Лихтенвальд из Сан-Репы. Том 1. В Нусекве. Глава 5. Первые речи Алекса Лихтенвальда (Алексей Козлов)

Глава 5. Первые речи Алекса Лихтенвальда

Гитболан читал быстро, резко отбрасывая прочитанные страницы. В самом начале и в середине прочитанного он дважды хрипло рассмеялся прикрыв рот рукой в чёрной перчатке.

«Обременённый тяжёлыми заботами, обречённый на месяцы молчания, я наконец могу говорить свободно!

Есть два способа уцелеть: либо молчать, как рыба, либо быть вонючим, как скунс.

Но если терять нечего и дорога к счастью закрыта, говори, что хочешь о чём хочешь и плюй во все колодцы, которые кажутся тебе достойными твоего плевка.

Тевтонские танкисты, воевавшие в городе, где я проживаю, называли его «проклятым местом». Абсолютно согласен с ними. Это место оказалось проклятым не только для врагов этого как бы государства, но и для нас – его верных друзей. Хотя сейчас я вряд ли соглашусь быть его другом даже за великие деньги. Моя мать всегда хотела уехать отсюда, и не любила этот жлобовской, воровской, наглый и явно обречённый город. Здесь в самом деле проклятое место! Без кавычек.

Жить на Днепре и говорить «Иордан», попирать ногой чернозём и твердить «Голгофа» – не сумасшествие ли это? С ума сходят не только люди, но и целые народы. Мой народ не просто сошёл с ума по произволению небес, но был сведён с ума. Нынешний ум проявляется только в том, чтобы ввести в сумасшествие возможно больше людей. Но тот, кто ставит на реке плотину и наблюдает, как река разливается по полям, через некоторое время видит болото.

С того момента, как нечестивое Государство Сан Репа растоптало наши вековые надежды и пресекло жизнь моей матери, я не участвую в дискуссиях, в которых произносятся слова «Мораль», «Конституция» и «Патриотизм». Я вижу, что эти высокие слова ничего не значат и лишь прикрывают жестокую борьбу за существование, которую ведут одинокие люди. В этой борьбе нет никаких правил. Кого сы призываем на защиту самих себя, своих семей и кошельков, Сатану или Богов – это теперь наше личное дело, надо только угадать, ч кем иметь дело предпочтительнее.

Режим, волею несправедливой судьбы, или случая, уж не знаю, кого больше обвинять, так вот, режим, нависший ныне над Сан Репой, не вызывает у меня никаких чувств, кроме презрения и отвращения. Я желаю ему скорейшей гибели, что скорее всего произойдёт, пусть не так скоро, как мне хотелось бы, но гораздо быстрее, чем опасаются его хозяева.

Видимость государства. Как бы институты власти. Вроде бы суд. Что-то подобное армии. Муляжи. Обман. Фикция.

Лучшие, незабвеннейшие люди сан Репы: Ежи Месячны, Дефолт Полный, Мандез Незаметны, литовский коназ Жильдовт Пархоментской. Нас в этом государстве вовсе не было.

Вот, собственно, и всё.

По телевизору я почти каждый день вижу пёструю цыганскую толпу полит-технологов и политологов Сан Репы. Какая же это, однако, умная, тонкая в чувствах, хорошо одетая и вымытая мразь и слизь. Хорошо бы собрать их у Стены Пер Лашез и всех расстрелять из крупнокалиберного пулемёта!

Я видел безразличие чужаков к нашим бедам и не желаю, выплакав свои глаза, видеть слёз детей чужаков.

Подруга моей матери, уже очень пожилая женщина, донесла мне, сколь её смущают приставания одной национальной синекуры. Хотя она не относилась к этому народу, её по внешнему виду причислили к «Своим».

– А вы не получаете пайки в нашей молельне на улице Куколок? Нашьим ведь там дают!» – спрашивала её известная в Сблызнове дама.

Сдохнуть можно – «нашим дают!» Оказывается, что в моем государстве, где ведётся такая всеобъемлющая, десятилетиями неумирающая «борьба с фашизмом», махровым цветом цветут национальные синекуры. И в первых рядах отпетых и махровейших националистов – лучшие борцы с фашизмом! Вах-вах-вах! Цвет антифашизма! Браво! Им позволено не любить фашизм и оказывать помощь по расовому признаку!?! Ха-ха-ха! Вот двуличные скоты! Эти люди втравили мой бедный, глупый, доверчивый народ в гибельный интернационализм, в результате чего он погиб, а теперь на чужой территории, на костях моего народа устраивают свои мерзкие расистские раздачи «для своих»?! Свои цели достигнуты, с нами можно больше не считаться! И государство, вознамерившееся «бороться с национализмом», даже не замечает, что происходит! И это всё? А когда мы, славяне, пытались поступать так же, эта публика брезгливо фыркала – славянский национализм, мол – ошень плёхо!! Боги мои! Мерзость-то какая!

Курсантов, которые жрут шоколадки в сортире, бьют до смерти, господа! Честь надо всё-таки знать, будущие курсанты!

Впрочем, несмотря на зрелый возраст, подруге матери не откажешь в чувстве юмора. Она в конце разговора рассмеялась и сказала мне: «У тебя бывшая жена – из этих, можешь смело идти и получать! Тебе положено! Этой категории они дают!»

Меня передёрнуло.

В этом она была права – у меня была такая жена. Грешен.

– Спасибо! – сказал я, – Я и пешком постою! У меня теперь в рот не полезет ихнее варево! Я был в маленькой как бы стране на Ближнем Востоке и если она мне снится, я просыпаюсь с криком ужаса и отвращения. Я скорее свою руку съем!

Нет, друзья мои, вам ещё рановато праздновать победы! Вы ещё побежите отсюда с птичьим клёкотом, осклизаясь в грязи и волоча в руках дырявые чемоданы!

Кругом – враги! Эти враги – чужие духом и потому – опасные! Но ещё опаснее – мои жлобоватые, диковатые, склонные к рабству и лжи и донельзя тёмные соплеменники. Во всём виноваты не инородцы, а глупый мой народ. Если человек глуп, он потеряет всё, даже если его охранять! Хоть я и жалею их, но в глубине души знаю им цену. Три полушки в базарный день цена моему народу! Такие же предатели, как и все! Лживые, трусливые, вороватые. Большинству из них наплевать на своих братьев по крови!

Но как вопиют из земли миллионы моих преданных, ограбленных, обманутых соплеменников, как вопиют их немотствующие кости!

Боги мои! Я взываю к вам! Сметите препятствия прочь с нашего пути!

Общество, в котором я живу, постепенно становится неинтересным, одномерным, скучным и безъязыким. Таким было, видимо, общество в шестнадцатом веке. Культивируются хитроумные методы выживания, но работников всё меньше. Всё больше обрюзгших попиков, полицейских, шпиков и бандитов разных мастей. Дух развитых личностей угнетён. Мечта умерщвлена. Вместо вековой мечты о равенстве – предложено не стремится к этому на земле, но уповать, что таковое устроено в небесах. Дух гнилой и все понимают, что всё это не может продолжаться долго.

Сейчас в моём городе идут выборы. Несколько совершенно отпетых уголовных личностей соревнуются между собой в святом деле зрительских симпатий. Борьба идёт за кресло отца города. Таких морд я не видел даже в городском зоопарке. Потом эти уголовные уроды устроят здесь восьмидесятилетие «великой победы», как они это называют. Фу-ты-ну-ты-ножки-гнуты! Удивили! Их следовало бы расстрелять всех из пулемёта, всю эту отпетую мразь!

У моей родины два возможных пути – вместе с христианскими попами – на кладбище, либо – в неведомое и возможно трагическое будущее. Я иду вторым путём, не оглядываясь на то, куда идут сто миллионов моих слепых земляков.

Тому гению, который стоял в строю и под пулями в окопе в качестве рядового солдата, будучи сам голову выше всех этих вшивых кабинетных генералов, получивших свои погоны за взятки или по сословным привилегиям, тому гению, которого судьба вознесла и позволила ему пробиться сквозь неисчислимые преграды и тернии, тому гению позволено гнать безгласных рабов на смерть. А этим кабинетным скотам не позволено!

В девятнадцатом веке можно было купить за деньги звание полковника, и порой случалось, что человек ещё гукает в младенческой колыбели, а уж числится в полку полковником. Страна! Странища!

Человек опущенный часто становится утончённым. Я это вижу в людях. Когда насильником выступает государство, их утончённость беспредельна. Но это я так, шучу!

Пляшут бесы на могилах. Три четверти солдат даже не прикопано ими, а они устраивают свои вшивые юбилеи и празднества! Чего они празднуют – бог его знает! Себя тешат, мол, какие мы патриотичные и памятливые! Уроды! Даже ветеранов своих вы ограбили, уроды – лишили их сбережений! И их прокуратора, этого крошку Цахеса можно понять: очень тяжело, разбазарив деньги и раздав их проходимцам и ворам, возвращать их порядочным людям! Это просто невозможно сделать! Он же прагматик, он не знает, сколько стоит порядочность, если её здесь никто не покупает! Вот он и задабривает ветеранов подачками! А те радостно блеют, как бараны! Нет больше ни одного свидетельства ваших побед, господа, кроме маленького трофейного городка в Европе! Ещё удивительно, что они и его не просрали, удивительно! Таким образом, ваша победа заключается в том, что вы положили… миллионов человек солдат на взятие одного маленького городка. Но стоит ли отмечать такую победу столь пышно, господа? Других весомых свидетельств вашей победы больше нет! Я ведь не чиновник, не босс спецслужб, это вы, миллионы «патриотов» предали своё государство. Я знаю вам всем цену. Есть масса свидетельств ваших предательств, подлости, наглости и, разумеется, глупости, но свидетельств ваших пирровых побед одна. Гордитесь её, ибо скоро и её у вас не будет! За то, что они с нами сделали, история ещё трахнет их многоголового дракона во все его вонючие пасти. У меня нет никаких сомнений на этот счёт. Так и будет.

Всё, что происходит в мире, наверное, к лучшему, даже смерть, если таковая рано или поздно наступает.

Самая прекрасная и оригинальная вера в мире – это вера женщины в то, что с помощью пудры и баночек с кремом можно победить смерть. Это почище любого Христа. Многие женщины в юности уверовав в баночку с кремом, в старости меняют её на Христа. Эта вера, основанная на слабости и немотивированном страдании, так близка сердцам многих женщин, что иногда кажется, не сочинялась ли она под них?

Что такое жизнь для большинства бледнолицых? Однообразие и скука. Страшный труд весь год, заботы и низменные страсти, просмотр рождественской сказки про миллионера и золовку, с хепиэндом – в конце каждого года. То считается очень человечным – дарить надежду тому, кому явно ничего не обломится. Недавно к этому священному присоединились семейные походы в церковь. Скука непрошибаемая. Единственная вещь, в которой все изощряются, как могут – это смерть.

Кругом миллионы неустроенных людей, поэтому в моду войдут рождественские фильмы, про добрых, не теряющих присутствия духа бедняков. Это так мило – бедняки, не теряющие духа. Нынешние хозяева жизни, или их дети, несомненно, когда-нибудь будут в последний раз замирать перед облупленной стеной, проклиная путь, который привёл их под дуло пулемёта. Лет через двадцать.

От нечего делать в последнее время я увлёкся фотографией и уже отснимал на своей «Практике» два десятка плёнок. Сделав фотографии, я увидел, что это ужасно, особенно городские фото. Там, где живут люди, нет ничего, что можно было бы снять на плёнку, ну ничегошеньки нет, эти постройки, улицы, грязные бараки не могли быть сотворены людьми. Наши города просто отвратительны! Лес же, лишённый человеческого присутствия, чудесен даже на моих дилетантских фотографиях. Так среди кого пришлось нам жить? Где мы были и где мы сейчас? Я знаю!

Я как-то задумался, ну вот сидит прокуратор этой квёлой как бы Сан Репы и какая всё-таки у него классная жизнь – экономики в стране никакой, обязательств перед населением почти никаких, страшные по цене подарки при выходе на пенсию. Нет, экономика то есть, конечно, есть, помилуй бог, это я так, ошибся, есть экономика, да ещё какая экономика, мощная экогномика, кое-где ещё как бы кое-что шевелится и вроде благоухает. И кое-что даже вопреки стало оживать и показываться по телевизору – вот, мол, растём не по дням, а по часам. Но положа руку на всё, на что можно, только дурак не видит, что рост в даже в десять процентов окажется в абсолютных размерах меньше одного процента например Германии, и всё это в принципе смехотворно. Эти ихние россказни – страшная ложь, без которой им не прожить. Им уже нужно нам лгать, да-да! Есть просто ложь, есть статистика, а есть их статистическая ложь! Думаю, что скоро в Сан Репе будет тишь да гладь, а прокуратора будет выбирать Сейм – так сподручнее. Так вот, нынешнему прокуратору, по совести говоря, следовало бы в первый же день арестовать бывшего прокуратора и повесить его на фонарном столбе за всё, что тот натворил. Но не может же «Сынок» обвинить в чём ни попадя своего «Папулю», который подбросил ему в подол прокураторский жезл. Господи, как бы я хотел увидеть революции, которая это сметёт! Ясно, что погибнем при этом, но и эти будут гибнуть. Им есть, что терять, мышам!

Вчера по телевизору с великим пиететом показывали хищную старуху, собственницу всей индустрии лосьонов в Америке. Заказной фильм. Коллекционершу замков и произведений искусства. Жуткая страна – Америка. Лживая и ханжеская. Хитрая старуха, на которую и в молодости я бы не позарился и за миллион баксов, изображала без особенного успеха рафинированную светскую леди. Мерзкое зрелище. Ведущая слушала пошлые слова самовлюблённой старухи с таким видом, как будто ей подарили миллион баксов в рождественской корзине, а в рот положили леденец. А старуха – просто кидала и вор чужого труда. Особенно меня поразило её поведение во время великой депрессии. Представляю, как ужасна была бы жизнь, если бы несправедливые общественные законы господствовали бы и в природе. Воры и разбойники присвоили бы себе право на вечную жизнь и вытеснили всех чудом уцелевших до сего дня честных. Это было бы полное растление – вечная жизнь хищных и вороватых. А так в этом есть какая-то справедливость – бомж и эта дива будут лежать в одной земле и Боги не будут спрашивать их о состоянии кошелька. Слава Богам – в них есть потребность к насмешливой справедливости. Хвала вам, Боги, что в конце концов Вы убиваете всех!

«Карате» или сто граммов медного купороса на ведро. И шуруй!

Что такое история? Это когда от реальной жизни остаются одни слова.

Не надо мне больше читать о Риме. Только сердце надрывать!

Гулливер повержен. Комнатные львы лакают кефир, священные коровы набросились на варенье! Миниатюрные жирафы бегают под столом! Один кенгуру бдит в опочивальне, не уверенный в завтрашнем дне!

С точки зрения общечеловеческих добродетелей и ввиду полной извращённости нынешней буржуазной цивилизации, кичливые хозяева этой жизни на самом деле являются полным дерьмом. Им это трудно признать, но это так.

Вырвать у государства исключительное право на присвоение чужого труда, ренты, ссудного процента – это и есть их цивилизация, называемая «Демократией». Желчные старики, именующие это «дерьмократией» или «демокрадией» ближе всего к истинной оценке этого явления.

Как бы я хотел сказать фразу, полную музыки: «В свободное от других занятий время я учился пению в хоровой школе в Ламбахе».

Это напоминает: «В некоем селе Ламанчском, названия которого у меня нет желания припоминать»… ну а дальше – по своему разумению.

А потом спустя несколько страниц написать:

«Визирь Кахиди, упавший негаданно в чан с нерафинированным дерьмом, в котором допрашивали его же пленников, вынужден был плавать в чане трое суток, ибо края чана были закруглены. Над чаном цвела сакура и акватория была запорошена её белыми лепестками. Подталкиваемый тремя законами Ньютона к поверхности, Визирь дрейфовал по течению».

Красиво, но не истинно! Мои семейные мемуары о жизни не столь интересны и здесь могли бы быть названы «Жизнь среди червей», «Жизнь среди микробов», «Преданные».

Честные всегда в проигрыше. Нельзя раньше времени стартовать, как это делают пройды, толкаться локтями, глотать таблетки. Мама учила в детстве здороваться со всякой сволочью. Сделали сволочам приятное, а сами не жили. Всё время отставали, отставали, отставали.

С живыми – мне всё понятно.

С мертвыми – всё тяжелее. Поговорить с ними нельзя и попросить прощения тоже. Я – о своей матери говорю, о её тяжёлой жизни и её смерти. Иногда думаю и вижу, что душа моя иссякает и бледнеет и мне нечего сказать в своё оправдание. Это страна несправедливости и тысячи стандартов. Тут есть граждане первого сорта, получающие всё полной мерой, второго сорта, десятого и сотого! То, какого они сорта ни в малейшей степени ни зависит от их внутренних достоинств, скорее – наоборот! Собственно говоря, это уже не страна, а куча разваливающихся территорий.

Законов здесь нет и никогда не будет. Была и будет их симуляция.

Интересно: прошло столько лет с тех пор, когда Германия в страшной борьбе с нами была повержена, а все архивы под замком! Ни хроники не показывают, ничего. Я знаю, чего они боятся: все лишний раз увидят, что у злодеев человеческие лица, а у хозяев этой страны – рыла! Кто вообще решает, что мне можно показывать, а что нельзя, назовите фамилии, кто это решает?

Ничего не жалко!

Природе абсолютно всё равно, будут ли богачи чистить кошельки у бедняков, или бедняки в один прекрасный момент выпустят кишки богачам. Это кухонные частности: сначала сварить суп, потом сделать котлеты или наоборот.

Люди, готовые играть по любым правилам. То они в коммунизм верят, то в Христа. Они и в каннибализм поверят, если нужно. Этой сволочи, готовой присягнуть, чему угодно, здесь навалом. Мы от таких больше всего и страдаем. Я думаю, что возможны обстоятельства, что они присягнут и на куске дерьма. Будут моргать при этом глазами, но морды не отвернут. А если какой неофит в толпе весело засмеётся, они скорее всего кинутся бить его – раскрыл тайный позор.

В принципе наш человек ничему не верит, но если он уж сподобился и поверил, то тогда его не отвратит от этой веры ничто, хоть его божество обделается трижды, он всё равно будет долдонить, что оно в белом фраке с бабочкой и крёстным знамением себя покрывать, защищаясь от поклёпа.

Признаюсь, мне случалось сталкиваться с людьми, для которых историческая правда и антиисрулизм – одно и тоже. Не думаю, что у меня когда-либо будет повод дискутировать с ними. Я думаю, что часто сама история и то, что в приближении зовётся Богом, кладёт и будет класть конец самым дерзким и самоуверенным кланам и формам поведения, отметая их способы выживания в этом несправедливом мире. Над анареями и их нынешней самоуверенностью Бог ещё посмеётся так, что только анареям будет абсолютно не смешно. Снова побегут по миру с жалобными физиономиями и дырявыми фибровыми чемоданами просить у меня защиты. Не дам больше! Хватит! Не в коня корм!

Идея опережения любыми способами, не считаясь ни с чем.

В господстве какой-либо тенденции сокрыто нечто неспокойное, напряжённое, неестественное. Касается ли это христианства или чего-то другого, но это так. За этим беспокойством и страхом стоит осознание условности победы и нежелание её потерять. То, что вначале преподносится чудом, со временем делается надоедливой обузой, а великие идеи сами собой перелицовываются и превращаются в никому не нужные смехотворные артефакты.

Тот, кто страстно хочет найти подтверждений своей религиозной правоты, найдёт её даже в цвете своей мочи.

Я иногда замечал некую странность в поведении плебейской аристократии Сан Репы. Появившись на свет благодаря полному падению дореволюционной аристократии, она с известного момента стала играть на отожествлении себя с дореволюционной аристократией. Вот, мол, как плохо, что случался «этот преступный переворот» и этих добрых людей зацепило. Те, кто так говорили, были в своей массе сынами водителей паровозов и внуками крестьян. При этом она забыла напрочь, что у них совсем другой источник исторического благоденствия. Интересно, это действительно непонимание и забывчивость, или преступный умысел? Что важнее на самом деле – незаконно угробленная аристократия или столь же незаконное образование для вас, бывшие плебеи? В истории к сожалению надо выбирать. Я уже не говорю об инородцах. Они должны валяться в ногах у этих марксистских преступников. Им дали то, чего у них не должно было быть ни в одной нормальной стране никогда. Дали, естественно, за наш счёт.

Мерзкие америкашки выдумали очередное унижение для моей страны – у всех её граждан теперь берут в аэропортах отпечатки пальцев. Уважают в мире только силу или решимость идти до конца. Если бы моей страной правил человек, подобный Зиглеру, никто бы с ней так не обращался, ибо все знали бы, что правит тот, кто в самом худшем случае готов сесть на атомную бомбу и со словами «Хэллоу, Вилли, давай погреемся!» холодно нажать на кнопку. Сделать это со словами: «Я нищий, но гордый, не вам чета, сукины дети, уйдём на тот свет вместе, друзья мои! Идёт?» Подумать только – у нас ракеты! А нами правят слизняки, не способные ни к чему, кроме взяток и пустой говорильни. Продукт нусековской закалки. Гнилой город произвёл гнилой народ и гнилых правителей. У них в руках чудовищная сила, но все знают, что они не способны ни при каких обстоятельствах принять решение. У них в шкафу фрак, а они ходят в обделанных штанах. Их не боятся и не уважают. Но вся эта братия будет скоро сметена. Может быть, вместе с этим государством. Чёрт с ним, уже не жалко!

Там, где появлялось христианство, там всегда растлялась здравая воля и разрушалось государство. Людям, преданным этой ереси, часто кажется, что они укрепляют государство, но это – иллюзия, обман. Христианство – лучшее изобретение греческих заговорщиков, ибо они изобрели саморазвивающийся компьютерный вирус. Вирус, нарушающий и парализующий защитные реакции здорового мозга.

Наркоманы, употребляющий наркотики столь давно, что никто не помнит древних законов против этого недуга, рано или поздно создают государство, где противодействие наркомании является тягчайшим преступлением. Так случилось с христианскими бреднями. То, что тысячу лет было предметом насмешек подавляющего большинства наших предков, стало господствующей тенденцией. Тех, кто не хотел этого, уже давно нет в природе! Они лежат в земле и их голос никем не услышан. Хорошее почему-то тонет. Гадость почему-то всегда плавает поверху.

Христианство – это абсолютно ложный путь для славян. Ужасающее состояние народа моей Сан Репы – лучшее тому подтверждение! Четыреста лет его насаждали огнём и плёткой, и за те триста последних лет, когда население принудили к этому вредоносному лжеучению, государство и народ погибли. А зомбированные дети оставшихся так никогда и не поймут, что произошло, будут считать это вероучение основой народной ментальности и водить хороводы вокруг толстого отца святого! Слишком долго здесь уже это! Слишком! Это подобно тому, как если бы человек тридцать лет болел раком. За тридцать лет он так притерпелся к своему заболеванию, что стал его обожествлять! Вот беда – то какая! Не приведи господи!

Человека надо воспитывать. Воспитывать долгой правдой, а не дрессировать лживыми вымыслами. Человек должен быть стоек и горд пред холодным ликом небес, а не смиренен. Он должен горланить в небо: «Это я иду! Я!» А это что? Призыв упереться глазами в грязь и соблюдать невесть что! Шило из мешка рано или поздно всё равно вылезет. И вылезает.

Где этот чёртов Пьянош?

Женщина – цветок, а цветы любят, когда на них садятся мухи.

Хорошее имя для девочки – Инвестиция.

Спроси большинство людей, зачем они живут, они не ответят. Однако после его смерти память не будет брести за его гробом и пяти минут.

Государство нужно, для того, чтобы люди были сильными. Но разве его сила заключается лишь в том, чтобы покушаться на имущество, труд и деньги ближнего своего?

Сан Репа, Сан Репа! Я живу в тебе, как заключённый в тюрьме, без работы, без денег, без надежды и веры. Я смотрю по телевизору на падающие дома, гнилые шахты, приколоченные к небу звёзды и думаю о своей матери, которая убита и ограблена тобой. Сан Репа! Сан Репа! Я вижу мой странноватый народец! Я вижу толпы хищных, бессовестных инородцев, своры проходимцев, пожирающих твои внутренности, моя родина! И я знаю, что грядёт час, когда мы сметём всю эту публику! Мама! Мама! Где наше место на земле? Где наше место на своей собственной родине? Я смотрю, как здорово у бедняков получается давить ногами пивные банки, но плохо получается наесться. Пропади всё пропадом! Пропадите все вы пропадом вместе с вашими гр… ми сынками в англиях!

Смерть – это то, к чему человек подсознательно стремится. Жизнь – это цвет времени! Жизнь – это гриб, которым невидимая миру грибница, катящаяся волнами под землёй, заявляет о себе, дабы получить возможность распространяться дальше. Она оплодотворяет вечность. А смерть – это плод жизни! Она венчает всё!

Демократия даёт иногда человеку право говорить правду, но говорить правду – это не право. Это – обязанность! Мне моё право даёт не ваша вшивая демократия, а мои высокие Языческие Боги! Вы всегда столь стремились вытравить из славян славянское, что стали в конце концов вытравливать самих славян! Поэтому не обижайтесь, если рано или поздно вас самих будут вытравливать, как зайцев!

Моя страна и мой народ – вулкан. И он скоро взорвётся.

До меня тяжело доходят банальности. К примеру, что в реке не бывает одной и той же воды. Где мои золотые затоны с ласковыми ивами и ленивыми линями под голубым небом. Гнусное болото кругом! И это моя родина!

Но если кому-то хорошо за счёт моих потерянных, донельзя обманутых соплеменников, должен ли я радоваться счастью наглых неофитов, достигших своей цели? И почему я не должен быть честен и мстителен там, где процветают проходимцы и воры? Почему я должен быть в будущем милостив с теми, кто попирал наши жизни и презрел наши законные интересы? Если у меня отнято нечто негодяем, почему я не могу отобрать то же самое – у его сына? Имею!

И если государство, в котором я пребываю, бесчестно и подло, все его законы – всего лишь ничего не стоящие формулировки, фикции, то не имею ли я полное право презреть эти формулировки и стремиться к построению здесь того государства, какое выгодно мне и таким, как я?

Думаю, что очередную революцию, которая снесёт Великую Континентальную Сан Репу и эту слизь, которая здесь правит от нашего имени, я встречу с ликованием! Гряди же!

Если надо, Я и Ему выскажу всё, что о Нём думаю. Дух Природы существует, разумеется. Есть всего лишь одно веское доказательство его существования – оргазм.

Он мог бы вести себя с многими приличными людьми поприличнее! Однако в том, что он так плоховато иногда обращается со многими вполне приличными людьми, я не вижу ничего необычного. Он видит далеко внизу нечестивых букашек и знает им всем цену, но желая наказать нечестивых, тыкает в них пальцем, промахивается и попадает в зазевавшихся честняг. Он не виноват.

Подпись под фотографией в журнале: «Гиены из Красного Креста осматривают место происшествия, дабы оказать посильную помощь раненому барашку». «Волки из Международной Благотворительной Шараги жарят гематоген для Красной Шапочки». «Сан Репа подарила последнюю сперму борющемуся народу Блистурии».

Мир несправедлив. Как правило, он подавляет тех, кого ему следовало бы возвеличить и возносит тех, кому при правильном устройстве следовало бы подметать улицы.

Одни жирафы гордо несут свои бедовые головы.

К чёрту инородцев-самородков. Они нам не нужны. Нужно законное пропорциональное представительство во всех сферах – в промышленности, в банковском деле, на телевидении. В конце концов им тоже должно быть предоставлено пропорциональное представительство! Но то, что происходит теперь – преступление! Это беззаконие и подлость по отношению к славянам. Это должно быть сметено!

По своей сути земля плоска.

Штангистка родила штангиста со штангой.

Мистик выступил с пространной речью. Батюшки назвали это бредятиной. Однако сами батюшки есть ещё большая бредятина.

Я часто и с прискорбием замечал, что в то же самое время, когда в пункте «А» из трубы начинает бить фонтан какой-либо жижи, в пункте «В» всегда и пренепременно навстречу ей отправляется поезд.

Розанов не прав, когда воспевает христово царство, и поносит дореволюционную интеллигенцию и революционеров. Здесь и не было бы никакой революции без Христа. Одна давняя ошибка привела к большой нынешней беде. Это заблуждение воспитания. Просто Розанов рос в этом прискорбном заблуждении с детства. Мы не вольны над своей природой. Не будешь же отрицать счастье своего детства только потому, что всё было заблуждением. Когда в голове ничего своего не остаётся, города и веси превращаются в проходные дворы, а люди в иногда прилично одетых скотов.

Раньше я был грустен, а теперь я просыпаюсь каждое утро с чувством радости и облегчения – вот он я. И всё больше понимаю своё одиночество под светилами, своё радостное одиночество. Я никому ничего не должен.

Бедствия честного время провождения!

Абстрактное искусство представляет из себя странную амбицию говорить на непонятном, нечеловеческом языке и при этом заставить всех понимать тебя. Так насильник пытается заставить изнасилованную им жертву уверовать в свою правоту.

Могила Неизвестного Бомжа.

У неё огромный рот и она его к тому же часто открывает.

Когда я узнал, что «Лет Ит Би» – любимая песня леди Дианы, я проклял всё на свете! Пески времени заносят всё. Даже от «Битлов» уже несёт архивным нафталином.

Это очень смешно, когда инородцы по телевизору начинают болтать (как вчера – и вдруг) про славянскую идею. Хоть святых неси! Как Боги не лишат их языков? Не знаю. Впрочем, там не было ни одной серьёзной передачи про славян. Точно таких уже нет в природе. Нет ни нашего прекрасного и величественного язычества, ни наших арийских побед. МЫ нужны только когда нужно подставить свои лбы порд пули, м не нужны при дележе добычи. Эту наглость мы терпим на своей территории веками. Цари ещё сохраняли фикцию славянского государства, эти отрицают его открыто. На собственной территории мы живём приживалами в когда-то нашем собственном доме и прислуживаем пройдохам! Страшный удел – страшнее смерти!

Те принесли нам страшный Суд. Эти ожидают Страшного Суда, рассуждают, каким он будет, и не понимают того, что Судный День уже наступил. Он на улицах, в домах, во власти, он – везде, вокруг! Он – в привычке старухи день за днём давить железные пивные банки и складывать их в целлофановые пакеты. Неужели же это занятие для престарелого человека? А так по всей стране!

День Революции Нусековские Подтасовщики обозвали Днём Согласия и Мира. Уже при этом котле попы засуетились с паникадилами. Нет в мире такой вещи, которую нельзя бы было перелицевать и извратить! Се – человек! Человек! Человек! Как ты мерзок!

Тевтолия всегда была нашим неузнанным союзником. Будь прокляты те, кто по детскому неразумию и преступному расчёту поссорил нас. Особенно прокляты властители моего государства, в конце прошлого века изменившие естественное русло исторической реки. С Фраконией захотелось задружить! Результаты этого чудовищны. Мы воевали против тех, с кем мы должны были вместе покорять мир!

Мой народ пьёт. Он хочет хотя бы на миг покинуть эту мерзкую, нелюбимую ими жизнь, не видеть её. Он ненавидит в душе всё это, хотя не понимает своих чувств. А на языке у него любовь к отечеству.

Я живу в стране, где уже нет ни славян со своей горестной историей, ни чукчей, ничего и никого нет. Есть одни анареи во всех мыслимых и немыслимых позах. Народ – страдалец и талант. Будучи крайними националистами по своей сути, они ещё смеют стращать других национализмом! Какая величественная, непробиваемая, нечеловеческая наглость!

Кенская битва и стояние на Угре остались позади. На повестке дня баталия при реке Тугле, где добрые люди в шароварах углубляют фарватер поперёк наших усилий.

Когда на сердце у меня муторно и, кажется, вообще жить не хочется в этой поганой, ставшей для меня отвратительной по многим параметрам Сан Репе, я включаю неистовые тевтолийские военные марши и печаль быстро проходит, и всё становится на свои собственные места. Что бы я делал, если бы этих маршей не было? Слушал бы певца Киракурта и блевал бы после в криницу?

«Великий Радвин» – фильм, который я сниму о Исруле и его невменяемой элите. Чаплин будет в заднице!

Пред моим ликом находится выморочная, испуганная культура, выморочное, испуганное общество, к сожалению пока что не имеющее в себе сил сказать: «Это славянское общество, это – славянская культура. И никакая другая нас не интересует! Мы откажемся от чужих пирожков с маком ради своих собственных пирожков! Мы будем стойки в наших убеждениях, и никто и никогда нас не убедит в том, что есть что либо лучшее, чем то, что есть у Нас, славян!

Из некоторых уст даже слово Бог слышится, как крайне неприличное.

Только на самом деле это – чепуха!

Желающий понять философию террора должен сначала понять философию несправедливости этого мира. И должен сделать для себя выбор, что он ставит выше: гнусную несправедливость или возмездие за неё, немотивированную несправедливость или возмездие всем.

По телевизору про анареев рассказывают под классическую музыку. Очень трогательно! Хороший приём! Я аплодирую и улыбаюсь во весь рот! Если обрамление подобрано красивое, то и персонажи для взирающих плебеев – хорошие. Это – пропаганден. Про себе подобных они рассказывают трогательные сказки, не имеющие никакого отношения к действительности. Расскажи про национал-социалистическую Телурию под Бетховена или Шопена и без этих идиотских комментариев нынешних немецких бесполых дев – и все будут снова плакать от умиления. Взгляды – это всего лишь суррогат замороченных заблуждений, вбитых в пустые головы средствами информации. Впрочем, как в супе важны пахучие добавки, так здесь важен комментарий и мнение, преподносимое, как рефрен. Монтаж крайне важен. Негативный тон и кривые доморощенные усмешки тоже не помешают. Всё равно люди лишены невинности непредвзятого мнения. Вот всё, что я вижу перед собой. Что же касается анареев, то после известных событий моей жизни я далёк от большинства из них, а человек, способный завести со мной разговор о печальных судьбах этого народца, получит у меня по морде! Я видел ваше государство изнутри! Бр-р-р!

Есть нации, похожие на угрей. Им кажется, что жить им хочется гораздо больше, чем всем остальным. Им кажется, что они более талантливы, чем другие, более умны и приспособленны. Немудрено поэтому, что сама история порой выбрасывает их на раскалённую сковородку, где они прыгают с поразительным энтузиазмом. И тогда они теряют свой наглый вид, начинают плясать и призывают к жалости и милосердию. И мы обычно, к сожалению, отзываемся! Какая гадость, однако, ваша фаршированная рыба!

Меня всё меньше интересует, какие венки будут лежать на моей могиле через двести лет. Меня интересует, что я буду есть сегодня и завтра.

Рассказывать женщине о своих чувствах смешно. Это не жизнь, а настоящая опера. Недавно я поневоле испытал это и больше не буду. Особенно стыдно, потому что имел дело с прекрасной женщиной. Говорить о плохом тоже по-возможности не надо.

Время веры и неистового ожидания счастья проходит, не оставляя почти никаких следов. Творения не нужны никому. Счастливы избранники судьбы, избавленные от участи домогаться одобрения плебеев.

Nitschevo!

То, что написано на человеческом языке – есть обезьянье подражание непознаваемым божественным принципам. Вряд ли Боги понимают человеческий язык – эту странность природы. В желании подать «Ветхий Завет» неким божественным откровением слышен хлопок древнего пастушеского бича. Всё сделано людьми и самое интересное – это их мотивы и искренние заблуждения.

Над некоторыми народами буквально клубится туман недобросовестной конкуренции. Данте на меня не обидится, но именно этому я посвящу свою комедию. Никакой христианской тарабарщиной там даже пахнуть не будет.

Части великого замысла:

Зулусские небоскрёбы.

Рокфеллер в набедренной повязке.

Морган с тамтамом.

Вуду Онассис.

Исторический адюльтер.

Новые гремена.

Огни большой помойки.

Маленькие проходимцы большого города.

Великий новатор.

Жрец Ямайки.

Колоссальная вошь.

Трудно представить себе Рафаэля и Микеланджело мирно беседующими под мраморным портиком. Вырывающими друг у друга кишки их представить много легче. Волевые и талантливые люди, способные из земной грязи выдувать мыльные пузыри красоты, отлично знают о материале, из которого все они делают красоту, а посему не могут сдержать насмешливой улыбки при виде успехов конкурента.

Какие книги? Никто ничего не читает! Да и книг, в которых я могу прочитать о своей жизни, жизни, близкой мне, просто не может существовать. Литература Сан Репы прошла боком мимо нас, умолчав о главном. Все её творцы были довольно однобокими и испуганными временем людьми. Они сторонились своего народа, и всячески отодвигали от себя гибельные истины, которые стучали в их сердца. Они были нечестны. Сейчас они вызывают у меня скорее жалость, чем почтение. Читать это я уже не могу.

Ковыряние в носу не является призванием – это хобби.

Мозги, забитые половым детерминизмом.

На Марсе есть жизнь, только она мёртвая.

Посмотрел на Кикророва и вырвал в криницу. Вырвать надо обязательно в криницу, обязательно. Борис прав насчёт криницы.

Телевизор, готовый ещё вчера стать фабрикой грёз, стал лавочкой тщеславия и обмана. Это удивительное удовольствие для обманщика – видеть, как ложь, сваренная им из топора, поедается беззубыми несведущими. Они морщатся, икают, но едят.

Конечно, учитывая нынешние нравы, могло быть гораздо хуже. Но за это не благодарят! Подарив человеку свыше тысячи долларов, следует ли благодарить его за то, что он, уходя, не поджёг квартиру! Не правда ли, интересный вопрос? А впрочем, как плохо я знаю людей и жизнь!

Что нужно? Слюни любви! Слизь наслаждения!

Консулярий Чамов. Викарий Колумбаров.

Деньги могут всё. Несколько успокаивает меня то, что талант за деньги купить для себя нельзя. Вон этот режим, и был бы рад найти людей, которые смогут воспеть его святыни, да не может найти. Пустота кругом и одни лжецы в пустоте.

С укреплением нового строя манипуляция сознанием будет нарастать. Неправильные основы будут прикрывать всё более откровенной ложью. Набрав силы, они даже станут скрывать, что лгут, и сделают ложь правдой нового времени. Уже сейчас появилась целая толпа клакеров, готовых биссировать любую подлость нынешней власти. Куда-то испарились вместе с заморским кошельком все эти записные правозащитнички. Этот бизнес исчерпал себя. Это была довольно поганая игра «для внутреннего пользования», не для нас.

Функционирование государственного механизма определяется не умственной деятельностью отдельных гениев, а работой кишечника миллионов. Страшная инерция грешной уродливой жизни – есть основа стабильности государства.

Многие мечтают стать слухачами, но никогда не мечтали стать приличными людьми. Поэтому они завидуют приличным и подвергают их остракизму.

Мне надо жить среди этого и не умереть с голоду. Это было бы незаслуженным подарком моим врагам. Моя жизнь здесь – это недоразумение. Хотя любая жизнь – недоразумение природы.

Делить можно только то, что у тебя на руках. Журавли в небе учёту не подлежат.

Сейчас только начинается моя новая счастливая жизнь и воздаяние за страшные беды последних лет. Сколько предателей прошло через неё!

Вот вышел я из леса, а куда?

Кто этот лысый с чёрной головой? С повязкой на глазу, с тульёй высокой? Повесивший нам на уши лапшу?

Раньше мы жили в совершенно идеалистическом обществе, которое прикрывалось материалистической фразеологией. Сейчас мы живём в махровом материализме, прикрытом поповскими бреднями и вопиющей социальной несправедливостью.

Когда поколение сгорает в огне войны, среди уцелевших остаётся всё-таки довольно много сильных людей. Таковы были мои родители и множество других людей. Они шли по жизни с верой, неукоснительной, как «Лили Марлен».

Последующий мир вытесняет многих из них, не давая развиться. Они лежат в земле не сдавшиеся и не удовлетворённые.

Места под солнцем уготованы далеко не всем достойным.

Смирение или бунт – каждый выбирает своё.

Жена – это наказание за грехи прошлой жизни.

Мы – люди, способные жить только ради общего дела. Жить для себя нам довольно трудно.

Когда я еду с дачи, обязательно подрулит какая-нибудь персона с бывшего места работы и завистливо скажет: «О, какая у вас свеколка!» Сдохнуть можно! Не свекла, а свеколка! Они завидуют всему! Если бы у меня вообще ничего на огороде не росло, они сказали бы: «О, какие у вас сорняки! Прекрасные! Таких у нас нет! У нас – хуже!» Сдохнуть можно!

Дома я контролирую территорию размером в письменный стол. Это моя империя. Со своей конституцией, своим флагом, своей армией. Мои победоносные армии, любящие мою языческую родину проходят передо мной победоносным маршем. Официальные символы государства Сан Репа отсюда изгнаны.

Это моя маленькая родина. Со своим гимном. Вот он:

Раньше считалось, что основой появления жизни на земле является фотосинтез. Это ложь! Основой жизни является синтифонтес! Это доказано и доказано как надо!

Наш дом возведён в кратере вулкана, который вот-вот пробудится. Политологи бегают по дымящемуся жерлу с термометрами, загадочно поглядывая друг на друга и делая большие глаза. Но когда рванёт в очередной раз, не знает никто.

Сумасшедшая старуха, проживающая прямо надо мной, на пятом этаже, судя по звукам, исходившим из её квартиры, по ночам не оставляет попыток прокопать погреб вглубь того, что она считает землёй. Попытки добраться через подземный ход до Китая не прекращались здесь никогда. Гулкие страшные удары сотрясают всё ещё крепковатое здание. Если ей помогут другие новаторы, дом не устоит! Дай ей Бог удачи!

Скоро мой дом подвергнется ещё более страшным испытаниям – рядом с ним собираются строить многоэтажную инсулу. Строить будут прямо в парке, от которого уже и так почти ничего не осталось. Эти преступные радетели моего города распродали все парки и скверы. Я даже не мог подумать, что настанут времена такой наглости и подлости. Скоро здесь не останется места, где можно будет прогуляться вечерком. Настанет время, когда они с криком: «Святыня! Святыня!» Свой ненаглядный Кром продадут.

Доказать свою уникальность в среде, где все считают друг друга жлобами, невозможно.

«Кошка у меня болеет! Неужели я переживу её?» – риторически спросил Элтон по телефону.

Мы с ним встретились и долго бродили по городу.

По пути заглянули через отмытую витрину в какой-то гинекологический кабинет, где располагались медицинские кресла и низенькие столики. При входе сидела девушка и хлопала ресницами.

Наконец девушка нахлопалась, подняла высокие ресницы и почему-то сказала: «Валя! Стилист!»

– Я иногда думаю, что надо бросить заниматься искусствами, – сказал я Элтону, – Природа не поощряет надрыв в абстрактных областях. Ей нужно конкретное размножение. «Быть автором «Божественной Комедии» и умирать позабытым всеми от почечной недостаточности, зная, что не менее чем через двести лет книга будет издана, нелегко. Зачем смертному посмертная слава, когда жизни не было? Семья порушена, мечты сметены. Для того, чтобы куча чужих людей пришла в холодный дом и вместе с ветром ворошила пожелтевшие листки? Тем более, что уникального мира, который пробуждал такую гениальность нет и в помине. Замки заржавели, ключи в ручье.

На небесах видят высовывающихся. Иногда оттуда бросают камешки! Надо жить тихо!

– Сейчас платные небеса? – спросил Элтон.

– Ах, Элтон, Элтон! Платные! Разумеется – платные! Знаешь, сегодня на станции я видел смешную картину. Я увидел пожилого грибника с собакой. Заинтересовавшись тем, есть ли грибы, я подошёл к нему. Он открыл корзинку и долго что-то объяснял, а я делал вид, что его слушаю. Его собачка, пегая сучка, с длинным телом, на коротеньких ножках мирно стояла около своего хозяина, всунув умненькую тонкую морду между прутьями решётки. Она была спокойна, но вид у неё был озябший. Целый день она бродила по лесу и должна была подавать голос. Внезапно из-под перрона выскочил длинный, тощий чёрный пёс с длинными ушами. На секунду он уставился в морду, просунутую между прутьями. Замер. Потом рванул. В крайнем возбуждении он стал прыгать вверх, поднялся на задние лапы, скосил морду, согнул лапу. Ноздри его раздувались, движения были порывисты. Он наклонил голову и стал подмигивать и скулить. Его избранница, казалось, испугалась такого энтузиазма и мелкими шажками отбежала к другой стороне платформы. Он был уже там, вытянувшись, как стрела, подняв просящую лапу. Вот что я подумал тогда: надо учиться у этого пса!

– Чему?

– Всему! Любви! Искренности! Выдавливать из себя раба по цистерне, чтобы в тебе всё было прекрасно – и шея, и руки, и гульфик.

«Он моет руки, а посему считает себя чистоплотным».

Фома Твинпикский.

Пошёл в кино. Сделал подарок киномагнату Шпульмандершмат кенбергу. Тот ещё дока. Сумел загнать даже такой подмоченный товарец, как страдания своего горемычного народа. Купи у меня страдания моего бедного безъязыкого народа, магнат! О твоих страданиях я осведомлён. Они уже набили всем оскомину и никого больше не интересуют. Но мы страдали не меньше!

Вчера я имел длительную беседу с милой дамой, жречествующей в лютеранской церкви. С пылом и жаром они преподносила нам свои до боли знакомые доводы. Я посмотрел на её паству. Люди по большей части неплохие, как бы интеллигентные, но какой за этим позыв быть слепыми. Ах, избавьте нас от гибельных истин! Избавьте любой ценой. Лгите, лейте бальзам успокоения, только обманите, просим вас. Мы слабы. Мы много знаем, но не верим своему знанию. Нам нравится, что кто-то видит нашу слабость. И свято место пусто не бывает. Тут появляется Христос со свитой новоявленных поклонников и одаривает тенью от хлебов и запашком винца.

Наибольшие затруднения у неё вызвал вопрос об устройстве Рая. Эпитет «совершенный» она употребила несколько раз. Будет ли там иерархия, она не пояснила. Это её прозрачный хлеб, её виртуальная пашня, на которой она взращивает воздушную кукурузу для попискивающих пасхальных овец. Из этого эфира взрастает, однако, вполне пышный хлеб для её святого семейства. Она не злой человек. Мне было приятно предаться ни к чему не обязывающим рассуждениям о высоких материях.

В то, что женщина способна к высоким искусства, я глубоко и искренне сомневаюсь, признавая способность многих дам сочинять любовные стишки, водить кистью по холсту, ловко бить по клавишам.

В раю все будут разгуливать в белых балдахинах и панамках, с какими-нибудь значками, распевать угодные Богу гимны и наверняка наушничать, притворно улыбаться, подозревая, что без иерархии не обойдётся и здесь. В стороне будет сидеть молчаливый Харисон и ковыряться в носу колком от гитары. Одни ануреи здесь будут, как всегда, торговать чем бог послал, шушукать, бегать по облаку шумными стаями, создавать политические партии, писать бездарные и бойкие фельетоны и стишки на древе добра и зла, а также давать Богу взаймы гнилые смоквы под аховские проценты. Бог будет долго морщиться, вытягивать лик, потом тяпнет их шваброй так, что с облака брызнет.

Говорил мне отец: «С ними будь поосторожнее», а я не слушал. Вот и сижу на бобах!

Абсолютный гений литературы тот, кто в конце жизни, увенчанный лаврами и народным признанием сможет сказать: «Я пробился сам! Анурейские банкиры мне не помогали!» Вот это будет да-а-а-а! Это буду Я! «Комедия», которую я пишу сейчас, увенчает моё реноме в веках. Написать продолжение «Божественной Комедии» – отличная идея для человека, родившегося в один день с Данте. Впрочем, у него была несчастная и трагическая личная жизнь. Сочинения его вышли через двести лет, после того, как он превратился в прах. Завидовать такому уделу я не хочу! Я не могу ожидать от своего народа, что он будет настолько мне верен и терпелив, что сохранит что-либо хотя бы семь дней после того, как я испущу дух. Если я сам обо всём не позабочусь, всё будет сожжено. Всё сделанное мной вывезут на тележке к мусорным бакам, а ночью по моим бумагам будут бродить несчастные бездомные, ища пищу. Но я добьюсь славы и уважения без ануреев и их клик! Видят Боги! Яволь!

Конец ознакомительного фрагмента.