«Ли Ле Ло»: детки из клетки. Первое дело. 1. Дато Гедехаури. Столица одной из автономий России, рынок. (21-й век, август) (Михаил Огарев)

© Михаил Огарев, 2017

ISBN 978-5-4483-7450-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Любезная, мне бы мандаринчиков с полкило, а?

«Любезная» с дебелой физиономией привокзальной буфетчицы зыркнула в мою сторону так, словно я имел наглость поинтересоваться размером её бюстгальтера (шестой, не меньше, если таковой вообще существовал в природе). Пробурчав что-то весьма неласковое, она принялась нехотя выполнять заказ, не сводя при этом с меня подозрительных глаз. Удивительно, как ей удавалось вслепую выгребать из ящика исключительно гнилые экземпляры? Не иначе, длительная тренировка…

Подумав, я очень вежливо сообщил о своём желании приобрести фрукты более аппетитного вида и качества. Поскольку его проигнорировали, пришлось наклониться и конкретно потыкать пальцем.

Мадама в белом торговом халате отменного серого цвета незамедлительно вцепилась в мою руку и отпускать никак не желала. Попутно её густо выкрашенные под свёклу уста начали с привычной сноровкой выдавать на всеобщее услышанье очень нехорошую информацию обо мне, о моих родственниках и знакомых, в частности, а заодно и обо всём наглом Капказе в целом. Я даже и не подозревал, что произвожу с первого взгляда столь негативное впечатление!

Поймав паузу, на которую пришелся мощный заглот очередной порции воздуха, необходимой для продолжения в одностороннем порядке склоки, я вежливо поинтересовался:

– Куропаточка ты моя, сизокрылая, у тебя, наверное, климакс?

Воспользовавшись минутным оторопением (или как там правильно будет по-русски?), я с трудом вытянул из её кулака покрасневший палец и принялся озабоченно его осматривать. А означенная птичка, придя в себя, вскинула свою увесистую лапку и что есть мочи заколотила ею о прилавок.

– В одном из фантастических романов Ивана Ефремова этим жестом инопланетяне выражали одобрение, – сообщил я. – Вы с ними солидарны?

В ответ на это коллеги мандариновой продавщицы дружно поддержали её таким же настойчивым хлопаньем. Я поочерёдно одарил их вопросительными взглядами, а напрасно: стоило обратить самое пристальное внимание на свой тыл. Ибо там, как нечистые из пресловутой табакерки, вдруг возникли трое амбалов в турецкой коже с напуском на вьетнамские тренировочные штаны. Ростом, примерно, с меня – то есть, около ста восьмидесяти – а вот весом килограммов на десять побольше. Каждый под девяносто или чуть тяжелее.

– Чего хулиганишь, чёрный? – прогудел крайний слева. – Или захотел авансом в лоб, а затем пинка под зад? В качестве окончательного расчёта?

– Мальчики, а вы в курсе, что для рыночных вышибал ваш азиатский прикид несколько устарел? – вкрадчиво осведомился я. – Сейчас в моде исключительно розовые смокинги и банные тапочки на босу ногу! Компрене ву?

На сей раз мой русский без малейшего акцента да с настоящим французским грассированием в последних словах прозвучал настолько безукоризненно, что троица несколько опешила. Крайний справа даже выдвинулся немного вперёд и пристально в меня впялился.

К сожалению, особо примечательной внешностью я не мог похвастаться. Обычный широкоплечий грузин в чёрном вельветовом костюме без галстука, с пышными усами, классическим носом с горбинкой и – увы – типичными для нашей нации залысинами в зрелом сорокалетнем возрасте. А уж на мою бывшую принадлежность к спецконтингенту МВД Российской Федерации и вообще ничего не указывало.

Желание «мочить!» отразилось на угреватом фейсе паренька столь отчётливо, что необходимо было срочно подготовиться к адекватным мерам. Я проделал это вполне незаметно и поэтому споткнул первого нападавшего быстро и без усилий. Он грузно грохнулся на пол и пребольно ушиб коленку о некстати подвернувшийся камень, а подбородок ещё обо что-то.

В мою челюсть уже летел кулак второго, который я, увернувшись, отклонил, а затем не отказал себе в удовольствии направить его хозяина темечком прямиком в весы с гнилыми мандаринами. Эта шалость обошлась мне в могучий «прямой правой» по корпусу от центрового – увернуться никакой реакции не хватило бы.

Согласно всем канонам восточных единоборств, я поддался грубой, тупой силе и, откинувшись назад, спиной перевалился через прилавок без особого для себя ущерба. Попутно я плюхнулся на скорчившуюся в три погибели голосившую продавчиху, чем и заставил, наконец, её замолкнуть.

Едва я выпрямился, как в воздухе мелькнула увесистая дубинка – да не резиновая, а стальная! И все остатки моего благодушия мигом улетучились невесть куда.

Разворот корпуса на девяносто градусов с отскоком назад – смертельное оружие с коротким свистом таранит пустоту и врезается в стол. Блок левой рукой сверху, резкий удар правой снизу по локтевому суставу – и очередной пронзительный вопль, теперь уже мужской.

Самое время сматываться. Канать, делать ноги, чесать без оглядки, рвать когти… Бежать и в темпе, подальше от гильдии этих коммерсантов-разбойников.

Пригнувшись почти до пола, я понёсся обезьяньими прыжками по проходам между прилавков – женский торговый люд с визгом уступал мне дорогу. И на том спасибо.

Вырвавшись, в конце концов, на простор павильона, я – слава святому Георгию! – очутился неподалеку от второго входа-выхода. Но до него ещё следовало проскочить полтора десятка метров, верную «макаровскую» дистанцию даже при наличии ствола в корявых от природы ручонках. Я уж не говорю об убойном «ТТ» и прочих огнестрельных изысках.

И никакой тебе толпы или хотя бы жалкой кучки бестолковых обывателей! Зато померещились вокруг униформы, мундиры, бляхи, жетоны… «Держи его, городовой, лови шельмеца!»

Загородивший мне в последний момент дорогу ражий детина оказался всего лишь в замызганном мясницком облачении, но при разделочном топоре внушительных размеров. Им он отчаянно замахал перед собственным животом то ли защищаясь, то ли пугая – в таких деталях разбираться было некогда. Управившись в считанные секунды, я оставил его сидеть на полу в обнимку с секачом и с выпученными от боли глазами. И был таков.

То есть, очутился на улице.

Нелепая и малопонятная эта историйка для меня ещё не закончилась: следовало ожидать погони. К счастью, свернув за угол, я почти сразу наткнулся на табачный киоск, витрины которого с трёх сторон были плотно заставлены пачками сигарет, а узкая железная дверца от духоты приоткрыта.

Везение или авантюра?

Внутри на колченогом стульчике сидел долговязый очкарик пост-пост-переходного подросткового возраста и с увлечением читал что-то мягкообложечное вместо того, чтобы заниматься делом. Вошедшего незванного гостя он заметил лишь после того, как отрывисто щёлкнула дверная задвижка.

– Прошу прощения за беспокойство, – внушительно молвил я, подняв руку с выкидным ножом и прижав на мгновение к губам обоюдоострое лезвие, – но мне придётся некоторое время посидеть у вас. Вон там, в уголке, за пустыми коробками из-под товара. Минут двадцать, не больше. Не волнуйтесь, я тихий! Просто ногти длинные отросли, вот и решил их ножичком слегка подрезать. А на улице, знаете ли, неудобно – люди не так понять могут, испугаются ещё невзначай…

Юноша ощутимо напрягся, серые зрачки за сильными стёклами явственно округлились. Улыбнувшись как можно мягче, я протиснулся за его спиной в самый угол и уселся там на корточках. Сунул открытый нож в нагрудный карман пиджака, а из внутреннего извлёк бледно-зелёную купюру с портретом важного господина и шлёпнул её парню на колени.

– Это за причинённый дискомфорт и наглый отрыв от увлекательного чтива. Пятьдесят полновесных конвертируемых единиц. Твой недельный заработок, верно?

Переход на «ты» воспринят был нормально, но взаимопонимания, естественно, не добавил. Правда, глаза за очками вернулись к своему нормальному размеру.

– И вот ещё что, дружок, – проникновенно добавил я. – Если в самое ближайшее время в окошке возникнет во-от такая морда со зверским оскалом и, вращая буркалами, спросит, не видел ли ты невообразимо наглого чуркобеса – то есть, твоего покорного слугу – ты укажи, пожалуйста, рукой в сторону парка. Договорились, а?

На сей раз его губы дёрнулись в растерянной усмешке, но и только. Деньги остались лежать на вытертых добела джинсах нетронутыми.

– Вах, дорогой, какой ты, оказывается, непонятливый! – я приложил обе ладони к груди самым что ни на есть убедительным образом. – Ну, сдашь ты меня этой своре, допустим, и что получится в итоге? Я ведь отчаянно защищаться буду! До последней капли своей горячей южной крови, как и положено истинному горцу. Пронзая вражеские сердца кинжалом, который ты уже видел, и круша неприятельские челюсти кастетом, спрятанным в заднем кармане. Прикинь-ка, что здесь начнёт твориться? Всем достанется по первое число, и тебе тоже. А уж товар как попортят! Грустный финал, да?

Очкарик непроизвольно хихикнул, и я мысленно поздравил себя с успешным окончанием переговоров. И точно: заграничную банкноту, наконец-то, почтили вниманием: взяли, хорошенько рассмотрели на свет и бережно упрятали в весьма тощий кошелёк.

Говорят, что дающий вовремя даёт дважды; тоже самое, несомненно, относится и к принимающим верное решение. Едва мирная договорённость была нами достигнута, как всю палаточную амбразуру заслонила зверски оскаленная протокольная морда. С налитыми ненавистью буркалами.

– Эй, земеля, тут один папуас мимо не пробегал?

– Узкоглазый? – деловито уточнил мой союзник. В ответ брезгливо поморщились:

– Да не-ее, из лаврушников. Старый, лысый…

– Видел такого. Во-он по той аллее почесал.

– А-аа, козёл, я так и думал!

Морда исчезла, и мы снова увидели солнечный свет. Помолчав, я сказал:

– Интересно, и кто из нас троих думающий козёл?

– Он и есть, – с неприкрытой ненавистью отозвался парнишка. – Это Лёха Бугристый, я его знаю.

– Стало быть, он тебе не по нраву. Ну а мы? То есть, «пиковые»?

Юнец глубоко вздохнул и проверил запор на двери.

– Никакой ты не «пиковый» – я хоть и близорукий, но не слепой, – ответил он. – Знаешь, по отдельности вы неплохие ребята. Взять хотя бы Джемала из моего класса… А вот когда вас много, то, прости, хуже цыган. Наглые слишком.

– Есть такой грех, – согласился я, закуривая. – Но тут уж выбирать не приходится – срабатывает принцип «определённости меньшинства». Если не хочешь подчиняться, то приходится давить самим, иначе сомнут соседушки. А покорными мы отродясь не были. Веками воевали с могучими мусульманскими государствами да и друг с другом тоже. На крошечных даже не в геополитическом смысле землях теснились Картли, Кахети, Имерети, Гурия, Мингрелия, сваны, тушины, хевсуры, пшавы… И везде маленькие цари, но с огромадными амбициями. Представь, какая карусель у вас закрутится, если бы владимирские враждовали с ивановскими, московские с калужскими, а костромские с вологодскими? Столетиями, заметь!

– Тоже верно. Только ведь от ваших уважительных причин нам не легче. Исконным московитам, русским…

– Каким-каким? – переспросил я. Стряхнул пепел с классического «Давидоффа» и вздохнул: – Дружок, да эта самая ваша «исконность» испокон веков дальше Урала не простиралась! Да и то с большими оговорками. На севере обры да чудь белоглазая, на западе литвины с чухонцами, на востоке башкиры с калмыками. Про юг и говорить нечего: казачество, дикая вольница, Гуляй-поле… А вы замахнулись на столь гигантские территории, что и помыслить страшно. Совершенно чужой Хэйхэ-Амур ласково «батюшкой» величаете; скромную Волгу чуть ли не своим национальным символом сделали, хотя под боком у вас течёт истинно великая Тава. Которую ещё Илья-Муромец называл в былинах «матушкой»… Вот где ваши истоки! А в итоге сплошное удивление: столько богатств природных, а народ всё бедствует и бедствует? Так ведь невозможно добиться процветания, живя по принципу: «Каждый сам за себя, один бог за всех да и того нету…» И железный государственный порядок нужен, а как его цивилизованно создашь на таких пространствах? От моря до моря и от океана до океана?

– А как же у Америки получилось?

– А там народы, кроме индейского, не покорялись, а ассимилировались. На основе одного-единственного аглицкого языка. И никаких тебе дурацких прав наций на самоопределение, плодящих сплошь и рядом сонмы обезумевших от шальной власти господчиков да коррупционеров.

– Всё ясно: упёртый коммуняка, – поставил неожиданный диагноз юный продавец и тоже вздохнул. – Теперь я окончательно убедился, что ты не из блатных, несмотря на финку и злодейские усищи… – Он поскрёб в затылке и дипломатично уточнил: – Оказался в не в том месте и не в подходящее время?

– Вроде того, – согласился я и с натугой встал. – Понимаешь, нахамили мне на рынке, ну и не сдержался. Ответил и словесно, и действием. Но такой хай поднялся – как в клубе эротического массажа перед шмоном! До сих пор удивлён.

– Так ведь на прошлой неделе на здешней торговой точке власть поменялась. Наш Зубатый с треском вышиб вашего Мурзая. А рыночное бабьё решило, видать, выслужиться перед новым хозяином.

– Не вышло. Гордый я человек, что поделаешь!

– А чего ж себя назвал, извини, чурко… Помнишь?

– Помню. Как тебе объяснить… Поверишь ли, не знаю, но я – княжеского рода, причём очень древнего. А мы, потомственные аристократы, можем иногда над собой подшутить. Но только сами, плебеям всех мастей и окрасок это не дозволяется! «Сирано де Бержерака» Ростана читал? Нет? Ясно, привык совсем к другой литературе. Что там у тебя… ага, «Последняя резня Кривого с Бешеным»… На редкость интеллектуальное название.

– А, обложка ещё ни о чём не говорит. Давеча я впопыхах взял, не глядя, книжку «Смерть на подоконнике», а это оказалась брошюра по уничтожению насекомых…

Мы немного посмеялись, а затем я протянул ему сложенный нож, который предварительно незаметно протёр.

– Держи, на память от Дато. Фирменный, спецназовский, такой не купишь. Не беспокойся, он «чистый», в деле не бывал. Носить с собой, конечно, не стоит, дома храни. Девочкам знакомым покажешь, историю интересную сочинишь…

– Спасибо. Деньги свои возьми…

– Не надо. Запомни: каждый труд должен быть достойно оплачен. А ты вдобавок ещё и сообразительность показал, как-никак. Ну, бывай.

Жаль было расставаться с надёжным «весёлым инструментом», но в данной ситуации я не мог рисковать. Хорошо, что «стволы» и прочее тайное наследие прошлых лет Рената уже увезла в Ольгов вместе с мирными вещами.

Я осторожно ступил на асфальт и внимательно огляделся. Красота: ни бугристых, ни бешеных, ни кривых, ни зубатых, ни мурзаев – кругом обычные человеческие лица! Даже улыбающиеся порой.

Автобусная остановка располагалась неподалёку, минут десять спокойным шагом. Машины уходили каждые полчаса – и по расписанию, и «левые». Немного сноровки – и я вполне успевал на двенадцатичасовой рейс.

Вокруг трёх крошечных уличных касс образовались четыре длинные очереди. С трудом правильно сориентировавшись, я встал в хвост второй из них. Странного, нерусского человека, соблюдающего порядок, со всех сторон оглядели с подозрением, а непосредственные товарищи по ожиданию создали вокруг него небольшое пустое пространство. На всякий случай.

Подумав, я достал из кармана целлофановый пакет со сложенным вдвое узким галстуком и поспешил придать себе солидный, респектабельный вид. Место сгиба я скрыл позолоченным держателем с перламутровым верхом.

Увы, доверия ко мне это не прибавило – наоборот, стоящие впереди придвинули поближе к себе свои вещи. Правда, на некоторых физиономиях появились улыбки-усмешки-ухмылки.

Господи! Действительно, как папуас в центре… в центре Куала-Лумпуры, допустим. Среди цивилизованных негров. Ах, пардон – африканцев…

Ну вот, совсем замечательно: сорок второе место. В самой что ни на есть автобусной заднице. Ладно, в Обнорске пересяду.

Как и предполагалось, салон оказался заполненным на две трети, не больше. Тем не менее, я со скорбным видом клинически законопослушного гражданина прошёл в самый конец, где и пристроился у запылённого окна. Несомненный плюс: с правой стороны много свободных сидений, даже прилечь можно. В принципе. Но поскольку такая поза для человека в галстуке не слишком пристойна, ограничимся тем, что просто сядем боком и удобно закинем ногу за ногу…

Аккуратно удалив кончиком занавески (что поделаешь!) пыль со стекла, я в последний раз посмотрел на привокзальную площадку. Не без чувства затаённой радости, ибо позавчера случайно встретился здесь с Ренатой.

Она заметила меня первой и, слегка присев, лихо свистнула в два указательных пальца. Я, естественно, непроизвольно обернулся – и увидел свою бывшую напарницу, летевшую ко мне с распростёртыми объятиями и ослепительнейшей белозубой улыбкой.

Из очереди посматривали на нас с явным неодобрением и не без зависти, а я чувствовал себя на том самом блаженном седьмом небе, хотя твердо стоял на земле. Кто это сказал, что только кавказцы падки на пригожих девиц? А наоборот не хотите ли?

В свои полновесные тридцать пять Рена выглядела просто чудесно: всё та же стройная фигурка, туго обтянутая светлой «водолазкой»; короткие каштановые волосы до подбородка; раздвоенная чёлка аж на самых раскосых глазах; смуглые, бархатные щёчки при аккуратном носике между ними; яркие губы без каких-либо следов помады – во всяком случае, мне так показалось. И любимый чёрный брючный костюмчик с пиджачком нараспашку.

Мы не виделись немало лет – сколько точно, и вспоминать не стоило. Она покинула ряды доблестных (и не очень) сотрудников таганрогских органов задолго до меня и совсем по иным причинам.

А вот что изменилось, так это темп разговора. Раньше моя красавица не говорила, а буквально одаривала любого собеседника изысканными фразами и оригинальными речевыми оборотами, а нынче в её манере вести беседу появилась не слишком приятная торопливость. Впрочем, в движениях и жестах она была по-прежнему точна и несуетлива.

Говорили вначале, как водится, ни о чём и обо всём сразу. Много смеялись по поводу и без повода, но постепенно весёлое настроение сошло на нет, особенно после того, как девушка уяснила моё донельзя плачевное общественное и личное положение.

«И не женился, и не вписался в новый социум, – понимающе подытожила Рената, выслушав мою нехитрую исповедь. – Планы хоть какие-никакие имеются? С минимумом перспектив?»

На завтрашнюю встречу в очередном и последнем начальственном кабинете мне рассчитывать особо не приходилось, а посему ничего не оставалось, как уныло развести руками.

Я, и в самом деле, образно говоря, основательно и безнадёжно подвис на воздушно-бездушных российских просторах. Ни привычного заслуженного уважения, ни жилья, ни работы. Оставался один путь: прямиком да налегке в суверенную Грузию – там люди моей специальности пользуются отменным специфическим спросом. Но на подобных условиях я смог бы недурно устроиться и здесь. Вот только…

Скамеек поблизости не нашлось, поэтому купленным мной мороженым Ренате пришлось лакомиться, стоя в тени какого-то чахлого деревца. Я же грустно курил, примостившись рядышком.

Любимая сигарета нисколько не помогла оптимизировать мой мыслительный процесс, а вот с удовольствием съеденный шоколадный брикет, не иначе, подвиг мою подругу на весьма неожиданное предложение, разом решавшее обе мои главные проблемы: уехать с ней в Ольгов и устроиться в её контору (какие-то мелкие посреднические операции). Даже снимать жильё не первых порах не придётся – в её улучшенной двухкомнатке места хватит обоим. Временно, конечно.

А почему бы и нет, вдруг подумалось мне?

Может, это необходимая передышка, но, возможно, и начало с нуля…

…Автобус основательно тряхнуло, и я сразу почувствовал себя пассажиром на родной постсоветской трассе общегосударственного значения. Чуть было язык не прикусил.

Получив моё быстрое согласие и много благодарностей впридачу, Ренатка укатила домой, прихватив два чемодана и баул с моими вещами, а я остался в местной столице ещё на один безнадёжный день. Просто для того, чтобы до конца выполнить намеченную программу.

Аудиенция в огромном кабинете с мягкими коврами и полированной мебелью, как и ожидалось, ничего положительного не принесла. Выбор, предложенный мне, отличался всё той же упёртой безвариантностью в смысле этих самых треклятых перспектив.

За прошедшую неделю я выслушал многое-множество подобных предложений. Если конкретно считать на пальцах, то в количестве двух штук: поступить на службу в местную милицию с понижением в чине и с комфортным общежитием впридачу или завербоваться по контракту в продуваемую насквозь всеми зловещими ветрами Чечню-Ичкерию. Тоже отнюдь не в майорском звании.

Правда, знакомые знакомых моих московских знакомых, у которых я вынужден был искать ночлег, напротив, выразили готовность предоставить мне всё и сразу: квартиру, выжуленную у спившегося инвалида; машину, дважды перекрашенную и с перебитыми номерами; городскую прописку, купленную по сходной цене… А взамен я должен буду употребить все свои знания и умения для очистки Автономии от некоторых очень нехороших людей. Фотографии и маршрут будут в надлежащее время указаны…

Я ответил вежливым отказом. Сославшись на стрессовое состояние, чтобы не портить отношения.

Было бы крайне унизительно вот так, откровенно и цинично, продаваться на периферии, предварительно наотрез отказавшись сделать это в Москве.

С другой стороны, я и сам не мог себе толком объяснить, почему не захотел воспользоваться гостеприимством бывших своих сослуживцев – надёжных славянских парней, с которыми точно без страха пойдёшь в огонь и в воду. Когда я после очередной командировки возвратился в свой Таганрог и вместо ухоженного домика с цветником из коллекционных роз обнаружил жуткое пепелище, а уцелевшие вещи почти все были растащены, то ребята из спецгруппы сочувствовали мне вполне искренне, предлагая посильную помощь и всё такое. Вот только нет-нет да и проскальзывала в интонациях их голосов подспудная ментальная убеждённость, что для южных и восточных людей с их клановым образом жизни эта беда не смертельная. Русскому – да, хоть в петлю лезь, а грузин как-нибудь выкрутится и ещё лучше заживёт. Родня и кунаки многочисленные помогут, как же иначе?

Никуда не денешься – трагическая разница психологий. Или мне тогда так показалось.

Я в сердцах содрал с себя галстук, снял и свернул пиджак и принял вызывающее горизонтальное положение. Чем предаваться вот таким воспоминаниям, лучше постараться уснуть…

Мне это удалось, причём крепко и без подсознательных сновидений, которые не смогла спровоцировать даже периодическая немилосердная тряска. Однако мой тренированный организм, как всегда, самостоятельно разобрался в обстановке и пробудился в самый нужный момент, когда мы сворачивали с центральной трассы на боковое пригородное шоссе.

Моя головушка, включившаяся после анабиозного состояния в привычный анализ нелёгких жизненных ситуаций, доложила, что таковых на данный момент не имеется. В мозгах было на редкость пусто и ясно, а вот пересохшее горло потребовало немедленного качественного охлаждения, и я пожалел, что перед отъездом не запасся хотя бы тем, что местное население по ошибке искренне принимает за природную минеральную воду или натуральный фруктовый сок. Оставалось запастись терпением, примерно, минут на двадцать.

Я уселся в самом центре последнего ряда, вытянул ноги и стал рассеянно поглядывать по сторонам.

Вместо бестолкового смешанного леса потянулись вереницы стройных высоченных сосен знаменитого ольговского бора. На какое-то время дорожное пространство превратилось в причудливый извилистый тоннель со светло-коричневыми стенами и зелёной хвойной окантовкой на самом верху. Где-то там, ещё выше, смеялось пополуденное солнышко, посверкивая бесчисленными глазами сквозь гладкие древесные стволы, и большинству моих попутчиков такое кокетство не понравилось: мятые занавески задёргались, восстанавливая скучный салонный полумрак. Подобная реакция меня неизменно удивляла – как можно не любить солнце?

Мне уже приходилось ехать этой дорогой в самом конце восьмидесятых годов душным августом – только не в общественном транспорте, а в бежевой «волжанке», которую зло и сосредоточенно вёл майор из Ростова Даниил Румский. Четвёрка пассажиров была в лейтенантских погонах: на отдельном сиденье возле водителя устроилась непривычно угрюмая Рената, а позади, то и дело толкая друг дружку плечами, теснились Валерий Ласков, Валерий Филогенов и я. Наша боевая компания должна была взять скрывавшуюся в окрестностях Ольгова бандитскую группу рецидивиста Рокота в количестве трёх человек. И непременно живыми. И почему-то без мало-мальски серьёзной подготовки да ещё втайне от своего высокого начальства. Встретивший нас в городе и обеспечивший поддержку, местный оперативник Тимур Устемович Магомбетов по прозвищу «Маленький майор» (или «Мамай») тоже действовал на свой страх и риск. Точнее говоря, так мы тогда думали.

Итог проведённой навскидку операции оказался страшненьким: один пойман, другой убит, третий бежал. А мы потеряли обоих Валер… да и майор Румский по возвращении тоже погиб при невыясненных обстоятельствах.

Чёрт побери, да отчего мне сегодня на ум лезет сплошной негатив? Словно кто-то невидимый тянет роковую нить от прошлых весомых неприятностей к будущим сложным проблемам! Так и суеверным недолго стать.

Впереди замаячил обязательный перед въездом в районный центр пост ГАИ, и природное очарование враз исчезло и в переносном, и в прямом смыслах: сосновые панорамы круто завалились вправо-влево; дорога выскочила на подъём-эстакаду, откуда открывался внушительный вид на красавицу Таву с её прямо-таки мистически неподвижными водами и на сам старинный Ольгов. Сверкающие купола обновлённых православных храмов; пышная зелень общественных парков и частных садов; аккуратные многоугольники редких высотных многоэтажек; острый, блестящий шпиль, венчающий громаду далёкой телевышки. И всё это – на холмах, уступах, террасах!

Странный город, странное название (никакого отношения к знаменитой княгине Ольге или к легендарному князю Олегу, если допустить, что со временем не слишком удобное для произношения слово «Олегов» утратило один гласный звук). Почти столь же древний, как Москва, и, по рассказам Ренаты, усиленно под неё гримирующийся. Бесчисленные универмаги, магазины и магазинчики, киоски, кафе, закусочные-распивочные; прямо на улицах торговые «развалы» – и с ассортиментом, и специализированные. И свыше трёхсот тысяч населения на обжитой территории, которую можно с севера на юг пройти из конца в конец пешком за пятьдесят минут.

В социальном смысле здесь были остатки пресловутого «красного пояса». Маловато полезных ископаемых, зато в наличие оборонные заводы; как водится, всеобщая дороговизна и низкие заработки. И тишина, никаких особенных волнений ни по профессиональным, ни по расовым причинам. Типичная ментовская вотчина…

Автобус, натужно гудя, полез в гору и минуты через три, описав пару колец по спирали, выполз на широкий проспект под стать, пожалуй, и столичному. Но вскоре он свернул в какой-то кривой переулочек – и сразу вокруг возникла атмосфера посёлка городского типа. Впрочем, убогий автовокзал, весь в пыли и мусоре, с покосившимися стойками и крышами нумерованных стоянок, как нельзя лучше гармонировал с этими захолустными метаморфозами.

Я поднялся, поблагодарил водителя и вышел. Было половина четвёртого пополудни.