились – я приехала приобрести лицензию на некоторые препараты. Ну, вы знаете, медицинский концерн «Морафорт» – это предприятие Морацци. Слышали, может, рекламу «„Морафорт“ – будь сильнее!»? – проскандировала она знакомый каждому итальянцу медиаслоган.
Колонель не ответил. Шансы понравиться ему или, на худой конец, вызвать сочувствие таяли на глазах, как и время, оставшееся Анне на свободе.
– В общем, Роберто с самого начала не хотел, чтобы я работала, да и мне казалось, здорово быть домохозяйкой. Но я ошибалась, – скомканно завершила рассказчица. И чтобы не видеть синих, прожигающих кожу глаз, перевела взгляд на свои руки.
Помолчали.
– Значит, имеем пока следующее, – наконец отозвался следователь, – супруга, имеющая самое близкое понятие о лекарственных препаратах, решает вернуть себе незамужний статус. Но цивилизованное расторжение брака ей невыгодно, потому как она при таком раскладе получает три чентезима7, образно говоря. В случае же кончины супруга ей по благородным итальянским законам положено… кхм-кхм… куда больше. Но нарисовывается проблема: нелюбимый более супруг планирует изменить завещание, причем в самом ближайшем будущем – буквально завтра. И это наталкивает нас на мысль, что кончина его, судя по всему, будет безвременной. – И еще улыбнулся широко, садист.
Анна решила не давать ему повода для радости и, вместо того чтобы начать оправдываться и доказывать, что она никакая не убийца, а совсем наоборот, попросила кофе. Принесли две маленькие чашечки с неожиданно хорошим эспрессо. Пока пила, размышляла, положен ли заключенным кофе. Может быть, хотя бы по праздникам? Настроение было – будто декофеинизация в организме уже началась.
Сразу после кофе колонель возобновил экзекуцию.
– Значит, еще и одиннадцати не пробило, когда вы отправились в спальню. Прямиком. И никто вас, конечно, не видел.
– Если честно, то не совсем прямиком, – призналась подследственная. – Я заглянула на кухню за баночкой сока и заодно налила себе бокал вина, чтобы быстрей заснуть. Возле крыльца встретила Дидье, видимо, его пассия отослала выгулять собаку. Он ругался, что пес никак не желает совершать то, что ему положено совершать перед сном, и в итоге спустил его с поводка. Наверное, хотел побыстрее вернуться на «прииск». Поднимаясь наверх, я слышала, как хлопнула входная дверь.
– В какой вы ночевали спальне? – поинтересовался колонель.
– В желтой. Это была детская Роберто когда-то, мы всегда там останавливаемся. И остальные тоже на своих местах: Патриция – в оранжевой спальне с Карло, в соседней зеленой – Клаудия и Дидье, а фиолетовую поделили Филиппок и Маурицио. Раньше, когда Филиппок был маленький, он ночевал в желтой комнате с родителями, но с моим появлением перебрался к дяде. Это и понятно – его спальня, если честно, до сих пор напоминает детскую: один двухметровый звездолет из конструктора «Лего» чего стоит! А по всему периметру комнаты – дорога железная, с миниатюрными поездами, станциями, человечками. Представляете?
Взгляд следователя красноречиво показал, что представляет он сейчас совсем другое, и Анна быстренько завершила объяснение:
– Конечно, теперь теоретически можно было спать в Сильваниной комнате, но никто не выразил охоты.
Колонель Монте пододвинул подозреваемой чистый лист бумаги и попросил нарисовать план дома. Анна старательно изобразила все три этажа: на первом – кухня, столовая, совмещенная с гостиной, кабинет-курительная и библиотека. На втором – четыре гостевые спальни (бывшие детские), на третьем – одна, хозяйская.
Сатрап придвинул чертеж к себе и сухо поблагодарил.
– Если вам больше нечего добавить о предшествующем преступлению вечере, – проскрипел он с нажимом, – переходим к следующему утру. Итак, вы проснулись.
9:01
Проснулась Анна от телефонного дриньканья. «Вам письмо!» – сообщил радостный мультяшный голос. И опять: дринь-дринь, «Вам письмо!» – это у нее поставлен такой рингтон оповещения о приходе СМС. Веселенький.
Со сна не поняла даже, что именно не так. Потом дошло – СМС. Которого здесь, в этих стенах, быть не должно. Она поэтому и телефон вчера из сумки не доставала – зачем, все равно не работает? Или доставала? Вон же он лежит, на тумбочке, возле пузатого бокала с подсохшими разводами от вина на стенках.
Девушка перекатилась на левый бок – место Роберто пустовало, подушка стояла непримятая. Только баночка с остатками сока на журнальном столике свидетельствовала о том, что муж здесь был.
Анна всегда оставляла ему сок перед сном – его любимый, гранатовый, самый полезный при его диабете. И вчера поставила запечатанную банку на прикроватную тумбочку с его стороны – это точно.
Будучи женой Роберто, она хорошо знала, какое значение он придает привычным ритуалам, особенно в поездках. Одежда должна быть обязательно развешена в шкафу, вне зависимости от длительности пребывания. Ванные принадлежности следует расставить в точности как дома: зубные щетки – слева, бритвенные причиндалы – справа. Пижаме полагается ждать хозяина не где-нибудь, а под подушкой, а соку – на расстоянии вытянутой руки.
Для обычных людей перемещение банки на журнальный столик говорило о том, что им взбрело в голову почитать, например, забравшись в стоящее рядом массивное кресло, или полюбоваться оттуда видом на спящую жену. Но в случае Роберто столь вопиющее нарушение привычки означало нешуточное волнение. Таковое случалось редко и в основном касалось проблем концерна. Может, работает? Но в таком случае что делает под столом крокодиловый чемодан?
Анна перевела взгляд на стену, по всей площади увешанную часами. Коллекция, начатая старым графом в те времена, когда он еще не был старым. Считалось, что первые часы появились в детской в день рождения Роберто, и с тех пор число их перевалило за сотню (часть теперь висела в их миланской квартире). Муж говорил, что каждый новый экспонат, привезенный отцом из какой-нибудь заграничной поездки, был незабываемым праздником. Отец обстоятельно рассказывал его историю, объяснял устройство, и они вместе водружали нового жильца на стену.
Старый граф покупал только часы без боя (поучая сына: чтобы смотреть на них, когда нужно тебе, а не им), не все антикварные, но все ручной работы. И главное в них было – внутренний секрет. Например, попугай из чистого золота, впрыгивающий на жердочку в серебряной клетке каждый круглый час. И это еще наименее изощренный из всех механизмов. Самые уникальные экспонаты являли собой нечто совершенно неожиданное: рыцарь на коне побеждал дракона; семь котов танцевали: были даже часы-библия, которые открывали каждый час новый псалом. Библию, кстати, приобрел уже Роберто, в каком-то захолустном монастыре. Но в основном здесь, на вилле Сильваны, базировалась «старая коллекция», «новую» муж размещал в миланской квартире, в комнате Филиппо.
Мальчик не возражал, но и не проявлял особого восторга. В отличие от отца и деда, часы его не интересовали. Роберто тем не менее продолжал их покупать и вешать в комнате сына, хотя сын дома уже практически не бывал.
Иногда Анна думала, что Роберто таким образом хочет приручить время, посадить его в клетку или даже остановить. Но он собственноручно заботился о том, чтобы все часы работали безукоризненно. Здесь, видимо, за этим тоже следили – сейчас вся коллекция разными способами показывала одно время – ровно девять.
Анна протянула руку за телефоном. Так, новое сообщение. Отправитель неизвестен. Ну что ж, откроем.
«I documenti mi devono essere consegnati prima delle 18, altrimenti tutti subiranno la sorte di tuo marito. Oppure ancor prima se vedo la polizia. M.Monte8».
– Какая идиотская шутка, – от возмущения Анна заговорила вслух.
Тряхнула головой, словно отгоняя дурные мысли, и продолжила убедительно:
– У благородного семейства извращенное чувство юмора. Может, они вчера нашли-таки тайник и, поскольку я единственная не в курсе, решили меня разыграть? Дебилы, право.
Она сползла с кровати и поплелась в ванную, пытаясь не обращать внимания на то, что сердце забилось быстрей, а в животе неприятно закислило. Сопротивлялась тревожным симптомам недолго – пока умывалась да вставляла линзы. Потом сдалась – влезла в джинсы, сунула телефон в задний карман и, застегивая на ходу шелковую рубашку, вышла в коридор.
Дом еще спал. Все двери на этаже были закрыты.
«Если шутник за одной из них, сейчас засмеется и выпрыгнет», – понадеялась Анна. Прошлась туда-сюда по коридору, прислушиваясь, но в комнатах стояла тишина. Делать нечего, надо идти вниз.
Лестниц на первый этаж две. Она свернула на ближайшую, ведущую в гостиную (вторая соединяла спальный уровень с библиотекой, где, по идее, в такую рань никого быть не должно). Прошлепала босыми ногами по холодным каменным ступенькам.
Ни души. В розово-лимонном утреннем фильтре лестничного окна резвились пылинки.
Вот и гостиная. Без людей она была похожа на музейный зал, в который зашел первый посетитель. Остатки вчерашней трапезы убраны, стулья аккуратно приставлены к столу – казалось, здесь ужинали не вчера, а как минимум полвека назад.
Интересно, кто по утрам спускался первым? На секунду представилась молодая Сильвана, ведущая за ручку первенца в коротких штанишках, а его светлость, читающий «Il Messagero»9 за чашечкой кофе, откладывает газету, чтобы поцеловать сына.
Странно, раньше ей такие фильмы в голову не приходили – наверное, оттого, что Анна, пробуждаясь обычно ближе к завтраку, никогда не бывала в замке Сильваны одна. Кстати, о завтраке – на кухне тоже никого… Странно, разве прислуга не должна уже готовить? Кофе хотя бы. Ладно, потом.
Она выпила стакан воды из-под крана и продолжила поиски мужа.
Вернулась в гостиную и оттуда направилась по темному проходу в библиотеку. Окон здесь не было, а где находится выключатель, Анна не знала. Похлопала рукой по стене возле входа – безрезультатно, громко поинтересовалась у мрака, есть ли здесь кто-нибудь – безответно.
За библиотекой находилась курительная комната, и хотя ею пользовались крайне редко, проверить стоило – вдруг Роберто там?
Она вынула из кармана телефон и, выбрав аппликацию «фонарь», посветила перед собой. Действительно – ни одной живой души. Этот многоуровневый муравейник от первого этажа до аттика был заселен книгами. В центре длинным пьедесталом царил стол, под который Анна зачем-то заглянула, а в углу, рядом с двусторонней ученической доской, стоял огромный старинный глобус – наверное, для обучения графских детей. Молодая женщина посветила туда фонариком и перекинула белый зайчик на балюстраду. Ничего подозрительного.
Обойдя напоследок две витые колонны (и за ними никто не прятался, кроме горбатой стремянки), она направилась в противоположный конец помещения. Зигзагами пересекла пространство (черные напольные плиты чередовались с белыми, и Анна старалась наступать только на белые – некоторые детские игры переходят во взрослую жизнь) и толкнула витражную дверь, ведущую в кабинет-курительную.
При жизни графа это помещение использовалось в качестве джентльменского клуба. Потягивая многолетние напитки, мужчины играли здесь в шахматы или брисколу10, курили и обсуждали политику Альдо Моро. Здесь рождались идеи и заключались сделки. Теперь же о делах минувших лет напоминал только зачехленный бильярдный стол под зеленым абажуром.
Кроме него из мебели выжил только изогнувшийся буквой «П» диван, обитый кожей цвета шоколада, в нише которого устроился низенький стеклянный столик. Его Анна не сразу увидела – солнечный свет из высоких стрельчатых окон после темноты резал глаза. Потом пригляделась. На столике стояла гильотина для сигар и пепельница с единственным окурком. Напротив пепельницы, на диване, сидел одетый во вчерашнее Роберто, откинув голову на покатую спинку. Одной рукой он вцепился в подлокотник, другой оттягивал вниз воротник рубашки. На бледной шее маленьким айсбергом торчал кадык.
Анна смотрела только на этот кадык и не замечала, что кричит. Перестала, только когда перед глазами выросло двигающее губами лицо Дидье. Кроме лица, в кадр влезла загорелая грудь, совершенно без растительности, но с золотой буквой «D» на толстой цепи, и трусы. Трусы с нарисованными наручниками – она такие видела в «Интимиссими», все думала: кто их такие покупает? Вот, значит, кто. Это показалось таким невероятно смешным, что девушка захохотала.
– Это шок, – различила она через несколько секунд или минут голос Маурицио. Он тоже был с голым торсом, но в брюках. Подошел к дивану, потрогал запястье брата, покачал кому-то головой.
Анна повернулась. У двери сгрудились остальные родственники, кто в чем. Карло был в пижаме и шлепанцах, Патриция – босиком, в ночной сорочке, Филиппо в измятой со сна футболке и туфлях. Одна Клаудия уже успела навести марафет: волосы уложены, губки блестят помадой, на шее – свежий цветастый платочек.
– Ребенка, ради всего святого, уберите! – скомандовала Патриция, пытаясь заслонить от Филиппо картину, грозящую надолго травмировать детскую душу. Даже, может быть, навсегда.
Клаудия проворно схватила бессловесного племянника за руку и выволокла с места преступления. А в том, что это было именно место преступления, а не какой-нибудь банальный инфаркт, никто не сомневался ни секунды. Уж очень нехорошее было у покойника лицо.
– Мертв как минимум несколько часов, – со знанием дела постановил Маурицио. Хоть он и являлся хирургом, а не патологоанатомом, но лучше него в человеческом организме все равно никто из присутствующих не смыслил. – Точнее без термометрии печени не скажешь. Очень похоже на кетоацидоз, но не исключено отравление каким-нибудь быстродействующим ядом. Рубашка под пиджаком влажная, резкий запах пота.
Анна на этих словах начала заваливаться на державшего ее за плечи Дидье и снова увидела мир уже в гостиной. Мир был белым с финтифлюшками. Через несколько долгих секунд догадалась – потолочная лепнина.
– Какой удар! – влетел в ухо голос Патриции. – Акции, конечно, упадут в любом случае, но одно дело, если мы сами сделаем заявление, причем о естественных причинах, и совсем другое, если журналюги пронюхают про яд.
Звук то удалялся, то приближался опять – вице-президент «Морафорта» маршировала от колонны к колонне.
– Подозрительная череда смертей в родовом гнезде миллионщиков, – грассирующее блеяние изображавшего телеведущего Дидье раздавалось совсем рядом. – Вслед за психически нездоровой мамашей отправляется на встречу с Создателем предводитель клана. Кто следующий?
– Не кривляться, молодой человек! – запретила Патриция, но голос дрогнул – должно быть, задумалась, кто следующий.
Осознав, что до сих пор пялится на барельефного ангела, Анна опустила глаза ниже. Голое мужское плечо, загорелое, на musculus deltoideus11 – перевернутая пентаграмма. Здравствуй, дьявол.
Анна поднялась на локте. Оказалось, она лежала на роскошном канапе (про себя она называла его императорским – точно на таком же возлегает Паулина Бонапарте в галерее Боргезе). Дьяволом оказался Маурицио, ссутулившийся на банкетке в изголовье ее величественного ложа. С другой стороны, на портике камина, расположился француз, хотя мест для сидения было хоть отбавляй – три золотоспинных кресла и оттоманка с бархатными подушками. Профессор стоял тут же, облокотясь на кирпичный дымоход.
– Надо звать полицию, – поднял голову деверь.
– Не надо, – тихо сказала Анна, вынимая из кармана телефон. Уже стало понятно, что утреннее СМС – никакая не шутка. Не подозревающие до этого момента о своей участи жертвы по очереди ознакомились с условиями шантажиста. Аппарат сделал два круга по рукам, прежде чем Карло переместился в дальнее кресло, а Дидье снял с сервитера кованую пику и положил рядом с собой.
Патриция протянула телефон брату:
– Связи, однако, нет.
Маурицио глянул на экран.
– Открыт bluetooth. Значит, тот, кто отправил сообщение, находится в радиусе ста метров.
– Зачем же так далеко, друзья мои? – сладким голосом пропел Дидье. – Можно и поближе. «Faux messages» называется. Подделка, сообщение самому себе. Якобы от товарища. Очень удобно, если надо выйти из дома или подготовить себе алиби. Русская мадам хотела нас всех одурачить. Думает, мы такие же идиоты, как ее муж… покойный муж.
Патриция насмешливо посмотрела на француза:
– Чья б корова мычала! Можно подумать, вы другой масти, синьор жиголо! Ладно хоть у Клаудии хватило мозгов не выходить за вас замуж! А то неизвестно, кто бы сейчас в курительной лежал. Хотя это вряд ли – вы, поди, удавили бы ее без свидетелей, устроили бы какой-нибудь несчастный случай, в лесу, например, или в бассейне. Если б, конечно, у вас этот бассейн был.
На альфонса эта тирада ничуть не подействовала.
– К вашему сведению, дорогая Патриция, – невозмутимо отвечал он, – чтобы поднять свои гонорары, совершенно необязательно кого-то умертвлять. Можно просто поменять source de revenus. Вам это в голову не приходило? Ах, ну да, вы же сами являетесь, как это… доходным источником. Только у вас это называется «спонсор археологической экспедиции», – он растянул улыбку во все лицо и игриво помахал пальцами Карло.
Историк с укором посмотрел на обидчика, потом перевел взгляд на жену, но ничего не сказал. Вместо него непривычно грубо высказался Маурицио.
– Заткнитесь, все! У нас тут убийство, а не семейный обед. (Анна только сейчас поняла, что от волнения он говорит на чистом итальянском.) После будете упражняться в красноречии. Сейчас поважнее вопросы есть. Если этот чертов колонель Монте…
– Какой колонель, ты что, Маурицио? – перебила Патриция. – Никакого колонеля Монте не существует. Мы слышим это имя уже двадцать лет, и за это время никто за великими секретами государственного значения не явился. Нет, это кто-то нарочно пытается ввести нас в заблуждение. Отвлечь наше внимание от себя, – Патриция остановилась и посмотрела прямо на Анну. – От своего участия в этом грязном преступлении. В убийстве нашего брата!
– Баста! – грохнул кулаком по ручке тахты Маурицио. – Значит, так. Сейчас все быстро приводят себя в порядок, после чего дружно идем в полицию.
Карло все так же молча встал и вышел. Патриция пыталась еще немного поспорить с братом, взывая к чувству долга и благоразумию. Требовала задуматься, если не о собственной судьбе, то хотя бы о будущем компании. Маурицио уверил сестру, что заботится и о том и о другом, поскольку хоть и не вице-президент, но владеет точно таким же пакетом акций, как и у нее.
Дидье вызвался посторожить русскую и заодно дом, но Маурицио и здесь был непреклонен: в участок идут все, а за Анной он и сам превосходным образом посмотрит.
Как только они остались вдвоем, он пересел на канапе и взял ее за руку.
Ладонь его была гораздо горячее, чем Анина, – прямо огонь.
«Огонь ада», – подумала девушка, вспомнив о пентаграмме. Почему-то раньше она эту татуировку не замечала. «Естественно, – ответила она себе, – ты же первый раз видишь Маурицио без одежды». Идиотские мысли лезут в голову, когда надо защититься от других, серьезных.
– Это не я, – глядя в карие с янтарным отливом глаза, сказала Анна.
– Я знаю, – кивнул Маурицио.
Как же он на брата похож! Те же четко очерченные губы, тонкий нос, сросшиеся на переносице низкие брови, делающие хозяина похожим на хищную птицу. Но не на орла, каким, без сомнения, являлся старший Морацци, а на что-то менее опасное, слегка прирученное. Как сокол.
Телефон в левом крыле сокола громко звякнул и заквакал мультяшным голосом: «Вам письмо».