Глава 4
Через час, когда мы возвращались к самолёту, нас остановил патруль фельджандармерии. Три «фельда», лейтенант и два фельдфебеля в прорезиненных серых плащах с металлическими бляхами на цепях. Имперский орёл и надпись «Feldgendarmerie» отсвечивали похоронным блеском. На бляхе одного из фельдфебелей блестела свежая вмятина то ли от пистолетной, то ли автоматной пули, они все одинаковые, но бляха спасла жизнь своему хозяину. У «фельдов» были особые права расстреливать на месте дезертиров и паникёров. Чекистские заградотряды в подмётки не годились полевой жандармерии.
– Стой! Ваши документы, – для таких людей даже гестаповский жетон не указ, тем более, если его хозяин в цивильной одежде и этого жетона при нем нет, как нет и удостоверения, что он штандартенфюрер из четвёртого управления РСХА.
Мы предъявили наши аргентинские паспорта. Лейтенант перелистал их, внимательно посмотрел на нас и сказал:
– С такой аргентинской рожей нужно быть в фольксштурме и защищать столицу Рейха от красных варваров. Расстрелять, – и он небрежно махнул рукой своим фельдфебелям.
Осадное положение не терпит отлагательства в приведении приговоров. Я поднял руку и закричал, что выполняю специальное задание фюрера и партии и у меня есть документы, подтверждающие мои слова. Я снял правый ботинок и достал из-под стельки моё специальное удостоверение, говорящее о том, что владелец его делает всё на благо Рейха и во имя фюрера.
Лейтенант посмотрел на удостоверение и задумался. Можно и шлёпнуть этого спецагента, но вдруг это окажется тот человек, которому нужно оказать содействие. Тогда этого лейтенанта шлёпнут так же, как и этого человека. Даже разговаривать не будут. А так у «фельдов» есть возможность выжить в этой мясорубке. Как только будет объявлена капитуляция, бляхи и документы выбрасываются, и они становятся обыкновенными служащими Вермахта, обязанными исполнять приказы своего фюрера. Кто докажет, что это была группа палачей? А с гестапо и владельцами спецудостоверений лучше не шутить.
Как бы нехотя лейтенант вернул мне удостоверение и лениво произнёс:
– Свободны.
На сердце отлегло. Дух полковника бушевал внутри и требовал поставить на место зарвавшегося лейтенанта, но это была не та ситуация. Сейчас этот лейтенант ставил к стенке всех от рядового до генерала.
У нашего самолёта у переднего колеса сидел пилот и нервно курил.
– Я всё видел, – сказал он, – меня тоже пытались поставить к стенке за то, что я готовлюсь убежать из осаждённого города, но я сказал, что выполняю особо важное задание представителей фюрера и партии. Если бы они расстреляли вас, то вернулись бы за мной. У меня есть спирт, не желаете выпить?
Я кивнул головой в знак согласия.
Через полчаса мы стали размещаться в самолёте. Спирт сделал своё дело. У нас было эйфорическое состояние предвкушения захватывающего путешествия. Я ещё никогда не летал на таком маленьком самолёте. Я сел рядом с пилотом. Дед Сашка – сзади. Кабина как в автомобиле. Такие же автомобильные дверцы. Только вместо руля штурвал. У пилота и у пассажира.
– А это зачем, – спросил я, указывая на штурвал у себя.
– Мало ли что, – уклончиво ответил пилот, – вдруг пилот левша, или ему по-маленькому захочется сходить, то пассажир в это время и рулит. Тут сложного ничего нет. Как на машине. Нужно влево повернуть, поворачиваете штурвал влево и одновременно двигаете вперёд правую педаль, а левую – назад. Направо – всё наоборот.
– Что всё наоборот, – не понял я.
– Если нужно повернуть направо, то поворачиваете штурвал направо, левую педаль двигаете вперёд, а правую назад. – Пилот был терпелив. Видно было, что терпеливость была обусловлена тем, что он не знал, кто мы, а не то нам бы это всё объяснили в две минуты с использованием выражений, на которые горазды настоящие лётчики. – Штурвал на себя – поднимаемся вверх, штурвал от себя – снижаемся. Вот и всё. Просто как лопата. Вот сектор газа. Это кнопка выключения зажигания. Сейчас вы даже сами можете поднять самолёт.
– Нет уж, увольте, – запротестовал я, – вы пилот, вы и управляйте самолётом.
– Слушаюсь, – сказал пилот и нажал на кнопку зажигания.
Самолёт как бы встрепенулся. Винт сделал половину оборота. Самолёт ещё раз встрепенулся и винт стал вращаться, набирая обороты. Самолёт стал чихать из трубок сизым газом, который стал набираться в кабину. Наконец, самолёт тронулся с места и поехал по-автомобильному к взлётной полосе. Приостановившись у начала полосы, двигатель запел какую-то визгливую песню, выжимая из себя все силы для вращения винта. Затем самолёт побежал и легко оторвался от земли. Звук двигателя немного стих. Стало закладывать уши, и бензиновая гарь потихоньку через щели ушла из кабины.
Сам момент взлёта интересен. Прекращаются толчки от неровностей взлётной полосы, самолёт начинает мягко лететь, но проваливаться в воздушные ямы, от чего содержимое желудка начинает подниматься к горлу или наоборот, опускаться вниз. У воздушных ям есть одна особенность. На сколько метров ты упадёшь в яму, на столько метров ты поднимешься в восходящем потоке.
На маленьком самолётике это всё чувствуется по-иному, чем на огромном самолёте. Болтанка в полете была такая, что не приведи Господь. Нас то швыряло из стороны в сторону, то мы плавно покачивались как на лёгкой морской волне, то нас сносило в правый или в левый крен. Вообще, если образно так сказать, то полёты по воздуху чем-то сродни прогулке на моторной лодке по бурной реке или по бурному океану. Одно и то же, только со знаком минус. Морские волны повторяются воздухом на большой высоте. То они мелкие, то они крупные, то боковые, то встречные, то верховой ветер начинает создавать волны, то низовой. Ох, уж этот низовой ветер. Волны мелкие, жестокие и злые, стараются перевернуть лодку и пустить её на дно. То же и в воздухе. Создаётся проекция земной поверхности в высоте. Не зря его называют воздушный океан.
Мы летели, внимательно наблюдая за землёй и обходя воинские соединения союзников. Части на марше частенько обстреливают все появляющиеся цели, чтобы не допустить бомбёжки. Зенитная стрельба никогда не бывает прицельной. Бьют по площадям на опережение.
Слышал я, что есть умельцы, которые одним снарядом сбивают летящий самолёт. Покойничка Гейдриха тоже сбил красноармеец одним выстрелом из трёхлинейной винтовки. А самолёт во время зенитного обстрела попадает как бы в облако астероидов, которые так и пытаются смять в лепёшку твой звездолёт. Прямые попадания не редкость, но и они тоже результат случайности.
В этой случайности кому-то всегда везёт, пробежал между струями дождя и остался сухой, а кто-то сразу получает всю порцию, отведённую для всех. Так вот и я не вхожу в число счастливчиков, на которых ни одна капля не падает.
Ожесточённых боев на западном направлении Германии мы не наблюдали. Шла деловая сдача в плен германских войск. Ожесточённые бои шли только на восточном направлении. Над Францией мы вздохнули спокойно. И как оказалось – зря.