Лихтенвальд из Сан-Репы. Том 1. В Нусекве. Глава 2. В глубь Сан-Репы (Алексей Козлов)

Глава 2. В глубь Сан-Репы

Боже ты мой, – думалось, должно быть в этот час кому-нибудь из сидевших у вагонных окон, – боже ты мой, как грустна моя ненаглядная Сан Репа! Неужели же это уродливое нагромождение сараев, свалок и замков Синей Бороды, в конце концов, завершится чем-нибудь стоящим, замечательным, заслуживающим внимания и похвалы? Неужели? Неужели же впереди Нусеква, которая числится столицей нашей в далёком прошлом великой родины?

Не завершается. Серый, зачумлённые поезда всегда бегали по рельсам. Серые, безликие строения всегда высились здесь, сменяли друг друга и если в них и было что-то отличное, так это только степень уродства. Особенно ужасны были новенькие входы в бараки, напоминавшие сёдла на спинах коров.

А ведь были времена, когда сидящий в вагоне и начинавший чувствовать приближение Нусеквы, поднимался духом и говорил: «Ну, вот и я опять в Нусекву приехал! Нусеква – это столица нашей Родины. И не смущали его ни грязь на подъездах, ни бараки, раскиданные кое-как, ни этот всеобъемлющий дух отсутствия малейшего порядка – сердце всё равно радовалось. Ушли те времена. Ушли безвозвратно. И словно искристая пелена спала с очарованных глаз, открывая путнику только вековечное уродство жизни.

– Что за улица? Посмотри, Кропоткин, у тебя глаз, как у орла! Что ты там видишь, Ватерпас? – скомандовал Гитболан.

– Ту-пик Тол-сто-го! Всё!

– Значит должен быть и тупик тонкого! – не то съязвил, не то показал свою неосведомлённость Нерон. – Мне больше по душе тупики для толстых!

– Да, интересные ребята, они как будто издеваются над своими самыми видными людьми, то статую писателя Пилатова сделают так, что без слёз не взглянешь, то именем Толстого назовут помойку с рельсами, в общем – всё у них не так! – резюмировал Гитболан.

И Кропоткин, как будто желая перехватить пальму первенства у завзятого театрала и мизантропа Нерона, запел песню, которая чудесным образом пронзила его летящий мозг. Загадочные слова о загадочной стране взялись ниоткуда:

Неведомый миру автор не избежал в песне перебивов ритма, но искупил это искренностью и верой.

Такой всплеск свежей энергии не мог остаться незамеченным.

– Это откуда ты взял? – спросил смеющийся Гитболан между куплетами, делая в воздухе бочку, как какой-нибудь Нестеров. Его чёрные фалды трепались на ветру, как вороновы крыла.

– Я в своё время в ином мире спрашивал у Рафаэля, – дипломатично ответил Кропоткин, – «Кто вам позволил делать такие картины, сэр?»

– И что же он вам ответил, Крот?

– Что он мог мне ответить? Такие люди на дороге не валяются! «Мои способности, мессир!» – он мне ответил! Он так и сказал тогда! С горделивым сознанием своего могущества и таланта! Порода! Нет, что ни говори, в истинных аристократах былых времён всё-таки что-то было! Я отвечаю так же! Песню мне пропели Боги в сияющих небесах! Я всего лишь счастливец, в нужный момент оказавшийся вблизи Богов с вечной ручкой и бумажкой в руках! Я всего лишь проводник молнии. Гений – это человек, которому Боги позволили подслушать свои беседы! Красиво сказал?

– Напечатать и дать мне на рассмотрение! – завершил Гитболан. – Ты не безнадёжен! Но я знаю, что не все лица преданы чести так, как избранные! В мемуарах одного человека приводится современная история молодого человека, которая меня поразила. Он был сыном партийного босса и, окончив вуз, работал в конторе, пока не был призван в армию. Оказалось, впрочем, что в армию он шёл по доброй воле, так как завёл любовницу и хотел надолго исчезнуть с семейного фронта. На второй год службы в вооружённых силах Сан Репы, молодой человек в припадке ярости сломал нос военного строителя, оказавшегося на его несчастье сыном народного акына Лапердустана. Дело, уже было замятое, закрутилось снова. На горизонте забрезжили исправительные работы и решётка на окнах. Тогда он совершил побег из армии и снова выплыл в городе Сблызнове в качестве курсанта семинарии. Окончив семинарию с отличием, но не сойдясь взглядами с ортодоксальными отцами святой церкви, он покинул богоугодное заведение и занялся продажей больших партий оружия в Южную Африку, от имени Афило-Санреповской фирмы. Далее дела фирмы пошли не столь блестяще, и теперь он, я полагаю, работает священником в каком-нибудь приходе! Как вам история?

– Не вижу в этом ничего исключительного! Всяк уцелевает, как может! – ответил толстяк подобострастно.

На этом разговор на некоторое время прекратился вовсе.

А бараки по пути следования только разрастались.

Надо было двигаться ещё около часа вдоль всего этого хозяйства, чтобы наконец вползти под весёлые, похожие на кулинарные изыски, башни Креольского вокзала. Велика Нусеква, и непостижима. И отступать тут некогда. И некуда. И уже и некому. Всё уже поделено!

Возобновившийся разговор летящих впереди мог бы заинтересовать кого угодно, будь он услышанным кем либо.

– Шеф, я хочу продемонстрировать письмо одного человека. Оно свидетельствует о настроении населения в этой стране, и знание его содержания будет вам полезно! Помимо всего прочего в письме он упоминает персон, их имена, я уверен, заинтересуют вас! – сказал человек-бочка, похожий на барона Аджопильского. Его звали Нероном, как мы уже знаем.

– Давай! Я слушаю!

– Письмо отправлено прокуратору Сан Репы и я полагаю, что эта страна именно так и называется.

– Читай!

«Господин Прокуратор!

Я решил обратиться к вам не потому, что я уважаю ваши взгляды, но потому. Что я знаю ваш здравый смысл…

– Зачёркнуто! Видимо он решил не лебезить перед этим типом и не хвалить его за то, чего у него нет! Далее…

…В 199… году Ваше как бы государство совершило над нами невиданную шутку – украло все сбережения – мои и родительские. Сбережения моих родителей составлены из сорокалетних усилий отца и штопанья носков моей матерью в течение многих лет. Они работали восемьдесят лет! Мои накопления составлены двумя годами службы в вашей как бы армии – офицером. С тех пор прошло много лет. Не в ходе сокрушительной войны, не в результате стихийного бедствия люди были лишены всего. Государство не объявило себя банкротом! Случилось невозможное – государство само решилось на бандитские, немотивированные действия. Государство решилось также расстаться со своей репутацией.

С тех пор, вопреки здравому смыслу, Ваше государство не признало и не признаёт внутренний долг, оно не произвело пересчёта, долг не обслуживается уже десятки лет. Так с нами не поступал даже Торф Зиглер во время последней войны. Все эти «компенсации», вместо нормального обслуживания долга, удивительны даже мне, лишённого экономического образования. Выплачиваемые произвольно, они свидетельствуют только об очередном нарушении элементарных прав и производятся вопреки законам. Почему одни получают, другие – нет? Если мы граждане одного государства, то у нас у всех одинаковые права и обязанности. Если этого нет, то значит, нет и государства. Ваше государство поступило так с лучшими поколениями, с теми, кто воевал за вас, с теми, кто всё строил, с теми, кто нёс последние рубли не в теневую экономику, а в банк государства Лаурентии, о правопреемстве с которым вы заявили. Вы так добросовестно платите по внешним обязательствам, что уместен вопрос, за что вы так любите их, и так не любите нас? За нашу честность? Лояльность? Вы жестоко наказали нас за это! Ответственность населения, в очередной раз смолчавшего перед произволом, была понята слабостью, отсутствие гнева и протеста – глупостью. Кто вы есть? Предатели? Воры?

Такова материальная сторона вопроса.

О моральной стороне я говорить того, что вы сделали, не буду, ибо ваше государство поставило меня перед невыносимым моральным выбором – я обязан быть лоялен, и защищать тех, кто убивает и бесчестит меня, и обесчестил чаяния моих, покойных ныне, родителей? Я должен, как офицер, защищать напёрсточников, обмишуливших меня на вокзале, и когда я хочу спросить, где деньги, вверенные на хранение, показывающих мне пустые стаканчики и резиновый шарик?

Я раз за разом возвращаюсь к одному и тому же вопросу далеко не из-за денег. Я просто знаю, что прощение такого растлит государство, если уже не растлило, и уже никогда здесь не будет и намёка на правильно организованное общество. Пока вопрос не будет разрешён, не будет мира под вашими оливами.

Десять лет ваш режим сражается со здравым смыслом и моим кошельком. Вы добились в этом немалых успехов!

Вам придётся расплачиваться всё равно! Но я хочу убедить вас и ваше тлетворное государство в том, что лучше сегодня расплатиться деньгами, чем завтра – кровью. Вы растлеваете нравы молодёжи и вводите в общество законы джунглей, вернее, беззаконие и произвол. Но не льстите себя надеждой, что после такого наглого и беспредельного грабежа ваше государство не будет наказано. Если произойдёт чудо, и его не накажем мы, как это должно быть, его накажет история. Отнятое у нас вами, будет похищено у ваших детей! Скажу вам по секрету, что, в сущности, оно может быть наказано даже мной, уважаете ли вы меня или нет. Привычка к послушанию, которую веками демонстрируют славянские рабы, приучила вас к преступной мысли, что так будет всегда – вы будете грабить бессильного старика, а он, как заведённый паяц, каждое… мая будет трясти железяками на груди и участвовать в ваших шутовских парадах, вместо того, чтобы бросить эти железяки вам в лицо. Но я вам хочу сказать: это личное несчастье этих униженных вами, что они вас терпят, я вас больше не хочу терпеть с вашей невменяемой подлостью. Либо вы приводите всё к человеческому и законному состоянию, реструктуризируете внутренний долг, платите нормальные проценты по нему, либо я бросаю вам в лицо свой зелёный военный билет и погоны. Я не буду служить тем, кто убил мою мать и уничтожает меня. Это исключено! Вы обязаны привести дело к человеческой норме за год, не более. Признаюсь честно, будь на вашем месте, Я бы никогда не смог совершить такой подлости по очень простой и прагматической причине – после таких действий никто и никогда вам и вашему государству не поверит ни на йоту. Я буду выгонять ваших переписчиков от своего порога! Никаких пенсионных реформ никогда не будет!

Как ваше подлое государство даже подумать об этом могло, не говоря уж о том, чтобы сделать? Слишком велик моральный ущерб, слишком велик. Он много больше украденных у нас денег. Позволить бездарным низколобым ворам строить замки за счёт сбережений нескольких святых поколений – до такого могли додуматься только абсолютные преступники. Только бездарные кретины могли не понимать этой элементарной истины, понятной всем во всём мире. Быть в долгу почётно. Вы ничего не понимаете или делаете вид, что проблемы нет уже десять лет.

Господин как бы Прокуратор! Вы себя уважаете после этого? ВЫ, хоть вы и не признаёте это, взвалили на себя груз моральной ответственности за преступления вашего невменяемого предшественника! После такого никто и никогда не поверит вашему государству и правильно сделает. И делает. Я уверен, что ваши друзья на Западе для вида жмут вам руки, а сами сочувственно и брезгливо улыбаются. Да вы и сами видите, что никаких инвестиций в Ваше, так сказать, государство нет. НЕТ И – НЕ БУДЕТ! Они не настолько глупы, чтобы не видеть элементарного: тот, кто специально обманул собственный народ, обманет любого! В конце концов он обманет самого себя! На последней переписи населения, каковую вы устроили для нас, миллионы людей, открыто выгнали от порогов ваших ходоков. Вы полагаете, они просто глупые люди? А может быть, они не забыли о страшных моральных травмах, которые вы им нанесли?

То ли ещё будет.

Мне не хотелось бы учить вас, потому что я полагаю, что вы считаете себя умным и дальновидным. По-вашему мнению, это – умно: украсть нечто, и до последнего патрона сидеть на ворованном мешке, за давностью лет признав его своим? Но это, всё равно – ворованное! Оно не пойдёт в дело, и рано или поздно будет отнято у вас, как в своё время было отнято у нас Ваши объяснения, господин Прокуратор того, что у вас нет денег, смехотворны. Недалеко от моего дома высится новенький офис Соберегранного Банка. Это многоэтажное здание, построенное иностранными рабочими. Стоимость его баснословна. Такие же здания, помимо особняков сотрудников этого банка, есть, я уверен, во всех городах. Это построено на наши ворованные деньги. Вы дали деньги бездарным ворам, украв их у честных людей. Так что вы лжёте, что денег нет! Вы – господин Соврамши!

Все государства имеют внутренние и внешние долги, но только некоторые, над которыми тяготеет какое-то тяжёлое вековое проклятие, отказываются от них. Такова, к несчастью, и моя родина! Благополучие Америки во многом основано на верности долгам и никогда они ни от чего не отказывались. И не откажутся, в отличие от вас! И будут владеть миром! Вы же преступно отказались от всех обязательств! Открыто отказались! Я ничего не прошу у вас чужого, чужого мне не надо! Я хочу Своего! Если ваше государство действительно желает иметь во мне и во многих таких же обманутых вами, как я, защитников, срочно извинитесь и станьте на путь здравого смысла и законности. Я вас хочу огорчить. Сегодня, …мая 20… года я даю вам ровно год на то, чтобы вы исправились и встали с пути преступления – на путь законности. Если нет, то …мая 20…следующего года вы получите мой самый весёлый подарок. Я откажусь от всех званий, данных вашим государством мне, вышлю вам мой военный билет, и расторгну свою присягу. Я присягал Империи Лаурентии, а не вашей сомнительной Сан Репе, и если нет Лаурентии, нет и моих обязательств.

Более того. Ануреи, оказавшиеся в Риме рабами, не имея возможности бороться с ним, выдумали сверх-оружие, против которого не было, и нет защиты. Они сделали своим богом самое ничтожное для аристократического Рима существо – раба. Прошли годы – от Рима не осталось и следа. Видя в вашем государстве и не без оснований – врага, если вы не исправите преступные ошибки вашего спившегося предшественника, я сделаю так же. …мая 20…года, в День Одоления я повешу на стену портрет Торфа Зиглера, злейшего врага Вашего государства и сделаю его своим богом. После этого Ваше государство просуществует всего лишь считанные годы. Потом оно рухнет! Подумайте, господин прокуратор ещё раз над тем, что вы сделали и каковы последствия этого, случившиеся и грядущие. Угробив нас, вы угробили и себя, и будущее своих детей! Надеюсь, ваше государство не подавилось нашим добром?

Для меня это вопрос не денег, а вопрос чистоты моральных императивов. Не надейтесь, что ваше государство пронесёт. Вернее, его пронесёт, но только в другом смысле.

Желаю вам преуспеть в лыжной ловле и рыбном катании.

Не смею уверять вас в своём уважении.

/Алекс Лихтенвальд/».

– Да! – сказал Гитболан, – Сила! И это правда, что там так поступают со сбережениями населения? Или навет?

– Куда уж, как не правда! Это не навет, это их завет! – подбоченился Нерон, гордый владением темы, – Ворюги! Там всё основано на кидании населения! Подлизы все! Глаза отводють! Ничего, мол, не вижу, ничего не знаю, ничего никому не скажу!

– Да, я и сам знаю это гисюдярствие! Пробы негде на нём проставлять! Но… какие всё-таки изумительные мерзавцы правят в этой тёмной джамахерии! – удивлённо изрёк Гитболан и стал тревожно озираться, – Это уже, видно, новое поколение: ушлое, бессовестное, на всё готовое! Они и меня с моим умом обставят. Меня часто обвиняют в крайности взглядов, но где найти такие крайние взгляды, которыми можно описать то, что происходит здесь каждый день столетиями? И меня ещё обвиняют в том, что я это никогда не любил и не уважал! Чудаки!

– Да, шеф! Шушера ещё та! Яппи – с х..! – влез в разговор взрослых Народоволец, – Эх! Сшит Ковпак да не по-ковпаковски! Надо ковпак перековпаковать, перевыковпаковать! Ну, вы же знаете, шеф, какие удивительные метаморфозы претерпевала эти территория на протяжении совсем немногих лет! Что такое пятьдесят, семьдесят лет? Чепуха! Вот сегодня они золотому тельцу неистово служат и поклоняются, а пятьдесят лет назад подвешивали к потолку тех, у кого полагали имеющимися доллары и золотые монетки!

– Тьфу, какая гадость!

– Вот они так и живут: двадцать лет служат золотому тельцу, двадцать лет – подвешивают к потолку!

– Не платить старые долги – это безумие, кажущееся здравомыслием только отпетым кретинам и генетическим преступникам, – продолжал Гитболан дозволенные речи, – И что, он отправил такое послание главе своего государства? Не побоялся? Странно! У них, здешних царьков, что, действительно столь мало разума, чтобы понять, что долги иметь выгодно, и выгодно даже их платить, или тут заговор?

– Заговор! Точно – заговор! – отвечал Нерон. – Здесь население – как слизь! Можно на ней поскользнуться, но наступать в неё принято! Послание он отправил заказным письмом с уведомлением о вручении. Ответ на это письмо мне неизвестен, скорее всего, его не было.

– Я уверен – это досадная ошибка. Вообще для того, чтобы принять решение прекратить сношения с государством, в котором живёшь, нужно несомненное мужество и ответственность. Как часто, однако, глаза у нас раскрываются слишком поздно!

– И что же, реформа идёт?

– О чём вы говорите? Такого гнусного надувательства не было никогда! – уверенно рёк Нерон, – Недавно один человек, на заре великих дел с великими же трудностями положивший две тысячи имперских гренцыпулеров на так называемый детский счёт в банке. Счёт был с повышенными процентами, его нельзя было забирать десять лет. И что же? Прошло десять лет. Он пошёл в сберкассу, и что же вы думаете…

– Что я думаю? Я ничего не думаю! И что?

– Ему выдали сто пятнадцать инфляционных гренцыпулеров. Они получили гораздо меньше, чем вложили. Старушка-бабушка робко сказала кассирше: «Скажите, и что, никаких компенсаций не положено?» Но та её как бы не услышала и отвечать не пожелала.

– И что ей ответили? Ей что-то всё-таки ответили?

– Ничего! Я же говорю – кассирша отвернулась и сделала вид, что не слышит…

– Нерон! Вспомни, сколько раз ты обещал немцам-преторианцам по двадцать тысяч сестерциев и сколько раз ты их обманул. Это свойственно всем государствам – кидать своих верных сынов! Чем вернее сын, тем круче обман! – парировал Кропоткин.

– Зачем ты так? Это было так давно, что я уже успел забыть об ошибках своей молодости… Но я при всех своих недостатках долги считал своей священной обязанностью. Да, такого гнусного вранья и обмана, как здесь, не было никогда! Под видом реформ разбойники разграбили великую страну, прекратили в ней всякую сознательную производственную деятельность и теперь живут на доходы от продажи нефти и газа. Уровень жизни у населения крайне низок, а сама жизнь отвратительна своим ничтожным, шкурным духом. Это империя лавочников и мздоимцев! Будь моя воля, я выкинул бы лавочников и попов с их унитазным мировоззрением с их гнилых насестов и послал бы их куда подальше! Несчастная страна, подавленная мелкобуржуазной стихией и лавочничеством! Не везёт! Я рыдаю! Где мой оренбургский платок, которым я промокаю потоки из глаз?

– Ну и люди здесь проживают! – нахмурился Гитболан. – Не иметь бы нам с ними проблем!

– Может, созреют! – прогнусил под нос Нерон.

– Хотелось бы верить! Но в некоторых странах бывают вечнозелёные люди и помидоры. Порода такая! Они годятся только для засолки!

– А-а? – прокричал Кропоткин.

– Шеф! Вернёмся в Сорренто к нашим баранам! Но это ещё не всё! – Нерон хотел завершить разговор и поэтому спешил, – Потом этот человек послал письмо тем же числом, но годом позже. Оно было совсем краткое, в письмо были вложены два зелёных погона от летней полевой формы и аккуратно разорванный на четыре части военный билет офицера запаса за номером… э-э… и приписка: «P.S. Господин Прокуратор! Вы забыли у меня свои вещи! Мне они не нужны! Я не коллекционирую артефакты преступных сообществ! С Днём Одоления! Будьте вы прокляты!».

– Да, куда мы попали? А действительно, чего стоят обязательства перед государством-преступником? Нет тут ничего удивительного! Эпохи, следовавшие за мировыми контрреволюциями, эпохи водворения капитализма всегда были чудовищны своим гнилым, распутным духом. Такова была, кстати, Вторая Империя во Франции. Дышать там было темно и глядеть тошно! Нерон! Мне интересен этот человек. Разыщи его во что бы то ни стало! Честных и прямых людей единицы на свете и их надо беречь, как зеницу ока! Что говорить, Сан Репа – страна перманентной гражданской войны. Война идёт или на полях сражений или в мозгу. Перед нами Страна бесконечного попрания интересов одних групп населения другими. Гнусной манипуляции святыми понятиями. Ханжества и лжи! Народ, предавший Оттреппини и отхлынувший в ужасе от его тела, потом долгие годы кусает локти. Народ, потерявший стабильность гоммунизма, снова кусает локти, столкнувшись с дикой и глупой жизнью нового времени. Придёт время, и локти будут кусать нынешние, холёные хозяева жизни! История Сан Репы – это качели с безумным шляпником на них. Кстати, как ему ответили?

– Я полагаю – никак! Прокуратор и правительство уже лет десять практически не отвечает ни на какие запросы и жалобы граждан, то ли по недостатку средств, то ли от нежелания мараться о свой народ! Он – вообще виртуальное изобретение! Может быть, его и в природе не существует. Хотя этот народ – единственное, что иногда вызывает моё уважение. Вернее – его лучшие люди! Что же касается этого человека, то думаю, что попытаются вытянуть его в военкомат, будут бумажки слать, эти… как их… повестки… Они только и умеют, что дёргать попусту приличных людей! На большее у них вряд ли хватит фантазии! Может, подслушивать телефон станут, допускаю! А больше ничего! Они создали систему, когда сосед соседа не знает, не то, чтобы знать, что творится на соседней улице. Что есть вопли вопиющего в людской пустыне? Ничто!

– Что-нибудь ещё он написал?

– Сейчас, шеф! – ответил Кропоткин и вытащил из кармана зеркальце, такое замызганное, что плакток, которым он стал его отттирать, мгновенно стал чёрным, – Ирр! Хмырра! Вафен! Молт! Фирра! Мырра! Альпенголд! Да тут тома мемуаров! ОН написал столько, шеф, что нам это не прочитать аз всю жизнь! Можно и не пытаться!

– Читай, проныра!

– Читаю! Итак.. Можно вслух. Шеф, или… Не люблю я всякое чтиво! Шеф! Воротити меня отк книг!

– Читай, говорю!

– Итак… «Меня зовут Алекс Лихтенвальд. Вернее, если быть верным метрике Чя всё же Алексей, так меня и родители называли, но я не люблю так прозываться, и называю себя Алексом. Так, по-моему, кратко и благозвучно. Не знаю, с чего мне начать…

Сейчас мне около сорока лет.

Знаете, когда я узнал, что на балалайке из трёх струн две одинаковые, я был потрясён до глубины души! Так сэкономить и на чём? На музыке! Гениальное ноу-хау! Этот народ действительно непобедим! Он при помощи бардака и морозов победит всех, не задумываясь, зачем и кому это выгодно. Правда не зачем ему это и не узнает он об этом никогда! И кого б он ни победил, ему всё равно за это ни шиша не дадут!

Значит, будем считать, что познакомились!

Когда компьютеры только появились, и я о них почти ничего не знал, я думал: «А файлы не выцветают на солнце?»

Вообще-то, не знаю даже, стоит ли об этом рассказывать, я происхожу из древнего немецкого рода. Не думаю, что заслужу от своих нынешних земляков уважения такими признаниями! На мою речь не обращайте внимания. Это я так, в основном в шутку могу вставить что-нибудь заковыристое, а так я вполне нормальный и в голове – порядок. К тому же написание книг – это особое искусство и тут уж скуки не должно быть никакой. И у меня хорошая речь, не такая, как у этих кретинов, которые на каждом шагу говорят «Типа пижама». Я так не скажу, даже если меня на костёр Папа римский поведёт или мать Тереза осенит всеми своими гр… аными знаменьями. И всех вас я вижу насквозь. Раньше, честно говоря, я ни очень интересовался людьми и не знал, какие это в большинстве своём подлые твари, но теперь понял, что врага нужно знать в лицо. Честно говоря, следовало бы проверить нормальность моих предков, которые то ли по незнанию, то ли по легкомыслию подписали контракт на участие в составе ведских войск во время Северской войны. Это было безумие! Тоже мне, нашли куда залезть! В лесные пустыни без конца и краю. В садок для перелётных птиц! Без надежды на то, что это когда-нибудь будет обихожено и приведено в порядок. Туда, где живёт этот великий, загадочный для самого себя народ! Нет, можно, можно воевать с любой армией, и мы, тевтоны готовы победить в бою любого, но воевать с тысячами километров бездорожья, желтухой, грязью, враньём и подковёрными кознями на каждом шагу – не имеет смысла! Невозможно! Стойкость тевтона беспредельна! Волю тевтона подтачивают не враги, а неопределённость и бардак! Тут жили, конечно, и тевтоны, переселившиеся из самой Германии по собственной воле, но мой предок переселяться не хотел, а хотел воевать и этим зарабатывать, вечная ему слава и память!

Боги мои! Поскитавшись по Сан Репе вместе с дивизиями наёмников и натерпевшись трудностей походной жизни, мой предок (имя его, я полагаю, вам знать не обязательно) добрёл до Полтавы в крайнем истощении и стойко поборовшись с сильно превосходящими силами противника и, я надеюсь, уложив кого-нибудь в дикой свалке, сдался в плен похожему на кота царюге Педру Пешему. Бр-р! Немцам в Сан Репе не везёт. Ни дорог тут нет, ни законов, ни порядка, такая обстановка расслабляет волю и делает человека хилым и склонным к сентиментальности.

По неписаным обычаям того времени, пленным по выбору либо делали харакири, либо женили на местных красавицах. Не хочешь жениться, тогда кишки вон! Закон джунглей. Можно было покобениться, но мужественный воин выбрал то, что позволяет сочетать приятное с полезным, то есть второе, и поселившись навсегда в довольно таки нищей Белобрыссии, жил там, деля время и досуг между Витенском и Ребелем. В Ребеле он какое-то время работал поваром при военной части и был уважаемым членом этого почтенного цеха. Потом по каким-то неведомым мне обстоятельствам он окончательно и бесповоротно переехал в Витенск, бывший тогда скорее польско-литовским городом, чем славянским. Дедушка моей матери считался помещиком, но число душ, ему принадлежавших, не выходило за рамки дюжины. Будем считать, что на этом мои скудные геральдические сведения о ближайших предках исчерпываются и я возвращаюсь в нынешние грешные времена. А некоторые факты я пока не буду оглашать, ибо не считаю это целесообразным. Мне вон мать до самой смерти долдонила: «Не говори никому, что я в оккупации три года была, не говори!»…

– Кропоткин! Хватит пока! Разузнай всё! Если будут наезды на этого человека, голову оторвать сразу же! Всем! Понял меня?

– Хорошо! Смотрите, шеф, чем заняты наши земляки? – Вскричал толстенький тиран, опасавшийся гнева начальника.

– Чем? Чем они заняты? Чем? – занервничал тоненький Буратино.

Барон впихнул в руку Кропоткина сложенную газету.

– Здесь темно!

– Вот! Вот! Двенадцатая страница, третья строка сверху! Читай вслух!

– Ну?

Кропоткин угрюмо прочитал объявление: «Пропишу». Было написано одно слово и всё. И далее – номер абонентского ящика, чтобы потом найти было трудно.

– Ну и что такого, казалось бы? – вопросила Народная Воля, – А сколько поводов для размышления! Одна женщина, из тех, кто доживают жизнь на пенсию, рассказала своей подруге одну страшную историю. Вы помните, да нет, нас тут ещё не было, когда здесь цвели конторы, помогавшие беспомощным старикам скоротать старость под дарственную квартиры. Старичок закладывает свою хорошую квартиру в такую контору, контора подыскивает ему площадь поменьше, и до конца его дней кормит и холит его, после смерти получая в свою собственность его жильё.

Как раз в это время эта женщина продавала свою разваленную и разграбленную дачу. Дача была далеко, жить в ней целый год у женщины не было возможности и, окружённая спившимися персонами из деревни, дача подвергалась каждый год нашествию и разграблению. Когда они её продавали, в ней уже не было окон, почти не было мебели, крыша была повреждена, дверь не закрывалась. Естественно, продать дом в таком состоянии можно в двух случаях – найдя сумасшедшего покупателя или намного снизив цену.

И вдруг, когда она уже отчаялась продать своё гибнущее без присмотра имущество, нашёлся покупатель. Это был совсем молодой парень с приятным лицом. Он приехал в деревню, издали осмотрел дом и тут же, не заходя в него, согласился его купить. Женщина была очень удивлена. Как честный человек, она рассказала обо всех обстоятельствах, приведших дом в подобное состояние, о злых соседях, о разграбленном имуществе, удалённости от шоссе, но парень согласился на всё, не торгуясь. Были оформлены все формальности, и дом перешёл во владение странного юного покупателя. Через неделю женщина поехала в деревню, дабы посетить за какой-то нуждой соседей. Она увидела настежь открытую дверь своего дома и вошла в него. Там был безногий, опустившийся старик, пьяный. Около него стояли два ящика водки, один – почти опорожнённый. Бедного инвалида обещаньями заставили подписать бумагу о том, что он меняет свою благоустроенную квартиру в центре города Н. на жилплощадь в пригороде, вывезли его в только что купленную у женщину развалюху, расположенную чёрт знает где, напоили и бросили на полу, оставив два ящика водки в качестве доплаты, полагая видимо, что тот сразу же перепьётся и умрёт. Как потом узнала женщина, через неделю старика вывезли якобы дооформлять кое-какие документы в городок К. и на следующее утро инвалид был найден растерзанным и мёртвым на городской помойке. Всё!

– «Пропишу!», говорите? Какая тяжёлая и убийственная история! Вы, я полагаю, рассказали её нам вовсе не для того, чтобы подивить меня одним причудливым проявлением человеческой преступности в средневековые времена? Я думаю, такие случаи повсеместны! Я думаю, в такой обстановке и врачи, чуть не сказал «враги», смотрят на своих престарелых клиентов глазами хищников и уже не лечат, а провожают в дальний путь! Пропишет?! Вы даже не знаете, что он вам пропишет, если у него воля будет, а я знаю! Он на том свете старичков прописывает, тем и живёт, хлеб жуёт! Он и вам ижицу пропишет, вот что он вам пропишет! Шеф, Вы же знаете, я добрый, но мстительный! Ради бога! Прошу Вас! Лишите юношу жизни за такое! Или лучше детородных функций! – пробурчал Нерон.

– А вот и опоздал с функциями! Он уже мёртв! Заколот в своей постели сегодня утром, десять минут назад! Симпатичный парень, здоровенький, спортсмен, жениться хотел! Его мама пока жива, но уже начинает испытывать после завтрака лёгкое недомогание и резкую боль в желудке! Ей осталось жить сорок шесть минут, двенадцать секунд, потом она умрёт от внутреннего кровоизлияния! Умрёт, к сожалению, в страшных мучениях, прошу заметить! Она – глава риэлторской фирмы «Милость», в которой трудился её законопослушный, талантливый выдумщик-сынишка. На их счету около сорока подобных милостей по отношению к одиноким старикам. Трупов столько же! Мальчик получил проникающие ранения носа, ушей, кистей рук и низа живота! Странностью является то, что в момент смерти он был одет в какие-то зловонные лохмотья! В желудке обнаружено около трёх литров отменного французского коньяка! Это при том, что он не пил совершенно! Ужас! Кошмар! Капли в рот не брал! Странно! Что же случилось? Кто его так угораздило? Вах-вах-вах! Мучительнейшая смерть! Архи – мучительнейшая! Какой ужас! В полицию уже поступил анонимнейший звонок, и две машины выехали на место переступления, так сказать! К сожалению никаких следов, никаких отпечатков и окурков с помадой на месте событий не осталось! Хорошо, что на земле есть ещё небесная справедливость! – с прононсом изрёк Гитболан, отвернулся и о чём-то задумался.

– Класс! Высший класс! Шеф, когда в вас оживает Эрих фон Гитболан былых времён, в моём усталом от человеческой подлости сердце, оживает надежда и весна! Ягнята начинают радоваться жизни! Не слишком ли я витиеват?

– Шеф, шеф, этот подхалим в данном случае абсолютно прав! – зачастил Кропоткин.

Широкая одежда нёсшегося рядом с Народным Буратино толстяка громыхала и хлопала в стремительном потоке воздуха, как переходящее красное знамя. Неприятный толстячок, как оказалось, сумел не просто слинять от разозлённого пьяницы, да ещё и прихватить каким-то образом из закрытого на ключ кейса чиновника важные бумаги. Бумаги, которые он читал теперь по слогам вслух, оказались паршивыми и никчёмными – какой-то центр маркетинга объявлял конкурс «Плаката нового общества Сан Репы».

– Надо же, Нерон, этот кретин чуть не зашиб меня, почти беззащитного, усталого от долгого космического пути! Никогда нельзя давать недругам подловить вас и прервать ваш рост в самом начале! Сколько великих начинаний было убито в зародыше, до того, как им было позволено выйти на широкую дорогу – уму непостижимо! Когда дуб мал и представляет из себя чахлый росток, его нужно охранять от хищных посягательств, только тогда он вырастет в могучее, ничего не боящееся дерево. Так же нужно беречь и лелеять молодой народ! Тридцать лет и три года его надо охранять! А Ли Иванычу я ещё припомню синяк на пояснице, припомню! Будет он ещё у меня харкать своей циррозной печенью! Будет! Прощенья не проси, Ли Иваныч – его не будет! Мопсик!

Толстяк, нёсшийся рядом со своим шефом в дребезжавшей сутане, слушал сказанное, как оказалось, в пол уха, потому что читал нечто, поднося бумагу к самым глазам. Усатый вернул его к жизни, взяв железными пальцами за оттопыренное мясистое ухо.

– Ой-ой-ой! Не надо! Я исправлюсь! Шеф! А между тем, вы смеётесь, а здесь страшно интересно! Смотрите, чего они тут пишут: «Отношения собственника и наёмных работников в современной Сан Репе ещё только формируются. Главное, чтобы они стали полноценными, без антагонизмов, партнёрами». И далее идут текстовки, завораживающие душу дацдзыбао, типа «Ты в доле!», «Хозяин и труд прибыль дадут!», «Жизнь – не химера! Нужно – спроси мэра!».

– Свежо предание, да верится с трудом! Знаю я энтих хозяев! Разбойники с большой дороги! Грабители прибавочного продукта. Я давеча с Марксом на квартире говорил, так он мне глаза открыл на то, что… Глядь-ка ты, а тута ещё хлеще, мама миа: «Коммунальные услуги – в свои руки!» Ха-ха! Я их боюсь! Значит так уж и в свои? Значит, счётчики не надо ставить, а платить абы кому за абы что – надо? Ну, уж дудки вам, изобретатели! Сопли! Что это за государство, если оно хочет повышать цены за воду, газ и тепло, и при этом отказывается ставить счётчики? Единственное, шеф, я не понимаю, как сюда можно было воткнуть нечто уж совершенно потрясающее: «Помни день субботний, чтобы святить его!» Я не понял! Тут что, одни ануреи, что ли, живут? Все уже обрезанные? Всех уже обрезали за те годы, пока нас тут не было? Во – дела! Не успев попасть в эту страну, я уже начинаю опасаться, шеф, может быть, повернуть назад, в Аид? Я не крещён и непомазан, я просто честный белый человек, а тут поймают, арестовают и будешь жить среди калек! Ради бога, шеф, уезжайте отсюда в Доминиканскую республику. Хорошие там девчонки!

– Кончай частушки, чижик-пыжик! Не паникуй! Ты чего там читаешь, Вергиллион? Дай сюда скорее! Да уж! Восхитительно! Дай-ка скорее сюда! – Гитболан вырвал кучу трепещущих в полёте листков из рук говоруна, скользнул ироническим взглядом по произведению нуво-пропа, бросил вниз, где они мгновенно вспыхнули, и весело заявил:

– Что-то не даёт им покоя вековая мечта всех недоучившихся идиотов иметь собственную идеологию! Мужчины живут по пятьдесят лет, слово «Честный» стало матерной бранью, жизни никакой нет, все по норам сидят, народ голодный, но как хочется найти хоть какой-нибудь позитив. Ты заметил, как ищется позитив в их телевизоре? Просто не говорят о том, что им противно, просто убирают с экранов тех людей, мнение которых и авторитет представляет для них опасность! Ловцы жемчуга? Добытчики гуано? Фекальные короли Нью-Йорка? Кто они? Кто они, новые хозяева жизни? Подземные углекопы? Кто? Из чего проистекает их право распоряжаться жизнями и судьбами других людей – из их ответственности? Компетентности? Талантов? Чести?

– Кто-кто? – не вынес муки преследования Нерон, – Дед Пихто и бабка с пистолетом! Имея с ними дело, ешьте солёный арахис и облизывайте пальцы! Газ у нас бесплатный, но вода втридорога! А живут они уже не пятьдесят, а сорок лет. Данные последней статистики. Ужас. Каменный век.

В ихней газетёнке я прочитал, к примеру, что объявлен конкурс на плакат. Да-с и не менее того! Может быть, речь идёт об этом самом… Естественно, в начале идёт трёп о «базовой задаче государственного строительства» (и где-то они такие слова нашли – «визуальная среда»? ), «технологиях социального мира», «Оптимистических жизненных сценариях». Потом по делу – Сан Репе нужен новый агитпроп! Так бы сразу и сказали! Без околичностей! Темы вечные: взяточники, то да сё! Мелкие стрелочники вылавливаются, крупные рыбы плавают глубоко. Идея иметь не приличную жизнь, достичь которой совсем непросто, а хорошо выглядящее клише в голове – штука очень древняя и она, по всей видимости, уходит ещё в ил Месопотамии. Мы только сейчас имели возможность убедиться в характере их начальников. Их загребущие руки я почувствовал сегодня на себе! Весь в синяках! Ну, Ли Иванович, отпоются тебе мои горькие слёзоньки! Грядёт час!

– Лозунги – мозунги, короче! По-ка-зу-ха, мать её! Наслышаны! Знаем! Когда вся страна пьёт просроченную «Кока-Колу», он хочет пить ледяную «Фанту». Аристократ! Такого просто так не бывает! – подхихикнул непатриотичный поборник народа, разъяв необъятную пасть.

– Знаете…

– А я поучаствувавываю! Даю руку на отсечение, что не пройдёт и пяти минут, а я уже выдумаю энтих позитивчиков для их обчества с три короба. Только враньё всё это будет! Враки! Разве может быть позитив там, где его сроду не было, нет и быть, к несчастью, не может? Жизнь меняется на чуть-чуть в сто лет и поддерживать её в сто раз сложнее, чем обрушить в тартары, что они по-видимому и сделали со своей страной. У всех в сердце должен быть здравый смысл, называемый людьми Богами, а не картинки с выставки! Но я очень боюсь, что они не смогут разобраться со своими мыслями. Ни в жисть не смогут! Даю ухо на отсечение! Когда это существо, назовите его как хотите, богом или чёртом, являет свой лик в положенное время – ночью дьявольский, днём божественный, люди разделяют эти лики и приписывают их разным существам. Но когда днём явлен дьявольский лик. А ночью, Божественный, они начинают сходить с ума, их обескураживает непонятное и непонятое. Этой ширмочкой очень богатые и чрезвычайно нечестивые люди хотят укрыться от зависти и гнева нищих – вот и весь сказ! За этим больше ничего нет!

– Во как! Философ! Давай свои пизитивы! Попробуй! Я сужу по десятибалльной шкале!

– Например, очень свежо звучит: «Обогащайтесь!» «Развращайтесь!» «Спивайтесь!» «Голубые тоже люди!» На картинке мужик в смокине с накрашенными губами тыкает кривым пальцем в зрителя! То, что один раз предстаёт в виде великой трагедии, во второй уже не смотрится даже фарсом!

– «Моника и её пятна». «Молодёжь против триппера!» «Взываем к будущему!».

– А нарисовать пузатого чвященнослужителя с тем же самым корявым пальцем и насупленными бровями на фоне церкви с текстом «Ты христианин или где?», каково?

– Пизитива, пизитива малявато! Я бы предложила плакат «Мы все будем счастливы!», но это будет кощунство, понятно, что тут будут счастливы единицы, потому что цель элиты ихнего обчества – сделать счастливыми меньшинство, несколько далеко не самых лучших семейств, а остальным показать фигу с постным маслом! Мол, и накося, и одновременно – выкуси! Плакаты должны быть фиговым листком к их вялой фиге! Местни показюх! Я-я!

– О! «Капитализм – наше будущее!» «Завтра всё будет!» «Бди с мочалой!»

– Не юродствуй, шут гороховый! – выронил Гитболан, но сам с видимым удовольствием присоединился к словесным испражнениям своих комедиантов.

– «Типа бди!»

– Кла – асс! А вот не хуже: «Что ты дал великой Сан Репе?» Но лучше всего плакат «А ты кто такой?»

– Великая? Эка, ты сморозил! Вернее, да, по размеру она действительно великая, до любой границы скачи-скачи, не доскачешь и за год, но за последние десять лет её так разворовали, что в иных местах остались одни развалины и пепелища – и скакать некуда!

– «Женщина востока – цветок жизни!» – встряла румяная блондинка, оказавшаяся очень смешливой.

– «Ты чо?», «Мы смотрим вперёд!», «Убери… за собой!»

– «Фараончики охраняют твой покой!»

Что охраняют? Вопросы, вопросы, вопросы…

– «Даёшь Воздушный Фуфлот».

– И что же, и получится у них эта галиматья? Как думаешь, Нерон, а? Я думаю, ничего у них не получится! Не может получиться там, где наглость и несправедливость в основе всего! Не может получиться там, где показуха лежит в основе всего! Ни в жизнь не получится! А это всё прикрытие! Грош цена этому! Дяди желают отправить всё более звереющий народ под грибок в детский садок. Чтобы эти кретины ходили с совочками строем и не требовали меди на мороженое. Пусть нарисуют плачущего старика со старой сберегательной книжкой под развесистой клюквой и надписью «Мы сбережём твои деньги, вонючий дедок! Воевал за родинку – получи!»

– Во-во! Сберегуть! Они сберегуть! Сберегли ужо! Вонючий дед сто раз зарывал денежки под их волшебным саксаулом и веками поливал их слезами! Результат известен! Украли! Сьисть-то они съисть, да хто жа снова дасть? Честь, как девственность, либо бережёшь её пуще ока, либо расстаёшься с ней навсегда… Им давали, давали, а они всё слямзили и прощения ни у кого не просили! Это куда же годится? Кто им поверит? В мире никто уже не верит им! Рази так делают жентыльменты? Рази так? Сбярягатели! Тут у меня нет никаких сомнений, что сберегуть! Сбиряхли, мать их! – ловко спародировал деревенскую бабушку талантливый пройдоха Нерон.

– Вот хорошая текстовка – «Доширялся?» Труп утоплого человека – на переднем плане, шприц размером с дом – на заднем плане. Тучи на небе. Композиция выполнена лучшими художниками психоделического жанра.

– Лучше «Дорвалися! Ся!» Агенты берут взяточника с поличным и у него на лице выражение вареного судака с картины Леонардо да Винчи. В духе Хухрымидлов.

– У нас, Клювстронгов один лозунг: «Мы ищем полноты». Сто лет нас сопровождает этот лозунг, и никто ничего не смог с ним поделать! Никто! – встряла Эфа. – Вот это лозунг!

– Но кто-то ведь опять будет участвовать и даже выиграет главный приз – двадцать тысяч дубовых хренцыпулеров. И чего-нибудь надумают!

– Надумают. «Все на «Мерсы!».

– Это ты по – тихому прожужжал? Или будешь-таки отстаивать свои тлетворные убеждения? Всем «Мерсов» не хватит!

– Детскими игрушками выдадут.

И тогда крикнул Гитболан:

– Они на «Мерседесы», а мы на Нусекву! Новый поход на Нусекву! Кропоткин! Мы наносим Двенадцать Нероновых ударов по врагу! Где твой новый план Нерона, я спрашиваю? Где солдатские заповеди? Есть ли порох в пороховницах? Два дня тебе на то, чтобы разобраться с вампирами старости! Два дня! Виновных – на фонари! Ка ира! Ка ира, как говаривали франки! Никакой жалости! Понял! Просветить все головы и при намёке на преступность, уничтожать! Честных благотворителей не трогать. Чёртовы плевелы! Кстати я в поезде слышал по радио объявление. Суть его была в том, что некая фирмулечка, едва ли даже имеющая помещение решила предоставлять уход и внимание одиноким старикам. Человек должен переписать свою квартиру на эту фирму, а уж фирма, зуб даёт на отсечение, что будет заботиться до смерти дарителя, лечить его геморрой и кариес и даже деньги ему на шоколадки давать до его удивительно естественной смерти!

– Знаем, знаем! – сгнусил Кропоткин, – только кто даст гарантию, что старый человек не будет отравлен мелкими дозами стирального порошка и не умрёт через месяц после написания дарственной собственной своей смертью? Никому он и при жизни не нужен, а после смерти уж и подавно! Кто будет интересоваться обстоятельствами его смерти? Тут смерть бродит сама по себе!

– Или не будет придушен подушкой? – поддакнул Нерон.

– В делах должна быть прозрачность, – резюмировал Гитболан, – Даже выжившие из ума старики, буде им дано правдивое объявление. Ещё бы десять раз подумали бы, прежде чем соваться в такие дела. Ну, к примеру, объявление, сформулированное так:

«Это мы, Фирма «Огильви»! Уважаемые старички! Сообщаем вам, что условия договора пожизненной ренты и содержания существенно улучшены! Теперь, по подписанию договора вас будут убивать не молотком в лесу, а электричеством в вашей собственной постели, травить не дустом, а ртутью, не говоря уже о куче приятных мелочей, таких как бесплатные похороны в общей могилке на городской помойке или волшебное исчезновение навеки! Жизнь – борьба! Наш лозунг «Бери, что лежит! Вы – наш потенциальный клиент!».

– О как! Не успел отряхнуться, а тебя за грудки!

– Тут надо быть предельно осторожным! Эти сволочи хотят быть такими, какие они есть – сволочами и не испытывать стыда за то, что они сволочи! Это возможно только в таком обществе, какое ныне есть, в обществе, которое ныне перед нами! Если они готовы терпеть такое, то это не значит, что буду терпеть это я!

– Ей богу, сэр, займусь! У меня и у самого было такое желание, да только другие дела отвлекали! Займусь! Объявляю минутную готовность! План прост и доходчив до омерзения! Карать скверну! Душить мерзость в зародыше! Разить измену! Кромсать предателей! Утверждать свободу, равенство и братство! Будет интересно! Дело решает напор и смелость! Осторожность не помешает, учитывая то, куда мы попали! Ответственность и ещё раз ответственность, господа пилигримы и затворники! Говорю это особенно тебе, Нерон, будь внимателен! Не клади грязные носки в карман вместо платочка! Поход открывают фановые! Левый фланг на мотоциклетках с пулемётами, правый в пешем строю с трезубцами и тубусами! Сопли из носу! Козюли на пле-чо! По порядку фраеров! Рассчитайсь! С песней! Вперёд, вперёд, труба зовёт! Ура, товарищи! Ура!!!

– Ура-а! – вслед за начальником грянули все, – Ура!

– А сейчас – добавил Гитболан, – на зимние квартиры отдыхать и набираться сил перед грядущим боем! Жизнь прекрасна, а вечная жизнь прекрасна в квадрате!

Нерон стал декламировать, с пёсьими модуляциями, как учил его Сенека:

И всё увеличивавшиеся в размерах и совершенно невидимые снизу крошки повернули в сторону центра нечестивой Нусеквы и со свистом исчезли в звенящем утреннем воздухе, испарились на время, я полагаю.